Константин Локотков - Верность

• Название: Верность
• Автор: Константин Локотков
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

---

И теперь…

Надя вдруг заволновалась, попыталась даже встать… Она подумала — нет, недодумала, а просто ей стало совершенно ясно: Семен для нее единственный, самый близкий человек! Она не могла и не старалась назвать свое чувство к нему, но это было очень хорошее, доброе и очень надежное чувство. Потому что всегда, было ли ей плохо или хорошо, она молчаливо считала, что и Семену должно быть плохо или хорошо; потому что никогда и ничего она не боялась в жизни, знала: Семен поможет, Семен придет… Потому что… Ах, не все ли равно почему!

Надя откинулась на подушку и чуть не заплакала опять, но уже не от огорчения и боли, а от счастливого раскаяния и радости.

Но она не могла уже плакать, точно на несколько лет стала старше, научилась владеть собою.

Она лежала с проясненным лицом и удивленными глазами, чувствуя, как возвращается к ней спокойствие и утраченная было надежда на дружбу.

Она сегодня же напишет письмо Семену! Пусть узнает, что Надя Степанова не такая, какой, наверное, казалась ему; что она постоянно чувствовала его рядом, и теперь только и будет думать, как бы встретиться поскорей и не разлучиться: быть хорошими-хорошими друзьями…

Батальон Хмурого, куда попали Аркадий, Федор и Борис Костенко, был сформирован из рабочих городских предприятий. Три месяца он проходил подготовку. В день отправки на фронт — это было в середине октября — Хмурый разрешил ребятам посетить город, проститься с институтом и товарищами.

Из товарищей в городе остались немногие — только те, которые работали на заводе. Все остальные разъехались, кто в институт — в Москву и Свердловск, кто в армию.

…Недолго проработал на заводе Виктор Соловьев. В день, когда ребята уезжали на фронт, и ему принесли повестку.

Мать, большая, широкая в кости, с густыми, но красивыми бровями, слепо толкалась по комнате, по соседям, всем говорила, что «Витеньку забирают»; крупное лицо ее отяжелело, жалко подобрело, и, растерянно укладывая белье, она плакала украдкой: Виктор не любил слез. Он сидел на кровати, опустив плечи, и думал о том, что, наверное, самое тяжелое — это расстаться с домом. Ему хотелось сказать какие-то ободряющие и веселые слова, чтобы мать взглянула так же весело, и тогда очень легко и просто было бы уйти.

Этих слов не было.

Прощай все: книги, мечты, Надя!

…В военкомате он увидел Аркадия Ремизова.

Тот сидел на лавке рядом с Женей. У ног их, на узле, примостились маленькая старушка и девочка лет семи. Старушка держала Аркадия за руку и гладила ее маленькой, худой ладонью.

Аркадий жевал что-то и говорил со старушкой — это была его мать, — близко наклонялся к ней и смеялся, оглядываясь на Женю.

«Что за привычка щурить глаза», — подумал Виктор, встретив суженный в усмешке взгляд Жени.

Аркадий, увидев Виктора, обрадовался, махнул рукой:

— Виктор! Приветствую! И ты? Это здорово! — и с удовольствием рассмеялся.

«Чего он так кричит?» — опять неприязненно подумал Виктор и сухо поклонился товарищу.

Старушка о чем-то спросила Аркадия. Он, наклонившись, ответил. А она как-то странно держала голову, словно прислушивалась. Виктор вспомнил, что мать Аркадия потеряла зрение после неудачной операции, и поежился.

Из военкомата их направили прямо на вокзал.

Шум, крики, беготня, суматоха прощания оглушили Виктора.

Мать вцепилась в его плечо и плакала. Виктор жалко оглядывался.

— Мама… — сердито говорил он. — Мама… — и чувствовал, что у самого трясутся губы.

И тут он увидел Аркадия с матерью. Они стояли в стороне, у стены. Молча, подняв голову, мать трогала пальцами суровое лицо Аркадия. Рядом стояли Женя и девочка. Аркадий наклонился, поцеловал старушку в голову, взял девочку за руку, подвел к матери и тоже поцеловал. Закинув рюкзак за спину, отступил шаг назад и что-то сказал Жене, подняв руку. Та кивнула, Аркадий обнял старушку и девочку за плечи, чуть встряхнул и, круто повернувшись, пошел в толпу. Сзади, держась за его рукав, шла Женя.

Аркадий на голову был выше толпы. Глаза его искали Виктора.

— Виктор! — крикнул он. — Значит, вместе? Ах, как я рад, знаешь! Чудесно! Я в третьем вагоне!

— Ну, мама, — сказал Виктор и легонько стал отнимать ее руки от плеч.

Она залилась еще громче.

Вдруг Виктор услышал, что его зовут.

— Соловьев! Соловьев! — кричал кто-то.

Виктор оглянулся. Сквозь толпу пробирался Петров, бригадир цеха, где работал Виктор.

— Фу, испугался! Думал, уехали, — радостно говорил Петров. — Начальник сказал: достать из-под земли! Записку прислал, держи!

Писал начальник цеха:

«Виктор Петрович! Ты почему не сдал повестку в военный отдел? Сейчас же возвращайся, с военкоматом согласовано. И не валяй дурака — еще успеешь побывать на фронте. А пока надо ехать в Сибирь и работать. Привет».

…Виктор запомнил поредевший вокзал, разочарованное лицо Аркадия в проплывающем проеме вагонной двери, и его слова, брошенные из вагона:

— Ну, прощай! Дуй тогда тут, свирепствуй!

И ободряюще улыбнулся.

Он еще что-то крикнул — уже не ему, а Жене, стоявшей у ларька, где когда-то продавали газированную воду. Крикнул сердитое, побагровев и погрозив пальцем. А потом вновь расцвел улыбкой; Женя быстро кивала и чертила пальцами в воздухе что-то понятное только им двоим.

Потом запомнилась Виктору площадка трамвая, ненужная суетня матери, внимательные взгляды людей.

Дома он бросил узелок на кровать и мрачно сказал:

— Отвоевался!

Мать ушла в другую комнату и там снова заплакала.

Виктор лег на кровать вниз лицом и затих. Он слышал, как мать говорила кому-то на кухне:

— Думаете, он сам хлопотал? Нет, Витенька не такой… — И тише: — Вы знаете, он очень огорчен… Все-таки комсомолец, все товарищи ушли…

Виктор сморщил лицо:

— Ах, пропади все пропадом!

Он убеждал себя в том, что он очень огорчен, и ему хотелось, чтобы кто-нибудь сейчас был около него, разделил с ним это его огорчение. Он уже привык к тому, что на людях говорил и делал не то, что диктовалось непосредственным чувством.

Но, даже оставшись один, Виктор в эту минуту не мог думать о работе на заводе ясно и просто: завод — тот же фронт, и работа в тылу совсем не унизительна. «Нет, — со злым наслаждением уличал он себя, — для тебя завод — спасительное убежище от войны».

…В кухне мирно, по-домашнему зашумел примус. Мать включила радио: послышались бойкие звуки марша…

Виктор встал и разбитой походкой подошел к буфету. По пути взглянул в зеркало: на него смотрело серое, сухое и очень огорченное лицо. Он достал из буфета бутылку, наполнил стакан и медленно выпил. Это была водка.

«Спать! Соснуть часок — и на завод».

Лег, укрылся пиджаком и очень скоро уснул.

Глава двадцать вторая

Итак, нехитрый солдатский багаж (кружка, котелок, ложка, пара белья, томик стихов) за плечами. Прощальный взгляд на институт — и… даешь фронт!

Книги и чертежи Федор отдал дедушке Петру, сторожу, по совместительству управляющему кипятильником «титан».

— Дедушка, спрячь это подальше, сохрани.

— Да уж будь покоен…

— Ну, прощай, дедок! Встретимся — попьем чайку!

— Дай-то бог…

Дедок проводил его тусклым, неподвижным взглядом. Он плохо видел, дедушка Петр: мир его ограничивался кипятильником да несложной дорожкой к магазину.

Много ребят он проводил, различая их по голосам. «Ну да… тот, с добрым твердым баском, комсомольский начальник».

«Я сам, я сам, дедушка», — сердито ворчал, когда дед брал у него чайник: по утрам «управляющий» стоял на часах у своего «титана» и наполнял студенческие чайники.

«Экий ты, — сердился дед, видя, как студент, открывая кран, обжигается. — Небось не старый режим, можно и услужить».

Теперь дедушка Петр стоял у выхода, прислушивался к удаляющимся шагам:

— Прощай, сынок!

Федор забежал к Ванину. Квартира была на замке. По словам соседей, жена Ванина вчера уехала с эшелоном на восток, а сам Ванин провожал Хмурого на фронт. Федор передал ему привет и быстро зашагал по направлению к заводу. Ему надо было проститься с Семеном.

Федор пересек железнодорожную насыпь и вышел на дорогу, огибающую парк и механический завод.

И вдруг один, другой, третий… десяток паровозных гудков на станции. За парком вспыхнул прожектор, и лучи закачались, ломаясь в низких пепельных облаках.

Федор ускорил шаг. До завода оставалось три километра.

Воздушная тревога.

«Отгонят или не отгонят?» — тревожно подумал он. И, словно спеша ответить его мыслям, далеко, в другой части города, забили зенитки. Разрывов отсюда не было видно, но по звуку моторов Федор догадался, что самолеты шли в обход города и, сопровождая их, возникали по кругу резкие залпы орудий. Вот уже за парком стали видны в небе линии трассирующих пуль и пучки зенитных разрывов. Ближе, ближе… Охнул первый взрыв бомб, за ним второй… Где-то высоко со свистом пролетели осколки.