Константин Локотков - Верность

• Название: Верность
• Автор: Константин Локотков
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

---

— Ты, когда меня нет, ждешь? — спросил он еще раз.

— Да, Федя. Очень.

Да, она ждала. Случалось, что Федор опаздывал, но ни разу Марина не ушла, не дождавшись. Его задерживало учение, она должна была понимать это. И она понимала.

— Хорошо, хорошо… Пришел ведь, — говорила она, не дослушав оправданий.

Встречаясь с Мариной ежедневно, Федор часто открывал в ее характере и привычках что-нибудь новое. Поразмыслив, он находил, что это новое не было неожиданным. И это казалось удивительным.

Она относилась к Федору сдержанно, но в этой сдержанности ничего не было от холодного притворства «недотроги». Во всем, что Марина делала и говорила, угадывалась ее честность и прямота. Пожалуй, она была застенчивой. Но из-за гордости не хотела показать это. Главное же, что испытывал Федор после встреч с Мариной, было ощущение правдивости и чистоты…

«А может, — иногда думал он, — ей наговорили люди, что с молодым человеком надо держаться холодно?» Бывали минуты, когда, точно забывшись, Марина приникала головой к плечу Федора и сидела так, нежными пальцами гладя его руку.

— Ты хороший, да? — спрашивала она. — Ты ведь не можешь человека обидеть, правда? Скажи мне…

Протяжный голос Марины был наполнен такой лаской и теплотой, что Федор порывисто привлекал ее к себе и целовал в милые, недоверчивые глаза. Марину пугала эта порывистая ласка, она легко отстраняла Федора и говорила, чуть покраснев и улыбкой смягчая его и свою неловкость:

— Не надо, Федя…

Часто во время прогулок она осторожно брала его под руку, и в этой милой привычке — вся Марина, сдержанная, недоступная.

— Марина, так вроде не принято. Смотри, люди подумают, что ты жена, — шутил Федор.

— Пусть думают, — отвечала она серьезно. Ее лицо выражало искреннее недоумение. — Что за церемонность? Почему именно ты должен брать меня под руку? — и неожиданно шутливо заключала: — Предрассудки!

Как радовали и смущали Федора всякий раз любые проявления ее заботы о нем! Идут по улице, Марина, кажется, сосредоточенно о чем-то думает, хмурится и вдруг поднимает быстрый взгляд на Федора, останавливается и, покраснев от досады (как раньше не заметила!), решительно начинает застегивать верхнюю пуговицу его пальто и заправлять под воротник шарф: «Простудишься!» — или ни с того ни с сего примется выговаривать за нездоровый вид: «Не бережешь себя!» — а потом с тревогой посматривает сбоку.

— Марина, смешная, у меня всегда такой цвет лица.

— Нет, ты не бережешь себя.

…Лежа на постели в общежитии, Федор вспоминал все встречи с Мариной, вплоть до последней, сегодняшней. Образ Марины рисовался ему теперь в ясных и точных очертаниях. Федор без ошибки мог дорисовать ее характер, привычки, наклонности. Но всех мыслей Марины он все-таки не знал. Ее внутренний мир представлялся Федору нетронутым, доверчиво открытым и хорошему и плохому. Федора охватил почти ужас, когда он представил рядом с Мариной того ловкого молодого человека, который приглашал ее на танец. Нет, Марина навсегда его, Федора. Она хорошая! Именно такую любит Федор, такую ждет. Пусть он не знает всех ее мыслей. Но они должны быть близки ему. Все, что Марина делает, понятно и дорого Федору, он может только радоваться ее хорошему, доброму, чистому сердцу.

Она будет подругой его жизни — вместе с ним пойдет к желанной большой цели!

Все хорошо, все хорошо!

Это было как озарение — все хорошо! Счастливый Федор после тревожной ночи весь день был в приподнятом настроении.

Едва отсидев последнюю лекцию, не ожидая вечера, помчался к Марине в школу. Уроки кончились, девушки выходили из класса. Вместе с подругами шла Марина. Увидев Федора, вспыхнула и улыбнулась — виновато и вопросительно.

— Марина! — крикнул он, не помня себя. — Иди скорей, я тебе что-то скажу такое!

Она остановилась. Подруги гурьбой прошли мимо Федора. Они весело о чем-то переговаривались. Марина смотрела на него ясно и выжидающе. А он молча взял ее за руку и потянул в конец коридора.

— Ну, что ты хотел сказать? — спросила, наконец, Марина.

— Я вот что хотел сказать! — Федор снова замолчал и, оглянувшись, вдруг засмеялся открыто и заразительно, крепко сжимая ее руку. — Ничего… Просто, знаешь, очень надо было видеть тебя, и вот — здравствуй, пожалуйста!

— Ну, здравствуй, — сказала она просто и тоже засмеялась.

Взяв его за локоть (трогательный, доверчивый жест, как его любил Федор!), она пошла рядом с ним к выходу.

И с этого дня… Марина, Марина, Марина!.. Она, казалось, была в самом воздухе, всегда где-то рядом — дома, на лекциях, на собраниях.

В ее семье случилось горе. Отец, уехавший на учебу в Москву, сошелся там с другой женщиной. Марина плакала, она была любящей дочерью.

— Старый дурак, — хмурясь, уронил Виктор.

Для Федора все это было непонятно и дико. Он с гордым и теплым чувством вспомнил отца.

…Внезапно обнаружился соперник. Анатолий Стрелецкий начал ухаживать за Мариной. Федор никак не решался спросить о ее отношении к другу. Она выручила его сама:

— Этот Толя… Что ему надо? Скажи ему. Мне просто неудобно.

Федор передал разговор товарищу. Тот усмехнулся:

— Пардон… Теперь — полная ясность.

И вскоре уехал. Федор вспомнил наставление отца: «Ничего не откладывай на завтра».

А как в любви?

Когда Федор спросил у нее, вышла бы она за него замуж, Марина растерянно сказала:

— Я не думала об этом.

— Марина, я тебя прошу… дай ответ.

Она долго молчала. И непонятным было это молчание.

— Я поговорю с мамой.

Он сам пошел к матери. Умолял ее. Грозил, что не уйдет до тех пор, пока не получит согласия. Наконец обратился к Виктору.

— Не знаю, — сказал тот, — ваше дело. Мне думается только, рано вы затеяли… А впрочем… — Он растерянно посмотрел на товарища и сестру: — Марина, тебя что — не касается?

Она сидела на диване и спокойно улыбалась.

— Ну, что ты молчишь? — вспыхнул Виктор. — Девчонка!

Она расхохоталась.

— Боже мой, как трагичны у вас физиономии! — Вскочила, подбежала к Федору, обняла его и поцеловала.

Раннее материнство придало лицу Марины особое, сосредоточенное и тихое выражение. Она была счастлива, все свои заботы обратила на ребенка, Федор иногда даже протестующе-шутливо спрашивал:

— Марина, у тебя есть муж или нет?

— А что такое?

— Ну, подойди.

Подходила, обнимала. Он смеялся:

— Я тебя ревную к Павлику.

— Глупый!

Коротко прикасалась губами к щеке — очень коротко, мельком, с обидной торопливостью — и опять уходила к сыну.

Федор работал с каким-то ожесточенным упоением.

— Марина, надо учиться. Я буду инженером. Я буду изобретать, строить — ведь для чего-нибудь я родился, в самом деле! Придется пережить трудности, ты можешь?

Она все могла. Она могла ходить в поношенных платьях, в стоптанных туфлях — во имя его мечты. Он до боли сжимал скулы: она одиноко сидит у окна и чинит детскую рубашонку.

— Марина!

— Что ты?

Он хотел предложить ей пойти погулять. В чем? В старом платье?

— Маринка, ты посмотри. Ты посмотри только! Я бился четыре дня над этим интегралом, а оказывается, так просто!

Наивные, смешные уловки! Он хотел увлечь ее своими расчетами. Она внимательно смотрела, удивлялась, хвалила, а потом незаметно переходила на другое, на свое. О, он-то все замечал! Он только не показывал виду.

…Под утро Федор откладывал расчеты и чертежи, тихо ложился рядом с Мариной, лежал с открытыми глазами, затаив дыхание, боясь потревожить ее.

А она чуть вздрагивала во сне, трепетно, будто таясь, вздыхала и просыпалась.

— Я разбудил тебя?

— Ты только лег?

— Нет, я давно, — нарочно, чтобы не волновать ее, говорил Федор.

— Ну, спи…

В кабинет Ванина заглянул Аркадий Ремизов.

— Извините, — сказал он. — Товарищ Соловьев очень нужен в редакции. Отпустите, Александр Яковлевич.

— Пожалуйста. Мы сейчас тоже туда придем.

Виктор ушел. Покончив с письмом, Ванин с Федором тоже отправились в редакцию. Они застали Соловьева и Ремизова за беседой. Говорил Виктор. Он стоял у стола лицом к Аркадию, тот — у стены, прислонившись к ней спиной и заведя руки назад.

Аркадия Ремизова Федор сразу отметил в институте. Он не мог сказать, как началось их сближение, — с такой естественной простотой подошел к нему Аркадий. У Ремизова были большие добрые глаза и счастливый характер: его, как подсолнух к солнцу, тянуло к людям. Вместе с тем он был тверд и настойчив в деле, и это больше всего влекло к нему Федора.

Аркадий прожил трудную, но хорошую жизнь. Работал помощником машиниста, диспетчером на станции, токарем и учился.

— Ох и свирепствовал! — рассказывал он. — По две, по три смены… Часто там же, в цехе, засыпал.