Леонид Семаго - Зеленая книга леса

• Название: Зеленая книга леса
• Автор: Леонид Семаго
• Издательство: Издательство Воронежского университета
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1983

---

Я пошел к тому дереву, к которому полетел самец. Он бегал по толстому сухому суку: в одном месте кора отстала, и туда он затолкал свою добычу. Каждый новый кусочек прятал на другом дереве. Пара трудилась так энергично, что пришлось добавить сала: хотелось узнать, есть ли у птиц чувство меры. Но тут появилась еще одна пара, жившая по ту сторону поляны. Однако первые считали себя хозяевами всего изобилия, и самец дал понять это соседям. Те не особенно возмутились. Они подождали, пока хозяева унесли новую порцию, и быстренько ухватив по кусочку, улетели в свою сторону. Ритм работы удвоился, лишь один раз дело дошло до короткой стычки, когда первый самец, вернувшись, застал второго на столике.

Но оказалось, что к поляне выходила граница участка еще одной пары, которая позже всех узнала о даровом угощении. Поляна была ничья, и поэтому птицы были обескуражены, встретив двойной отпор. Однако и они, улучив момент, когда четверо соседей разлетелись, получили свое.

Пряча добычу, поползень не интересуется, видит его кто-нибудь или нет. В то время как птицы едва поспевали заправлять в щели куски сала, сойка наблюдала за ними и следом вытаскивала кусочек за кусочком и проглатывала. Несколько кусочков нашел и дятел.

Все птицы, которые делают запасы на трудное время, начинают собирать их, когда черные дни уже не за горами. Поползень в середине лета, в июле, прячет на деревьях все, что съедобно и может храниться до весны. Одна парочка, воспитав и отпустив свой выводок, переносила на свои сосны сначала несчетное количество вишневых косточек, потом арбузных семечек, потом подсолнечных. Вскочив на стол, они ловко выклевывали из нарезанных ломтей арбуза спелые семена, стараясь взять сразу два-три. Темп работы при изобилии корма был таким же, как зимой на кормушке. Наверное, эти птицы ничего не умеют делать как-нибудь.

Зимой поползни-одиночки редки. Зимой они живут чаще парами, но запасами, кажется, каждый только своими пользуется. Птицы все время рядом, осматривая ствол за стволом. Одинаково ловко и быстро поползень может скакать по стволу в любом направлении. Скачки настолько быстры, что кажется, будто он скользит, не отрываясь от коры. Держится только когтями пальцев, а на хвост, как дятел, никогда не опирается. Он у него короткий и мягкий.

С гнездовыми делами поползень опережает всех лесных птиц, кроме таких же домоседов — тетеревятника, ворона и неясыти, да, кажется, еще белоспинного дятла. Чуть ли не в самый первый погожий денек апреля, когда солнце быстро подбирает снег из-под деревьев, когда лишнее тепло стекает по стволам к их подножьям, самка принимается за дело. Гнездо строит с той же поспешностью, с какой потом будет собирать корм птенцам. Дупло выбирает заранее, еще зимой. Прежде всего, вход в него делает по своему росту. Для этого набирает полный клюв земли и, забравшись внутрь, начинает обмазывать края дупла. Если леток настолько мал, что в него можно лишь пролезть, как, например, у дупла дятелка, самка все равно обмазывает края глиной, делая круглое отверстие чуть овальным. Только после этого она будет уверена в безопасности жилья для нее самой, яиц и птенцов. Эта обмазка — надежная защита от скворца, вертишейки, белки, куницы. Дятел тоже через такой маленький вход пробиваться не будет, а скорее сзади стенку проломит.

Занятую обмазкой птицу снаружи не видно, к подножью дерева не падает ни комочка. Если глины поблизости нет, самка берет песок или легкую супесь. В каждый комочек птица добавляет немного слюны, как ласточки добавляют ее к любому грунту, и держится такая обмазка годами.

Слизнув несколько капель кленового сока, поскакав торопливо по стволу в поисках съестного, самка заканчивает обмазку и начинает заполнять лишнее пространство в дупле. Присмотрев вблизи полуистлевший пень, откалывает от него куски почти в палец, едва протискивается с ними в отверстие дупла и бросает их внутри как попало.

Третий этап работы проще: строительница сдирает с сухих веток маленькие кусочки коры и кладет их внутри так, чтобы получился неглубокий лоток. Никакого отдыха, пока не будет закончена работа, и еще незаметно, чтобы солнце начало клониться к закату, а уже положен на место последний кусочек. В конце строительства самка выглядит такой же энергичной и бодрой, как и в начале, хотя все сделано ею без какой бы то ни было помощи со стороны самца.

Поползень лишь изредка подлетает к дуплу, смотрит, не залезая внутрь, потом громко и протяжно свистит. В его весеннем свисте слышится нам или восхищение работой, или удивление, или тревога. На самом деле — это заявление прав на свою территорию, которую он охраняет. Но свист этот не вяжется ни с обликом, ни с поведением голубоспинной ловкой и энергичной птицы. От поползня ждешь особого, громкого и задорного выражения настроения, чувств, прав, а вместо этого пусть звучное, но разочаровывающее «тююю-тююю-тююю». Есть среди наших певчих птиц посредственные и вовсе никудышные певцы, но даже у дубоноса, серой мухоловки, рябинника невыразительное циканье и щебетание легче назвать пением, чем у поползня его свист.

Сверху поползень весь голубоватый: и голова, и спина, и крылья, и хвост. Снизу — белый, и немного рыжего по бокам у хвоста. Глаза светлые, а через глаза от клюва узкие черные полосочки. Клюв острый, прямой, крепкий.

При своей довольно яркой и пестрой окраске поползень на стволе не очень заметен. Ведь кора дубов, осин, сосен и даже берез порой так густо облеплена нашлепками голубоватых лишайников, что чистого места между ними не остается. Под этими нашлепками поползень часть своей добычи находит. И все-таки он — одна из самых заметных фигур зимнего леса: то шуршит, то стучит, то свистит на разные лады с первых минут рассвета и чуть ли не до темноты, как самый настоящий смотритель зимнего леса.

Зимний лес с высоты птичьего полета

оследний день января был его лучшим днем. Таким неянварским, будто он, случайно опередив свое время, попал сюда из марта. Когда в морозной дымке над невидимым горизонтом белым кругом обозначилось совсем неяркое солнце, стылая белизна неба начала голубеть. И по мере того, как теплело солнце и голубело небо, из белого полутумана веточка за веточкой проявлялся заснеженный лес. Красно-белый вертолет, застоявшийся за двое суток в снегу, замахал навстречу солнцу всеми тремя лопастями, подпрыгнул, повис, и побежали назад домики кордона с невероятно длинными тенями. А впереди за рекой, которая за два месяца так и не покорилась зиме, расстилалась зачарованная страна большой олений лес и царство сосны — древний Усманский бор.

Косые лучи низкого солнца сделали видимыми даже остатки пней, заваленных снегом на старых вырубках. Где пень, там бугорок и тень от него. А когда солнце слизало с деревьев седину густой изморози, расцветился лес, как ковер, расчерченный линиями просек. В голубом наряде стоят березы, зеленцой отсвечивают осинники. Снеговой тяжестью пригнуло сосновые ветки, и как будто отступили друг от друга деревья, реже и светлее стал лес. Среди стоящего соснового воинства — окна-провалы, где лежат жертвы трехдневного непрерывного снегопада. Через эти окна под тенистый полог заглядывает солнце, накладывая на голубоватый снег нежно-розовые полосы.

Неподалеку от дороги на сахарный завод, прямо на хрустком снегу лежит под деревьями олень, не роняя в полудреме голову с тяжелыми рогами. Вертолет сбавляет скорость, почти повисая на месте, но зверь не удостаивает его взглядом. Взлетают по десятку в час с аэродрома за рекой трескучие самолетики, и к ним давно привыкли все олени леса, не разбегаются в ужасе, как бывало при первых полетах. Лежит олень, даже не провожая взглядом автомобили, к которым тоже привык за свои годы. Это сильный и рослый олень с шестнадцатиконечными рогами, переживший не одну трудную зиму. Его не раз видели, но не тронули звероловы: такие в своем лесу нужны. Его встречали охотники, но егерь не позволил стрелять по той же причине.

Не для одного из его ровесников и тех, кто помоложе или постарше, жестокий январь стал последним. Ему тоже пришлось туго, но он еще до глубокого снега и морозов по старой памяти пришел к знакомому бобровому пруду как раз к тому времени, когда домовитые звери съели осенний запас и вышли из норы, чтобы свалить новое дерево. Мягко, без удара и треска легла на снег прямая осина. Этого и дожидался изголодавшийся на сухих орешниковых прутиках рогач, Может, и пытались бобры защитить свое от неожиданного нахлебника, но трещал в лесу ночной мороз, и поспешили они домой, волоча за собой по ветке.

Откусывал, ломал олень ветки, усыпанные пушистыми, серыми почками, торопливо перемалывал их крепкими зубами, чтобы днем, подремывая на солнышке, пережевать все еще раз, наслаждаясь горечью и аптечным привкусом осины. Пробовал скоблить кору с толстых веток и ствола, но она так закаменела от мороза, что острые долота резцов только слегка царапали ее.