Антология - Поэзия Африки

• Название: Поэзия Африки
• Автор: Антология
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1973

В настоящее издание включены стихотворения поэтов Африки.

Вступительная статья Роберта Рождественского

Составление и примечания: М. Ваксмахер, Э. Ганкин, И. Ермаков, А. Ибрагимов, М. Курганцев, Е. Ряузова, Вл. Чесноков.

Статья к иллюстрациям: В. Мириманов.

Стихи в переводе: М. Ваксмахер, М. Кудинов, А. Ревич, М. Курганцев, Ю. Левитанский, И. Тынянова, П. Грушко, Б. Слуцкий, Л. Некрасова, Е. Долматовский, В. Рогов, А. Сергеев, В. Минушин, Е. Гальперина, А. Големба, Л. Тоом, А. Ибрагимов, А. Симонов, В. Тихомиров, В. Львов, Н. Горская, А. Кашеида, Н. Стефанович, С. Северцев, Н. Павлович, О. Дмитриев, П. Антокольский, В. Маркова, М. Самаев, Новелла Матвеева, Э. Ананиашвили, В. Микушевич, А. Эппель, С. Шервинский, Д. Самойлов, В. Берестов, С. Болотин, Т. Сикорская, В. Васильев, А. Сендык, Ю. Стефанов, Л. Халиф, В. Луговской, A. Эфрон, О. Туганова, М. Зенкевич, В. Потапова.

---

ФРАНСИСКО ЖОЗЕ ТЕНРЕЙРО[311]

Песня мулата Перевод А. Ревича

Мулат —
отпрыск белого и негритянки,
кажусь постороннему взгляду
мельканием шахматных клеток:
скользит этот взгляд по клеткам,
цвета на доске смешались,
сливается черный с белым
в глазах, ослепленных мельканьем.

Мулат я.
Большая душа в моей плоти —
двух душ различных слиянье:
один плюс один — это двойка.

Вот почему однажды
так обозлился белый.
Он все сосчитал по пальцам
и доску для шахмат сделал.
— Эй, мулат! — закричал он. —
Ты малость ошибся,
место твое возле негра.

Ах!
Но я не сбесился от злости…
Свои черные кудри
со лба я пригладил к затылку,
выдохнул дым сигареты,
и громко запел я
со смехом,
и стал вдруг пунцовым белый…

Мулат я!
С белой возлюбленной —
белый,
с черной возлюбленной —
черный.
Так вот!..

Цикл об алкоголе Перевод А. Ревича

1

Когда сеньор Силва Коста
к нам приехал на остров,
привез он бутылку водки,
чтобы заняться торговлей.

Жара была так нестерпима,
земля была так просторна,
что казалось:
вода бессильна
смочить пересохшее горло.
Тогда сеньор Силва Коста
отхлебнул половину бутылки…
И слова обрела его глотка
для первой торговой сделки.

2

Луна омывает пальмы,
подернуты нежной мечтою
глаза Морского Прибрежья.
Безмолвье.
Волна омывает скалы,
остров тем всплескам вторит.
Безмолвье.
А там в отдаленье
слышится: хижины плачут,
омытые лунным светом.
Безмолвье.
В проулке крайнем
ведут европейцы торговлю,
шампанское попивая.

3

Говорила мать-негритянка:
— Ему я твержу: «Сыночек,
не пей ты эту отраву».
Смеется. И слушать не хочет…

Умолкла старая Рита,
только в глазах и в морщинах
дрожанье далекого смеха.
— Что ж дальше, сеньора Рита?
— Ох, такое несчастье!
Сынок мой — в пивнушку,
а пойло — в его утробу…

Вздохнула старая Рита,
глаза от слез покраснели.
— Эх, сыночек, сыночек,
о матери ты не вспомнишь!..

Эпопея Перевод И. Тыняновой

Где ты, Африка, —
свободные дали,
рокот стрел, прорезающий воздух?!
Где ты, Африка, —
бурливые реки,
волны, клокочущие, как кровь в жилах?!

Белые рубили прогалины
выстрелами карабинов.
На прогалинах жгли костры,
раздирая тропическую ночь.

Костры!
Миллионы костров
на раскаленной земле!

Лунная, лунная ночь…
Корабль качается черный,
и песня из трюма слышна.
И в такт этой песне
цепи гремят.
Лунная, лунная ночь…
Какая судьба впереди?!

Человек из Африки, ты затерялся
в чужой земле…
В Бразилии
ты под кнутом стонал
на бескрайних плантациях кофе!
На севере
ты спину гнул
на бескрайних плантациях табака!

И в долгой ночной тиши
тосковал по родной земле,
что осталась там, далеко…
И долгие песни пел,
подернутые слезой!..

Люди севера
вспарывали ножами
животы
людям юга.

Люди севера
были полны
грандиозных идей,
таких грандиозных,
что они казались бесформенными уродами!..

Люди севера
тебе подарили
из того, что было твоим,
кусочек земли: живи…
Либерия! Либерия!

О!
На твоих улицах
людей считали на доллары…
Либерия! Либерия!
Когда ты поешь в кабаре
и сверкает зубов белизна —
это улыбка твоя, Африка!

Когда ты мчишься стрелой
в состязаниях на быстроту —
это ритм твой, Африка!
Иди же вперед,
Африка,
пусть слышится в песне твоей
ритм победы!
Пусть слышится в песне твоей
ритм новой жизни!
…Пусть твой звенящий смех
несется под небеса,
как рокот стрел, прорезающий воздух!

Негры из разных стран света Перевод И. Тыняновой

Звуки гонга
разрезали воздух,
которого нет у негров.
Гарлем! Гарлем!

Америка —
на улицах Гарлема —
негры меняют жизнь на удар ножа!

Америка —
на улицах Гарлема
кровь черных и белых
играет в шахматы.
Гарлем!
Черный квартал!
Ринг жизни!

Поют поэты
с островов Зеленого Мыса…
Поют люди, затерянные в волнах китовой охоты.
Поют люди,
затерянные на перекрестках жизни,
заброшенные в разные концы света.
В Лиссабон?
В Америку?
В Рио-де-Жанейро?
Кто знает?
Слушайте!

Это Морна…
Проклятый, тоскливый голос…
Это люди Зеленого Мыса
взывают к своим братьям!

Средь табачных плантаций
негры качаются в танце.

В небоскребах Нью-Йорка
кривляются американцы!

Средь плантаций Виргинии
негры качаются в танце.

На люкс-яхтах Миссисипи
кривляются американцы!

О!
В штатах юга
негры качаются в танце!

Твой чернокожий голос
поет
на подмостках Парижа.
«Фоли-Бержер»!
Белые покупают
тело твое
за бутылку шампанского.
«Фоли-Бержер»!
Лондон — Париж — Мадрид…
Наклейки на чемоданах…
И только песни, долгие песни,
рыдающие в ночи,
говорят о нашей печали!
Негр!
Если бы ты и родился белым,
тебе б все равно обожгло кожу
в топках больших судов,
увозящих тебя в неизвестность!

Если бы ты и родился белым,
тебе б все равно засыпало горло
углем, что ты разгружаешь
на набережных Ливерпуля!

Если б ты и родился белым,
тебя б все равно заставляли
швыряться жизнью за рюмку виски,
чтоб тиснуть твое фото в журнал!

В городе Баии
негры
извиваются в пляске
уэ!
В городе Баии
негры справляют макумбу[312].
Ораксила́! Ораксила![313]

Белый город Баия.
Триста с чем-то церквей!
Баия…
Черный город Баия!
Город Всех Святых.
Ораксила! Ораксила!

АЛДА ДО ЭСПИРИТО САНТО[314]

«Где люди, истребленные вихрем безумия…» Перевод М. Самаева

[315]

Где люди, истребленные вихрем безумия,
обрывают за жизнью жизнь
в забавах адского ремесла,
красна от крови земля, липка,
и море слизывает тела.
В зарослях слышатся вопли, стоны
и росчерки очередей автоматных.
О, мой зеленый, о, мой зеленый
остров в кровавых пятнах,
берег Фернана Диаса[316]. Среди прибрежных камней
кровавых сгустков черные слизни
и крики, тонущие в тишине
оборванных жизней.
Крики, они до сих пор в ушах.
Выплачь, мой стих, что видел, и выстони.
Помнишь, как точно, как не спеша
Зе Мулат[317] работал на пристани.
Как аккуратно метил палач,
как четко бил наповал.
Каждый выстрел его
чью-нибудь жизнь обрывал.
Кто говорит, что море синее —
красной пустынею
казалось оно.
Должна же за все это быть расплата!
Зе Мулат,
тебе не уйти от нее все равно.
Пускай тебя не особенно радует,
что наши тела приняла земля, —
к тебе прикованы наши взгляды.
Мы люди Пятого февраля,
мы взятые смертью,
вымаливавшие пощаду,
взывавшие к милосердью.
Теперь ничего нам не надо —
не дышим мы, не едим, не пьем,
в одну могилу мы свалены вместе —
но мы живем,
но мы живем
для мести.

Тлеют в земле
наши тела,
наши дома
сожжены дотла.
И среди пепла,
среди смертей
бродят голодные стайки
детей,
наших детей,
наших сирот,
и здесь, под землей,
нам слышен их плач.
Что сделал тебе мой народ,
ответь, Зе Мулат,
палач.
Что сделали вы
с народом моим,
ответьте мне, палачи.
Нет, мы не убиты,
мы не молчим.
Пожары пылают в ночи.
Пылают пожары,
пылает земля,
у вас под ногами горит она
и всходов возмездия ждет,
вся нашею кровью пропитана.
Кровь наша — пламя, что в жилах
всего человечества мечется
мечтой о свободном мире —
родине человечества.

«Сижу на пристани…»