Антология - Поэзия Африки

• Название: Поэзия Африки
• Автор: Антология
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1973

В настоящее издание включены стихотворения поэтов Африки.

Вступительная статья Роберта Рождественского

Составление и примечания: М. Ваксмахер, Э. Ганкин, И. Ермаков, А. Ибрагимов, М. Курганцев, Е. Ряузова, Вл. Чесноков.

Статья к иллюстрациям: В. Мириманов.

Стихи в переводе: М. Ваксмахер, М. Кудинов, А. Ревич, М. Курганцев, Ю. Левитанский, И. Тынянова, П. Грушко, Б. Слуцкий, Л. Некрасова, Е. Долматовский, В. Рогов, А. Сергеев, В. Минушин, Е. Гальперина, А. Големба, Л. Тоом, А. Ибрагимов, А. Симонов, В. Тихомиров, В. Львов, Н. Горская, А. Кашеида, Н. Стефанович, С. Северцев, Н. Павлович, О. Дмитриев, П. Антокольский, В. Маркова, М. Самаев, Новелла Матвеева, Э. Ананиашвили, В. Микушевич, А. Эппель, С. Шервинский, Д. Самойлов, В. Берестов, С. Болотин, Т. Сикорская, В. Васильев, А. Сендык, Ю. Стефанов, Л. Халиф, В. Луговской, A. Эфрон, О. Туганова, М. Зенкевич, В. Потапова.

---

Прощание

Перевод Н. Павлович

Боль, замри! Скорбь, замри!
Вот над горем сиянье зари!
Лет безумия — нет!

Я в смертельных ущельях укрыл свою боль,
Смерть развеяла муку мою,
Лютню жизни беру, заиграю на ней
И для новых времен запою.

Пусть отчаянье тает в красе бытия,
Стало сердце оазисом песни моей,
Розы в ней, и трава, и сиянье, и мрак,
Юность, страсть, все желания в ней.

Боль, замри! Скорбь, замри!
Вот над горем сиянье зари,
Лет безумия — нет!

Стало сердце большим, храм оно красоты,
Жизнь его создала, отдаваясь мечтам,
В нем я жизни молюсь, перед ней преклонясь.
Свечи жгу и курю фимиам.

Сила жизни волшебна и давно — вечна,
Что роптать нам на мрак! Он пройдет,
Снова утро займется, минует зима,
И весны неизбежен приход.

Боль, замри! Скорбь, замри.
Вот над горем — сиянье зари!
Лет безумия — нет.

Пусть же волны ревут и сгущается мрак,
К жизни утро меня позвало
И потряс меня зов! Даже эхо его
В край далекий меня повлекло.

Горы горя, прощайте! Прощайте навек,
Кручи адской тоски и туман,
Парус я распустил. Безнадежность, прощай!
Челн мой вышел теперь в океан.

МУХАММАД АЛЬ-АРУСИ АЛЬ-МАТВИ[376]

Зов земли Перевод А. Эфрон

Земля — моя!
Я вышел из нее!
Она цвела
Для прадедов моих.
Она должна
Навеки быть моей,
Я — сын ее, и возвращу я ей
Почет и славу прежних дней.
Захватчики коварны и сильны.
Но им не победить моей страны.
Я — сын ее!
Таких, как я, — не счесть.
Нас не сразят ни страх, ни меч, ни месть,
Нас не поставит на колени враг,
Глаза народа не застелит мрак,
Не горек будет мне и смертный час,
Когда сама земля, сама — за нас!

Земля — моя!
Ее хозяин — я!
Мне до чужих законов дела нет.
Тот, кто писал их, в кровь макал перо,
Хлеб у детей он отнимал
И свет.
Чужой закон насилием живет,
Он землю чужестранцам отдает,
Родных полей лишает он народ,
Богатств подземных и прозрачных вод.

Земля — моя!
Я прогоню врагов,
Что превратили мой народ в рабов.
Кто б ни был враг —
Да обратится вспять,
Земля моя да расцветет опять.
Доколе жив, доколе силы есть,
Я славу сохраню ее и честь.
Жестокие настали времена?
Мне до времен жестоких дела нет.
Могучие восстанут племена,
Рабу поработитель даст ответ.
Земля — моя! Верну ее себе,
Обиды, горя, гнева не тая.
Ее добьюсь в отчаянной борьбе.
Земля — моя!

УГАНДА

Е.-С. АТИЕНО-АДХИАМБО[377]

Возрожденная Африка Перевод О. Тугановой

Адонго сидела на бревне, курила глиняную трубку,
Потягивала дым через прокуренный тростниковый мундштук
И размышляла о «ветре перемен».
Какой-то толстосум купил землю Окело и пустил ее в дело:
Насадил райский сад, поставил деревья ряд в ряд,
Не сад, а дамская завивка;
Сделал всем коровам медицинские прививки.
Вот это и было отмечено министром как «выдающийся прогресс».

Адонго посмеивалась; а чего ей было теперь бояться?
Чернокожий помещик — свой человек; его не приходится бояться.
Он построил новые магазины и раздавал соль бесплатно.
Кто мог бы назвать его эксплуататором?
К тому же его избрал народ.
Он не мог быть подлецом.
Ведь он только что прогнал всех подлецов.
Оговорить его мог только злейший враг.

Так она размышляла: часы текли незаметно.
Вдруг появился и стал держать речь о Справедливости быстроглазый Военный.
Мы повесили носы, поняв, что
Обмануты глупейшим образом, бессловесные, покорные.
Но капитан держал автомат на прицеле и нас приободрил.
Он сказал, что освободит нас от злодея помещика — вот этой рукой.
Надеясь на спасительный автомат, я поближе к нему продрался.
Я хотел увидеть своими глазами, как упадет злодей помещик.
Но увидел вдруг, как упала Адонго с простреленной головой.

ПИТЕР МУВАТИ[378]

Не ищи, сердце Перевод А. Сендыка

Не ищи, сердце,
Трепещущих пальмовых веток
На чужом пустом берегу,
Журчанья ручьев торопливых
На горе непривычно высокой,
Одинокого крика таинственной птицы
На зеленых полях при закате.
Упрямое сердце,
Зря не ищи.

ОКОТ П’БИТЕК[379]

Жалоба Лавино (Из поэмы) Перевод М. Курганцева

Муж глядит на меня с презреньем,
злится, рычит,
все ему не по нраву,
говорит, я — глупей своей тетки,
ни на что не гожусь,
старая рухлядь,
пора, мол, на свалку.

Муж, сын вождя,
одумайся, милый,
зачем ты меня позоришь, Окол,
равняешь с облезлой обезьяной?
За то, что азбуки не учила?
За то, что не сидела в школе?
За то, что живу, как все, некрещеной?

Муж, ровесник моего брата!
Опомнись, Окол!
Придержи язык,
посмотри на себя ты —
мужчина зрелый,
а сам, как младенец,
пузыри пускаешь.
За ум возьмись-ка,
банан зеленый!

Сын вождя, ты себя унизил.
О тебе судачит вся деревня.
Вместо хвалы — одни насмешки.

Плюешь на всех,
дурачок несчастный,
на меня глядишь, будто я
бесплодна,
никудышна,
пуста, как зола без соли[380].

Поле отца своего топчешь,
вырываешь заветную тыкву предков!

Родичи! Плачу!
Куда податься?!
Нет сил выносить обиду.
Муж родителей моих поносит,
родную мать мою обзывает
такими словами — стыдно вспомнить.
Он теперь стал важная шишка —
по-английски жену облаял.

Кричит: никуда не годишься, рожа!
Не нужна ты мне
и нужна не будешь!
Кроет меня и так и этак.
Ты, кричит, древесная обезьяна,
не умеешь играть на гитаре,
пустоглазая жаба —
читать не умеешь.

Кричит, что я, как овца,
скудоумна,
глупа, будто муха
на пивной бочке.

Ну, конечно, я ничему не училась,
английской брани не понимаю,
не умею считать и копить монету…

Родичи! Он всех костит и песочит,
с утра и до вечера дурнословит.
Каждое слово — больнее палки:
моя мать — ведьма,
родные — свихнулись,
крысоеды мы, кафры,
живем в пещерах,
не знаем священных книжек.
Мать на шее носит
зуб крокодила,
мы все — колдуны и ждет нас
пекло!

С его языка стекает ругань,
дурная, как кровь бездетной бабы.
Язык — ядовитый корень лионно[381],
осиное жало, рот скорпиона, зуб змеиный.
Послушаешь — тошно,
будто наелся прокисшей тыквы.

Мой муж оплевывает черных.
Он как спятившая наседка,
клюющая собственные яйца —
такой в котелке — самое место!

Брызжет слюной,
глаза таращит,
что твой нильский окунь,
когда прет на нерест.
Весь трясется,
дрожит от гнева —
ополоумевшая гиена.

— Черномазые, — кричит, — подонки!
Дикари! Обычаи ваши — мерзость,
ваши пляски — срам, разврат и пакость,
вы — прыщавые, нищие дурни!

А еще называет себя современным,
прогрессивным, цивилизованным мужчиной.

Он теперь такой умный, такой ученый,
что спать со мной больше не желает.

Я — деревенщина
тупоголовая,
в модах не смыслю,
красоту свою потеряла…

Я мешаю ему расти, развиваться.
Он кричит мне: слониха!
Толстые кости — мало мозгу!
Зря теряю с тобой время!..

* * *

Окол меня сторонится,
завел «современную»,
молодую…
Говорят, она смазлива
и лопочет с ним по-английски.

А еще недавно каждый вечер
мы сидели рядом, обнявшись.
А еще недавно каждый вечер
пели вместе старую песню.
А еще недавно он мне клялся
быть верным до смерти.
Шептал по-английски —
ничего не понимала я, дура…

Окол меня сторонится,
на стороне завел молодую…
Звать ее Клементина, Тина.
Эта тина его засосала…

Родичи,
видели б вы Клементину!
Черная кожа, не белей, чем у прочих,
а ночи не спит, лезет вон из кожи,
лишь бы сделаться белой леди.
Круглый день накрашены губы —
будто два раскаленных угля.
Глянешь, точь-в-точь дикая кошка
с окровавленными усами.
Рот ее — клубень сырого ямса,
пахучая, открытая язва,
и красная глотка злого духа.
Лицо посыпано белой золою —
позеленевшее, как у трупа.
Страшное, будто маска
колдуна, танцующего в полночь;
губы — точно их в кровь разбили;
волосы — прямые, как прутья;
кожа в опалинах, как у лисицы,
которой факел под хвост воткнули,
чтобы из норы ее выгнать.

А меня мутит от мыла с карболкой.
Злые духи в голове пляшут
от вонючей золы — от пудры.
У родного дяди, у брата мамы,
выпрошу козла; я его прирежу
и помажу щеки жертвенной кровью.

Козлиный запах сильнее пудры,
и злые духи меня покинут,
и покой поселится в сердце…

ЦЕНТРАЛЬНО-АФРИКАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА