Джонатан Стрэн - Драконы

• Название: Драконы
• Автор: Джонатан Стрэн
• Издательство: Азбука, Азбука-Атгикус
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2012

Кто не знает драконов? Какой истинный поклонник фантастики и фэнтези не встречал этих существ на страницах своих самых любимых произведений? Драконы огромные и крошечные, смешные и коварные, послушные и свирепые — такие разные и такие вездесущие! В данной антологии представлена уникальная коллекция повестей и рассказов, посвященных этим огнедышащим рептилиям, порой добрым, порой жестоким, но неизменно очаровательным. Здесь вы найдете знаменитых драконов Земноморья и Перна, мудрых драконов, слабых драконов, драконов, огромных, как горная цепь, и драконов, способных уместиться на книжной полке. Под одной обложкой собраны двадцать шесть блистательных произведений, принадлежащих перу таких мастеров жанра, как Роджер Желязны, Орсон Скотг Кард, Джордж Мартин, Джеймс Блэйлок, Майкл Суэнвик и многих других. Эта потрясающая антология займет достойное место в вашей библиотеке!

---

— Думаю, — ответила я, — что за века его существования драконьи мозги сгрызли блохи…

Но пророчества дракона-оракула меня больше не интересовали. Впервые за всю мою жизнь, после долгого заточения в фамильном доме и на кухне «Кафе „Радуга“», после трех лет маневрирования по чуждым причалам Санта-Крус, я ступила на территорию, которую инстинктивно ощущала своей. Мимо бронзового нёбного язычка, свисающего с потолка пещеры немым колоколом, мы прошли к перламутровой лестнице, ведущей вниз.

— Это, верно, путь к пищеводу, — сказала я.

— Да.

Что-то забулькало, зажурчало. Мутная, зловонная жижа плескалась у наших щиколоток.

— Тут, возможно, есть лодка, — решила я.

Мы повернулись и увидели причаленную к поручням золотую барку с шелковым парусом, украшенным иероглифом Лим.

Боб рассмеялся:

— Ты, видно, богиня этого королевства, творец, мать-земля и источник жизни. А я со своей фигурой в матери явно не гожусь.

— Возможно, мы сможем как-то слиться воедино. — В конце концов, его материнский инстинкт был гораздо сильнее моего.

— Грандиозно! — рассмеялся он снова.

— Как герб Лим, — пояснила я, — два дерева, стремящиеся стать одним.

— Эротично!

Я тоже засмеялась, и мы отправились в плавание по пищеводу умирающего дракона. Сначала вода казалась застойной. Затем течение усилилось, «река» стала глубже. Вскоре мы уже сплавлялись по акведуку наших жизней, кренясь к бронзовым стенам, гудящим эхом нашего смеха… Бронза долго оставалась темной, но потом засияла, согретая жаром наших тел, первым теплом, вторгшимся в нутро дракона за тысячи лет… А затем на зеркальной поверхности стен замелькали картины. Да! Там был сам дракон, молодой, парящий в струях дождя над Южно-Китайским морем. Глядите, глядите, мой многократно-пра-пра-дядька несет урну с прахом собственных отрезанных гениталий, выходит из ворот Запретного города[51], отправляется в Сиам! Глядите, глядите, теперь многократно-пра-дядька в Китайском квартале великой столицы Аюттхая обуздывает дракона, взбивающего пену в бушующих водах Чао-Прая! Глядите, гладите, другой пра-пра-дядюшка промывает золотоносный песок, его косица мотается вверх и вниз под калифорнийским солнцем! Глядите, глядите, еще один дядя марширует рядом с великим китайским генералом Таксином[52], который вырвал Сиам у бирманцев, а после был подвергнут унизительной смерти! И глядите, глядите, уже ближе, солдат насилует мою бабку у дверей фамильного дома… глядите, глядите, мой дед стоит рядом, гнев его подавил невыносимый ужас… глядите, глядите, и это здесь… и я… отдаюсь статной Линде Горовиц на заднем сиденье ржавой «тойоты»… помешиваю в чане суп из драконьего плавника… впервые перечу отцу, получаю пощечину, рву в клочья свиток, дающий власть.

А Боб? Боб видел иное. Он слышал музыку сфер. Он видел Сикстинскую капеллу в ее первозданной красе. Он стремительно прочитывал Джойса, и Пруста, и Толстого без пропусков и редакций. И знаете, это распаляло его.

И меня тоже. Не знаю точно, когда мы занялись любовью. Возможно, когда барка достигла вроде бы предельной скорости, и я ощутила трение, и от накала тел загорелась его рубаха и мой чонсам. Голубое пламя объяло нас, и огонь был водой, и жар — холодом. Пламя сжигало мое прошлое, мечась по грязным тропам деревни предков; огонь охватил Чайна-таун, американские горки Санта-Крус засияли пурпуром и золотом под закатным солнцем, полыхал даже Запретный город, даже гигантский портрет председателя Мао, и Великая стена, и само Великое Неукротимое Срединное царство — все горело, горело, горело, все ледяное, все окаменевшее, и все потому, что я открывала новые континенты наслаждения в складках плоти Боба Холидся, столь многочисленных и запуганных, что казалось, ты занимаешься любовью с тремя сотнями фунтов мозга. И знаете, он оказался деликатным и заботливым там, где я и не мечтала; это его материнский инстинкт, полагаю, его эмпатия. Он заставлял меня чувствовать себя яблоком, в которое вонзилась стрела Вильгельма Телля, и вместе с тем свободу от гнета. О господи, я сжималась и растягивалась, превращаясь не в себя, но, знаете, все это так сложно объяснить. Мы безудержно неслись вперед сквозь туман, и пену, и огонь, и брызги, и волны, и зыбь, и соль, и лед, и ад, и жар, и свет — и вдруг…

…в самом оке бури…

…открылась глубокая щель…

И мы, обнаженные, рухнули в чан под драконьим боком, и А-Квок ножом крошил туда мясо, и…

— Нет! — воскликнул отец. — Не лей серную кислоту!

Мы тонули и всплывали в лохани с желчью, и спермой, и любовным потом, и смазкой, а тетушка Лин-Лин лихорадочно вырывала флягу с концентрированной серной кислотой у квохчущей Жасмин.

— Мистер Слон, ла! — воскликнул А-Квок. — Что вы делать, мисс Джанис? Не мочь! Не мочь!

— Вы пошли и убили дракона! — завизжал отец. — Чем нам теперь жить?

Он был прав. Некогда тверже, чем карбид титана, виток драконьей плоти буквально растворялся в затхлом кухонном воздухе; в пару, рвущемся из бамбуковых мисок с ча сиу бао[53], чешуйки превращались в кольца радужного света; как и все архетипические создания, дракон возвращался в царство легенд.

— Ох, папа, не суетись по пустякам, — сказала я и удивилась, когда он тут же умолк. — Мы сегодня все-таки сварим суп.

— Хм, хотелось бы узнать как. Ты в курсе, что отсутствовала три недели? Сегодня опять среда, и очередь за супом из плавника дракона растянулась до самого Куриного переулка! Среди клиентов витают слухи, что суп сегодня особенно хорош, и я не собираюсь выходить на улицу и сообщать, что обед перенесен по случаю дождя, мол, заглядывайте в другой раз.

— Кстати, о дожде… — Пробормотала тетушка Лин-Лин.

Действительно, пошел дождь. Мы слышали, как он стучит по рифленым железным крышам, каскадом низвергается на улицы, полощет навесы, плещется в тупиковых каналах, бежит по аллеям.

— Папа, — сказала я, — мы сделаем суп. Это будет последний и наилучший суп клана Лим.

А потом — ибо Боб Холидей и я все еще оставались сплетены друг с другом и его плоть все еще пульсировала в моей плоти, истекая наслаждением, как грозовые тучи в небесах ливнем, — мы поднялись, он и я, он — вытянув в сторону левую руку, я — вытянув правую навстречу его руке, и вместе мы были как два дерева, сливающиеся в одно в изысканном плотском побуждении, — а дальше я выпустила на волю, выплеснула игристой мощью гладкий верткий кус моей души, и тайный сок моей чешуи, и, последней по порядку, но не по значению, запертую дверь из недр моего тела; и все это (когда два дерева оторвались друг от друга) действительно разделилось на тысячу частей, и мы сварили суп — не из окаменевшего дракона, пойманного в ловушку времени в миг умирания, но из иллюзорного духа-дракона, бывшего женщиной — мной, живой.

— Мда, мда, — сказал Боб Холидей, — не уверен, что смог бы описать это для «Пост».

И вот что произошло дальше в сердце бангкокского Чайна-тауна, в районе, известном как Яоварай, в ресторане под названием «Кафе „Радуга“», в среду во время обеденного перерыва, в середине сезона дождей.

Супа получилось не слишком много, но чем больше мы вычерпывали, тем больше, казалось, оставалось. Мы хотели дополнить его черными грибами, и бок чой[54], и порубленным цыпленком, но даже эти добавочные ингредиенты размножились как по волшебству. Это, конечно, не совсем то, что накормить пятью хлебами пять тысяч, но в отличие от евангелистов мы не находили нужным вести подсчет.

Несколько секунд, и результат налицо. За одним столом группа политиков принялась срывать с себя одежды. Они вскочили на вращающийся поднос для приправ и принялись кружиться, громогласно скандируя: «Свобода! Свобода!» За другим столиком три трансвестита из соседней аптеки занялись безумно страстной любовью с поданной им тушеной уткой. Юноша в полосатом костюме обмотался бумагой для факса и затанцевал хулу[55] со сморщенной каргой. Дети кувыркались и прыгали по столам, как мартышки.

А Боб Холидей, мой отец и я?

Мой отец, сделав большой глоток, сказал:

— Мне действительно плевать, за кого ты пойдешь замуж.

А я сказала:

— Думаю, пришла пора сообщить тебе, но есть одна дюжая еврейка-лесбиянка из Милуоки, и я хочу, чтобы ты с ней встретился. Но, возможно, я все-таки выйду за мистера Хонга — почему бы и нет? — некоторые мужчины не так эгоистичны и деспотичны, как можно подумать. Если ты перестанешь просиживать задницу, стараясь все время быть китайцем…

— Думаю, пришла пора сообщить тебе, — сказал отец, — но я давно уже перестал тяготиться грузом прошлого. Мне лишь не хотелось, чтобы ты считала меня каким-то не помнящим родства полукровкой.

— Думаю, пришла пора сообщить тебе, — сказала я, — но мне нравится жить в Таиланде. Он дик, он сводит с ума, он бесстыдно прекрасен, и он очень, очень неамериканский.