Джек Данн - Тайная история Леонардо да Винчи

• Название: Тайная история Леонардо да Винчи
• Автор: Джек Данн
• Издательство: Эксмо; Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-39793-8

Жизнь гения проходит под завистливыми взорами современников. И нет ничего удивительного в том, что он старается набросить на нее завесу тайны.

Что же предстанет взору, если занавес будет отдернут?

Жуткие и восхитительные мгновения торжества творца, когда мир наполнился изобретенными им машинами. Пролитые по его вине реки крови. Но… все равно это будет ложно.

Правду можно узнать, только вглядевшись в его гениальные картины…

---

Еще ему грезилось, что он идет через залы своего собора памяти, но они пусты и темны, все, кроме одной сводчатой комнатки, озаренной пламенем свечей. И в этой комнатке стоит гроб, его собственный гроб, и в нем лежит он сам — мертвый, разложившийся в сырую вязкую гниль; но его не оставляло леденящее ощущение, что он восстал из мертвых, как Христос, но оказался пуст, как зимняя тыква. Ему мнилось, что он плывет в белоснежном море, где волнами были льняные простыни, а поверхностью — набитый пером тюфяк.

Он очнулся внезапно, задыхаясь и колотя руками воздух, словно и впрямь тонул. Было темно. Лампа горела, как роковой глаз, и источала маслянистый запах, что смешивался с болезненным запахом его тела. В настенном канделябре горела одинокая свеча, освещая тяжелые драпировки.

Америго де Бенчи стоял у массивной, о четырех столбах, кровати и был бледен как призрак. У него было мягкое, однако породистое лицо с благородными чертами, доведенными до совершенства в Джиневре: тяжелые веки, полные губы, вьющиеся волосы, длинный, слегка приплюснутый нос. Вздохнув с облегчением, он сказал:

— Благодарю Тебя, Боже, — и перекрестился.

— Пить, — сдавленно попросил Леонардо.

Америго налил ему воды из кувшина, стоявшего на полке рядом с умывальным тазом.

— Ты вспотел — значит, поправишься. Так сказал доктор.

— Давно я здесь? — спросил Леонардо, напившись.

— Больше двух недель. — Америго забрал у него стакан. — Я позову твоих друзей, Боттичелли и юного Макиавелли, они обедают в кухне. Пока ты был в лихорадке, они не отходили от постели.

— Буду очень тебе благодарен, если ты их поскорее позовешь, потому что я не хочу оставаться здесь, — прошептал Леонардо.

Он попытался встать, но у него от слабости тут же закружилась голова.

— Ты был очень болен. Мы так тревожились о тебе, Леонардо. — Америго все еще стоял над ним, явно не желая уходить. — О тебе справлялся отец.

— Он был здесь?

— Нет… его вызвали в Пизу по делам тамошнего подесты. Скоро его ждут назад.

Леонардо промолчал.

— Леонардо… во всем виноват я один.

— Перестань, Америго. Не может быть одного виноватого во всем.

— Но я не хочу, чтобы ты винил Джиневру. Она просила меня выдать ее за тебя, а не за Николини.

— Она могла и отказаться.

— Я ее отец.

Измученный, Леонардо отвернулся. Только тогда Америго сказал:

— Нет, Леонардо. Боюсь, у нее не было выбора.

Леонардо смотрелся в таз с водой, стоящий у постели: шрам на лице все еще оставался алым рубцом, печатью его глупости. Он слышал приглушенные удары резца и молотка: в мастерской Верроккьо кипела работа. Франческо, старший подмастерье, держал учеников в ежовых рукавицах, да и сам Андреа каждый час бурей налетал на нерадивых. Казалось, он вообще не спит. Сделать надо было слишком многое: просроченных заказов у Андреа было не меньше, чем неоплаченных счетов. Усталый, покрытый пылью, он больше походил на каменотеса, чем на хозяина большой мастерской.

А следующие дни обещали быть еще более напряженными. Андреа взял трех новых учеников и еще один заказ от Лоренцо на терракотовый рельеф Воскресения Христова.

Никколо, конечно, объявил, что новые ученики совершенно бесталанны.

— От них даже кошкам нет спасения, — сетовал он Леонардо. — Они поймали Бьянку — маленькую серую киску — и сбросили ее в лестничный пролет.

— Кошка пострадала?

— Нет, но такие глупости неуместны.

Леонардо взболтал воду в тазу и помахал в воздухе мокрыми руками. Смотреть на себя ему больше не хотелось. Поднимать руки было все еще трудно, выпрямляться тоже — болела раненая спина.

— Никко, чем ты так недоволен? Они еще мальчишки, и я уверен, что синьор Франческо скоро отыщет занятие их пустым рукам.

Никколо пожал плечами.

— Ты боишься, что тебя отошлют назад, потому что взяли их.

— Это три лишних рта, которые надо кормить.

— Маэстро Тосканелли посылает Андреа куда больше, чем стоят твои стол и кров. Уверяю тебя, ты в безопасности.

— В этот раз ты пострадал куда хуже, чем когда свалился с неба, — заметил Никколо.

— Как же низко я пал, — пробормотал Леонардо; но ирония отлетала от Никколо, как горох от стенки.

— Твое лицо можно сделать прежним. Я тут кое-что разузнал.

— Ну разумеется, — едко заметил Леонардо.

— Это правда, — настаивал Никколо. — Есть один хирург, еврей, он живет близ Сан Якопо на Арне. Он исправляет любые повреждения и уродства. Творит чудеса. Лепит плоть, как глину.

— И как же он творит все эти чудеса?

Никколо снова пожал плечами:

— Его ученик рассказывал мне, что хирургу принесли мальчика, у которого недоставало части носа. Кажется, он и родился с этим пороком, и его все жалели, потому что он был похож на чудовище.

— Никколо…

— Хирург изменил форму носа, разрезав предплечье мальчика и засунув нос в рану — так глубоко, что мальчик головы повернуть не мог; так он и оставался в течение двадцати дней. Потом, когда хирург вырезал нос мальчика из раны, к носу пристал кусочек мяса. Потом хирург вылепил мальчику новые ноздри в этом мясе, да так искусно, что никто не мог определить, где проходит шрам. Подумай теперь, Леонардо, в сравнении с этим твой рубец — просто детские игрушки.

Леонардо стало любопытно — он никогда не слышал о такой технике хирургии.

— Как ты узнал об этом хирурге?

— Маэстро Тосканелли посылал меня к нему с поручением. Его зовут Исаак Бранкас. Я помню, где он живет, и могу…

— Ты не станешь ничего делать, — резко сказал Леонардо. — Мое лицо заживет само.

— Но, Леонардо…

— И если на нем есть шрам — так тому и быть. Пусть это будет мне памятка, что в будущем не надо быть упрямым ослом. Ладно, Никко, — продолжал Леонардо как ни в чем не бывало, — не сказал ли Сандро, что, если он не придет к этому часу, нам надо отправляться без него?

Праздник Мардзокко начался: рыночная площадь уже, верно, полна народу.

— Сегодня первая обязанность Сандро — быть с Великолепным; вот кому без него действительно не обойтись.

Никколо одарил Леонардо внимательным взглядом.

— Ты хочешь сказать, что пойдешь без него? Вправду пойдешь?

— Хочешь сказать — пойду ли я с тобой? Конечно, пойду, Никколо. Ты такой же мой близкий друг, как Сандро. Ты мне как сын. Я что, плохо обращался с тобой в последние дни?

— Нет, — смутившись, быстро ответил Никколо.

— Знаю, что плохо, — продолжал Леонардо, — но теперь все это в прошлом. Обещаю, сегодня я буду заниматься только тобой. Мы набросимся на самых злобных зверей, и наша жизнь будет в наших собственных руках.

Никколо кивнул.

— А что, и вправду много народу погибает в Мардзокко?

— Порядочно, — сказал Леонардо. — Если ты передумал, я, конечно…

— Я хочу пойти.

— Тогда я возьму тебя. Но это тяжкая ответственность — защищать тебя от диких тварей всех мастей… и обоего пола.

Леонардо не смог удержаться от улыбки, намекая на склонность Никколо к служанкам, кухаркам и просто шлюхам. Никколо засмеялся, потом лицо его застыло.

— Ты перепугал всех друзей, Леонардо. Мы так волновались за тебя.

— Со мной все будет в порядке.

— Сандро считает, что ты…

— Что — я?

— Отравил себя, как он — с Симонеттой.

— А ты, Никко, тоже так думаешь?

— Я — нет, — сказал Никколо.

— Почему?

— Потому что ты слишком зол.

Идя с Никколо к рыночной площади, Леонардо думал о Симонетте. Как только к нему возвратились силы, он попытался навестить ее, но получил вежливый отказ: ее юный слуга Лука сказал, что Симонетта спит и в любом случае слишком слаба, чтобы принимать гостей. Однако Леонардо знал, что она виделась с Сандро. Ее болезнь уносила силы Сандро, что, как с удивлением обнаружил Леонардо, было весьма важно.

Но он скоро увидит друга. И Леонардо приготовился предложить ему любую помощь, на какую только способен.

Однако эти мысли лишь маскировали его тревогу о Симонетте. Она была его зеркалом; полностью он открывался только ей. И хотя они теперь почти не виделись, он не мог потерять ее.

Только не сейчас, не вослед Джиневре…

Они приближались к старой базарной площади, и на улицах стало так людно, что приходилось пробиваться через толпу. Даже сегодня торговцы стояли у своих раскладных лотков и торговали мясом, птицей, овощами и фруктами. Их вывески были украшены грубо нарисованными крестами. Один торговец ощипывал живых цыплят. Рядом с ним крупная, плотная женщина жарила на вертелах над жаровней дичь и продавала ее на самодельном прилавке вместе с хлебцами, бобами и медовыми пастилками.

Пучки петрушки, розмарина, базилика и фенхеля благоухали на заваленных нечистотами улицах. Там в клетках выставлялись на продажу кошки, кролики и живые птицы. Один купец выставил даже нескольких волков и запрашивал за них бешеную цену; впрочем, он мог надеяться, что продаст их, потому что в толпе обязательно найдутся такие, кто захочет уподобиться Первому Гражданину и заслужить публичную похвалу, выставив для стравливания собственных зверей. На другой улице продавали священные предметы и фигурки зверей, особенно геральдических львов, вырезанные из камня и дерева или сделанные из золота и серебра. Предусмотрительные златокузнецы платили солдатам за охрану товара.