Ольга Трубецкая - Князь С. Н. Трубецкой (Воспоминания сестры)

• Название: Князь С. Н. Трубецкой (Воспоминания сестры)
• Автор: Ольга Трубецкая
• Издательство: Издательство им. Чехова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1953

---

А. Г. Щербатов (из Самаринской партии) говорил на этот раз первым и с большим подъемом о значении настоящей войны, чем вызвал в зале большое одобрение… Сережа начал с того, что он от всей души присоединяется к горячей патриотической речи кн. Щ-ва и к мыслям, высказанным им по поводу важности и значения настоящей войны для России. Но скрывать от себя правду нечего. Это лишь передовая стычка, первая страница начинающейся гигантской борьбы с монгольской расой, от которой зависит все будущее России. Как же должны мы быть сильны и крепки, чтобы выйти победоносными из такой борьбы!

Возражая против записки Ф. Д. Самарина, брат сказал:

„В минуту, когда требуется необычайный национальный подъем для одоления врага и всех задач, поставленных войной, своевременно ли взывать к реакции и приводить страну в состояние стоячего болота? Вооруженная реакция может привести страну к молчанию, но даст ли она нам силу победить врага?..“

После этого адрес Самариных не получил 2/3 голосов. Но на следующий день Самарины внесли кое-какие поправки в свой адрес и он получил 2/3 адрес же Кокошкина и Герасимова остался за флагом.

Рассуждения Самаринской записки представляются непонятной слепотой. Казалось бы, что вся политика, вовлекшая нас в эту несчастную войну, наглядно доказывает, что „самодержавная“ власть не стоит у нас выше всех частных и партийных интересов. Как же, после всех вскрывшихся злоупотреблений, закрывать глаза на действительность и продолжать утверждать, что „самодержавие“ выше их и не имеет иных целей кроме блага народа и страны.

При большой дружбе и привязанности к семье Самариных, с которыми мы были в близком родстве (Ф. Д. Самарин был женат на моей старшей сестре Антонине Николаевне.), мне тяжело бывало видаться с ними и избегать опасных тем для разговоров и, когда уж слишком накипало, я прибегала к письменному общению. На одно из таких писем Ф. Самарин отвечал мне:

„То разномыслие, о котором ты говоришь, в сущности всегда было, только теперь переменились общественные условия. Мне, при всей моей неохоте к каким-либо публичным заявлениям, пришлось высказаться и различие наших взглядов почувствовалось сильнее, чем прежде. Не знаю, нужно ли говорить тебе, как мне было тяжело, что я не могу идти об руку в общественных делах с твоими братьями. Кажется, это было у меня на лице написано. Но, право же, это не мешает мне любить их по прежнему, и никакой пропасти между нами из-за этого не образовалось. И это именно потому, что я ценю прежде всего суть человека, как ты выражаешься, а не мнения его, которые могут быть ошибочны, могут меняться…“

А брат С. Н. еще в апреле 1904 г. писал мне из Дрездена:

„Что Ф. Самарин? Я несколько раз писал ему и рвал письма, главное, из-за того, что не могу говорить с ним о том, что переполняет мою душу, о моем патриотизме, который при всей жажде победы (и даже непоколебимой уверенности в ней) уязвлен и попран нашим главным внутренним врагом“».

Из Записной книжки — 23 января:

«Вчера состоялось, наконец, открытие Московского дворянского собрания. Народу — масса. Самаринский адрес прошел при диких воплях восторга! Но, в общем, они, кажется, дорого заплатили за минуту торжества и радости. Столько оскорблений посыпалось на них со всех сторон на другой же день во всех газетах

В результате получилось два адреса — большинства и меньшинства (219 голосов против 147). Большинство высказалось так:

„Ныне ли, в столь тяжелую пору, думать о каком-нибудь преобразовании государственного строя в России. Пусть минует военная гроза, пусть уляжется смута, тогда, направляемая державной Десницей Твоей, Россия найдет путь для надежного устроения своей внутренней жизни на завещанных нам нашей историей началах единения Самодержавного Царя с землей“.

Адрес меньшинства гласил:

„Мы жаждем только одного твоего слова — слова, которое дало бы нам почувствовать, что не порвалась связь Царя с русским народом, что, когда Ты найдешь это нужным, ты призовешь избранных от народа людей к участию в государственной работе, дабы по мудрому примеру Твоих славных предков, в единении со своим народом, приготовить путь к дальнейшему развитию и преуспеянию дорогой нам родины“.

При поверхностном чтении, казалось бы, что, по существу, адрес большинства тоже признает необходимость реформ и единения царя с народом, и вопрос только „о несвоевременности“ немедленного проведения этого в жизнь. Но суть в тексте этого адреса заключалась в том, что в нем предлагалось „единение самодержавного царя с землей“… т. е. сохранение самодержавного строя.

Брат Петр Николаевич подписался под адресом меньшинства и потому вопрос о продолжении его службы в качестве губернского предводителя был для него предрешен. Он всегда считал главною своею задачей служить объединению дворянства и расхождение с большинством в таком важном вопросе болезненно им переживалось, хотя, должно сказать, что он не придавал слову „самодержавие“ того принципиального значения, какое оно имело в глазах брата С. Н. и прочих конституционалистов. Его сбивала шиповская точка зрения, видевшая в титуле „самодержавный“ лишь какое-то археологическое украшение к титулу русского царя.

В особом мнении, представленном братом Петром Николаевичем, он придерживался шиповской точки зрения, к которой его влекло и присущее ему желание найти компромисс, на котором все могли бы объединиться и примириться.

Но как раз в то время политические убеждения начинали кристаллизироваться и от компромиссов отмахивались, как справа, так и слева, и кучка, образовавшаяся вокруг Шипова, не имела успеха и не могла не чувствовать себя одинокой.

Когда дело дошло до выборов губернского предводителя, брат Петр Николаевич, чувствуя, что почва уходит из-под его ног, от баллотировки отказался. Выборы решили отложить до более благоприятных обстоятельств, когда выяснится подходящий кандидат, а пока, по закону, исполнение обязанностей губернского предводителя осталось за братом.

23 января на квартире Ю. А. Новосильцева собралось 70 человек дворян, из числа подписавших адрес меньшинства. Заседали до 2-х часов дня и затем с 9 до 2-х часов ночи, и по просьбе собравшихся, брат Сергей Николаевич составил „особое мнение“ от лица 147 дворян, которое, за исключением незначительных редакционных поправок, всецело принадлежит его перу. Здесь подробно освещены мотивы, заставившие „меньшинство“ голосовать против адреса „большинства“.

„Нас страшит не революционное движение, которое, само по себе, при нормальных условиях народно-государственной жизни было бы совершенно бессильным, нас страшит общестихийное возрастающее недовольство, которое вызывается неудовлетворением насущной государственной и общественной и народной нужды… Изо всех бед, постигших Россию, мы видим единственный, прямой выход — в организованном и постоянном единении Верховной власти с народом, при посредстве свободно избранных представителей земли“.

Прочитанное в Дворянском собрании 2 января „Особое мнение“ произвело известное впечатление и смущение, и несколько человек отделились от большинства и было подано еще два отдельных мнения, которые с ранее представленными и двумя адресами были совместно препровождены в Петербург».

Из Записной книжки — 9 февраля:

«Писала в последний раз о Дворянском собрании. Теперь, это отошло в область далекого прошлого, как один из эпизодов зимы, о котором вспоминают для утехи.

Не стану входить в подробности убийства вел. кн. Сергея Александровича, — они во всех газетах. Они особенно ужасны и потрясают, потому что на фоне этой кошмарной картины крови и убийства выступает обаятельный облик вел. кн. Елизаветы Федоровны, которая за эти дни выявила себя великой женщиной; нельзя не преклоняться перед ее твердостью и высотой духа…

А. Лопухин был здесь по делу следствия. Рассказы его навевают страх и уныние. На-днях ночью произвели обыски и аресты, которые дали громадные результаты. Схватили много взрывчатых веществ, по крайней мере, на восемь бомб, и массу оружия… Ежедневно хватают партии в 60 и более ружей и револьверов.

Очень крупные и богатые купцы дают на это деньги.

Один приват-доцент в Технологическом институте или университете — не помню — собрал на сходке 300 рублей на закупку оружия. Найден подробный план вооруженного восстания в Москве, с подробным распределением и указанием казенных зданий и телефонов, которые должны быть порваны для разобщения властей. На мой вопрос, какой же интерес купцам давать деньги на такое дело, А. Лопухин отвечал: „Желание играть роль и страх быть снесенным волной. Лучше стать во главе“».

24 февраля.

«Все эти дни не успевала записывать. Самым крупным событием за это время является „рескрипт Булыгину“, 18 февраля. Важность этого шага еще не осознана нами. Впечатление было насколько возможно ослаблено и испорчено Манифестом и Указом, обнародованными накануне (В Высочайшем Манифесте по случаю кончины вел. кн. Сергея Ал. „благомыслящие“ люди призывались к искоренению крамолы, дерзновенно посягающей на устои Государства Российского, полагая учредить новое управление страной на началах „Отечеству нашему несвойственных“. Высочайшим Указом (от того же 18 февраля) на Совет министров возлагалось рассмотрение поступающих на имя государя от частных лиц и учреждений „видов и предложений, касающихся усовершенствования Государственного благоустройства и улучшения народного благосостояния“.). 18 февраля я завтракала у Кристи и с трудом выслушивала его патетические речи о „самодержавии“, о „смуте“ и о „кучке“ злонамеренных подстрекателей и т. д. Вокруг сидели почтительные чиновники, внимавшие губернаторскому красноречию. Видимо Г. Кристи понял мое впечатление, так как после завтрака отвел меня в сторону и начал говорить несколько смущенно и взволнованно: „Милый друг, ты понимаешь, я все это так говорю, но очень хорошо понимаю, что кучка эта не маленькая… и положение очень и очень серьезное… Но я могу тебя успокоить: на-днях будет обнародовано нечто такое, что вполне вас удовлетворит. Я вчера вернулся из Петербурга и определенно это знаю. Ты увидишь!“