Владимир Тодоров - Пятый арлекин

• Название: Пятый арлекин
• Автор: Владимир Тодоров
• Издательство: Издательство: Лумина
• Жанр: Детектив
• Год: 1990
• ISBN: 5-372-01017-7

Сборник детективных историй «Пятый Арлекин» составлен из романов, повести и рассказов, написанных в соответствии с классическими канонами этого остросюжетного жанра, основу которого составляет преступление. И если оно заранее спланировано и тщательно исполнено, то можно только представить с какими трудностями встречаются те, кто в силу своего служебного долга или собственной совести, вмешиваются в действия преступников.

---

Таким образом, фигура Неживлева Семена Михайловича попала в поле зрения Комитета Государственной безопасности и Министер­ства Внутренних дел почти одновременно.

Тем временем, Ирина Александровна спешила со сборами в Гагры. Предложил ей Семен Михайлович провести там пару недель, соприкоснуться с жарким южным солнцем после долгой зимы, на что она охотно откликнулась, только поинтересовалась, «вместе или как?» Семен Михайлович с грустью ответил, что у него, к великому сожалению, дела, и он поехать в этот раз не может. Грусть была искренней, потому что знал он, что больше никогда не увидит свою жену. Та же вздохнула с облегчением, потому что ей буквально на днях подвернулся очаровательный мальчик Алик Губарев двадцати лет, высокий и голубоглазый, только что успешно и навсегда по­кинувший стены Политехнического института за хронические про­пуски и неспособность сдать с первого раза хотя бы один зачет или экзамен. Был Губарев патологически ленив, безумно красив, презирал деньги и мечтал попасть в Непал, где хиппи со всех стран мира устроили себе неофициальную столицу. Алик не знал, где находился Непал, но слышал о подобном факте, он крушил его сознание и будоражил воображение.

Ирина Александровна встретила его случайно на улице Горького и Губарев, искушенный не по возрасту в любовных делах, сразу решил, что шикарная дамочка не откажется пойти к нему домой хотя бы из любопытства. Родители Губарева уже два года работали по договору на Севере и квартира находилась в его полном распо­ряжении. Алик задел рукой сумочку Неживлевой, галантно изви­нился и приостановился, как бы в ожидании. Ирина Александровна внимательно осмотрела Губарева и он чем-то привлек ее, возможно взглядом, который был предельно циничным и откровенным, что резко контрастировало с молодостью самого Губарева. Как-то само собой вышло так, что дальше они по улице пошли вместе, и Алик предложил пойти посмотреть его, как он выразился, «нору». Ирина Александровна неожиданно, от скуки, что ли, согласилась, но в свою очередь сделала предложение не пойти, а поехать, поскольку ее «ГАЗ-24» стоит за углом. Алика окатило волной восторга: он сидел рядом на переднем сиденье и уже представлял, что машина посте­пенно переходит в его руки, а уж он сумеет усмирить эту красивую взбалмошную дамочку, почти вдвое старше его. Впрочем, он всегда очень быстро забывал о своих решениях.

Комната Алика потрясла Ирину Александровну, именно его комната, потому что остальные две комнаты были обставлены импорт­ной мебелью, мало чем уступающей мебели в квартире Неживлевых. А вот комната молодого Губарева — явление особое, поэтому на ней следует остановиться отдельно для большего понимания личности ее обитателя. Комната была обшита грубыми неструганными досками и разделена такими же досками надвое. На одной половине было сооружено нечто вроде кабинета, то есть, здесь находился дубовый стол с медными ручками, заваленный фотопленками, посредине сто­ла торчал увеличитель, окруженный посудой для реактивов. На досках «кабинета» были развешены порнографические снимки, вы­резанные из шведских журналов, а также собственного изготовления с натуры. Сверху находилось ложе, тоже из таких же досок с поло­гом из грубой мешковины, японский магнитофон-двухкассетник, те­лефон. Под потолком, на цепях, висел аквариум с подохшими рыб­ками, заменяющий люстру, потому что в зеленой протухшей воде плавала электрическая лампочка, чудом пропускавшая свет. Рядом болталось несколько разбитых бутылок из-под французского конья­ка, со вставленными в них электрическими лампочками, изобра­жавшими собой светильники. Во всю стену напротив кабинета ви­село объемное изображение Христа, укоризненно смотревшего на эту претенциозную смесь конюшни с больной фантазией параноика. Магнитофон и светильник включались посредством кнопочного дис­танционного управления: Алик не любил утруждать себя лишними движениями.

Ирину Александровну так поразила эта, если можно выразиться, обстановка, что она безропотно полезла на нары по приставной лестнице, где и отдалась Губареву на грязной подстилке, накинутой на драный матрас, какие вероятно можно было наблюдать только в девятнадцатом веке на фелюгах греческих матросов. Потом они лениво лежали полуобнявшись, слушали странную дергающуюся музыку, будто исполнителей временами сводили судороги, пили ка­кую-то крепленую дрянь. У Алика не было денег на приличные напитки, впрочем, ради истины — ему было абсолютно все равно, что пить. Он просто блаженствовал. Подобные развлечения для Ири­ны Александровны были внове и она ощущала полный восторг. Было душно, мерзко, пахло протухшими продуктами и потом, и Ирину Александровну вдруг охватило какое-то безразличие и в то же время нежность к юному любовнику. «Какой он непрактичный, нежный и опытный»,— думала Неживлева. Своим откровенным цинизмом он поразил даже ее, повидавшую всякое на своем жизненном пути профессиональной тунеядки. От новизны и любопытства она поз­волила делать с собой все, что хотел этот пресыщенный, развращен­ный с юных лет доморощенный хиппи. Вот только одет он... В таком виде с ним нигде не покажешься: протертые до основы вельветовые брюки со вставленными кожаными латкам  и грязными, потеряв­шими первозданный цвет «лэйблами», батник, стиранный вероятно еще в прошлом году и кроссовки «адидас», надетые на босую ногу... К слову говоря, такими брюками нормальная хозяйка не осмелилась бы вымыть пол.

— Алик, хочешь в Гагру на весь сезон?— спросила Ирина Александровна каким-то дурным голосом (разомлела от всего, что ли).

— Класс,— полусонно ответил Губарев. Он вообще старался говорить односложно, не утомляя своих девственных извилин.

— Тогда вылетаем завтра. Но меня будет провожать муж, поэто­му в самолет садимся порознь.

— О'кей, детка,— ответил Губарев по привычке.

Ирина Александровна в тот же день, там же, на квартире Губарева, отмыла его в ванной, сама удивляясь, что возится с ним, как с малым ребенком (все-таки сказалась тоска по не родившимся детям), и повела по магазинам, приодев, как обычно говорят, с ног до головы, как картинку из журнала мод. Губарев выглядел так эффектно, что на эту пару многие оборачивались, стараясь угадать степень родственных или иных отношений. Все-таки сказывалась разница в возрасте в десять с лишним лет, хотя и выглядела Ирина Александровна как бывшая шахиня Сорейя, пытавшаяся в свое вре­мя стать звездой Голливуда. Алик заботу о себе этой красивой «тети», как он мысленно окрестил, воспринимал как должное. Толь­ко опять-таки галантно попросил разрешения зайти в телефонную будку позвонить. А набрав номер, промурлыкал (поскольку говорить нормально разучился давно и такая манера спасала его от напря­жения мысли):

— Киска, я завтра улетаю тут с одной шальной бабенкой в Гагру. Ты уж тут покрутись без меня, а через три-четыре дня —туда же. Я к тому времени ее выставлю, набью карман деньгой и сообщу тебе. Я ведь не знаю, где мы бросим кости. Деньги на билет возьмешь у меня под подушкой: я у бабенки зацарапаю и оставлю. Полета тебе хватит. Ну, бай-бай дальше...

Неживлев же пребывал в каком-то адском напряжении, а в день отъезда Ирины Александровны неожиданно успокоился. «А что, соб­твенно говоря, произошло? Ну, повалился Карнаков... Ну и что? Конечно, голенькие все остались, без прикрытия, но крутятся же как-то остальные деловые люди. И мы крутились в свое время так же. И не всех же гребут в следственный изолятор на предмет снятия отпечатков пальцев и дачи показаний с последующим сольным, а то и хоровым выступлением в суде. Да и сколько мне осталось жить в этой стране? Дней десять-двенадцать. Документы уже почти офор­млены, слава богу связи пока еще действуют, славная штука — инерция движения: того сняли, того отстранили, выдвигают новые идеи, а люди еще живут по прежнему принципу, за счет инерции. Вот это и есть для меня самый удобный момент, другого случая не будет, чувствую, что если не принять этих мер, через месяц-другой повяжут всех, кто раньше крутился, уверенный в своем завтрашнем дне». Он неожиданно горячо обнял Ирину Александровну, чем чрез­вычайно удивил ее. Не привыкла она к столь пылким изъявлениям чувств Семена Михайловича, но ведь он-то знал, что видит ее в последний раз. Материальная сторона жизни Ирины Александ­ровны его не волновала. Он помнил, что бриллиантов у нее остается не меньше, чем на двести тысяч и хранит их она в укромном месте, куда никто и не сунется искать даже при чрезвычайных обстоятель­ствах. А если вдруг тоска по ней одолеет, то, в конце концов, он же ее муж: даст вызов, обязаны выпустить.