Юкио Мисима - Маркиза де Сад

• Название: Маркиза де Сад
• Автор: Юкио Мисима
• Жанр: Проза

---

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Опять добродетель! А если он велит тебе ползать на брюхе по-собачьи, ты тоже подчинишься? Или превратиться в червя, а?! Где твоя женская гордость? (Задыхается от рыданий.) Разве так воспитывала я свою дочь?! Дьявол-муж отравил твою душу!

РЕНЕ. Когда обретаешься на самом дне позора, в сердце не остается места ни для сострадания, ни для нежности... Эти чувства живут в верхнем слое души, и, когда душа переворачивается вверх дном, грязь и мусор поднимаются наверх и замутняют, загрязняют прозрачный и чистый слой... Вы правы, матушка. Все, что вы говорили, - верно. Но только жалости к вам у меня нет. Ведь вы ровным счетом ничего не знаете, а стало быть, вреда вам никакого нет и не будет.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Кто, я не знаю? Да мне известно все!

РЕНЕ. Нет, ничего вам не известно. Что можете вы знать о пути, которым идет женщина, решившая быть добродетельной до конца и отринувшая ради этой цели все общественные запреты и саму честь?

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Так говорят все женщины, ставшие жертвой мерзавцев.

РЕНЕ. Альфонс - не мерзавец. Он - моя лестница к недостижимому, лестница, ведущая меня к Богу. И пускай эта лестница затоптана грязными ногами, даже забрызгана кровью!

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Опять эти твои витиеватые сравнения. Анна и та над ними смеется.

РЕНЕ. Об Альфонсе иначе говорить нельзя. Он - голубь, а не лев. Он маленький белый цветок в златокудрой пыльце. И при этом не ядовитой, о нет! Когда этот голубь, этот цветок прибегает к кнуту, начинаешь себя, себя, а не его ощущать кровожадным зверем... Тогда, на Рождество, я приняла одно важное решение. Мне мало понимать Альфонса, мало быть его защитницей и опорой. Да, я вытащила его из тюрьмы и воображаю себя истинно добродетельной женой, но гордыня застит мне глаза - того, что я сделала, мало... Матушка, вот вы упрекаете меня за то, что я все твержу: добродетель, добродетель. Но это добродетель иного рода, стряхнувшая ярмо привычного и общепринятого. После той страшной ночи с моей добродетели начисто слетела присущая ей прежде спесь.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Это оттого, что ты стала соучастницей.

РЕНЕ. Да - соучастницей голубя, маленького белого цветка в златокудрой пыльце. Я поняла, что была прежде не женщиной, а зверем, имя которому Добродетель... Вы же, матушка, и поныне - тот зверь.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Такого о своей скромной персоне мне слышать еще не приходилось.

РЕНЕ. Нет? Ну так я вам повторю хоть тысячу раз. Вы - зверь Добродетели, своими клыками и когтями вы рвете Альфонса на куски.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ты, верно, шутишь! Это меня, меня рвут на куски. И мой мучитель - твой муженек с его белыми зубами и сверкающими когтями.

РЕНЕ. Нет у Альфонса никаких когтей! Лишь жалкие изобретения человеческого ума: кнут, нож, веревка да заржавленные орудия пыток. Для него все эти предметы - примерно то же, что для нас, женщин, белила, румяна, пудра, помада, духи, зеркальце. А у вас - клыки, дарованные самой природой. Ваши полные бедра, ваша высокая грудь, не увядшая, несмотря на возраст, вот они, когти и клыки. Все ваше тело до кончиков ногтей покрыто острыми шипами добродетели. Каждого, кто приблизится к вам, вы пронзаете этими шипами, подминаете под себя, душите!

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Не забывай: эта самая грудь вскормила тебя!

РЕНЕ. Помню. Во мне течет ваша кровь, и тело мое устроено точно так же. Но груди мои из другого материала - они не скованы обетами и корсетом благонравия и общественных устоев. Батюшка, должно быть, обожал вашу грудь ведь для такой четы благонравие было важнее, чем любовь.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Не смей говорить гадости об отце!

РЕНЕ. Ах, я покусилась на ваши драгоценные воспоминания: как приятно думать, что и в постели с собственным мужем продолжаешь оставаться членом общества. Вместо того чтобы говорить о любви, вы, верно, восхищались собственной безупречностью. И были вполне довольны, да? А ведь в вас, матушка, была замочная скважина к той двери, что ведет к блаженству, а у него был ключ. Стоило только повернуть ключ в замке!

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Боже, какая мерзость!

РЕНЕ. Увы, ключ не подходил к замку. А вы еще и посмеивались: "Я не желаю быть этим изогнутым ржавым ключом. А я не желаю быть какой-то скважиной, жалостно скрипящей при повороте ключа". Вы всем телом - грудью, животом, бедрами, - как осьминог щупальцами, прилепились к благопристойности. Добродетель, благонравие и приличия вы клали с собой в постель, да еще урчали при этом от удовольствия. Как звери! А ко всему хоть чуть-чуть выходящему за рамки устоев вы испытывали ненависть и презрение, они стали для вас чем-то вроде обязательного и полезного для здоровья трехразового питания. Все у вас было именно там, где надлежит: и спальня, и гостиная, и ванная, и кухня. А вы расхаживали по своему чинному владению и рассуждали о добром имени, порядочности, репутации. И даже во сне не приходило вам в голову открыть ключом ту дверь, за которой - бескрайнее, усыпанное звездами небо.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Это верно. Открыть дверь в преисподнюю нам и в самом деле в голову не приходило.

РЕНЕ. Поразительная способность - презирать то, чего не можешь даже вообразить. Это презрение висит над всеми вами огромной сетью, а вы почиваете в нем, словно в гамаке, и наслаждаетесь послеобеденным сном. Ваши груди, животы, бедра незаметно для вас самих обретают твердость меди, а вы знай полируете металлическую свою поверхность, чтобы она сияла. Такие, как вы, говорят: роза прекрасна, змея отвратительна. И вам неведомо, что роза и змея - нежнейшие друзья, по ночам они принимают облик друг друга: щеки змеи отливают пурпуром, а роза посверкивает чешуей. Увидев кролика, вы восклицаете: "Какой милый!" А увидев льва: "Какой страшный!" Откуда вам знать, что ночью, когда бушует буря, кролик со львом сливаются в любовных объятиях и кровь одного смешивается с кровью другого. Что известно вам об этих ночах, когда святое становится низменным, а низменное - святым? Ваши медные мозги отравлены ненавистью и презрением, вы отдадите все, только бы таких ночей вообще не было. Но знайте: если их не будет, даже вам, вам всем, придется распроститься со спокойными сновидениями.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. "Вам всем"? Это ты родной матери так говоришь? Мать никто не заменит!

РЕНЕ. Как же, "не заменит". Вы ведь сами страшно гордитесь, что вы такая же, как все, вполне заменимая. Вы добиваетесь, чтобы и я стала заменимой. Нет уж, "все вы" - самое подходящее обращение.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Невинный кролик, мерзкая гадюка, свирепый лев и хитрая лиса становятся одинаковыми в ночь, когда сверкают молнии. Это было известно и без тебя, тоже мне открытие. В свое время за такие вот ночи немало ведьм отправили на костер. Ты, Рене, распахнула эту твою дверь, за которой бескрайнее звездное небо, да и упала в бездну.

РЕНЕ. Как вы обожаете порядок, раскладываете каждый платочек и каждую перчатку на отведенную полку, в свой ящичек. "Невинный кролик", "мерзкая гадюка"... точно так же и людей вы хотите разложить по полочкам. "Добродетельная мадам де Монтрей", порочный маркиз де Сад".

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Каждый сам определяет, на какую полку ему ложиться.

РЕНЕ. Ну а вдруг землетрясение, и содержимое всех ваших полочек перепутается: вас швырнет на полку порока, а Альфонса - на полку добродетели?

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. А нужно, чтобы каждая полка запиралась на ключик, тогда и землетрясение не страшно.

РЕНЕ. Посмотрите хорошенько в зеркало и призадумайтесь - на какой полке вам место. Кто, польстившись на громкое имя маркиза де Сада, отдал дочь в заклад? Кто, поняв, что родовой замок маркиза охвачен пожаром, принялся выкупать свое имущество обратно?

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да, и выкуп уплачен щедрый.

РЕНЕ. Все ваши деньги истрачены лишь на то, чтобы не предстать перед людьми в смешном и презренном виде.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Конечно. А кто же станет платить за то, чтобы над ним смеялись и издевались?

РЕНЕ. Вы - как шлюха, выкупающая из ломбарда заложенное платье. Выкупите - будете вполне довольны. О, эта ваша мечта о тихой и спокойной жизни! Сидеть в уютной комнате, завесив окна розовым шелком, и упаси Боже не выглядывать - что там происходит, на краю мира и даже еще дальше. А потом вы умрете, и единственной вашей усладой перед смертью будет мысль о том, что вы не дали ничему презренному и низменному себя запятнать. Есть ли на свете более дешевая, более вульгарная причина для гордости?

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. А ты разве не умрешь?

РЕНЕ. Умру. Но не так, как вы.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Я надеюсь - уж я-то во всяком случае на костер попадать не намерена.

РЕНЕ. А я не намерена окончить свою жизнь как состарившаяся проститутка, которая скопила деньжонки на черный день и ударилась в благочестие.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене, я тебя ударю!

РЕНЕ. Сделайте милость. Как вам понравится, если от вашего удара я вся сладострастно затрепещу?

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. О-о, какое у тебя сделалось лицо...

РЕНЕ (делая шаг вперед). Какое?