Игорь Максимычев - ПАДЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЫ

• Название: ПАДЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЫ
• Автор: Игорь Максимычев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011

Книга бывшего советника-посланника посольства СССР в Берлине, доктора политических наук, главного научного сотрудника Института Европы РАН И.Ф. Максимычева рассказывает о двух последних годах существования ГДР Автор подробно, шаг за шагом, прослеживает процесс распада одного из самых благополучных государств социалистического блока, имевшего, пожалуй, самую могущественную службу государственной безопасности – Штази. Автор подводит неутешительные итоги объединения двух немецких государств.

---

Четыре дня спустя прояснились глубинные взаимосвязи всего происходившего. В пятницу 12 июня у Бранденбургских ворот (с западной стороны) состоялось публичное выступление прибывшего в Западный Берлин Рональда Рейгана, тогдашнего президента США. Американский визит высшего уровня должен был компенсировать «отставание» Западного Берлина по части масштабности проводимых по случаю городского юбилея торжеств. Особое значение придавалось речи американского президента на митинге у стены (на самом деле это был не митинг, а скорее «торжественное заседание» под открытым небом, поскольку присутствовала лишь тщательно отобранная публика; вся аллея, служащая западным продолжением Унтер-ден-Линден и в 1953 году нареченная «улицей 17 июня», была герметически перекрыта). Рейган оправдал ожидания и допустил несколько эпатирующих высказываний. Наибольшую известность приобрел его призыв, адресованный советскому лидеру: «Г-н Горбачев, откройте эти ворота! Снесите эту стену!» Спонтанная демонстрация жителей Восточного Берлина практически под этими же лозунгами, состоявшаяся несколько дней назад в каком-то полукилометре от трибуны, на которой стоял сейчас президент США, как бы подкрепляла притязание Рейгана на право говорить от имени всех берлинцев.

Правда, реакция немцев на слова американского президента была не совсем такой, на какую он рассчитывал. Разумеется, ему похлопали, тем более что он с самого начала вспомнил о плане Маршалла 1947-1948 годов, который стал разгонным толчком западногерманского «экономического чуда», и о заявлении Джона Кеннеди «Я тоже берлинец!», сделанном по-немецки в Берлине в разгар хрущевского кризиса. Оба эти момента были чрезвычайно популярны в Западной Германии, где с ними связывалось «спасение» ФРГ от давления со стороны Советского Союза. Однако в 1987 году все знали, что стена продолжает стоять не потому, что этого хотят вожди перестройки, а потому, что руководство ГДР и прежде всего генеральный секретарь ЦК Социалистической единой партии Германии Эрих Хонеккер были категорически против каких бы то ни было послаблений в режиме границ ГДР. По этой причине речь Рейгана привычно зачислили в разряд «шоу-эффектов», на которые он был так горазд. «Нью-Йорк таймс» сообщила на следующий день о разочаровании советников президента той «тепловатой реакцией», которую вызвала его речь в ФРГ[34]. Еще меньше отклика она встретила в ГДР, где точно знали о расстановке сил в социалистическом сообществе и связывали свои надежды на позитивные изменения в республике с либеральными новациями Горбачева.

С каким вниманием на Западе следили за советским посольством и всем, что в нем происходило, показывает опубликованный 24 июня 1987 года одной из самых крупных западногерманских газет правого толка «Вельт» в рубрике «Об этом говорят» материал по случаю начала моей работы в посольстве. В статье, озаглавленной почему-то «Интерес к технике» и украшенной моей фотографией (с подписью «Наблюдатель в Восточном Берлине: Максимычев»), говорилось: «Еще не были распакованы привезенные из Москвы чемоданы, как из окна, выходящего на Унтер-ден-Линден, Игорь Федорович Максимычев уже кое-что услышал о молодежных настроениях в стране своего пребывания. Впрочем, новый посланник СССР в Восточном Берлине в своих контактах с коллегами не раскрывает, удивили ли его эти настроения или он уже знал о них из проводившихся советскими секретными службами опросов мнения молодежи в Средней Германии[35]. В секретных донесениях этот русский с серебристой сединой, 1934 года рождения[36] разбирается хорошо. Для Бонна он не является незнакомцем. В столице ФРГ на протяжении его двух многолетних служебных командировок неплохо изучили многогранные интересы сотрудника посольства. В начале своей дипломатической карьеры он был атташе в возглавлявшемся тогда Андреем Смирновым посольстве в Роландсеке[37]. Там новичок на дипломатической службе наблюдал за разнообразной реакцией [западно] германских политиков на угрожающие жесты Хрущева по отношению к Западному Берлину. Затем он был переведен в генеральное консульство СССР в Лейпциге. В саксонском городе ярмарок он воспользовался многочисленными возможностями контактов с производителями и торговцами в сфере технологий. Первая большая загранкомандировка привела Максимычева в 1966 году в Париж. Принимавшие его французы вспоминают, что в ходе своего пятилетнего пребывания этот русский постоянно проявлял внимание к техническим новинкам на ежегодном авиационном салоне в Бурже, а также при случае охотно присматривался к танковым гусеницам и аналогичным интересным изделиям. При повторной аккредитации в Бонне в 1976 году он представился в качестве советника посольства как по политическим вопросам, так и по вопросам образования и спорта. Поначалу его шефом был Валентин Фалин, ныне консультирующий Михаила Горбачева. Затем Максимычев работал под началом посла Владимира Семенова. Первоначально широкий спектр деятельности позволял советнику посольства больше, чем другим товарищам из советского дипломатического представительства, разъезжать по всей территории Федеративной Республики Германии. Однако с 1980 года он выступал только как ответственный за культурные связи – вплоть до 1984 года, когда он снова покинул Бонн. Теперь он в Восточном Берлине на посту посланника и заместителя посла. Когда в дипломатических кругах размышляют над тем, какие причины побудили Москву направить в Берлин этого дотошного русского с ученой степенью, то указывают на его тесные связи с Генеральным штабом. Доверенное лицо военных, к тому же, как и его предшественник[38], знаток Германии занимает свой пост на Унтер-ден-Линден на важном втором месте после посла Кочемасова, человека партии»[39].

(Помню, пронизывавшая статью тенденциозность подачи фактического материала, к тому же безбожно перевранного, меня тогда сильно покоробила. Никаких интриг ни с чьей стороны в связи с моим назначением не было: случилось так, что в тот момент, когда мой предшественник срочно понадобился в Москве, «под рукой» не оказалось другого специалиста по Германии. Такое на дипломатической службе случается – и довольно часто. К счастью, поведение официальных представителей ФРГ и Западного Берлина не соответствовало тону статьи в «Вельт»; им было важно иметь собеседника, умеющего излагать позицию своей страны и передающего без искажений в Москву то, что ему говорится.)

В верхах ГДР и СССР недооценили знакового значения демонстрации 8 июня 1987 года на Унтер-ден-Линден и постарались поскорее забыть о ней. О том, чтобы извлечь из случившегося какие-либо политические уроки, даже речи не было. Все было сочтено «недоразумением». Посольство честно доложило в Москву об обстоятельствах ЧП, получило из окружения Горбачева очередное указание «Не драматизировать!» и тоже предало инцидент забвению. Это было ошибкой, похоже, с самыми трагическими последствиями.

Точно так же был пропущен мимо ушей кризисный сигнал, прозвучавший в начале 1988 года в связи с ежегодно отмечавшимися в ГДР днями памяти Карла Либкнехта и Розы Люксембург, убитых германской военщиной 15 января 1919 года. Во время многотысячной официальной демонстрации в Берлине в воскресенье 17 января несколько примкнувших к ней диссидентов развернули транспаранты с требованиями уважения прав человека (на одном из них воспроизводились слова Розы Люксембург: «Свобода – это всегда свобода для инакомыслящих»). Участники акции протеста были быстро изолированы, их транспаранты свернуты, траурное шествие продолжалось свои чередом, мало кто вообще заметил этот инцидент. Однако о нем в полную силу протрубили средства массовой информации ФРГ и Западного Берлина. Они утверждали, что в акции участвовало более ста человек (их представили как членов некоей подпольной группы «За мир и права человека») и что 30 человек были задержаны полицией. Эти данные были воспроизведены в обзоре печати, которым по традиции открылось очередное утреннее совещание дипломатического состава посольства в понедельник 18 января. Однако посол в своем выступлении на совещании обошел указанную тему молчанием.

У меня сохранился черновик аналитического доклада для Москвы, подготовленного в начале февраля 1988 года по следам январских событий. Не могу сказать точно, был ли этот доклад направлен в Центр и если да, то в каком виде (скорее всего посол, не желая «драматизировать», наложил на него свое вето). Привожу текст проекта для того, чтобы продемонстрировать, как эксперты посольства на тот момент оценивали ситуацию в стране пребывания и какой образ действий они пытались подсказать Москве:

«Нынешняя позиция [руководства СЕПГ] выражает глубокое неверие в прочность социализма в ГДР, будущность которого надо-де обеспечивать прежде всего методами принуждения и талмудизма. Отсюда подсчеты, какой процент населения стоит на стороне режима: 40% или 50%. Какой-то период (а именно период ярко выраженной внешней опасности) настроения и образ действий типа «осажденной крепости» имели права гражданства. Обстановка гарантированного мира в Европе требует принципиально нового понимания перспектив развития социалистического общества в ГДР. Эта работа сейчас не ведется. Представление о том, что социалистическое общество в ГДР сформировалось окончательно и любые изменения в нем исключаются, противоречит не только основному закону диалектики общественного развития по Марксу и Ленину, но и простой логике здравого рассудка. Такие представления отталкивают от режима людей даже левых, марксистских убеждений. [В ГДР] позже, чем в других соцстранах и не в столь острой форме появились и нарастают экономические трудности. Это объясняется тем, что как раз в экономической области ГДР раньше всех реализовала некоторые важные элементы перестройки (в том числе использование кооперативной и индивидуальной форм трудовой деятельности населения). Видимо, при достаточной гибкости системы можно было бы предотвратить превращение указанных трудностей в серьезную угрозу для экономического развития страны. Однако гибкость в экономической области возможна только при соответствующей гибкости в политических вопросах. Вместо того, чтобы искать пути для необходимого совершенствования режима (в рамках национальных особенностей и специфики геополитического положения ГДР), [друзья] пошли по пути отгораживания от перестройки в СССР. «Антиперестроечный» комплекс нашел свое крайнее выражение в запрещении ряда советских изданий для [восточногерманского] населения. Таким образом, цензура из национальных масштабов переходит в международную плоскость, причем фактически ставится знак равенства между СССР, другими соцстранами и капиталистическими государствами. Получается та же «осажденная крепость», только в еще более ухудшенном варианте: полная самоизоляция. А дальше что? Албанский путь для ГДР совершенно неприемлем. Урегулирование вокруг событий 17 января показало, что и в руководстве ГДР полицейские методы признаются неподходящими[40]. Однако на практике [происходит] шараханье, что подрывает уважение к власти. Именно аресты придали 17 января то политическое звучание, которое они приобрели. Репрессивные методы не должны отвергаться априори, но они требуют дополнения позитивной программой дальнейшего политического развития общества. Момент для выдвижения подобной программы не так уж плох – успокоение в глобальном масштабе дополняется явным нежеланием правительства ФРГ доводить дело до кризиса в ГДР. Перспектива «чрезмерного сближения немецких государств» (не говоря уже о «воссоединении») вызовет взрыв в ЕС, как бы ни были сильны настроения классового реваншизма. В то же время [наступил] весьма ответственный для дальнейших судеб ГДР момент. Никто не пытается подменить друзей в принятии решений. Но они должны знать – нашу армию мы пустим в ход только для отражения внешней угрозы или при возникновении опасности для самих наших войск. 17 июня 1953 года (советские танки против демонстраций) не повторится. Поэтому нужен вентиль для выражения критических настроений, а также четкая программа совершенствования общества. Многопартийная система ГДР дает возможность для осуществления этого проекта без потрясений – нужно только ослабить формализм существующих урегулирований. Не обойтись и без демократизации в экономической области – каждый человек должен ощутить свою причастность к управлению предприятием. [В итоге] как всегда, формы развития разные, но основные принципиальные моменты общие для всех соцстран. Друзья имели возможность убедиться в том, что перестройка у нас – это долговременный курс. [Им] надо подстраиваться, делать практические выводы. Противодействовать перестройке сегодня значит способствовать возникновению кризиса завтра – кризиса с очень опасными для социалистического режима в ГДР и, следовательно, для всего соцсодружества последствиями. Именно сейчас, когда руководство ГДР (Эрих Хонеккер) обладает бесспорным авторитетом как внутри страны, так и в международном масштабе, лучше всего начать поворот к перестройке. Преемникам будет гораздо труднее».