Лев Успенский - Тайна всех тайн

• Название: Тайна всех тайн
• Автор: Лев Успенский
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1971

---

— Откуда? Я же из будущего. А твое отчисление из института для меня уже стало далеким прошлым, как и твоя защита докторской диссертации.

— Кстати, — перебил я Клаву, — как она прошла?

— Не спрашивай об этом. Я не хочу тебя огорчать. Тебе набросали черных шаров.

— За что?

— Сам знаешь. Твое поведение в институте. И потом все хорошо знали, что ты бездарность.

Виктор, молча привыкавший к вставной челюсти, кивнул. Я отвернулся, закрыл окно занавеской и ушел в глубь комнаты, к столу, где лежала книга с вырванными страницами.

8

Послышались чьи-то шаги, потом стук в дверь. В комнату вошел своей быстрой легкой походкой волшебник, мой дядя.

Он взглянул на стол, где лежала раскрытая книга, и лицо его стало огорченным.

— Это ты вырвал страницы? — спросил он строго.

— Я.

— Зачем? Это же варварство — портить не принадлежащую тебе книгу. И кроме того, это библиографическая редкость, уникум. Ее нет даже в Публичной библиотеке. Куда ты дел вырванные листы?

— Сжег. А пепел бросил в мусорную корзину. Я не хотел читать о том, как уходит от меня моя жена.

— Тебе не понравился стиль? — спросил дядя. — Он показался тебе слишком старомодным?

— Нет, стиль мне понравился. Все выглядит довольно правдиво и убедительно.

— Так почему же тебя разочаровали эти страницы?

— Я не хочу, чтобы от меня ушла моя жена. Я ее люблю. И мне хочется, чтобы она жила со мной, а не с каким-то Виктором, пришедшим неизвестно когда и откуда.

— Все равно тебе не следовало портить книгу и вырывать листы. Книга написана не для тебя одного и другим могла очень понравиться, особенно то место, где описан уход твоей жены. Ты поступил неэтично и поставил меня в неловкое положение. Книга принадлежит не мне. И я даже не знаю, что сказать ее владельцу.

— А кто ее владелец?

Дядя смутился и вытер лоб носовым платком.

— Кто владелец этой странной книги? — спросил я.

— Я не отвечу на этот вопрос, — сказал дядя тихо и сел на диван.

— Почему? Разве это государственная тайна?

— Нет. Но я дал слово этому человеку хранить молчание.

— А кто написал эту книгу? Имя автора почему-то не указано.

— Эту книгу, — сказал дядя, — написал Марк Твен, великий американский писатель.

— Марк Твен? — удивился я. — Он умер задолго до моего рождения, и откуда он мог знать мое прошлое и даже будущее?

— Угадал, — сказал дядя. — Обладал даром предвидения. Он был великий реалист.

— Но почему эта книга не вошла в собрание его сочинений?

— Не знаю, — ответил дядя. — Марк Твен был большой оригинал и, возможно, указал ее в своем завещании, запретив помещать ее в собрания своих сочинений и высказав пожелание, чтобы она была сначала издана на русском языке весьма ограниченным тиражом.

— Слишком все это невероятно, — сказал я.

— А то, что ты видел здесь, гостя у меня, разве вероятно?

— Это были чудеса, которые ты творил. Надеюсь, утвержденные чудеса, одобренные общественностью?

— Не было никаких чудес. Тебе все это показалось, настолько сильное впечатление произвела на тебя книга.

— А окно? — спросил я.

— За окном ничего не было и нет. Сад. Забор. Небо. Прачечная. Все необыкновенное было только в книге, которую ты читал. Если не веришь, посмотри в окно. Сам убедишься.

Я подошел к окну и посмотрел. За окном была будничная картина: серое небо, крыши домов, прачечная, из дверей которой выбивались клубы пара.

— Неужели такое сильное впечатление могла произвести книга?

— Да, — сказал дядя. — Это довольно сильная вещь. Ее написал Марк Твен, великий американский писатель. А он, как тебе известно, был реалист.

Александр Мееров Право вето (Роман)

…бороться с темными силами в человеке гораздо труднее, чем совершить межпланетное путешествие.

Станислав Лем

Десять граммов надежды

Почтовый ящик был самый обыкновенный. Серый, с тремя дырочками. Если наклониться, то видно — белеет в них что-нибудь или нет. Тогда можно открыть дверцу, вытащить конверт, поскорее дойти до своей каморки и положить его на столик. Не спеша, обязательно не спеша, раздеться, согреть дыханием закоченевшие пальцы и, наконец, вскрыть конверт.

Три дырочки изо дня в день оставались черными. Вставать по утрам становилось всё трудней и трудней. Денег могло хватить всего лишь на несколько дней, но и сил, вероятно, хватит ненадолго — они уходят с каждым-днем. Однако по утрам он всё же вставал и отправлялся за своей дневной порцией провизии — бутылка молока и хлеб. Выходя из дома, он собирал всю волю, чтобы не взглянуть на серый ящик. Не надо. Это на обратном пути. Тогда можно будет, придя, положить конверт на шаткий столик, неторопливо снять изношенный плащ, повесить его на гвоздик…

Каждый день, возвращаясь из лавки, он уже издали смотрел на пыльно-серый невзрачный ящик. Ящик виден от угла. Оттуда, правда, дырочек не разглядеть. Белеют или по-прежнему черные?

Отяжелевшие ноги передвигаются медленно, очень медленно. Невмоготу им нести большое старое тело. Еще два шага. Дырочки уже видны. Черные, безнадежные. Много дней они остаются черными, и всё же каждый раз он достает ключик, открывает ящик и запускает в него руку. Вытащить ее обратно тяжело. Еще труднее закрыть непослушными пальцами замок, а ведь надо еще донести до своей каморки молоко и хлеб. А как будет легко, если прибавится к этой ноше конверт. Ну сколько он может весить? Десять граммов, не больше. И тогда… Часто, лежа в холодной постели, он совершенно ясно представлял себе, как, получив ответ, начнет отогреваться. Весь. Телом и душой, каждой клеточкой. Можно будет поесть. Не очень сытно, но так, чтобы почувствовать тепло. В эти, быть может, последние дни самое важное — тепло. Оно наполнит его тело, и затем…

А если они не поверят, не согласятся? Нет, нет, они поймут… Тогда он поедет к ним, скажет, где тайник, и снова, пусть в последний раз, ощутит призывную волну далекого мира… И тут же возникало сомнение: отдать, открыть тайник, снять вето, стоившее стольких жизней? Впрочем, сил совсем не осталось. Скоро кончится всё… Пусть берут. Ведь он решил это, твердо решил, когда отправлял письмо… Да, только бы пришел ответ. Он откроет всё, отдаст тайник людям, и пусть люди решат… Пусть всё испытают то, что было доступно немногим… Пусть решают сами…

Пошли дожди. Всё сложнее становилось на холодном порывистом ветру открывать маленький ржавый замок, но он неизменно открывал, не доверяя трем дырочкам.

Однажды, когда в его обычный час на улице было совсем темно, он встать не смог. Не встал он и на второй, и на третий день.

Увезли его в морг дней через пять, и равнодушные люди, которые тащили носилки мимо неприметного серого почтового ящика, не обратили, конечно, внимания на то, что всё три дырочки были белыми.

Часть I Нолан

Это была трудная ночь. Крэл провел ее без сна, не отходя от гиалоскопа. Набор данных для очередной настройки генератора вычислительная машина успевала выдавать за двадцать две минуты.

Запись цифр в журнале.

Новое задание машине.

Вспыхивает лампочка готовности.

Пуск.

Облучение произведено, а на гиалоскопе по-прежнему спокойно мерцают плавные зеленоватые линии. Крэл снова закладывает программу в машину, и вскоре опять появляется полоска с цифрами, которые выдало счетно-решающее устройство, перебрав тысячи возможных вариантов.

Пуск.

Это уже лучше, ближе. Еще и еще подсчеты. Пристрелка продолжается. Кюветы с живым препаратом сменяются на ленте гиалоскопа. При каждом последующем облучении отчетливей становятся всплески зеленых линий. Вот-вот свершится… Еще одно усилие мысли, счастливая догадка, быть может, просто инстинктивное умение поймать что-то едва уловимое, но совершенно необходимое — и решение будет найдено. Подтвердится гипотеза, а тогда… Только не отвлечься, только не упустить! Вот главное. Стоит немного уйти в сторону, и потеря может оказаться невосполнимой. Множество комбинаций придется перепробовать вновь и вновь, но будешь только удаляться от того, к чему подошел так близко…

Кончается запас препаратов. Утром вычислительную машину загрузят сотрудники других лабораторий…

Пуск, пуск, пуск…

Ночь не прошла даром — с наступлением нового дня Крэла ждала удача.

Он распахнул окна, выходящие в парк, и утро ворвалось в лабораторию. Раннее, свежее, оно словно награждало его за долгие утомительные вечера, за бессонные ночи, проведенные в поисках кода излучения. Теперь всё было позади…

Вдруг Крэл испугался — а может быть, только почудилось? Сказалась предельная усталость, и он желаемое принял за осуществленное? Крэл снова включил гиалоскоп. Немного подрагивающие пальцы привычно пробежали по клавишам программного устройства.