Андрей Упит - На грани веков

• Название: На грани веков
• Автор: Андрей Упит
• Издательство: Зинатне
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7966-0091-5

Одно из лучших произведений народного писателя Латвии А.М.Упита роман «На грани веков» повествует об исторических судьбах латышского крестьянства в XVII–XVIII столетиях.

Роман рисует картины народно-освободительной борьбы против немецких баронов и шведских захватчиков, воссоздает историю присоединения Латвии к России.

Во вторую книгу тетралогии народного писателя Латвии Андрея Упита входят ее третья и четвертая части: «На эстонском порубежье» и «У ворот Риги», которые продолжают повествование о жизненном пути владельца имения Танненгоф барона фон Брюммера и его крепостного — кузнеца Мартыня Атауги.

---

С соломой дело было куда хуже. Яровое не уродило, да и семян не хватало, вот часть полей и осталась незасеянной. За зиму ржаную солому пришлось скормить коровам — и для них пришли старые добрые времена, когда, бывало, болотное сено им лучше и не подсовывай: засопят, раскидают рогами и затопчут. Копны так подгнили, что еле-еле набралось охапки две соломы. Сеновал над большим хлевом осенью был полон соломы, а сейчас шесть девок ковыряли там, продирая граблями труху и охвостье, выкидывая выгребенную солому к въезду на сеновал. Куча соломы выглядела довольно внушительной, но наберется ли два воза, — в этом сомневались даже самые смекалистые. Девкам было все едино — наберется или не наберется, — им в Ригу не ехать, так что ежели там порка будет, то достанется она парням. Они визжали, баловались, особенно когда на сеновал забрался сам Холодкевич. Толкались, ловили одна другую, швыряли на вороха соломы, так что только голые икры мелькали. Но сегодня барину не шло на ум то, на что он охотно посматривал раньше, покатываясь со смеху вместе с ними и даже подстрекая. Молчаливый и угрюмый, он прикинул на глаз ворох соломы, осмотрел нетронутую часть сеновала и недовольно покачал головой.

Когда он спустился, Мика только что въехал во двор с Крашевским и Мартынем. Барин сам поспешил к ним; Крашевский его не интересовал, но кузнецу он кивнул головой.

— Хорошо, что приехал, Мартынь. Начни раньше всего с лошадей, до зорьки они должны быть подкованы. Одна уже стоит у кузницы, чтобы время не тратить. Как думаешь, до вечера управишься?

— А барин не знает, гвоздей-то они здесь наготовили?

— Сдается, что нет, гвоздей нету. Тебе самому придется наготовить. Опять же у четырех телег кой-что поправить надо, только и остались старые, изъезженные. Можно бы и раньше еще починить, да кто же знал, что этакая напасть случится как раз в самый сев. Хоть бы ты управился, день-то не такой уж большой.

Мартынь махнул рукой.

— Не тревожьтесь, барин, — дня недостанет, прихватим и ночи. Дайте только мне парня, чтобы мехи раздувал да придерживал железо на наковальне.

Ему дали в подручные сына старого дворового Анджена — Петериса. Это был пригожий семнадцатилетний темноволосый парнишка с живыми глазами, бойкий на язык и ловкий в работе. Минут через пятнадцать в кузне уже шипели мехи, с таким же шипением вкруг углей извивались белые языки огня, все выше вздымаясь судорожными рывками в закопченном дымоходе. Звенело железо, небольшой молот нетерпеливо позвякивал по наковальне.

Солнце и сильный ветер охотно явились сегодня на толоку к лиственцам. За полдень сено у сарая уже было сметано. И впрямь, вся плесень исчезла, сено уже не пылило, хоть подкидывай его, хоть черенком вил хлопай. Старый Анджен в таких делах знал толк, стог выглядел так, словно его сметали всего позавчера, предательский запах мог учуять только стариковский нюх. До полдника надо успеть нагрузить возы, а то к вечеру сено повлажнеет и, если его плотно навить, опять обретет свои прежние скверные качества. От кузницы приволокли добротно налаженную телегу. Накладывали сено в сарае: как бы сильный западный ветер не нагнал за ночь дождя. Оба воза стояли рядышком, плотно навитые — любо глядеть, — перетянутые мочальными веревками и прижатые слегами. Но когда из остатков этого же сена кинули по охапке обеим лошадям, стоявшим у кузницы, они отфыркнулись и отвернули головы. М-да, хорошего мало. Но старый Анджен и тут нашелся: разбаловали их свежей травкой, а солдатские лошади в Риге за милую душу съедят.

Но когда дело дошло до соломы, и он растерялся. Один воз наложили, а на второй и половины не набралось. Дворовые, забравшись на сеновал, стояли, растерянно переминаясь с ноги на ногу. Даже ребята, для которых самое разлюбезное дело побегать по гладкому настилу и попрыгать в открытые люки, и те, поглядев на расстроенные лица взрослых, стояли притихшие и присмиревшие. Нахмурившись так, что весь лоб изрезали морщины, Холодкевич обвел толпу злыми глазами, будто как раз его люди и были повинны в этой беде.

— Ну!.. Чего стоите как неприкаянные! Что делать-то станем?

Приказчик было сообразил, что в каретнике еще должна остаться солома: месяц тому назад натаскали барщинники, когда ночевали там. Но и ее набралось каких-нибудь четыре охапки, а остальное девки растаскали в хлева на подстилку. Там, перед тем как вывозить навоз, было такое месиво, что с подойником к коровам приходилось чуть не по колено брести. Глаза у Холодкевича налились злобой, как некогда у Холгрена. Пожалуй, впервые в жизни этот бабий угодник пригрозил скотницам тростью.

— Самих вас надо бы уволочь в каретник!

Впервые в жизни и они не скалили зубы перед барином, а, сознавая вину, прятались друг за дружку.

И вдруг они увидели, как по настилу взбежал Андженов Петерис с еще дымящимися клещами в руках; Холодкевич же только тогда обратил на него злобный взгляд, когда тот воскликнул:

— Чего, соломы нету? Эка штука! Да ведь еще совсем, на днях дворовые бабы ее в сенники понабивали да в кровати понапихивали. Чем она плоха?

Барин поначалу был просто ошарашен, а потом вдруг расплылся в улыбке. Он повернулся и приказчику:

— Ну, что ты, Беркис, на это скажешь? А ведь, верно, не плохо придумано?

Приказчик так и подскочил.

— Куда как неплохо!

Бабы всполошились, как наседки, завидевшие ястреба. Да где это видано, чтобы солому из постелей вытаскивали! Даже при старом Шульце такого не бывало! Выходит, людям так на голом полу и спать? А куда же ребят укладывать? В лес, что ли, их тащить, в мох под елку?

Но Холодкевич стукнул тростью по гладко обтесанным бревнам сеновала.

— А что? И моху можете надрать в лесу, очень даже просто! Вы что, хотите, чтобы шведы с меня шкуру спустили? Ну-ка, ребята, волоките сюда сенники и вытряхивайте! А у тебя есть смекалка, Петерис!

И он одобрительно похлопал Петериса по плечу, Женатые работники медлили, некоторые даже ворчали в лад со своими бабами, зато молодые так и забегали. Вот и выход неожиданно нашелся. А к тому же ведь не каждый день удается так потешиться — вытряхивать у девок сенники! Пускай поспят на голых досках. Они радостно повалили гурьбой вниз по въезду, за ними гурьбой посыпались бабы и девки, чтобы приглядеть, как бы вместе с постелями не пострадали иные пожитки. Мимоходом они отпускали Петерису тычки. Услышал он и злое шипенье:

— Паршивец этакий! Выискался барский благодетель! Разложить бы да крапивой!.. Вот теперь и качай по ночам моего дитенка на руках!

Но Петерис не обращал на это внимания. Гордо вскинув голову, спускался он с сеновала, сознавая себя спасителем барина и человеком куда более умным, чем все это старичье.

В обоих концах Сосновской волости дело шло не лучше.

Марч выехал чуть свет, подстелив под себя рядно, чтобы не так резала зад острая хребтина коня. Перво-наперво к даугавцам, те, ведь известно, самые нерадивые и вздорные. Ближе всего двор Лукстов. Туда он повернул так, для порядку: с тех и взять-то нечего. Грантсгал уже сам успел обшарить все свои постройки и сейчас скидывал с решетин овина закопченную солому. Плюхаясь на ток, она вновь обретала первоначальную свежесть и желтизну, точно вчера ее после обмолота сгребли. Стоя на четвереньках, он просунул сквозь ободранную крышу серое, запыленное лицо. В волосах нити паутины. Ответив на приветствие Марча, он сказал:

— Сена у меня нет ни крохи, а соломы с треть воза наберется. У Грикиса, у того уж непременно еще осталось сено. Ты только пошарь хорошенько, он, шельма, прятать умеет.

Насчет соломы Марч не очень-то заботился, рожь у даугавцев каждый год родила неплохо. А вот с сеном вечно бьются, одна болотная осока. Грантсгал оказался прав: Грикис, брат бывшей любовницы Холгрена Лауковой, был продувной бестией. Сам провел ключника по всем своим пристройкам, все показал, а потом посреди двора развел руками.

— Сам видишь — ничего у меня нет. Хоть шаром покати.

Вел себя Грикис в высшей степени дипломатично, не сказал ни одного грубого слова. И в то же время делал вид, что не слышит, как Грикиене с дочкой, следуя за ним по пятам, так честят Марча на все корки, что у того уши пылают и от смущения парень даже не в состоянии разглядеть что-нибудь в этих закоулках. Обозвали его и барским лизоблюдом, и мальчишкой на побегушках у Мартыня. Ключник! Как же — ищейка он, а не ключник!.. Ишь, девок среди бела дня тут вынюхивает, бессовестный!

Когда и в Кливах, и в Ариешах его встретили примерно так же, Марч вскипел: да что он в конце концов — власть или нет? В Дардзанах прихватил с собой своего дружка Юкума и, вернувшись в Луксты, велел ему и Гачу вооружиться чем попало и обшарить все дворы подряд. Баб гнать к дьяволу, а ежели заартачится кто из мужиков, огреть по спине, черт бы их подрал! Марч сам ответ держать будет. Не мытьем, так катаньем, а до вечера подать воз сена и воз соломы! Въехав в лее, остановил коня: похоже, что гвалт доносится из Грикисов, вроде бы голоса Грикиене и ее дочки. Так оно и оказалось. Сыщики обнаружили в риге под мякиной изрядный ворох доброго сена.