Елена Чернышева - Волчье племя

• Название: Волчье племя
• Автор: Елена Чернышева
• Жанр: Героическая фантастика

Ронан, северный варвар, защитник слабых и угнетенных, на этот раз попадает в земли древних славян. Как всегда, Ронан — в центре событий. Интриги, вражда племен, подосланные убийцы… С риском для жизни Ронан отправляется в племя людей — оборотней. Где мечом, где разумным словом — герой восстанавливает справедливость.

История в жанре фэнтези. Крутой герой наследует многое от Конана, про которого мне в пору молодости приходилось писать, псевдославянский мир и псевдорусский стиль — от Марии Семеновой, которой я увлекалась в пору написания этого произведения (1996 год), а волколюды-оборотни — результат моей вечной и неизменной любви к оборотням, вампирам и прочей нечисти. Правда, тут оборотни не типичные и вообще неправильные.

---

Соперничества между девушками особого не было: поровну доставалось им и внимания, и венков, и песен под окошком, благо парни те за разным охотились, каждый выбор свой по своей мечте определял.

Марша белоручкой выросла, но Поплеша с Одаркой для единственной дочери приданое богатое скопили, а поскольку не было сынов у них, то не на сторону собирались Маршу отдавать, а сами в своем печище зятя принять готовились.

Оленя бесприданницей была, но столь умела и трудолюбива — с такой женой лет за пять на пустом месте крепкое хозяйство поставить можно!

Некрасива была Марша: мала, черна, большерота, как галчонок, но при том — взгляд дерзкий, нрав веселый, речь бойкая, с такой женой вовек не соскучишься, не закиснешь, а уж песню заведет — сердце радуется!

Оленя хороша была на диво… Нежна, величава — будто лебедь белая! Личико — розан свежий, росой умытый! Коса — живое золото: толщиной — в руку, а длиной — чуть не до пят! Нравом — кроткая, сердцем — отзывчивая, лишнего слова поперек не скажет…

Не было между девушками соперничества, пока к старосте племянник из города не приехал, Искоркой звали — видно, за рыжие волосы — потому как характером не искристый был: молчаливый, ходил неспешно, в хоровод не вступал, песен не пел. Хотя — с охоты не случалось с пустыми руками возвращаться! Да и в кулачном бою никому не уступал, местные парни быстро отучились задирать его.

Приглянулся Искорка Марше.

А Олене — полюбился, да так, что на край света пошла бы за ним, сердце из груди отдала бы, если бы только попросил!

Искорка быстро приметил, какими глазами смотрят на него «сестрицы»: Марша улыбалась зазывно, Оленя краснела до слез… Быстро растерял Искорка все свое безразличие: стал на посиделках являться, чего прежде не случалось за ним, стал у захожих торговцев ленты яркие покупать и в венки вплетать, и венки им дарил — обеим. Словно решить не мог, какая же ему больше по сердцу!

Марша все от жизни легко принимала, все ее забавляло, вот и теперь, с Искоркой, тоже. Брала от него венок и говорила Олене:

— Пусть на обеих сразу женится! Я к тебе ревновать не стану. Ты будешь хлеб печь, кашу варить, птицу щипать, коров доить, в избе мести, ну, а я… Песнями вас тешить буду, на печке лежа!

У будинов можно было брать в дом по две, по три жены, — сколько прокормишь! — хотя, конечно, более четырех даже князья не брали, нехорошо считалось. Первой жене, «большухе», особый почет, вся власть в доме. Остальные — «молодшие» — у нее в подчинении. Но все же после первой свадьбы полагалось несколько лет с одной женой пожить — не бывало так, чтобы на двух сразу женились!

Оленя готова была ждать своего любимого столько, сколько потребуется, жизнь научила ее терпению. Но второй женой быть она не могла… Она могла быть только единственной! Так и сказала Искорке, а он — не поперечил, улыбнулся, обнял ее! Оленя то единственное объятие за признание приняла и столько радостных надежд перед ней заискрилось! Перед Маршей только чувствовала себя виноватой, плакала даже по ночам, в неблагодарности себя корила.

…Их сельцо ближе всех к Большому Болоту стояло: на Болоте волколюды не так, как в Лесу, лютовали, хотя, бывало, и туда захаживали — Большое Болото все же частью Леса было, деревья там росли, зверушки бегали, особенно — когда ягодам созревать пора, много зверья тогда на Болото приходило, и охота там была — как нигде в княжестве! Опастности, конечно, были: в трясину провалиться или того же волколюда встретить, но все ж — на так, как в Великом Лесу, где больше двадцать шагов не пройдешь, а добыча — много богаче, чем в других местах, еще доступных людям. Поохотиться на Большом Болоте — особым удальством считалось. С дальних мест собирались лучшие охотники, уходили на Болото группками, на несколько ночей. А возвращались — грязные да голодные, но с добычей в кровавых заплечных мешках. Прежде, чем домой отправляться, останавливались в ближайших к Болоту селах: в баньке попариться, отдохнуть да отъесться, да птиц битых ощипать, да кабанье и медвежье мясо покоптить, да пушных зверьков выпотрошить и мех к обработке подготовить. Селян за гостепреимство охотники хорошо одаривали. Ну, и к девушкам, конечно, от делать нечего приглядывались! А кто ж не рад будет за удачливого охотника дочку отдать, коли молодцу приглянется? И на чужую сторону можно, если не единственная!

Вот один из этих охотников у Поплеши с Одаркой и приноровился остонавливаться. Издалека приходил… Громадный, как медведь. Ловкий, как кот. Злобный, как нечисть болотная! Даже те, кто на охоту с ним ходил, перечить ему боялись: враз пришибет! А уж лучше его охотника, наверное, во всем княжестве не было! Столько зверья набивал, что уносил с трудом!

Олене он страшнее любого волколюда казался, да и Марша-щебетунья с ним шутить не осмеливалась.

Другие охотники день-два под чужой крышей ночевали, а Клемень у Поплеши с Одаркой неделями гостил. Жадными глазами на Оленю смотрел… О себе рассказывал: что село у них большое, что дом богатый, не дом, а целове городище! Что сын он у батюшки с матушкой один, а есть еще пятеро дочек, что трое из пяти — замужем уже, что зятьев под свою крышу взяли, но все равно после батюшки первый хозяин в доме — он, Клемень!

Ему уж лет десять, как жениться пора, но не встречал он такой, ради которой потесниться стоило! До сих пор не встречал…

Трижды он честью сватал Оленю у Поплеши с Одаркой, трижды они давали согласие, трижды Оленя отказывала. Она все ждала, когда Искорка посвататься решится!

Силой девушку замуж отдавать у будинов было не принято, но вот силой из дома увезти… Такое случалось! Бывало, что батюшка с матушкой не согласны, тогда двушка с парнем сговариваются и бегут. А на другой день парень ей косу обрежет и к родителям пошлет, вместе с подарком — с откупным за девичью косу. Бывает, приданого за дочерью дать не могут или свадьбу многолюдную справлять не в состоянии: тогда, опять же, сговариваются, и парень девушку ночью тихонечко увозит, и присылает косу с откупным, но только в этих случаях, с тайным родительским согласием, откуп не большой бывает, символический. Но вот если родители — согласны, а невеста — нет… Тогда против ее воли сговаривается жених с родителями, откупного за косу заранее дает, созывает ражих дружков и похищение бывает настоящее: со слезами, криками, с зажатым ладонью ртом, с мешком, на голову наброшеным, с храпящими, быстрыми конями! Если все ладно, если невеста смиряется — если не сбежит, если руки на себя не наложит, если не отобьют ее другие искатели — посылают родным срезанную косу в мешке и монету. Чтобы, якобы, сговор от добрых людей сокрыть. Но люди-то все равно знают… И редко кто вмешивается!

Клемень дал за Оленю сорок куньих шкурок и два тяжелых золотых браслета-запястья, украшенных малиновой шпинелью. Ни за одну невесту в их сельце с испокон веков не давали столько, сколько дал могучий охотник за сироту бесприданную!

…А как кричала она, когда стаскивал ее Клемень с печки за ноги, когда волок, стиснув намертво, к коням!

И ни одно окно в сельце не зажглось, словно и не слышал никто! А старостин-то дом ближайшим был, и все те мгновения, пока валил ее Клемень, связанную, поперек седла, Оленя ждала, что вот-вот выскочит Искорка из дома с луком и колчаном, и полетят в похитителя стрелы каленые, с какими Искорка на медведя ходил!

Нет, не выскочил… Не услышал. Или просто слышать не хотел?

Через месяц женился Искорка на Марше, взял за ней богатое приданое и остался жить в доме Поплеши, спать на простынях, вытканных Оленей, носить рубахи, сшитые Оленей, полотенцами утираться, Олениными руками вышитыми!

Плакала Оленя, когда резал ей Клемень косу под корень.

Плакала, когда свекровь, с перекошенным от недовольства лицом (как же: взял сынок большухой в дом безродную да бесприданную!), повязывала ей поверх берестяного оглавья узорчатый плат. Весь первый год проплакала Оленя, пока на родилась у нее дочка: счастье живое, улыбчивое!

…Может, и любил Клемень Оленю, да только ни ласковым, ни добрым он быть не умел. А вот свекровь да сестрицы-золовушки возненавидили ее с первого же взгляда! Свекровь считала, что Оленя совсем Клеменя не достойна, сердилась, что Оленя все время плачет, счастья своего не ценит, да и мужа — хоть и слушается, но не любит! А золовушки злобились на красоту Оленину. Пятеро их было у матушки — Беляна, Зоряна, Голуба, Улыба и Полюба — все пятеро, как и братец, в матушку удались: рослые, плечистые, с грубыми лицами. Трое старших хотя бы мужей себе нашли, но к ним парни не за любовью тянулись, а за приданым, и всех троих зятьев пришлось к себе на двор брать, потому как у самих парней — ни кола, ни двора, некуда ни коня привязать, ни жену молодую привести… Вот и злобились Беляна, Зоряна и Голуба на свою красавицу-невестку: за нее-то Клемень знатный куш отвалил, ее-то в свой дом хозяйкой привел, она-то могла себе позволить поупрямиться, да так, что силой увозить пришлось! У младшие, Улыба и Полюба, еще больше ненавидели Оленю: за то, что даже те редкие искатели, кто еще забредал на их двор, забывали при виде Олени, зачем пришли сюда, а когда вспоминали да начинали сравнивать… Все реже и реже захаживали женихи на богатый двор Клеменя, а Улыба и Полюба в грядущем одиночестве своем винили Оленю и, как могли, старались на ней, безответной, отыграться!