Виктор Миняйло - Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

• Название: Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)
• Автор: Виктор Миняйло
• Жанр: Русская классическая проза

---

Даже самому дивно - у кого ищешь утешения? Ну, кто она тебе? Маленькая женщина, похожая на девчушку-подростка, складная, с черными кудельками, что выбиваются из-под платка? Такой он видел ее тогда.

Нет, не к ней он идет - к своей сестре. К исстрадавшейся младшей сестре.

Уже у самой хаты Василины встретилась ему какая-то женщина в широком белом кожухе - прижимала сложенными руками запахнутые полы к животу, пристально всматривалась в него.

- Что, узнали? - спросил злобно.

- Да вроде нет... Добрый вечер...

- Бывайте здоровы!

Он уже был возле перелаза, а женщина все еще стояла поодаль, всматривалась.

- Смотри, смотри, чтоб тебе белый свет не видеть, так-перетак! довольно громко сказал он.

Женщина быстро направилась прочь. Через минуту ее фигура едва виднелась в вечерних сумерках.

Степан подошел к темному окну. Постучал. Сердце колотилось громко, тревожно, как у вора-новичка.

"Чего ты пришел сюда?"

"Да я и сам не знаю".

"Выгонят".

"Так тебе и надо!"

Спустя несколько минут, показавшихся ему целой вечностью, в сенях завозились, послышался голос:

- Кто это к ночи?

- Откройте.

Молчание.

- Откройте, говорю. Без умысла я.

Опять тишина.

Потом заскрежетал засов, дверь приоткрылась.

- Не стойте, Василина, на холоде. Идите в хату. Я сейчас.

Постояв еще немного, он нырнул в темноту, где пахло промерзлой капустой и мышами. Сбросил мешок в сенях, вошел в хату. Под ногами зашелестела солома.

- Добрый вечер вам.

Не ответили. Женщина искала в печурке спички. Медленно, затуманивая стекло, разгорался фитиль в пятилинейной лампе.

Степан стоял в ожидании. Наконец женщина обернулась, узнала. Удивленно заморгала. Она была такой же, какой он видел ее тогда на поле. Маленькая, худенькая, с небольшими округлыми руками, с широкими бедрами. То ли зевала, то ли вздыхала.

- Должно быть, спросите, чего пришел?

- Сами скажете.

С печи свесила голову мать - смотрела на Степана пристально, ревниво и враждебно.

- Садитесь, коли пришли, - вздохнула Василина. И не торопясь обмахнула скамью у стола.

- Я пришел... - начал Степан. И подумал: "А зачем пришел?" Долго молчал. Вздохнув, продолжал: - Пришел, чтоб поговорить про пенсию.

Василина молча махнула рукой. Потом с равнодушной настороженностью:

- А я подумала - не за этим. Для чего ж ходят к солдаткам ночью?

- Так случилось. Ей-богу.

Женщина пожала плечами.

- Садитесь, говорю. - Она зябко поежилась. - У хозяев днем всегда заботы.

- Ой, забо-о-ота! - сокрушенно протянул Степан. "Ну чего я пришел?.." - Вы думаете, как сытый, так и счастливый? - поморщился он. И понял: не то сказал. "Голодный сытого не понимает..." - "У каждого своя судьба и свой мир широкий..." - произнес он из Шевченко.

Василина тоже села. Сжала колени, сложила руки на груди. Смотрела на него удивленно, враждебно, с какой-то опаской.

- Там я принес гречки немного... Смелете детям на блины... иль на кулагу...

- А за что ж эта гречка?

- Н-ну!

- Дурная! - отозвалась старуха с печи. - Как они уже дают, то бери. Пани какая!.. - Помолчала и добавила: - А там, может, и отработаешь Сопии.

- Я сам принес.

- Ну вот видите, - кивнула на него Василина, - это им нужно отрабатывать!

- Ну чего уж вы?.. Ну - чего? Я от чистого сердца.

- Вишь, - приподнялась на локте старуха. - Они ж говорят!.. Помоги слезть, - обратилась она к дочери.

- Да лежите там!

- Ну, так я про пенсию... У Ригора вы были?

- Была, была! - старуха с печи. - Сказал, что бумага какая-то не такая. А может, и такая.

- А какая ж у вас бумага?

Василина неохотно поднялась и достала из-за иконы сверток в пожелтевшей газете. Положила перед ним на стол.

Были там детские метрики, какие-то квитанции. А вот и бумага со штампом - размытые буквы, сверху фиолетовая пятиконечная звезда.

- "Красноармеец Никифор Федотович Одинец... одна тысяча девятьсот двадцатого года... в районе Пинска... пропал без вести. Командир батальона... комиссар... начштаба..." - прочитал Степан. - Ох, сколько ж нашего брата потопилось в тех болотах! - вздохнул он.

Помолчали.

- А в уезд вы не ездили?

Василина махнула рукой.

- Ну, так я поеду. К самому военкому.

Василина пожала плечами. Потом понурилась, закрыла глаза ладонью. Степан понял - плачет.

- Ходил, воевал, голову сложил... а Прищепы всякие хазяйничают... а хозяева мне по ночам... гречку носят... А пропади оно все пропадом! - она отняла ладонь от лица и снова прищуренно взглянула на Степана. - Совецка власть... так для кого ж она?! Для одних только хозяев?!

- Н-ну! Я добьюсь правды!

- Бейтесь, бейтесь!.. - сказала Василина с легкой насмешкой, но уже без злости.

- Так я заберу бумагу?

- Как хотите.

Снова молчание.

- Хоть бы рубля три новыми... - вздохнула старуха.

- Да на вашу семью - рублей семь...

- Ого! Если б семь, так месяцев за пять и корову купили б!

- Верно. За тридцать пять - сорок и купите. Еще и хорошую. А если телку, то и за двадцать.

- Ну, дай вам бог здоровья!

- Надо получше все разузнать... - осторожно сказал Степан. Помолчав, вдруг обратился к Василине: - Вот вы спросили б, зачем я пришел... И сам не знаю... Оттого, видать, что тяжко мне. Оттого, может, что вы только беду знаете... вот и поняли б...

- Чужую беду рукой разведу, а свою... - это снова старуха с печи. А мысль о гречке не оставляла ее. - Василина, а пересыпь-ка из ихнего мешка, не то Сопия им такую взбучку устроит!..

Степану стало не по себе.

- А-а!.. Что ж я - не хозяин?..

Нахмурив брови, Василина взяла со стола каганец и вышла в сени. Через несколько минут вернулась, подала Степану скатанный мешок. Пробормотала:

- Спасибо. Только не носите больше.

- Ну, я еще приду. Тяжко мне, тоска!..

- Богу молитесь.

- Бог тут не поможет.

Женщина зажмурилась, ушла в себя.

- Вот так бы сидел и сидел!.. - сказал Степан, поднимаясь.

Подошел к Василине, протянул руку. Брови ее изломились. Вдруг всхлипнула - один только раз! - тяжело вздохнула и протянула ему ладошку дощечкой. Рука у нее была горячая, сухая и шершавая.

- Нам спать пора.

- Ухожу, ухожу... Доброй ночи!

- Бывайте здоровы! - попрощалась старуха с печи.

С мешком под мышкой, поскрипывал сапогами, а щеки пылали - кто-то оговаривает! Все раздумывал: "Зачем пошел? Платить за свое горе гречкой?.."

Когда вошел в хату, Яринка за столом кончала ужинать. В задумчивости шевелила губами - с кем-то, очевидно, разговаривала мысленно. Румянец жег ее лицо.

София не спала.

- Так что там в сельсовете? Должно, одни комнезамы? О чем говорят?

- Да... о разном.

Яринка взглянула на него испуганно и удивленно.

- А-а... - хотела она что-то сказать и опустила глаза.

- Завтра еду в уезд. Может, надо чего?

- А чего это поедешь? - подняла голову София.

- Дело есть! - сказал он жестко.

Почувствовав, что он ищет ссоры, София притихла. В другой раз ответила бы на вызов, но сейчас ей нужен был совет Степана относительно Яринки. Голова гудела от мыслей. Ой, куда ни кинь - всюду клин. И отсюда горячо, и оттуда печет... И возле себя девку нельзя оставлять, и выдавать... И без того десятину отмахнут... Разве что подождать... землеустройства их? Расспросить бы Степана... Нет, пожалуй, не стоит. Ой, нельзя! И нет спокойствия ни в доме, ни на улице.

Кузьма Дмитриевич Титаренко, встречая, доброжелательно покашливал, хихикал, осторожно намекал:

- Слыхали, Сопия, с весны опять переделивать будут - на души. Четырехполка. Каждый хозяин только и думает, где этих душ набрать... Парубков надо женить... Опять же, кажная тварь должна плодиться... Вот гадство, как жизня встроена!.. Хе-хе... Думает и мой Данько засылать сватов... Имею, говорит, свой антерес... А я ему... хе-хе... отчего ж, ежели девка хозяйская... Ну, значца, Сопия, значца, так... надо идти... хе-хе... Вот гадство, уремья настало!..

И хотя София понимала, что со Степаном творится что-то худое, не могла сдержаться, чтоб не спросить про самое наболевшее:

- Ну, а как там... чтоб оно провалилось... это землеустройство?

Он посмотрел на нее со злорадством.

- А ты и так уже знаешь - по десятине на душу. А остальное... - И резко махнул рукой, как отрубил.

И хотя София слышала об этом, ночами не спала, хотя от обиды грудь сжимало, сейчас даже всхлипнула:

- Ой! Так и от нас отрежут!

- Пожалуй! - с наигранным равнодушием кинул он.

- А ты и рад! Потому...

Он знал, что именно София должна была сказать.

- Наймиту лишняя работа ни к чему.

- ...Потому... был бы ты хозяин... так и у тебя сердце болело бы!

- А у тебя душа болит за тех, у кого детей куча?

- А кто нищие, пусть не плодятся!

- Или вовсе не живут!..

Яринка со страхом поглядывала то на мать, то на отчима. И не знала, чью сторону взять.

- А иди лучше спать, - сказала мать дочери. - Надо рано вставать да прясть. Не малая уже, на улицу ходишь.

- Приданое наживай! - сказал Степан.

- А ты как думал? Иль она ленивой матери дочка?..