Руслан Скрынников - 1612 год

• Название: 1612 год
• Автор: Руслан Скрынников
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель, Харвест
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-043980-5

Смутное время…

По сути — первая гражданская война в истории нашей страны.

Время грандиозных политических авантюр — тех, что принесли Руси неисчислимые бедствия, и тех, что стали для нее спасительными.

Дилогия знаменитого историка Р. Г. Скрынникова посвящена самым ярким феноменам Смутного времени — полной взлетов и падений карьере Василия Шуйского, ставшего государем Всея Руси в самое трагическое для нее время, и «самозванщине», приведшей на престол трех Лжедмитриев…

---

Монах поневоле, Филарет Романов не оставлял надежд на возвращение в мир. От странников-богомольцев он знал об успехах самозванца и уже в начале февраля 1605 г. грозил посохом своим тюремщикам-монахам, говоря: «…увидятони, каков он вперед будет». Филарет перестал жить «по монастырскому чину», часто смеялся «неведомо чему» и постоянно вспоминал «про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в миру жил».

В свое время Отрепьев служил в свите у окольничего М. Н. Романова, а затем у боярина Б. К. Черкасского. Оба умерли в опале, и бывший кабальный слуга не опасался разоблачения. Уцелевшие Романовы и Черкасские были освобождены из ссылки.

Находясь в Туле, самозванец приказал вернуть в Москву всех Головиных. Казначей Петр Головин окончил дни в тюрьме в правление Бориса. Его сына В. П. Головина держали на воеводстве в Сибири, а затем в Уржуме. Лжедмитрий вызвал В. П. Головина в столицу вместе с его братом П. Головиным и сделал их окольничими. Такой же чин получил опальный дьяк В. Я. Щелкалов.

При царе Борисе наибольшим влиянием в думе пользовались Годуновы и Шуйские. Обе эти группировки были разгромлены и удалены из столицы. Думу пополнили «воровские» бояре, получившие чин в Путивле, а также опальные бояре и дворяне. Обновив состав Боярской думы, Лжедмитрий добился послушания бояр и стал готовиться к коронации.

Самозванец пожелал дождаться возвращения в Москву старицы Марфы Нагой. Его расчет был безошибочным. Признание со стороны мнимой матери должно было покончить с сомнениями тех, кто все еще не уверовал в его царское происхождение.

Сохранилось предание, что из Москвы Лжедмитрий «наперед» послал на Белоозеро в монастырь к Нагой «постельничего своего Семена Шапкина, чтоб его назвала сыном своим царевичем Дмитрием… да и грозить ей велел: не скажет — и быть ей убитой». Никто не знает, о чем говорили между собой опальная вдова Грозного и ее родственник Шапкин. «Тово же убо не ведяше никто же, — писал автор «Нового летописца», — яко страха ли ради смертнаво, или для своего хотения назва себе ево, Гришку, прямым сыном своим, царевичем Дмитрием».

Однако совершенно очевидно, что Шапкину достаточно было поговорить с опальной монашкой по-родственному. Обещания неслыханных милостей подействовали на вдову сильнее любых угроз. После убийства самозванца Нагая, спасая свое доброе имя, объявила, будто Отрепьев ее «устрашил смертью»: «…коли он с ней говорил, и он ее заклял и под смертью приказал, чтоб она того никому не сказывала».

В середине июля 1605 г. Марфу Нагую привезли в село Тайнинское. Отрепьев отправил навстречу ей племянника опальных Шуйских князя Михаила Скопина, чтобы отвести подозрение насчет сговора. 17 июля Лжедмитрий выехал в Тайнинское под охраной отряда польских наемников. Его сопровождали бояре. Местом встречи стало поле у села Тайнинского. Устроители комедии позаботились о том, чтобы заблаговременно собрать многочисленную толпу. Обливаясь слезами, вдова Грозного и беглый монах обняли друг друга. Простой народ, наблюдавший сцену издали, был тронут зрелищем и выражал свое сочувствие криками и рыданиями. После 15-минутной беседы Нагая села в экипаж и не спеша двинулась в путь. Карсту окружала огромная свита. Сам «царь» шел некоторое время подле повозки пешком, с непокрытой головой. Стало смеркаться, и всей компании пришлось остановиться на ночлег в предместьях столицы.

18 июля Марфа Нагая прибыла в Москву. Отрепьев ехал верхом возле кареты. Праздничная толпа заполнила Красную площадь. По всему городу звонили колокола. Отслужив службу в Успенском соборе, мать с «сыном» роздали нищим милостыню и скрылись во дворце. Коронация Отрепьева состоялась через три дня после возвращения в Москву вдовы Грозного.

К услугам Лжедмитрия были царские регалии — «четыре короны, а именно, три императорские и четвертая — та, в которой короновались некогда великие князья», шапка Мономаха. Самозванец избрал новую корону Бориса Годунова, созданную в глубокой тайне венскими мастерами и привезенную Афанасием Власьевым в 1604 г. Венец был изготовлен по образцу императорской короны Габсбургов. Царь Борис планировал построить храм «Святая Святых» — новый Иерусалимский храм, средоточие мирового православия. Не думал ли он принять титул императора?

На золотой монете, изготовленной в Москве, Лжедмитрий I изображен в высокой шапке, похожей на корону Габсбургов. В «высокой короне» Отрепьев сидел патроне во время коронации Марины Мнишек. Завладев императорской короной, Отрепьев надумал присвоить себе титул императора.

Воцарение «вора» сопровождалось пышными праздниками. Кремлевский дворец был разукрашен, а путь через площадь в Успенский собор устлан златотканым бархатом. Оказавшись в соборе подле алтаря, Отрепьев допустил отступление от ритуала. Он повторил затверженную речь о своем чудесном спасении. Патриарх Игнатий надел на голову самозванца венец Бориса Годунова, бояре поднесли скипетр и державу.

Самозванец старался внушить всем мысль, что его венчание означает возрождение законной династии. Поэтому он приказал короновать себя дважды: один раз — императорской короной Бориса Годунова в Успенском соборе, а другой — великокняжеским венцом у гробов «предков» в Архангельском соборе. Облобызав надгробия всех великих князей, самозванец вышел в придел, где находились могилы Ивана IV и Федора. Там его ждал архиепископ Архангельского собора Арсений. Он возложил на голову Лжедмитрия шапку Мономаха. По выходе из собора бояре осыпали нового государя золотыми монетами.

Со временем Отрепьев позаботился о сооружении нового трона, достойного императорского титула. Поляк Немоевский весьма точно определил идею, воплощенную в новых символах власти: «В целом этот трон — подобие Соломонова трона, как его описывают в Библии».

Кресло было сделано из серебра с позолотой. Над балдахином высился золотой орел с распростертыми крыльями. Два серебряных льва с позолотой, служившие опорой для колонн, держали в лапах подсвечники. (На ступеньках трона Соломона стояло 12 пар львов.) Перекрытие балдахина поддерживали грифоны. Внутри балдахина висели Распятие и икона Божьей Матери. К трону вели несколько ступенек, застланных парчой. По оценке ювелиров, трон стоил не менее 50 000 рублей.

Роспуск войска

Коронация Лжедмитрия не могла быть осуществлена без согласия Боярской думы. Это согласие, по-видимому, было связано с рядом условий.

Бояре стремились к тому, чтобы как можно скорее вернуться к традиционным методам управления страной. Главной помехой на пути к этому были повстанческие отряды и наемные роты, приведенные самозванцем в Москву. Пока чужеземные солдаты и «воры»-казаки охраняли царскую особу и несли караулы в Кремле, бояре не чувствовали себя в безопасности.

Отрепьев долго не решался расстаться со своей наемной гвардией. Но обстоятельства оказались сильнее его. Ставки на наемных солдат были в Западной Европе весьма высоки. Гусарам и жолнерам надо было платить полновесной монетой. Однако золота в царской казне было немного.

Принимая на службу иноземцев, русское правительство обычно наделяло их поместьями. Этот традиционный для России способ обеспечения служилых людей оказался неприемлемым для наемников. Ветераны московского похода считали себя хозяевами положения и желали сами диктовать условия. Со своей стороны, бояре были весьма далеки оттого, чтобы предлагать полякам вотчины и поместья. Они желали как можно быстрее расформировать наемные роты и выпроводить их за рубеж.

Лжедмитрий осыпал своих ротмистров щедрыми милостями. Некоторым из них он пожаловал русское дворянство. Ветеран московского похода Станислав Борша именовал себя «ротмистром и дворянином великого князя московского Дмитрия Ивановича». Дворянский титул, однако, не сделал Боршу московским землевладельцем. Не желая раздражать русскую знать и дворянство, Отрепьев отказался от намерения пожаловать земли своим польским соратникам.

Иноземные наемные войска не раз проявляли ненадежность в критической обстановке. Солдаты грозили «царьку» расправой. когда он не мог заплатить им заслуженные деньги. В Москве Лжедмитрий мог сформировать из польских рот придворную гвардию. Но набранные в Польше наемники не слишком подходили на роль преторианцев.

Ветеран похода Ян Бучинский, которого трудно заподозрить в предвзятости, живо описал времяпрепровождение своих товарищей в Москве. Наемники пропивали и проигрывали полученные деньги. У кого прежде не было и двух челядинцев, набрали себе больше десятка, разодели их в камчатое платье.

Будучи во Львове, «рыцари» Лжедмитрия не щадили подданных своего короля, чинили грабежи и насилия. Вступив в Москву в качестве победителей, они обращались с москвичами совершенно так же. Но то, что терпели львовские мещане, не оставалось безнаказанным в русской столице. Прошло два месяца с тех пор, как москвичи с оружием в руках поднялись против правительства Годунова. В ходе восстания народ осознал свою силу. Дух возмущения продолжал витать над столицей. Поводов к столкновениям между «рыцарством» и москвичами было более чем достаточно. Негодование населения достигло критической точки и в любой момент могло привести к новым волнениям.