Эльза Вернер - Руны

• Название: Руны
• Автор: Эльза Вернер
• Издательство: книжная фабрика «Глобус»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: ISBN 5-7707-7757-5

Романы Э. Вернер «Руны» и «Два мира» продолжают исследование человеческих судеб, начатое в других произведениях автора.

В своем стремлении к счастью ее герои проявляют себя не только как незаурядные личности, но и как тонкие, деликатные натуры. Всеми своими поступками они утверждают, что счастливым человек может быть лишь тогда, когда он сохранит уважение к самому себе, когда он может смотреть на свою жизнь без стыда и угрызений совести, не видя в прошлом ни дурного поступка, ни зла, ни обиды, причиненных другому.

---

— Я требую правды, Бернгард! Ты любишь Сильвию Гоэнфельс?

Молодой человек опустил глаза. Вопрос не допускал ни отговорок, ни смягчения истины; он требовал только прямого ответа, и Бернгард ответил:

— Да!

Наступило тягостное молчание. Гильдур наклонила белокурую голову, как будто на нее навалилась непосильная ноша. Но в Бернгарде опять зашевелилось его упрямство. Разве легко достались ему отречение и борьба с собой? Он пришел, принося жертву долгу, а между тем теперь стоял перед ней, как обвиняемый, которого надо было судить. Он был не в силах вынести этого.

— Ты называешь это изменой, — заговорил он, — ты не знаешь страсти и потому не можешь простить ее, но, поверь, тут больше виновата судьба, чем я сам. Когда я просил твоей руки, я еще не испытал другого чувства, не подозревал стихийной силы такой страсти. Но я поборю ее. Кроме того, ведь Сильвия выйдет замуж; ты обручена со мной, и твои права для меня священны.

— Мои права? — сверкая глазами, воскликнула Гильдур. — У меня нет прав! С этой минуты я не хочу иметь никаких прав! Ты свободен… уходи!

При таком взрыве гнева Бернгард невольно отступил назад.

— Гильдур! Ты говоришь так под влиянием гнева.

— Неужели ты думаешь, что я стану удерживать тебя после такого признания? Твою любовь я приняла как дар, но твоего сострадания и твоего долга я не хочу. Я не принимаю милостыни!

Бернгард стоял ошеломленный, растерянный; этого он не ожидал и не верил, чтобы девушка говорила серьезно. Он видел только, что она глубоко оскорблена, и заговорил с ней почти просительно:

— Одумайся, Гильдур! Не произноси так поспешно приговора нашему будущему! Дай мне время побороть то, что я должен побороть. Тебе нечего бояться; ничто и никогда не напомнит тебе об этом, даю тебе слово. Я думал, ты любишь меня!

Девушка слегка вздрогнула и отвернулась. Любила ли она его? Но она боялась расчувствоваться и заставила замолчать непокорное сердце.

— Любил ли ты меня когда-нибудь? — спросила она тоном сурового упрека. — Тебе нужна была только хозяйка для Эдсвикена. Твой друг, твоя «Фрея», море — все было тебе дороже меня; в том, что затрагивало тебя глубже, ближе, я не принимала участия; я всегда стояла в стороне от твоей жизни. До сих пор я была слепа в своей доверчивости. Неужели ты ценишь меня так низко, что воображаешь, будто я могу терпеть это теперь, когда прозрела? Ведь я была бы для тебя только целью, и ты с отвращением вспоминал бы о том, что в Эдсвикене тебя ждет жена, которая ничего не смыслит в вашем честолюбии, во всем, что вы делаете, и к которой ты все-таки обязан вернуться. Ты хочешь уйти от нас и из нашей страны, так уходи совсем. Я возвращаю тебе твое слово, ты свободен!

«Свободен»! Прежде это слово означало бы для Бернгарда избавление. Он уже не раз чувствовал, что сам себе сковал цепь, сделав такой выбор, но в эту минуту не почувствовал ничего, кроме жгучего стыда. Да, он слишком низко ценил свою невесту, из которой хотел сделать себе смиренную, покорную хозяйку дома. Она с полным самоотречением покорялась любимому человеку, пока верила в его любовь; теперь же, когда у нее отняли эту веру, она отнеслась к нему как гордая, энергичная женщина, которая не проронила ни слезинки, ни жалобы по поводу разбитого счастья и которая с негодованием отвергла жалкие крохи, предложенные ей взамен любви. Бернгард только теперь понял, чем он обладал в ее лице, и он проговорил очень серьезно и взволнованно:

— Ты не знаешь, каким тяжелым укором будет для меня твое решение. Прося тебя быть моей женой, я собирался дать тебе домашний очаг и счастье; теперь же я не могу дать тебе ни того, ни другого и должен уйти, оставив тебя одну, с сознанием, что заставил тебя так глубоко страдать… Это тяжело!

— Я не упрекаю тебя. Не заботься обо мне! Я дочь своего народа, а мы не из слабаков. Мы не жалуемся и не плачем о том, что теряем. У меня есть отец и мои обязанности, с меня этого довольно. Теперь расстанемся.

Она сняла кольцо и отдала Бернгарду; он медленно, нерешительно начал снимать свое. Несмотря на ее кажущееся спокойствие, он подозревал, какое мужество проявляет эта девушка, обеими руками зажимавшая рану, чтобы не дать ему увидеть текущей из нее крови; он низко поклонился и впервые поцеловал руку, столько времени носившую его кольцо.

— Прости, Гильдур! Прощай!

Бернгард вышел, но не отправился в Эдсвикен, где уже почти все было готово к приему молодой хозяйки. Он не выдержал бы там теперь; его потянуло в горы. План будущей жизни, который он совсем недавно составил, потерял всякий смысл; ему приходилось считаться лишь с самим собой. Расторжение его помолвки, разумеется, не могло остаться тайной, и для обитателей Рансдаля оно было бы настоящим скандалом. Необходимо было избавить Гильдур и самого себя от бесполезной муки, а это было бы невозможно, если бы он все-таки остался здесь — тут немыслимо было бы избежать встреч, всюду приходилось бы отвечать на неприятные вопросы.

Молодой человек хотел наскоро уладить самые необходимые дела, известить дядю и уехать как можно скорее. Конечно, уехать теперь — значило уехать навсегда, но зато теперь он был свободным человеком. Гильдур была совершенно права: брак с ней был бы для него цепью, которая вечно бряцала бы у него на ногах, и жена с каждым годом становилась бы все более и более чужой ему. Но он все еще не мог опомниться и не мог радоваться своей свободе: прощальная сцена в пасторате камнем легла на его душу.

Бернгард сам не знал, сколько времени он блуждал; он не обращал внимания на то, куда идет, пока неожиданно не очутился при входе в Исдаль; сюда его бессознательно привела старая привычка. С минуту он колебался, потом пошел дальше; он хотел проститься с этим местом.

Он шел по знакомой тропинке вдоль потока, к рунному камню. Вот он показался вдали, и Бернгард увидел около него человеческую фигуру; он узнал ее издали. Это был принц Зассенбург. Очевидно, ему было неприятно, что его одиночество нарушили, потому что, увидев приближающегося Бернгарда, он вздрогнул, но быстро овладел собой и остался стоять неподвижно, скрестив руки на груди и не подавая и вида, что узнал Гоэнфельса.

Они молча поклонились друг другу. Бернгард был не в таком настроении, чтобы обращать внимание на то, как это было сделано, иначе заметил бы, что поклон принца был странно холоден и натянут; ему было только неприятно, что именно сегодня, придя сюда, по всей вероятности, в последний раз, он встретил здесь постороннего.

— Вы тоже охотитесь, господин фон Гоэнфельс? — спросил Зассенбург после некоторого молчания.

— Нет, как видите, ружье я оставил сегодня дома.

— Значит, вы просто гуляете. Не близкий свет гулять из Эдсвикена в Исдаль. Вас привлекает эта дикая пустыня или, может быть, вы пришли посоветоваться с этими таинственными рунами? Вы знаете эту сагу?

— Конечно; в Рансдале ее знает каждый ребенок.

— И народ еще верит ей. Видите, вот там лежит доказательство существования этого суеверия, — и принц указал на камень, у подножья которого лежал венок.

Еловые ветви, из которых был сплетен венок, на сыром мху сохранили еще всю свою свежесть, но цветы завяли. Бернгард молча посмотрел на венок; он не впервые видел этот знак памяти и знал, чья рука положила его.

— Неужели вы здесь охотитесь? — спросил он, пропустив мимо ушей последнее замечание. — В Исдале нет дичи. Вы не найдете здесь добычи.

— А может быть, и найду! — сказал принц со странной усмешкой. — Иной раз добыча — какая-нибудь крупная дичь — сама становится под дуло, и остается только спустить курок. С вами этого не случалось?

— Конечно, с каждым охотником это случается; но вы, в самом деле, напали на след? В таком случае мне очень жаль, что я помешал.

— Вы не помешали мне, господин фон Гоэнфельс! Хотите, пойдем вместе по следу. Правда, у вас нет с собой ружья, но у меня есть; пожалуй, достаточно с нас и одного.

Бернгард взглянул на принца вопросительно и удивленно, его поразил тон принца, а также дважды повторенное «господин фон Гоэнфельс». После встречи на севере они звали друг друга по имени, теперь же принц вдруг отказался от такой фамильярности. Вообще в нем было что-то загадочное. Его бледное лицо было расстроено, в глазах тлел злой огонек, полускрытый под усталым взглядом. Он снял с плеча охотничье ружье и стал осматривать курок, продолжая говорить:

— Я слышал, вы приняли удивительное решение. Вы хотите покинуть Рансдаль и вернуться к прежней профессии?

— Совершенно верно, ваша светлость! Я собираюсь уехать по возможности скорее, может быть, на днях.

— До свадьбы? Ваша невеста согласна на это и вообще с вашим планом?

Бернгард молчал. Эти слова вырвались у него нечаянно, но все равно! Сегодняшний день все изменил; он хотел письменно сообщить об этом дяде, тогда и принц должен был все узнать. Зачем же было лгать и скрывать?