Анатолий Землянский - После града [Маленькие повести, рассказы]

• Название: После града [Маленькие повести, рассказы]
• Автор: Анатолий Землянский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Проза
• Год: 1966

«После града» — новая книга прозы Анатолия Землянского. До этого у него вышли два сборника рассказов, а также книга стихов «Это живет во мне».

И прозе и поэзии Анатолия Землянского свойствен пристальный взгляд на жизнь, стремление к лирико-философскому осмыслению увиденного и пережитого.

Это особенно характерно для настоящего сборника, в котором на материале армейской жизни военного и послевоенного времени ставятся острые проблемы человеческих отношений. В повестях и рассказах — сложные жизненные ситуации, взволнованные строки о мужестве, о силе и красоте чувства, искренняя вера в человека, прошедшего через многие испытания, оптимистическая влюбленность в этого человека.

---

Встретив мой взгляд, шофер отвернулся, включил сцепление и тронул машину. Задрожав всем корпусом, трехтонка послушно покатилась под гору. На смотровом стекле еще живее закопошились серыми пузырьками дождевые капли, которые тотчас смазало «дворником».

— К вечерку-то причалим? — спросил я, отмечая про себя, что мой сосед, пожалуй, слишком молод. Правда, синеватая татуировка на запястье его правой руки говорила, казалось бы, о другом. Пронзенное стрелой сердце намекало, что перед вами не какой-нибудь мальчишка, а видавший виды «Сергей К.». В остальном же это был, по первому взгляду, совсем еще зеленый и не очень тертый жизнью юноша.

— К вечерку? — не поворачивая головы, переспросил Сергей и посмотрел на часы… — Вполне. Если, конечно, не приголубит какая-либо колдобина.

— Кто-нибудь вытащит, — бодро ответил я. — Свет не без добрых людей.

Сергей невесело улыбнулся и глянул на меня так, будто сидел перед ним не пожилой в морщинах и с проседью человек, а не успевший еще по-настоящему приглядеться к терниям жизни мамин сынок.

— А вы их много видели, добрых-то? — холодно спросил он.

— Случалось, — шутливо ответил я. — Вот и сейчас вижу.

Сергей не принял шутки, промолчал. А я опять к нему:

— Что ж ты, Сергей, так на людей обижен?

Он удивленно вскинул брови (откуда мол, тебе мое имя известно), потом глянул на татуировку, понимающе улыбнулся. Но заговорил резко и раздраженно:

— Не обижен я. За что на них обижаться? Только знаю, что каждый человек — прежде всего себе самому приятель…

Теперь в глазах его вовсю разгорелся огонек, который показался мне вначале неопределенным. Так обычно смотрит человек, если с ним обошлись черство и нечутко.

Сергей продолжал:

— Вот послали меня за сорок верст на этом драндулете. За тесом. И гляди-ка — шиш везу. На авось послали. А мне, может быть, сегодня, как глоток воды при смерти, дома надо быть. Вот и судите тут…

— Ты случаем рассержен, Сергей?..

— Случаем? — распаляясь, перебил он меня. — Да ежели хочешь, папаша, я тебе сто примеров назову. Вот третьего дня…

Сергей не договорил, что произошло третьего дня. Грузовик наш вдруг сильно накренился, запыхтел, раза два стрельнул из выхлопа и остановился. Шофер переключил скорость, и мотор заревел с новой силой. Но в ответ послышалось лишь отчаянное жужжание буксовавших задних колес. Я почувствовал, как машина, медленно оседая, все больше кренится вправо.

— Вот и приголубило, — с поразившим меня спокойствием сказал Сергей. Он с грустью посмотрел на часы, чертыхнулся и, взяв лежавшую рядом с ним замасленную кацавейку, не выключив мотора, вышел из кабины.

Крестя про себя крепкими словами дорогу, вышел и я. И тотчас убедился, что дело наше не из веселых. Машина, слишком близко подойдя к кювету, не удержалась на его размокшей кромке и сползла вниз. Хорошо еще, что кювет был старый и наполовину замытый песком. Кромка его была не обрывистой, а пологой. В ней-то и загрузло почти по самую ступицу правое колесо. Левое от пробуксовки тоже успело осесть. Мотор работал на малых оборотах, и грузовик едва заметно дрожал, будто не мог отдышаться после своего нелегкого ползания по грязи.

В поле не было ни души. С прежней методичностью сыпал мелкий дождь, заслонив, будто размазав, все, что виднелось окрест.

Поразмыслив немного, Сергей полез в кузов и одно за другим выбросил оттуда лопату, два грязных горбыля и топор.

Спрыгнув прямо в грязь, он принялся подкладывать горбыли под колесо. Я в нерешительности глянул на свои сапоги, на промокшее пальто, потом махнул рукой и стал молча помогать ему. Вскоре горбыли были подведены, топор и лопата отложены в сторону, и Сергей сел за руль, Мотор взревел, послышался легкий треск. В одно мгновение наш долгий и кропотливый труд взялся прахом. Горбыли утонули в грязи, выскользнули из-под шин, а колеса осели еще глубже.

Мы повторили все сначала, только горбыли положили уже поперек. Но теперь изношенная резина вхолостую скользила по их обломанным ребрам. Мелкие, перемешанные с грязью куски древесины брызгами разлетались в стороны.

Первый раз за все время Сергей со смаком, по-шоферски выругался. Он снова задумался, только смотрел уже не на загрузлые колеса, а в сторону от дороги. Там что-то темнело, похожее на кустарник.

Наклонившись, чтобы загородиться от дождя, Сергей опять посмотрел на часы.

— Знаешь что, папаша, — повернулся он ко мне, — не мокни зря, полезай в кабину. А я до тех вон кустиков за хворостом сбегаю.

— Что ж ты один? Бери уж и меня.

— Ну что ж, пошли, коли не лень. Захвати тогда топор. Протянув руку в кабину, он заглушил мотор, взял из-под сиденья веревку, еще раз глянул с беспокойством под кузов и торопливо зашлепал через кювет в сторону кустарника. Я тут же догнал его, и мы пошли рядом.

Очень трудно идти в дождь по размокшему полю, с которого недавно убрали картофель. Ноги скользят, по щиколотки увязают в раскисшей земле, путаются в полусгнившей ботве. Пропади ты пропадом такое плавание! Но нам обоим хочется к вечеру попасть в Сосновку, и мы терпеливо отмеряем шаг за шагом.

Особенно прыток Сергей. И ноги не длинны у него, и шаг вроде не забористый, но я еле успеваю держать равнение.

— Торопишься? — спрашиваю у него, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Есть маленько.

Мне чудится, что в его серых глазах появляется новое выражение. Зрачки начинают живо и тепло улыбаться.

— На свидание небось?

Теперь и все лицо его теряет угрюмость, расплывается в широкой улыбке.

— Хуже, папаша. — Сергей откровенно смеется. Я чувствую, как весь он наполняется непонятной для меня радостью, будто начинает изнутри светиться. — Свадьба у меня сегодня… должна быть. Решил покончить с холостяцкой жизнью, а тут вот…

В голосе Сергея нескрываемая грусть, а глаза продолжают лучиться и чему-то улыбаться. Конец веревки, которую он несет в руке, тянется по земле. Пораженный и растерявшийся, я бессмысленно слежу за извивающимся по земле мокрым, разлохмаченным и грязным ее хвостом. «Так вот откуда его обида и разочарование в людях», — думаю я.

Больше мне ни о чем не хочется говорить, и я заметно вырываюсь вперед, а он догоняет меня. И тут только возникла у меня мысль: «На свадьбу? Постой, а не он ли, этот «Сергей К.», зять мой? Или в Сосновке сегодня не одна свадьба?»

Я останавливаюсь. Мне хочется тут же расспросить Сергея обо всем. Но я быстро меняю курс. Думаю, стоп: если он действительно жених Машеньки, так лучше я рассмотрю его, так сказать с замаскированных позиций. Останусь, как это говорят, инкогнито. А если нет, об этом никогда не поздно узнать. На том и порешил.

Мы уже почти вплотную подошли к кустарнику, когда порыв ветра донес до нас приглушенный гул. Он быстро пропал, унесенный тем же ветром, но Сергей замер на месте, прислушиваясь. Остановился и я, только ничего не уловил, кроме глухого шороха кустов. А Сергей вдруг радостно закричал:

— Машина идет! Эх, черт, вот так здорово. Включай четвертую, папаша…

С непостижимой легкостью сняло Сергея с места. Через минуту он был от меня так далеко, что я и не пытался догнать его. Но, конечно, тоже побежал. Теперь и я слышал шум приближавшейся машины. Он доносился с той же стороны, откуда ехали мы. И гул этот подстегивал меня не меньше, чем Сергея.

Я перевалил через кювет, когда Сергей, запыхавшийся, но повеселевший, стоял уже возле своей беспомощно покосившейся трехтонки.

Машина приближалась к нам не торопясь, но уверенно. Был это шедший порожняком тяжелый трехосный грузовик. Он смело вползал в самые широкие лужи, властно гнал перед собой волны грязи и неторопливо, со спокойной уверенностью выбирался на пологий раскатанный берег.

Сергей с восхищением следил за грузовиком и, словно желая подбодрить меня, повторял:

— Ишь прет, ишь прет! Без разбору лезет.

Он метнулся к своей машине, встал на подножку, лихо перемахнул в кузов и тут же спрыгнул на землю, держа в руках небольшой металлический трос. В следующую минуту он уже крепил трос к передним буксирным крюкам, радостно приговаривая:

— Этот без труда нашу матрешку вытащит. Вот как пить дать. Это, мил друг, сильная штука. Трехосник…

Трехосник держался противоположной обочины. За его рулем мы успели разглядеть крупнолицего, смуглого человека лет тридцати в лихо откинутой почти на самую макушку черной кепке.

— Помоги, мил друг! — крикнул Сергей, как только грузовик поравнялся с нами. — А то, брат, хоть ночуй тут. — И Сергей дружески засмеялся.

Грузовик замедлил ход, в открывшейся дверце кабины показался водитель.

— Не могу, дорогой! — полунаклонившись в нашу сторону, прокричал он. — Бензинчику маловато. Да и спешу до зарезу. — Для убедительности он провел ладонью по горлу.