Ежи Сосновский - Апокриф Аглаи

• Название: Апокриф Аглаи
• Автор: Ежи Сосновский
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-00739-1

«Апокриф Аглаи» – роман от одного из самых ярких авторов современной Польши, лауреата престижных литературных премий Ежи Сосновского – трагическая история «о безумной любви и странности мира» на фоне противостояния спецслужб Востока и Запада.

Героя этого романа, как и героя «Волхва» Джона Фаулза, притягивают заводные музыкальные куклы; пианист-виртуоз, он не в силах противостоять роковому любовному влечению. Здесь, как и во всех книгах Сосновского, скрупулезно реалистическая фактура сочетается с некой фантастичностью и метафизичностью, а матрешечная структура повествования напоминает о краеугольном камне европейского магического реализма – «Рукописи, найденной в Сарагосе» Яна Потоцкого.

---

А я этой фотографии вообще не знала. В нашем классе была компания немножко шальных девчонок, наверное милых, но я держалась от них на расстоянии. Нет, нет, никаких конфликтов, просто – «Здравствуй» – «Здравствуй» – не больше. И они в четвертом классе поехали ранней весной, как объяснила, посмеиваясь, Марта, в Кампиновскую пущу (там еще снег лежал) и сфотографировались топлесс, этакие эмансипированные девушки. По правде сказать, только одна сняла с себя все сверху – холодно еще было, а может, другие побоялись, что кто подсмотрит; короче, остальные, их там было шестеро, кто свитер поднял, кто что… Невинное развлечение девочек, у которых ветер в голове гуляет, возможно, даже забавное по прошествии стольких лет. Марта хихикала, похоже, до нее не дошло, что меня на этом снимке нет и быть не могло.

Глядя на этих черно-белых голышек двадцатилетней с хвостиком давности, я вдруг осознала: а ведь что-то прошло мимо меня, некая атмосфера, поскольку я была из другой сказки – водилась с мальчишками, мне нравилось, когда они обращались ко мне: «Привет, старая», я помогала им по тригонометрии, а когда один из них на стодневке сказал, что хотел бы поцеловать меня, я посоветовала ему сходить к психиатру. Было это почти тогда же, когда они в лесу фотографировали свои обнаженные бюсты и с хихиканьем обсуждали всех мальчиков в радиусе пятисот километров… Тогда у Марты я об этом не жалела, потому что, понимаете, нельзя жалеть, что ты не был кем-то другим. Ведь верно же? Тем более что, как это ни парадоксально, благодаря Аглае я превратилась в такую femme fatale,[73] стать какой ни одна из них и мечтать не могла… Вспомнилось мне это сейчас, потому что отсутствие… опыта в некоторых областях, кокетливости, чувственного обаяния затрудняло мне работу и даже привело к такой ситуации, что мне грозило понижение до роли сменщицы. А я, как вы уже знаете, всегда должна была быть самой лучшей. К счастью, конкурентка оказалась явно слабее меня в части моторики, ориентация в пространстве у нее тоже была хуже, и когда летом восемьдесят третьего стало известно, что на эксперимент мы едем в Польшу, для моего обучения вызвали актрису. Фамилия ее очень знаменита, так что называть я ее не буду; то была звезда советского кино тех лет, когда я еще ходила в начальную школу; ее фото было у меня в альбомчике, куда я наклеивала изображения своих идолов (потом я отдала его сестре за пластинку Дина Рида, которую отец привез из Минска. Обмен так себе, потому что через год эту пластинку можно было свободно достать в Польше). Несмотря на годы, актриса все еще была красива, чуть в стиле Одри Хепберн, короче, сплошное очарование, да прибавьте к этому величественное обаяние русской княгини. Она обучала меня жестам, движениям, взглядам, учила, как ходить, как садиться; само собой, она не знала, зачем мне это нужно, а жила я тогда в таком ритме: неделя на берегу с этой актрисой, неделя на базе с Аглаей. В сумме полгода.

Но думаю, больше всего мне дали воспоминания о Данусе. Тогда я вдруг поняла, зачем она встряхивала волосами, кокетливо стреляла глазками в моих приятелей, когда они приходили ко мне, зачем так клала ногу на ногу, лодыжка к лодыжке, отчего я заходилась неудержимым смехом и спрашивала, не собирается ли она устроиться на работу в «Студио 2», потому что вела эту передачу Вожена Вальтер, которая именно так и садилась. До меня дошло, что Дануся с ее чувствительностью, склонностью к слезам, с миной беспомощной принцессы, когда перегорала лампа на ее письменном столе, интуитивно была, как мне думается, чемпионкой Польши по обвораживанию мужчин. По подаче своей внешности. К счастью, мне не нужно было учиться макияжу – у Аглаи он был постоянный, и каждый день, пока я спала, декораторы подправляли его, – потому что одна только мысль о том, чтобы водить щеточкой по ресницам, до сих пор вызывает у меня ужас. А вот Дануся и это тоже умела замечательно делать. Да, то, чем я пренебрегала, неожиданно оказалось важным, может быть, столь же важным, как и решение полиномов, что я всегда делала за нее.

– Так что же с ней стало? – прервал я ее, потому что меня осенило, что женщина опять говорит о сестре и опять в прошедшем времени.

– С кем? С Данусей? – Она пожала плечами. – Вышла замуж. Уехала в Венгрию. Знаете, у нас был очень странный дом. Поразительно теплый, душевный, а, однако, рассыпался. Мы посылаем друг другу открытки на праздники. Она очень ловкая, практичная. Думаю, она всегда такой была.

– Ну и как, вы овладели этим искусством? – поинтересовался я. Я все больше убеждался, что для нее наш разговор крайне важен, куда важнее, чем для меня, и что поэтому я могу не сдерживать ни иронию, ни сарказм, могу не скрывать своих чувств. Это страшное ощущение власти: она была в моих руках. Мне даже стыдно стало.

– У вас есть право на такие замечания, – бросила она, словно прочла мои мысли. – Во всяком случае занятия с актрисой меня многому научили. Настолько, что к концу восемьдесят третьего года и речи уже не было, чтобы отобрать у меня Аглаю. Но если я правильно поняла ваш вопрос, то нет, это не вошло мне в кровь. Впрочем, вы, наверное, сами видите. Я всегда держала дистанцию. И думаю, что, если бы Аглая передавала мою мимику, эффект был бы не слишком удовлетворительный, потому что у меня, наверное, на лице все время было бы выражение недоверия, скуки, а возможно, даже презрения. Да, кстати, когда я начала играть Зосю, то никак не могла поверить, что Кшиштоф на это клюнет. Какая все это дешевка, думала я, а он на это покупается. Самые дешевые средства производили на него ошеломляющее впечатление. Бедный. Из-за этого я очень поздно начала испытывать к нему симпатию. Он ничего не ждал от меня, то есть от Зофьи. Ничего не требовал. Все принимал с восторгом, даже если мне что-то не удавалось.

– Он вас любил.

– Вы не думаете, что любовь – это нечто такое, что приходит в движение при помощи предсказуемых процедур? Алгоритм действий: доведение мужчины до неистовства. Первый шаг: обратить на себя внимание. Второй шаг: грациозно изгибаться, когда на меня смотрят. Третий шаг: слушать его сосредоточенно, буквально впивая каждое слово. Рекомендуется широко распахивать глаза. Четвертый шаг: сказать ему, что он самый замечательный мужчина, какого я знаю, а потом отойти, чтобы он обдумал эту информацию. Пятый шаг…

– Прекратите, прошу вас.

– Но разве не так все было? Меня он заинтересовал бы, если бы пренебрег мною. Мне бы пришлось беспокоиться, пришлось бы снова устанавливать контакт, как-то это обосновывать, пришлось бы поработать аналитикам, но он шел за мной, как я хотела, все было страшно просто. Его можно было безошибочно программировать. Сказать по правде, мне он стал симпатичен, только когда покрасил прихожую. И не потому, что мне это было нужно, совсем напротив. Просто это была первая вещь, о которой я его не просила. Маляр, кстати сказать, из него был никудышный. Но он захотел это сделать. Сам захотел. И тогда я подумала, что он славный. Старается. – Она тускло улыбнулась. – Возможно, во мне проявился материнский инстинкт. У меня было преимущество перед ним, и это меня трогало.

Другое дело, что многое нам облегчила его мать; я, кстати, хотела обратить внимание коллег, что аналитики, похоже, выбрали для нас не вполне ту жертву, но потом подумала: все отлично, я сделаю для Кшиштофа доброе дело. Освобожу его. А потом у меня начались сомнения; такая работа, больше двенадцати часов в день, со сдвинутым на первую половину дня сном, в постоянном напряжении, очень ослабляет способность к рациональной оценке фактов – так что я потеряла уверенность в том, каково мое отношение ко всему, что я делаю, к проекту «Венера», к самому Кшиштофу, и я пришла к такому выводу: ладно, буду заниматься только тем, что я должна делать, выполню эту работу на «пятерку» и не стану соваться со стратегическими предложениями.

Временами мне хотелось, чтобы у другой группы, ведущей Анастасию, ничего не получилось, потому что через несколько месяцев Кшиштоф мне уже по-настоящему нравился, во всяком случае так мне казалось, и мне было любопытно, до чего мы можем дойти вдвоем. Я стала думать о нем действительно как о партнере. Оценила его наблюдательность, когда он засек Гришу, который ходил за нами; впрочем, он был самый слабый из охранников, Андрей и Степа умели следить за мной незаметно, но руководитель проекта решил, что если Кшиштоф будет за меня бояться, то это может стать дополнительным фактором, сплачивающим нас как пару. А потом оказалось, что нас действительно кто-то засек, и несколько дней были даже сомнения, а не прекратить ли эксперимент; вот тогда я и спросила, через сколько лет пианист не сможет вернуться на сцену; я хотела получить аргумент в пользу продолжения. И поверите, это решило дело. Но нас в буквальном смысле слова охватила паника, когда Аглаю попытались похитить; если бы не Кшиштоф, произошел бы скандал мирового масштаба; Грише со Степой, видимо, пришлось здорово объясняться, не знаю, как они оправдывались, но они не должны были позволить захватить себя врасплох. Странно, что их не отослали обратно в Союз. Поверите ли, но это страшно запутанное чувство. Чувствовать угрозу и в то же время не чувствовать ее, потому что, когда похитители схватили меня, я боялась за Аглаю, боялась за свое тело (так я ее воспринимала), и в то же время была уверена, что при самом худшем исходе я выйду из упряжи и пойду спать, и дальше пусть беспокоятся другие. У меня были две жизни, как в компьютерных играх. Вы иногда думаете о смерти? – внезапно спросила она.