Никита Высоцкий - Высоцкий. Спасибо, что живой.

• Название: Высоцкий. Спасибо, что живой.
• Автор: Никита Высоцкий
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012

Книга написана по сценарию одноименного фильма. Действие относится к 1979 году и охватывает несколько дней из жизни Владимира Высоцкого, когда на гастролях в Узбекистане он перенес клиническую смерть. Обреченный, страдающий поэт отчаянно борется за право жить полной жизнью, в то время как КГБ пытается сомкнуть кольцо вокруг него и близких ему людей...

---

—    Больной? Заблудился? — спросил он у выходящего из будки Высоцкого.

—    За сигаретами, отец! — Володя распахнул заднюю дверцу и плюхнулся на сиденье. Как только он захлопнул дверь, машина резко тронулась с места.

—    Красавец! Твою мать! — только и произнес ошарашенный сторож.

—    Как себя чувствуешь? — оторвался на секунду от дороги Паша.

—    Все хорошо. — Володя снял е себя больничную одежду и надел футболку и джинсы, лежавшие на сиденье. Затем взял кожаную куртку вынул оттуда ключи и портмоне с документами. Убедившись, что все на месте, продолжил:

—    «Надо немного полежать...» Чего лежать-то, ты не знаешь? Все равно здесь это не лечат.

—    Но мы же вернемся?

—    Куда?

—    Сюда. В больницу.

—    Нет; конечно.

Паша расстроено оглянулся.

—    Выходит, сорвал я лечение твое. Но я просто не знал, что делать. В театре уперлись: «Пусть сам приходит».

—    Ну, сам так сам.

—    Так, это, может, если так складывается... в Узбекистан все-таки?.. Очень ждут. Леня будет счастлив, а мы заработаем, погреемся.

—Тебе здесь холодно? Сегодня все сделаем, вечером приеду домой, буду работать — не выпускай меня никуда. До самого отъезда. Телефон отключу к чертовой матери. Все неприятности мои — потому что не пишу ничего. — Володя с досадой поглядел на Леонидова. — Останови, я сяду. Так до вечера не доедем. — Паша припарковал машину и пересел на пассажирское место.

Сев за руль, Володя немного приободрился. Теперь они поехали значительно быстрее.

—    Володь, ты столько написал уже... Я тебе на всю оставшуюся жизнь концерты заделаю. Каждый день будем работать на аншлагах, кто там будет смотреть — новое, старое... В Париж собрался?

Пустым ты туда не полетишь... медицина во Франции платная.

Паша вертел в руках недоплетенную ручку, брошенную Володей на торпеду.

—    За дачу проплаты приближаются — того, что мы отложили, не хватит. Можно, конечно, лотерейный билет купить, клад поискать... А тут — неделя в Узбекистане, и все проблемы—на полгода вперед...

—    Не едем, и все. В другой раз.

—    А будет он, другой раз?

Володя пристально посмотрел на Леонидова.

—    Положи ручку на место.

Паша бросил ручку на торпеду и откинулся на спинку кресла.

* * *

В больнице начался переполох. В палату, откуда сбежал Высоцкий, зашел врач Евгений Борисович, следом за ним медсестра. Доктор изумленно посмотрел на пустую кровать.

—    Вы сделали все назначения?

—    Да, вот только немного недокапалось, — она указала на лужицу лекарств на полу.

—    Если он умрет, я, конечно, буду отвечать, но я очень постараюсь, чтобы и вы тоже.

—    Не будем мы отвечать. — Она протянула записку Высоцкого.

Евгений Борисович пробежал глазами по записке.

—    «Предупрежден о последствиях». Я даже представить себе не могу, какие могут быть последствия, а он уже предупрежден. Принесите мне его историю болезни, — бросил он, выходя из палаты.

—    Да она почти пустая, — сказала сестра, выходя за доктором.

—    Там есть домашний адрес.

* * *

Синий «мерседес» припарковался у служебного входа в театр. Мужики, что в пивной напротив, одобрительно покачали головами: «Во! Наш орел прилетел!»

Немного кружилась голова. С утра была капельница и гора таблеток. Только на него давно успокоительное почти не действовало. Пять дней паузы — это хорошо. Давно так не было. Надо держаться.

«Сделаю все сам и завтра же улечу. Держаться! Сейчас к Фомичу.»

Заходя в театр, он сразу же услышал знакомые слова роли: «Сумасшедшая! Бешеная! Кровавая муть!..»

«Вводят кого-то? Ну да, сегодня же двадцать второе — „Пугачев“», — подумал он. Володя предупредил репертуарную часть, что его неделю, а может быть и больше, не будет.

«Но кого вводят?» — Он заскочил в радиорубку к тезке, Володе Ракову. Вводили молодого актера Юру, которого в этом сезоне взяли в труппу. Он весь год пробегал в массовке. Зачем брали? Нет, шеф просто так никого не возьмет. Он ведь и Володе сначала ничего не давал—так, эпизоды. А потом нагрузил. Да так нагрузил, что до сих пор не разогнуться.

На сцене полным ходом продолжалась репетиция. Актеры в костюмах, с цепями в руках, стояли на сцене и слушали, как шеф делает замечания Юре:

—    Что вы держитесь за них, как за перила? — Он указал на цепи. — Самая важная сцена в спектакле превращается в физкультуру. Их надо разорвать, а вы за них держитесь.

Юра обессиленно ухмыльнулся:

—    Как их порвешь?

—    Как?! — вскричал режиссер. — А вот так! — он вдруг выскочил на сцену, выхватил из рук Юрия цепь и рванул ее так, что актеры, не выдержав, упали. Сам же режиссер повалился на помост. К нему со всех сторон бросились на помощь. Он, все еще в аффекте, попытался оттолкнуть своих спасителей.

—    Мы будем проходить эту сцену еще и еще раз, пока у вас не получится. Здесь вам не дом отдыха, здесь—театр! Не слышали об этом?—Обернувшись к присутствующим, он прокричал: — Вы все мастера выступать на собраниях! «Почему Высоцкому можно, а нам нет?» Теперь понимаете? Перерыв пять минут. Юрий! Не вздумайте курить, вы и так задыхаетесь.

Радист Раков, сидя за пультом в приличном подпитии, налил из заварочного чайника четверть стакана и пробурчал:

—Тебе не предлагаю.

Он одним глотком осушил стакан.

—    В труппе семьдесят дармоедов, а никто не сыграет... Я всем говорю...

—    На, закури. — Володя протянул пачку «Мальборо».

—    В смысле помолчать? О-о-о! Американские?! Я две возьму.

—    Я тебе возьму. — Высоцкий убрал пачку, отдав одну сигарету, вышел из радиорубки и направился на служебную половину.

Он подошел к двери с надписью «Директор театра народный артист РСФР Корниенко Алексей Фомич».

Фомича Володя любил. Его все любили. Посмеивались, разыгрывали, но любили. Как бывший актер, он только играл роль директора, оставаясь членом актерского братства. Когда молодые актеры, пришедшие в театр на Ткганке вместе с шефом, стали потихоньку выходить в люди—сниматься в кино, получать звания, появляться на эстраде, — почти все, за редким исключением, тащили за собой Фомича на небольшие роли в кино или на халтуру. Фомич, конечно, ворчал: «Куда меня? Я же не актер уже давно...» — но брался за любую актерскую чепуху. Любил он это дело. И актеров любил. Выбивал им квартиры, добивался путевок, премий квартальных. Володю же просто любил почти как сына. Иногда доходило до неловкости. Звания у Володи не было, а Фомич его на гастролях в люкс селил — как народного. Народных в театре не было, но заслуженные имелись — и обижались. Иногда, конечно, Фомич ругался и был несносен. Пилил, укорял, воспитывал, но все равно как-то по-родственному.

Короче, проблем с характеристикой на выезд во Францию не будет.

Рядом с кабинетом секретарь Маша подпиливала сломанный ноготь.

—    Занят! Туда нельзя...

—    Машуля! Ты знаешь, что ты красавица?

—    Тоже скажете. — Машуля зарделась и кокетливо повторила: — Он занят.

Фомич завел себе секретаршу Машулю, чью-то родственницу, молодую, симпатичную, но ленивую. Она могла часами не брать трубку телефона, и Фомич брал сам. Могла месяцами не выполнять поручения своего патрона, и это сходило ей с рук. Однажды Фомич велел ей встать на вахте и фиксировать приход на работу сотрудников. Началась борьба за дисциплину. А Машуля сама не пришла. Ни больничного листа, ни объяснений... Фомич и это стерпел. Он запрещал актерам кокетничать с Машулей. Словом, опекал как родную дочь.

Несмотря на запрет, Володя постучал в закрытую дверь. Оттуда послышалось: «Да!»

Володя вошел в кабинет. Фомич обедал. Перед ним стоял поднос с дымящимся супом, с гречневой кашей с котлетами и компотом из сухофруктов.

—    Приятного аппетита, Алексей Фомич! Вызывали?

—    Я?—удивился директор. — Вы же в больнице...

—    Пришлось выписаться. Мне слишком нужно в Париж.

—    Владимир, я в очень сложном положении, — замялся Фомич. —То есть, конечно, я обещал, я не отказываюсь... Но вчера было собрание, и... Одним словом, все проголосовали за ваше увольнение из театра.

—    Вот это номер! — искренне удивился Володя. — Я уволен? А в чем дело?

—    Владимир! Вы то есть, то вас нет... Театр в очень сложном положении. Идут вводы. —Алексею Фомичу явно трудно было это говорить.

Высоцкий не на шутку разозлился:

—    Ну да... Мне нужно чуть больше времени, чуть больше свободы.

—    Это я очень хорошо понимаю, зачем вам нужно время, — обиженно произнес Фомич. — Сейчас — на чёс? Я правильно понимаю? В Узбекистан?

—    Вы неправильно понимаете. Я никуда не еду.

—    А мне говорили... Тогда я вообще не понимаю.

—    Мне нужно работать! — доверительно произнес Володя. — Мне просто нужно работать.