Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

• Название: Дочь Волдеморта
• Автор: Ночная Всадница
• Жанр: Фэнтези

Пэйринг: Гермиона Грейнджер/Люциус Малфой/Новый Мужской Персонаж, Лорд Волдеморт/Беллатрикс Блэк/Джинни Уизли, Гарри Поттер, Нарцисса Малфой/Люциус Малфой/Северус Снейп, Рон Уизли, Драко Малфой, Новый Персонаж

Рейтинг: R

Жанр: General/Drama/Romance/Adventure

«…В дощатом этом балагане

Вы можете, как в мирозданье,

Пройдя все ярусы подряд,

Сойти с небес сквозь землю в ад…»

---

— Ни при чем? — подняла брови Гермиона. — Разве Элфиас Дож — не член Ордена Феникса?

— Уже давно нет, — ухмыльнулся ее собеседник, складывая руки на груди и прислоняясь к стене. — Насколько мне известно, мистер Дож со скандалом покинул эту организацию, ибо не считает приемлемым какое‑либо сотрудничество со мной.

— Орден Феникса сотрудничает с тобой?! — вытаращила глаза Гермиона, опускаясь в кресло.

— Приползли как миленькие! — подала голос Джинни.

— Джэнн, дорогая, ты не права, — с мягкой иронией прервал ее Волдеморт. — Не стоит говорить об Ордене Феникса в столь пренебрежительном тоне. Минерва умная женщина и отличный руководитель. Я почти восхищаюсь ею. И можно представить ее реакцию на это, — он со смешком кивнул на скомканную газету, которую Гермиона бросила на стол.

— Хочешь сказать, что МакГонагалл настолько сотрудничает с тобой, что ее должны напрягать такие выпады?! — совершенно опешила Гермиона. — Мир сошел с ума… Прости, просто… МакГонагалл!

— Эти, как ты выразилась, «выпады» — всего лишь смешны и ужасно наивны, в них нет реально силы, и они скорее играют на руку мне, чем вредят в чем‑либо.

— Оскорбления в адрес моей дочери играют тебе на руку?! — опять закипела Гермиона.

— Я имею в виду не это, — остановил ее Волдеморт. — А то, что для основной массы волшебников создается иллюзия демократии. И пока остаются такие энтузиасты правого дела, как Элфиас Дож, мне даже не нужно расходовать свои силы на создание этой иллюзии. Если ведущее издание Королевства может себе позволить безнаказанно печатать статьи с прямыми оскорблениями мне и моей семье — значит, в обществе царит высшая справедливость и свобода волеизъявления, — с насмешкой пояснил он. — Есть вещи, на самом деле пустые, сколь обидными и вызывающими они не казались бы на первый взгляд, кои волне позволительно допускать. Даже необходимо. Поверьте, «Ежедневный пророк» никогда не напечатает ничего по–настоящему ненужного.

— Например, о трагедии в семье Афельбергов? — с вызовом спросила Гермиона, посмотрев прямо во всё еще багряные глаза Волдеморта. Джинни под столом пнула ее по ноге.

— Например, об этом, — невозмутимо кивнул он в ответ. — Пресса действует в допустимых границах свободы. Как и всё остальное.

— А у тебя есть какие‑то границы? — тихо спросила молодая ведьма, игнорируя растущее негодование Джинни.

— У нас, Кадмина, — странным голосом ответил Волдеморт. — У нас они широки и размыты, и мы делаем всё, чтобы убрать их совсем.

— Ради общего блага? — горько сощурилась молодая ведьма, вытаскивая из пачки сигарету.

— Ради личного удовлетворения.

— Даже так? — Гермиона закурила.

— Это всегда было так, — пожал плечами Темный Лорд. — И ты это знаешь.

— Значит — смириться?

— Зачем же мириться? — доброжелательно заметил колдун, отрываясь от стены и делая шаг к столу. — Ищи своё самоудовлетворение, такое, каким его понимаешь ты. Только ищи, а не сиди здесь, задыхаясь в дыму и пустых упреках. — Гермиона опустила глаза. — Подумай об этом, Кадмина, — задумчиво сказал Темный Лорд, — подумай очень серьезно. А пока — позволишь мне поговорить с Джэнн наедине?..

* * *

Вечером Гермиона отослала Полумне Лонгботтом запечатанную Люциусом колбу с воспоминанием, обнаруженную в сумочке. Она так и не написала ничего на пергаменте, который хотела приложить к этому посланию.

Не нашла слов. Как не нашла впоследствии и сил что‑либо предпринять…

Еще один шаг к тому «идеалу», воспетому маггловским поэтом, что «спокойно зрит на правых и виновных, добру и злу внимая равнодушно, не ведая ни жалости, ни гнева».

До него еще далеко. Но, не будучи равнодушной, Гермиона давно смирилась с пассивным бездействием. Научилась смирению. И почти научилась о нем не сожалеть.

Сколько еще осталось этих неизбежных шагов до заветной цели? С тех пор, как Гермионе поставили эту цель, сумма шагов была предопределена. И за этим шагом неизменно последует очередной. Один за другим: до пропасти, за которой — вечность…

«…Ни на челе высоком, ни во взорах
Нельзя прочесть его сокрытых дум;
Все тот же вид смиренный, величавый…
Так точно дьяк, в приказах поседелый,
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева…»

(с) А. С. Пушкин, «Борис Годунов».

Глава XIX: Милагрес

— Поговорите с ним, миссис Саузвильт!

Гермиона сидела верхом на массивном резном стуле ручной работы, сложив руки поверх вогнутой спинки, и умоляюще смотрела в лицо молодой женщины, задумчиво покачивающейся на увитых розами качелях в цветущем летнем саду. Женщина была не старше тридцати лет, очень красивая, изящная, одетая в легкое платье устаревшего покроя, подол которого теребил летний ветерок. Тени листвы играли на ее лице, то и дело освещаемом золотыми лучами полуденного солнца. Она раскачивалась, задумчиво глядя на Гермиону своими огромными изумрудно–зелеными глазами, и молчала. На лице блуждало странное выражение: смесь сочувствия и уверенное упрямство одновременно.

— Миссис Саузвильт, — опять завела Гермиона, выводя каблуком туфли полоски на ворсе ковровой дорожки, — он послушает вас, я знаю!

— Но проблема в том, что я поддерживаю Генри, — печально улыбнулась женщина, вздыхая и отводя взгляд от лица своей собеседницы куда‑то за края большой золоченой рамы, очерчивающей пространство летнего сада. — Это будет ошибкой, моя дорогая. Ты просто не сможешь жить дальше, понимаешь?

— Но прошел почти год! — возмутилась Гермиона умоляющим голосом. — Мне нужно поговорить с Генри, его упрямство — просто глупость!

— Год, — печально улыбнулась молодая женщина на картине, — после смерти я семь лет не показывалась Фабиану и Генри, а потом еще три года не разговаривала с ними. Ты должна понимать: портрет — всего лишь отпечаток человека в этом мире, даже не призрак, не душа. Известно множество печальных историй, когда волшебники попадали в психологическую ловушку, начиная после смерти близких общаться с их портретами. Сознание отождествляет изображение с тем, кого утратило навсегда. Тебе нужно жить дальше, милая. Мой сын умер. И его портрет совершенно прав, что отказывается говорить с тобой. Не думай, пожалуйста, что для него это просто.

Гермиона досадливо отвернулась, несколько раз сердито моргнув, и негодующе уставилась на широкий пустой холст, украшающий левую стену библиотеки: вольтеровское кресло у пылающего камина в полутемной гостиной.

— Не нужно терзать свое сердце, — напутственно продолжала Клаудия Саузвильт своим мелодичным, успокаивающим голосом. — Когда придет время, Генри покажется тебе и заговорит с тобой. Но не раньше, чем это станет безопасно для тебя самой.

— Я совершенно уверена…

— Дорогая моя, не спорь: это бессмысленно. Ты прекрасно знаешь моего сына. Он будет делать так, как считает нужным. Еще слишком рано.

— Но, миссис Саузвильт…

— Всё–всё, — мягко прервала молодая женщина, легко спархивая с увитых розами качелей на траву. — Не обессудь, но я тебя оставлю. Хочу полюбоваться своей внучкой, пока вы не пропали вновь. Так жаль, что ты не хочешь оставаться здесь…

— Клаудия! — строго сказал статный пожилой мужчина с дальнего углового портрета.

— Прости, дорогая, — смутилась миссис Саузвильт. — Всё верно. Нужно жить дальше. Но извини меня сейчас, я очень хочу понаблюдать за малышкой, пока вы еще здесь. Думаю, что имею на это право. Лестер, где Берта и Генриетта?

— В малой гостиной, — отозвался мужчина. — Я провожу тебя. Не грустите, Кадмина. Всё будет хорошо.

Молодая женщина в летнем платье скрылась за рамой, и цветущий сад опустел: только бабочки всё еще порхали над увитыми розовым побегом качелями. Гермиона вздохнула и снова бросила взгляд на пустое кресло у камина.

— Генри, — позвала она, — Генри! Неужели нельзя просто поговорить? Мне о столь многом нужно поговорить с тобой… Я не знаю, что делать, не знаю, как мне дальше жить… За что чувствовать вину, а к чему стремиться… Я запуталась. Генри!

Но пустой холст молчал, и только поленья в камине потрескивали в языках веселого пламени.

* * *

Владения Саузвильтов раскинулись в живописном уголке Баварии на юге Германии, почти у самого истока Рейна, в подножие Альпийских гор. Спрятанный в широколиственных лесах от глаз докучливых магглов, фамильный замок семьи Генри очень нравился Гермионе раньше — в этих владениях было что‑то чарующее и привлекательное, с легкой поволокой таинственности и загадки. Правда, характер Адальберты Саузвильт, бабушки ее супруга и властной хозяйки этого фамильного гнезда довольно быстро заставил Гермиону настаивать на поиске иного жилища для последующей супружеской жизни, в особенности после планируемого рождения ребенка. Но получилось так, что молодая чета вообще недолго пробыла в Европе, и этот конфликтный момент был сглажен.