Жорж Батай - Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза

• Название: Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза
• Автор: Жорж Батай
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-86218-340-Х

Том литературной прозы крупнейшего французского писателя и мыслителя XX века Жоржа Батая (1897–1962) включает романы и повести «История глаза», «Небесная синь», «Юлия», «Невозможное», «Аббат С.» и «Divinus Deus», первой частью которого является «Мадам Эдварда». Стремясь к «невозможному» мистическому опыту, герои Батая исследуют мрачные, зачастую отталкивающие глубины человеческой психики, разврат служит им средством религиозных исканий.

Издание снабжено богатым научным аппаратом и предназначено как специалистам по современной литературе и культуре, так и более широкой аудитории.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Эта цитата напоминает также картину смерти возлюбленной Батая Колетт Пеньо — Лауры, такой, какой она представлена на фотографии, сделанной сразу же после смерти, наступившей 7 ноября 1938 г., и такой, как ее и воспринял близкий друг Батая Мишель Лейрис, назвав Лауру «Святая из пропасти» (см.: Barillé Elisabeth. Laure. La sainte de l'abîme. Paris: Flammarion, 1997). В последние годы своей жизни Лаура всегда возила с собою в путешествиях книгу о Тересе Авильской.

Напомним, что под именем «Тереза» скрывается знаменитая Жюстина, героиня романов маркиза де Сада, отголоски которых явно прослушиваются в повести Батая.

(3) …Диану са… — Дианус, с упоминания которого начинается «Золотая ветвь» (1890–1915) Дж. Дж. Фрэзера (книга, к которой Батай постоянно обращается в 30-е и 40-е годы), был жрецом храма Дианы (см. коммент. 4.) в Немийском лесу. Этот храм был построен Орестом, который был соответственно «первым Дианусом» (см. третью часть повести «Орестея»). Дианус служил для Фрэзера моделью его теории первобытной монархии, в которой Батай черпает большой материал для своей теории «суверенности»: Дианус был преступником, которому удалось скрыться от римского правосудия в храме, похитив царскую «золотую ветвь». Дианус назывался «царем лесов» — «Rex Nemorensis», царем без единого подданного. Царь-жрец Дианус совершал человеческие жертвоприношения и сам рано или поздно становился жертвой, а его убийца — новым Дианусом. Согласно некоторым версиям мифа, Дианус был возлюбленным богини Дианы.

Дианус является также аналогом двуликого бога Януса, или «бога вдвойне», которого Батай называет «Divinus Deus» (см. цикл «Divinus Deus» в наст. сборнике). Очевидна параллель Диануса с Дионисом, тем более что Батай увлечен в это время творчеством Ницше (см. «Рождение трагедии…»).

Впервые Батай пользуется псевдонимом «Дианус», когда публикует в журнале «Мезюр» (1940) первую тетрадь философского произведения «Виновный» — «Дружба». Имя Диануса в «Виновном» ассоциируется со смертью, это «умерший» автор произведения: «Прозванный Дианусом написал эти заметки и умер» — одна из первых фраз «Виновного».

В серии рисунков Джакометти «Д.» — Батай. Батай сам писал в своих черновиках: «Дианус — это я».

(4) Б. — Существует серия рисунков (1947) А. Джакометти к повести, на которых Б. изображена в виде Дианы Кочубей, будущей жены Батая (см. «Хронологический очерк»). В образе Б. много также черт, сближающих его с образом Лауры, каким его описывает Батай во многих своих произведениях и в особенности в «Виновном».

(5) …пока тревога не сдавит мне горло… — Здесь Батай интерпретирует понятие тревоги в духе Кьеркегора (его книги «Страх и трепет» и «Понятие страха» были переведены на французский язык в 1935 г.). Одновременно с «Крысиной историей» Батай пишет «Виновного», в котором дается развернутый анализ кьеркегоровской «тревоги», «страха», «болезни к смерти» (мы переводили это понятие по-разному, в зависимости от контекста — «тоска», «беспокойство», «страх»). В «Невозможном» разрабатывается также и чисто физиологическая доминанта слова «angoisse», выраженная в этимологии этого слова — от лат. «angustia», «узкое место»: прерывание дыхания, сдавленное горло, физическая остановка жизни и прерывание дыхания при экстазе.

(6) A. — он же Монсиньор Альфа, отец А. Очевидна ассоциация с Христом из Апокалипсиса: «Я есмь Альфа и Омега» (22, 13). В серии упоминавшихся рисунков Джакометти этот персонаж изображен в виде Александра Кожева (Александра Кожевникова (1902–1968), родившегося в России, эмигрировавшего в 1920 г. в Германию, где он защитил диссертацию о Вл. Соловьеве, а затем в 1928 г. переехавшего во Францию. А. Кожев был племянником В. Кандинского), философа, читавшего в 1933–1939 гт. курс лекций о «Феноменологии духа», который положил начало экзистенциалистской интерпретации творчества Гегеля во Франции (опубл. в 1947 г. Р. Кено под названием «Введение в чтение Гегеля»). Батай был другом и усердным слушателем Кожева. Когда создавался «Коллеж социологии» (см. «Хронологический очерк»), Кожев отказался быть членом его «руководства», считая, что в его деятельности слишком много «фокусничества» и «магии» (как свидетельствовал Роже Кайуа). Полемика с А. — это прежде всего полемика с гегелевским фоном, его «преодоление», попытка поставить себя как бы «по ту сторону», подобно Ницше, книгу о котором Батай выпускает в 1945 г. Любопытно, что фигура Кожева оказалась в одном ряду с персонажами «отказа», архетипом которых Батай считает Рембо: после окончания Второй мировой войны Кожев бросает профессиональные занятия философией и в 1945 г. поступает работать в Министерство внешней торговли.

Разумеется, А. не равен своему прототипу, он парадоксальным образом вбирает в себя черты и самого Батая: именно Кожев придумал для Батая прозвище «Монсиньор».

(7) …к ордену иезуитов… — Принадлежность А. к ордену иезуитов может быть истолкована как принадлежность к философии, и в том числе рационалистической философии либертинажа. Заметим также, что Батай всегда проявлял большой интерес к «Духовным упражнениям» основателя ордена иезуитов Игнатия Лойолы (1491–1556) и был дружен с известным духовным лидером своего времени преподобным отцом Жаном Даньелу, который принадлежал к этому ордену. Даньелу опубликовал в 1945 г. отзыв на книгу Батая о Ницше (Daniéloujean. Sur Nietzsche // Studies, juin 1945).

(8) …от музыки… — Ср. с темой музыки у Ф. Ницше в «Рождении трагедии…», «Так говорил Заратустра» и проч. и у С. Кьеркегора.

(9) …мечу Изольды… — символический предмет из кельтской легенды о любви Тристана и Изольды, который порождал множество различных интерпретаций со стороны исследователей культуры средних веков. Напомним, что согласно «Роману о Тристане», записанному во второй половине XIII в. Берулем, однажды после тяжелого дня Тристан ложится отдохнуть вместе с Изольдой (отношения с которой у него в принципе далеко не целомудренные) на ложе из травы в их шалаше в Корнуэльском лесу и кладет между собой и королевой свой меч. Когда возлюбленные спят, их застает муж Изольды король Марк, но, увидев меч, не убивает их, а лишь оставляет свидетельства своего прихода: если между мужчиной и женщиной лежит меч, значит, их объятия непорочны. Жозеф Бедье, который совершил реконструкцию романа о Тристане и Изольде в 1900 г., воспроизводит версию Беруля (см. главу IX «Лес Моруа»).

Однако лишь в древних сагах о Диармайде и Грайне, сюжет которых явно соотносится с легендой о Тристане и Изольде, возлюбленные действительно не нарушают долга, и поэтому между ними лежит меч.

(10) …человечен?.. — Здесь явная перекличка с названием книги Ницше «Человеческое, слишком человеческое».

(11) …волчьей красе… — труднопереводимая игра слов: «louve» — по-французски одновременно «волчица» и «проститутка». «Волчье» начало проходит через все произведение, которое заканчивается «улыбкой гиены» (см. также ком-мент. 16 к «Мадам Эдварде»).

(12) …существование в длительности… — Имеется в виду философия Бергсона, в основании которой лежало понятие «длительности» — «la durée».

(13) …perinde ас cadaver — «точно труп», или «подобно трупу» [лат). Это выражение почерпнуто из устава монашеского ордена иезуитов, где оно было символом безусловного и беспрекословного повиновения. А. предстает здесь как бы чрезмерным иезуитом.

Заметим также, что Шарль Бодлер применял это выражение в описании внешности истинного денди (см. его статью «Всемирная выставка 1855 года»).

(14) …«одинокий человек». — Ср. с книгой Екклесиаста: «Человек одинокий и другого нет; ни сына, ни брата нет у него; а всем трудам его нет конца, и глаз его не насыщается богатством… И это суета и недоброе дело!» (4.8)

(15) …нить Ариадны… — Героиня древнегреческого мифа, которая помогла Тезею выйти из Лабиринта и победить Минотавра, — один из любимых и самых загадочных персонажей философии Ницше: она сама — лабиринт.

(16) …утраченный миг… — См. цикл романов М. Пруста «В поисках утраченного времени», которыми Батай увлекался с юности.

(17) Типичный восемнадцатый век… — Эта сцена либертинажа вполне могла бы занять свое место в «Жюстине», «Жюльетте» или «120 днях Содома» Д.-А.-Ф. де Сада. Напомним также прежде всего непристойные коннотации розового цвета в представлении Батая (ср. с коммент. 3 в «Истории глаза», а также с многочисленными сценами из «Divinus Deus»).

(18) …своих предков-крестьян… — Намек на свое собственное происхождение (ср. с «Автобиографической заметкой» Батая: «Из семьи крестьян в двух или трех поколениях, уроженцев Арьежа, Пюи-де-Дом и Канталя») и одновременно отголосок «Дурной крови»: «От предков-галлов у меня молочно-голубые глаза, куриные мозги и неуклюжесть в драке…», — и «Прощай» А. Рембо: «Я… повергнут на землю, вынужден искать призвание, любовно вглядываться в корявое обличье действительности! Стать мужиком!» (или, точнее, «крестьянином», «paysan») (пер. Ю.Стефанова из сборника «Пора в Аду», 1873).