Анатолий Луначарский - Том 1. Русская литература

• Название: Том 1. Русская литература
• Автор: Анатолий Луначарский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Критика
• Год: 1963

В восьмитомное Собрание сочинений Анатолия Васильевича Луначарского вошли его труды по эстетике, истории и теории литературы, а также литературно-критические произведения. Рассчитанное на широкие круги читателей, оно включает лишь наиболее значительные статьи, лекции, доклады и речи, рецензии, заметки А. В. Луначарского.

Первый том объединяет статьи, рецензии, речи, посвященные русской литературе конца XVIII — начала XX века.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Словом, это был в значительной степени внутренний крах, и желание увидеть в кабацкой Незнакомке какие-то святые и таинственные черты, фантастически увенчиваясь успехом, так же мало давало утоления внутренней тревоге, как и желание увидеть Софию, Премудрость божию, в своей милой и вполне реальной невесте.

Третий период Блока теснейшим образом связан с революцией. Здесь доминирует роман Блока с революцией, очень своеобразный и требующий своего осмысления форм.

Д. Благой в интересной статье «Александр Блок и Аполлон Григорьев»30, отмечая естественное крушение Блока на демонических путях, удачно формулирует открывавшийся перед Блоком третий путь (Благой называет его вторым, так как не принимает во внимание служения Прекрасной Даме) в таких словах:

«Есть второй путь, сулящий радикальное исцеление, — путь, на который неуклонно толкает поэта, как толкала она стольких других „потомков богатырей“, представителей „гнилого“, „покойного“, „окончательно вымершего“ русского дворянства (все эпитеты самого Блока), историческая диалектика его класса — „бегство“ из чужого и чуждого, „страшного“, погибельного города, назад, но не в свой малый, разрушающийся „белый дом“, усадебно-дворянское гнездо, а в дом большой, „в поля“, „на бескрайную русскую равнину“ — в народ, в Россию. И Блок всеми силами хватается за возможность этого пути».

Третий период Блока, его блуждания по революционным путям, вместе с известным предисловием, созданным бурей 1905 года и последовавшей реакцией, составляют последний период жизни и творчества Блока.

Глава третья. Блок и революции

Блок очень хорошо сознавал свою принадлежность к дворянскому классу. Он крепко, бытовым образом связан был с усадебно-дворянской культурой. Он был достаточно глубоко образованным человеком, особенно в области литературы, чтобы знать прошлое дворянской культуры и гордиться ее блестящими сторонами. Во многих суждениях Блока о событиях и людях нет-нет да проглянет известная барственность, хотя и смягченная искренним демократизмом и некоторой богемностью. Но Блок сознавал также проклятие, тяготеющее на его классе. Официальное дворянство, то самое, которое было опорой трона, которое задавало тон политической жизни в стране, осознавалось Блоком как сила мрачная и преступная. К этому привела Блока не только его принадлежность через Бекетовых к либеральному, просвещенному крылу дворянства, но и то обстоятельство, что он был наполовину деклассирован, к концу почти полностью выпал из фактических помещиков, принужденный все больше и больше жить пером и разделять все невзгоды, выпадавшие на долю профессиональной интеллигенции — пишущей братии.

Так же как Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Блок, с одной стороны, горячо любит родину, а с другой — сознает ее ужасное положение, ее некультурность, оброшенность и вину перед ней ее владельцев и руководителей. Он не обинуясь называет Россию, которой признается в любви («Жена моя, жизнь моя»31), страной «несчастной, заплеванной чиновниками, грязной, забитой, слюнявой — всемирным посмешищем»32, и, конечно, вина за это падает отнюдь не на «народ», а именно на господ.

В стихах и прозе с ненавистью вспоминал он о режиме Александра III, о «победоносцевщине», но он и сам пережил в полной мере все прелести реакции. Он хорошо знал эпоху «столыпинщины» и писал о ней:

«То были времена, когда царская власть достигла, чего хотела: Витте и Дурново скрутили страну веревкой, Столыпин крепко обмотал эту веревку о свою нервную дворянскую руку… Все это продолжалось немного лет; но немногие годы легли на плечи, как долгая, бессонная, наполненная призраками ночь»33.

«Нервная дворянская рука» здесь упомянута не напрасно. Осуждая центральные руководящие силы своего класса, официальное дворянство, Блок не только не чувствовал хотя бы малейшей симпатии к непосредственному сопернику дворянства — буржуазии, а, наоборот, испытывал по отношению к ней, к верхам ее и низам, величайшее отвращение.

В глубине ямы, которая отделяет две революционные эпохи, в 1908 году Блок с глубокой скорбью констатирует:

«Русское дворянство окончательно вымерло. Вместо русского дворянства появился новый господствующий класс»34.

Но Блок прекрасно понимает, что этот господствующий класс никакого облегчения стране не принес, что он свое господство выражает через тех же помещиков, бюрократов, через тот же царский аппарат, но внутренне не имеет в себе силы создать людей, подобных Пушкину, Толстому, Тургеневу, а, наоборот, во всех своих прослойках, крупнобуржуазных и мещанских, вряд ли может подняться дальше «культурного идеала» арцыбашевского «Санина».

Блок с горечью спрашивает:

«Есть ли в России какое-нибудь сословие, которое способно продолжать славную деятельность дворянства, или нет?»

Для Блока не подлежит сомнению, что ни торгово-промышленная буржуазия, ни профессиональная интеллигенция, ни художественная интеллигенция не представляют собой такой силы. Если рухнуло дворянство, рухнуло все, — надеяться теперь можно только на загадочный «народ».

Я хочу несколько дольше остановиться на ненависти Блока к «ненавистному победителю» — к буржуазии. Ее Блок унаследовал от всего своего класса, в особенности как раз от той его группы, которая больше всего пострадала от нашествия капитала. В этом отношении очень многое роднит Блока непосредственно с его отцом.

В. Д. Измаильская в статье «Проблема „Возмездия“» так характеризует настроение Блока-отца:

«Напрасно стали бы мы искать на страницах книги о России, клеймящих пороки буржуазного строя, спокойствия ученого. С импрессионизмом публициста негодует А. Л. по поводу „скучной посредственности“, „буржуазной ограниченности“, „буржуазной морали“ европейских буржуа, лишенных высоких идеалов. Ибо их идеалы могут быть пригодны лишь для какого-нибудь специального „английского счастья“ (осмеянного Толстым), а, конечно, уж не „всемирного“ по Достоевскому»35.

Сын идет еще дальше. Общую характеристику буржуазного века он дает как раз в поэме «Возмездие». Блок так удачно и выпукло выразил здесь свое суждение об этой эпохе, что мы берем на себя смелость сделать длинную выписку из этого произведения.

Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек!
. . . . . . . . . .
С тобой пришли чуме на смену
Нейрастения, скука, сплин,
Век расшибанья лбов о стену
Экономических доктрин,
Конгрессов, банков, федераций,
Застольных спичей, красных слов,
Век акций, рент и облигаций,
И малодейственных умов…
. . . . . . . . . .
Век буржуазного богатства
(Растущего незримо зла!).
Под знаком равенства и братства
Здесь зрели темные дела…
А человек? — он жил безвольно:
Не он — машины, города,
«Жизнь» так бескровно и безбольно
Пытала дух, как никогда…
Но тот, кто двигал, управляя
Марионетками всех стран, —
Тот знал, что делал, насылая
Гуманистический туман:
Там, в сером и гнилом тумане,
Увяла плоть, и дух погас,
И ангел сам священной брани,
Казалось, отлетел от нас…

Двадцатый век… Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
И неустанный рев машины,
. . . . . . . . . .
Кующей гибель день и ночь,
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дум и вер,
И первый взлет аэроплана
В пустыню неизвестных сфер…
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне…

Как и старые дворяне, Блок испытывает величайшую тоску по поводу необходимости вступать в денежные сделки, заниматься куплей и продажей, торговать своим трудом.

«Сегодня был в банке, — пишет он в своем дневнике, — душу портишь одним прикосновением к деньгам»36.

Помещик выкинут из своего беспечального жития, давно забыл свое натуральное хозяйство, он деклассирован; последнее отнято у него, отнят тот уютный очаг, усадьба, «милая земля», которую столько воспевали и лучшие и худшие литераторы дворянства.

Блок это чрезвычайно остро чувствует. В 1906 году, непосредственно после революции, он пишет в статье «Безвременье»:

«Я вижу презабавную картину: мир зеленый и цветущий, а на лоне его — пузатые пауки — города, сосущие окружающую растительность, испускающие гул, чад и зловоние…