Александр Мирер - Перелепи мое лицо

• Название: Перелепи мое лицо
• Автор: Александр Мирер
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Ну и что? - снова сказал Андрей.

Яков выхватил краденый карандаш, нацелился и быстрым движением провел на своей ладони вторую линию. Рядом с первой. Линия сначала была красной, через секунду - побелее... Остался желобок - гладкий, чуть блестящий. Совсем как первый. Яшкина ладонь стала лепной - будто карниз. Андрей охнул. Яков ухмыльнулся и мелкими, плотными штрихами затушевал свою ладонь, словно лист бумаги и, когда с кожи схлынула краснота, Андрей увидел, что желобки исчезли.

- Никогда бы не поверил, - сказал он, чувствуя, что губы плохо слушаются, шея онемела, а в желудке холод. - Как же? Больно же, наверно, когда по живому, как по пластилину, это клетки, они живые, и эти... Окончания... Нервные окончания - они же чувствуют? А? Боль ощущают... Андрей замолчал и сунул в рот пальцы. Прошепелявил: - Не... Это фокус.

- А попробуй сам, - Яков протянул ему карандаш.

- Нет, этого не надо, - в панике отдернул руку Андрей и подумал: "Вот какой он, настоящий страх..." Потом вскочил, заметался по комнате, что-то взял с полки, переставил, вдруг рванулся к столу и схватил карандаш тяжелый, теплый... И судорожно чиркнул себя по тому же месту на ладони, где тушевал Яков.

Желобок! Еще глубже! И никакой боли. Немного жжет и чешется. Прошло и это.

Тут Андрей завыл от восторга, а Яков рассердился:

- Ну? Что воешь? Никакой собранности... А дальше - как быть? Куда его девать?

- Дальше, дальше... - Андрей его не слушал. - Дальше? После подумаем, успеем! А тяжелый какой!

- Отнесем ученым. Жаль отдавать, поэкспериментировать бы, - сказал Яков.

Андрей крепче сжал карандаш и лихо, бодро уничтожил желобок. Бесследно. Подскочил к зеркалу, затушевал шрамик на подбородке. Был у него такой след наших младенческих забав...

- А-а! Видал?! - завопил Андрей. Великолепные планы роились "его благородной, хотя и взбалмошной голове. А этот холодный скептик, умник, помешанный на Дарвине, - ледышка! Бесчувственный книгочей... Отда-ать?!

- Никому не отдадим! - крикнул Андрей. - Может, и отдадим, но потом, потом, а сначала - применим...

- Как намереваешься применять? - отозвался бесчувственный.

- Если Анечке Федосеевой ушки подправить, а? - вкрадчиво спросил Андрей-искуситель. - Лопушки? (Он показал, какие уши у Федосеевой). А? Любовь до гроба обеспечена...

Яков покраснел до шеи, но спросил очень тихо:

- А ты как употребишь? На чьи уши?

- Не твое дело.

- Согласен, - сказал Яков. - Анечка - тоже не твое дело - И запомни еще: мне купленная любовь не нужна. Даже любовь до гроба.

Помолчали. Яков взвесил карандаш на ладони, спрятал. Вздохнул. Сейчас же Андрей тронул его за плечо:

- Яш, ведь я чего хотел... Этой штукой можно лицо поправить, а? Морщины, все такие складки убрать?

Яков кивнул.

- Мать стареет, - сказал Андрей. - За осень, говорит, так изменилась не узнать... Позавчера, знаешь, стоит у зеркала, смотрит на себя и плачет. Я бы потренировался на себе, а потом как-нибудь ее подправил. Она же красивая!

Больше они не спорили. Решили отложить окончательные действия и пойти к Бобу - экспериментировать на хомяках. (Боб - это я. У меня в то время хомяки страшно расплодились. Только взрослых было двадцать девять штук.)

И они пошли.

Наверно, Борис Иванович давно стоял у подъезда. Поднятый воротник заиндевел, морщины на лице казались фиолетовыми. Друзья потом рассказывали, что их поразили морщины - почему он свое-то лицо не отретушировал?

Заговорил Яков. Он задрал голову и сказал: "Карандаш взял я. Разговор на лестнице подслушал я. Вы ретушировали лицо. Мой друг все знает". Ретушер ответил: "Чего же стоять? Пойдемте, куда шли". И они направились к проспекту, на шум машин. Ретушер сразу заговорил - как будто включили магнитофон. Казалось, ему не нужны слушатели, только бы выговориться, вывалить все, о чем он молчал много-много лет.

Тридцать лет назад он уже был ретушером, очень хорошим, известным среди фотографов. Работал у самого Фогельмана - в лучшей московской фотографии, где снимались все знаменитости. Артисты. Летчики. Генералы. Ретушеры трудились крепко, до глубокой ночи. Тот человек, о котором речь, ждал его дома, ночью, в пустой комнате. Неизвестно, как проник - соседи его не впускали. Он ждал хозяина, стоя под яркой лампой. Лицо освещено. Здоровое, большеглазое, но - мертвое. Под лампой стояла огромная кукла, манекен из витрины. Ретушерский глаз Бориса Ивановича увидел это сразу. Кто-нибудь другой, кому не приходилось, как ретушеру, "убивать лицо" на фотографии, а затем, чертыхаясь, смывать ретушь и начинать все сначала, - кто другой не заметил бы мертвенности в лице гостя. Но лотом начал бы ежиться, приглядываться... Почему же так неловко, вроде даже стыдно было смотреть на здоровое, красивое человеческое существо?

- Две черточки в лице упустили, - сказал Борис Иванович, и варежкой прикоснулся к нижним векам и к губам.

- Именно эти? - недрогнувшим голосом спросил Яков.

- Рядовая ошибка начинающего художника, - пояснил ретушер. - Эти места поначалу не даются. Поработает - поймет... Научится.

Андрей прошептал:

- Что вы это говорите?! _Кто_ его делал?

И сверху, из заиндевелого воротника, до них донесся ответ:

- Кто его делал - не знаю, не могу знать. Но точно - делал. Сам он - не человек, он сделанный...

Тем же равнодушным, монотонным голосом Борис Иванович продолжил рассказ. Как он смертельно перепугался, услышав просьбу - перелепить лицо... М-да... Как отказывался, пытался выставить гостя вон. И как согласился наконец. Весь стол был завален продуктами - в прекрасном наборе и изобилии принес их гость. А время было голодное, суровое. Хлеб по крошкам считали, щепотью со стола подхватывали... А еще карандаш. На него у Бориса Ивановича были свои виды...

- Какие виды? - живо спросил Андрей.

- Дурак я был. Хотел разбогатеть, на этом-то карандаше, - с тенью лукавства ответил ретушер.

- А он? Он кто был такой? Если не человек?

Несколько шагов они прошли молча. Борис Иванович вдвинулся между Яковом и Андреем, взял их за плечи, проговорил:

- Робот. Или, как еще называется, - машина, словом. Я, пока работал, ощупал его лицо. Вроде человеческое, но плотное чересчур. Холодное. А вот часы-браслет сделаны заодно с телом...

Яков вывернулся из-под руки ретушера и крикнул:

- Как это - заодно? Зачем вы нас пугаете?!

- А ты зачем в мои дела встрял? Зачем карандаш утащил? Он же ко мне приходил, меня просил, чтобы я его работал... Вернулся совсем такой, каким я его сделал. Попросил. Карандаш оставил...

Они вышли на проспект. Рядами, плотно окутываясь белым туманом, мчались машины. Голос ретушера стал невнятен за шумом. Он говорил:

- Ученым отнести... Добра не будет, лучше отдайте... У тела его держать нехорошо, вредно...

Понимаете, уже смеркалось, и тротуар, хотя и широкий, затягивало морозным туманом, и а глазах стояла странная картина - лампа, кукла под лампой, и четвертушка мокрого хлеба в пустом шкафике. Яков опустил руку за пазуху - к карандашу. Андрей смотрел на ретушера. И неожиданно они втроем очутились на мостовой. Взревели гудки, завизжали тормоза - удар, вскрик, через секунду Яков и Андрей стояли в первом ряду толпы, окружавшей Бориса Ивановича, сбитого машиной.

Это случилось слишком быстро. Друзья стояли в ослепительном свете фар. Оцепенело смотрели на черную лужу, расплывающуюся на мостовой, по желтому снегу.

- Я врач! Пропустите! - крикнули сзади, и стремительный человек бросился на колени, разодрал на лежащем пальто, рванул брюки. Над коленом чернела рана - стреляла струйкой крови. Врач быстрым, злым движением сдернул шарф, провел под ногу Бориса Ивановича, стал стягивать жгут. Так останавливают кровь. Она не хотела останавливаться, брызгала на шарф, на мостовую. Андрей сквозь оцепенение увидел, что его друг выдвинулся вперед и протягивает врачу карандаш. Губы Якова шевелились, он что-то говорил врачу. Но тот вскрикнул, не поднимая головы:

- Мальчишку - убрать! Милиционер, "скорую" вызовите! Быстрее!

А кровь все била, толчками, толчками. Андрей стал всхлипывать. Яков вывернулся откуда-то, снова очутился рядом. Они схватились за руки. И вдруг услышали очень вежливый, очень мягкий голос:

- Мальчик, будь так добр, дай мне карандаш.

Из толпы вышел _тот_ - приходивший к ретушеру. Они узнали его. По глянцевому, невероятно здоровому румянцу и свежим, кукольным губам. Как во сне, Яков протянул руку и вложил карандаш в большую ладонь, очень теплую на морозе.

- Спасибо, мальчик... - Он повернулся широченной спиной. За нею уже ничего не было видно. - Коллега, будьте добры, - сказал он врачу. Немного посторонитесь... Хорошо... Хорошо...

Было слышно, как врач севшим голосом спрашивает:

- Что за прибор, доктор? Откуда?

А _тот_ басит:

- Это, доктор, ультразвуковой коагулятор. Опытный образец... Так, жгут можно снять. - Он скинул пальто и закутал Бориса Ивановича. - О, вот и "скорая"!

С этими словами он поднял раненого и положил на носилки так легко и спокойно, что в толпе послышался смех. Бывает вздох облегчения, а тут был смех облегчения. Человек в светлом, ловко сидящем костюме помахал рукой на ней блеснули часы - и следом за носилками вошел в фургончик "скорой". Провыла сирена - уехали...