Юрий Герман - Жмакин

• Название: Жмакин
• Автор: Юрий Герман
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Современная проза
• Год: 1968

Повесть о «перековке», которой подвергся вор Алексей Жмакин под внимательным коммунистическим присмотром милимционера Ивана Лапшина.

---

— А что, плох? — спросил вошедший.

— Да так себе табачишко, — говорил Лапшин, с удовольствием поглядывая на гостя. — Ну-ну, покажись… То-то приоделся…

— Помаленечку, — говорил гость, снимая великолепное пальто и аккуратно сворачивая кашне, — и сам приоделся и Иван Михайловичу привез. На-ко…

И он вынул из кармана маленькую коробочку.

— Бритву привез? Ай молодец, — сказал Лапшин, — я сколько годов хорошую бритву ищу. Ну спасибо…

Пока Лапшин разглядывал подарок, а гость ему объяснял, как с этим подарком обращаться, Жмакин исподлобья рассматривал и оценивал гостя. Человек этот был среднего роста, тяжеловат, еще молод и имел во всем своем облике нечто удивительно уютное, слаженное и устроенное. Вот вынул он из кармана зажигалку, щелкнул, — и здорово получилось. Заправил папиросу движением языка, прищурил один глаз, — и всем стало понятно, что курить ему вкусно, дым теперь вовсе не мешает, а что касается до бритвы, привезенной из Америки, то нет ничего проще и легче, чем эту бритву разобрать и собрать вновь. И слова, которыми он пользовался, тоже были удобные, ясные и плотные. «Ничего дядька», — подумал Жмакин и взял со стола зажигалку. «Дядька» поглядел на Жмакина бурым медвежьим оком. Жмакин попробовал щелкнуть. Ничего не вышло. У Лапшина тоже ничего не выходило из сборки и разборки бритвы.

— Ну ладно, потом, — сказал он, — садись, Федор Андреевич. Рассказывай. Понравилась Америка? И познакомься. Жмакин — некто.

Познакомились, сели. Урча, Федор Андреевич рассказывал про Америку и собирал бритву. Собрал, разобрал. Руки у него были короткопалые, темные, рабочие и, видимо, чрезвычайно сильные. Собрав и положив бритву в футляр, он еще боком пригляделся к Жмакину, потом спросил:

— Он и есть?

— Он самый, — сказал Лапшин. — Но я тебя должен сразу предупредить: жулик.

— Воровали? — спросил Федор Андреевич.

— Приходилось, — сказал Жмакин.

— Вор хороший, — сказал Лапшин, — ловкач парень.

— Специальность имеет? — спросил Федор Андреевич.

— Имел, — сказал Жмакин, — слесарил немного, монтер также.

— Будете воровать или работать будете?

Жмакин молчал.

Лапшин глядел на него с любопытством.

— Я спрашиваю, — перейдя на «ты», сказал Федор Андреевич, — будешь воровать или работать будешь? За воровство посажу немедленно. Будешь работать, как человек, — выдвину, помогу, материально обеспечу — лучше не надо.

Потея от напряжения, Жмакин поднял голову и встретился взглядом с холодными, неприязненными глазами.

— Только сразу и без дураков, — сказал Федор Андреевич.

— Ладно, — сказал Жмакин.

— Что значит ладно? Тебя никто не неволит, — сказал Лапшин, — не хочешь, не надо.

— Хочу, — с трудом сказал Жмакин.

— Слово?

— Слово, товарищ начальник, — сказал Жмакин и опять взглянул на Федора Андреевича.

Тот уже писал в блокноте размашистым, крупным почерком. Потом оторвал бумажку и протянул ее Жмакину.

— Завтра в десять придешь по этому адресу. Записка вместо пропуска. Звать меня Пилипчук…

— Паспорта у меня нет, — сказал Жмакин.

Лапшин и Пилипчук переглянулись. Жмакин встал.

— И жить мне негде, — сказал он.

Пилипчук опять вынул блокнот и написал вторую записку.

— О, — сказал он, — иди сейчас туда, там будешь спать. Потом подумаем.

— Да прямо иди, никуда не заворачивай, — сказал Лапшин, — завернешь — пропадешь.

Жмакин оделся, нахлобучил кепку. Лапшин вывел его в коридор. Здесь было полутемно.

— Погоди, — сказал Лапшин, — возьми денег.

Он вынул бумажник, бережно отсчитал три пятерки, потом еще одну рублями и протянул деньги Жмакину. Жмакин не брал.

— Возьми, ничего, — сказал он Жмакину, — после получки отдашь.

— Спасибо, товарищ начальник, — сказал Жмакин, — только я не возьму.

— Ну и дурак, — сказал Лапшин и спрятал деньги в бумажник. Потом подал Жмакину руку.

— Звони, коли что. Иди!

Не торопясь, Жмакин пошел по коридору и лестнице. Не торопясь, спустился вниз, вышел на площадь и по Зимней канавке к Неве. Где-то далеко играла музыка. Жмакин закурил, потер ладонью щеку, прочитал под фонарем адрес на записке, застегнул пальто и быстро зашагал на Васильевский остров, на Вторую линию, дом помер девяносто три, гараж.

В проходной гаража Жмакин показал записку дежурному. Тот повертел ее в руках и ушел. Вернулся он вместе с небольшим старичком. Старичок надел пенсне, слегка закинул назад голову, осматривая Жмакина, и повел за собой в деревянную часовню. Ворота в часовне были закрыты и забиты наглухо войлоком, и действовала одна только калитка, такая низкая, что Жмакину пришлось нагнуться. Старичок проворно захлопнул за собой калитку и сказал Жмакину:

— Располагайтесь!

Жмакин не торопясь огляделся. Часовня была превращена в квартирку, странную, но уютную, немного только уж слишком заставленную вещами. Посредине из купола спускалась лампа под самодельным абажуром. Стол был накрыт скатертью, белой и чистой. Было много книг на простых деревянных покрашенных полках, был чертежный стол, телефон висел на степе, пахло ладаном, застарелым свечным воском и табаком.

— Интересная квартира, — произнес Жмакин.

— Да, — равнодушно сказал старик и, поправляя пенсне, слегка закинул назад голову, осматривая Жмакина по-стариковски сверху вниз.

Жмакин сиял пальто, кепку, повесил на гвоздик, сел за стол. Старик представился — назвал себя Никанором Никитичем.

— Алексей, — сказал Жмакин.

Сидели молча. Никанор Никитич покашливал, Жмакин барабанил пальцами по столу, не находя темы для разговора. Старик предложил чаю, Жмакин отказался.

— А вещички ваши? — спросил старик.

— У меня нету вещей, — сказал Жмакин.

Старик подвигал бровями.

— Так, так, — сказал он, — может быть, желаете соснуть?

— Вы не пьете? — спросил Жмакин.

— Иногда, — сказал старик.

Жмакин поднялся, достал из бокового кармана пальто бутылку и откупорил, ударив по донышку. Никанор Никитич поставил две рюмки и баклажанную икру. Выпили.

— Если в записке не написано, — сказал Жмакин, — то вот я вам говорю: я вор-профессионал. Много лет воровал. Теперь кончено, крышка. Буду в люди пробиваться. Это чтобы вы не думали, что я скрываю. А выпивать — тоже крышка. Последний раз. Не верите?

— Так, да, так, — неопределенно сказал старик. — А у меня, знаете ли, тоска.

— Почему? — спросил Жмакин.

— Сынишка погиб, — сказал старик. — Живу теперь один.

Понюхав корочку хлеба, он сбросил пенсне и рассказал, что сын погиб, работая шофером на грузовике, — машина потеряла управление и с ходу свалилась под откос.

— Практику отбывал мальчик, — глядя поверх Жмакина, говорил Никанор Никитич, — учился в автодорожном институте. Вот фотографии…

И он, морщась, точно от боли, стал показывать Жмакину карточки одну за другой.

— Я в провинции жил, и вдруг телеграмма. Такой удар, такой удар. И никого у меня, знаете ли. Один, как перст. Я по специальности педагог. Русский язык преподаю. Ну-с, приехал на похороны. Лежит мой мальчик в гробу. Что делать? Я, знаете ли, засуетился. Заболел. И без меня его похоронили. Это было очень, очень тяжело. Ну-с, и вот тут появился товарищ Пилипчук, тот, который вас ко мне прислал. Вы его хорошо знаете?

— Нет, — сказал Жмакин.

— Светлая личность, — воскликнул старик, — большой души человек. Он меня не выпустил и поселил тут. Странно — педагог, и вдруг гараж. И, знаете ли, привык я. Не понимаю сам, но привык. В школе преподаю. А по вечерам тут, в гараже. Преподаю русский язык, грамоте подучиваю. Кое-кто сюда в часовню ко мне ходит. Вокруг люди, машины фырчат, шум вечно, и так внимательны ко мне, так внимательны. Особенно сам товарищ Пилипчук. Заходит ко мне. Вот он сейчас из Америки приехал. Сразу ко мне зашел.

— А Пилипчук коммунист? — спросил Жмакин.

— Да, он состоит в партии, — сказал старик.

— А ваш сын?

— Состоял в ленинском комсомоле.

— Давайте еще выпьем, — предложил Жмакин.

— Давайте, — сказал Никанор Никитич.

Еще выпили.

— Я пару дней назад, — сказал Жмакин, — одного кореша своего уголовному розыску выдал.

— Что значит кореш? — спросил старик.

— Вроде приятель, — сказал Жмакин, — мы с ним в заключении находились. Некто Корнюха. Людей, собака, стал убивать.

— Ай-яй-яй, — сказал старик.

— Выдал к черту, — сказал Жмакин, — может, кто меня и считает теперь, что я ссучился, но я плюю. Верно?

— А что такое ссучился? — опять не понял Никанор Никитич.

Жмакин объяснил.

— Так, так, — сказал старик, — это жаргон?

— Жаргон.

Не торопясь, Никанор Никитич собрал со стола фотографии и включил электрический чайник. Чайник зашумел. На стене мерно и громко тикали пестрые ходики.