Эмиль Верхарн - Стихи

• Название: Стихи
• Автор: Эмиль Верхарн
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Поэзия
• Год: 1961

Выдающийся бельгийский поэт Эмиль Верхарн (1855–1916) жил и творил в конце XIX и начале XX века. Верхарн был тесно связан со всей европейской — и особенно французской — жизнью и культурой своего времени. Но при этом поэзия его глубоко национальна; душой богатого и многогранного поэтического мира Верхарна была его родная Фландрия, ее люди и природа.

В настоящий сборник вошли стихи из нескольких книг Эмиля Верхарна: «Фламандские стихи», «Монахи», «У обочин дороги», «Вечера», «Крушения», «Черные факелы», «Призрачные деревни», «Поля в бреду», «Города-спруты», «Календарь», «Лики жизни», «Буйные силы», «Многоцветное сияние», «Державные ритмы», «Вся Фландрия», «Волнующиеся нивы», «Поэмы и легенды Фландрии и Брабанта», «Высокое пламя», «Часы».

---

Перевод Г. Шенгели

Шаланда

Вот лодочник, веселый малый,
Налег на руль плечом…
Увидят все каналы
Его плавучий дом.

До блеска вымытая лодка
Скользит, красотка,
По глади вод, легка, чиста.
Не слышно даже плеска…
Зеленый ют и красные борта,
Белеет занавеска.

На палубе лохань с бельем стоит,
Над нею в клетке чиж свистит.
Собака на прохожих лает.
Обратно эхо отсылает
Ее смешную злость… А за рулем —
Сам лодочник, веселый малый.
Его плавучий дом
Увидят все каналы,
Что Фландрию прорезали насквозь.
Связав Голландию с Брабантом цепью длинной.
Он помнит Льерр, Малин и Гент старинный,
В Дордрехте и в Турнэ ему бывать пришлось,
И снова со своей шаланды
Лиловые он видит ланды.

Он возит грузы, что порой
Над ютом высятся горой:
Корзины яблок краснобоких,
Горох, бобы, капусту, рожь…
Подчас на палубе найдешь
И финики из стран далеких.

Он знает каждый холмик
В стране, где вьются Шельда, Лис,
И Диль, и обе Неты;
В дороге им все песенки пропеты
Под перезвон колоколов —
Все песни сел, полей, лесов
И городов.
В далеком Брюгге мост Зеркал
Ему сверкал;
Мосты Ткачей и Мясников,
Мост Деревянных башмаков,
Мост Крепостной и мост Рыданий,
Мост Францисканцев, мост Прощаний,
Лохмотьев мост и мост Сирот —
Он знает их наперечет.
Нагнувши голову под древний аркой
В Антверпене, и в Монсе, и в Кондэ,
Он со своею легкой баркой
Проскальзывал везде.
Он парус поднимал на Дандре, Дюрме, Леке,
Из края в край несли задумчивые реки
Его суденышко, качая на воде.

Пейзаж вокруг него — в движенье,
Бегут, мелькая, отраженья,
Дробясь в волнах.
И, с трубкою в зубах,
Медлительный, спокойный, загорелый,
Пропитанный и ветром и дождем,
Тяжелым правит он рулем
Своей шаланды белой.
И день и ночь плывет она,
И в сердце входит тишина.

Перевод Валентина Дмитриева

Старые дома

Дома у стен дворца, близ городского вала.
      Укрыты в ваших тайниках
      Богатства в крепких сундуках,
Что жадно, по грошам, провинция собрала.

Личины львиные над ручкою дверной
      Глядят, оскалены и дики.
      Решеток вздыбленные пики
На окнах сумрачных, как копьеносцев строй.

Дат золоченых вязь искрится и сверкает,
      И, медленно вступая в дом,
      Хозяин кованым ключом
Всегда торжественно запоры отмыкает.

А в праздники, когда среди сограждан он
      Шагает важно и кичливо,
      То сам напоминает живо
Тяжеловесный ваш и вычурный фронтон

Вы жирное житье в себе замуровали
      С его добротностью скупой,
      И спесью жадной и тупой,
И затхлой плесенью затверженной морали,

И все-таки, дома в плаще туманном лет.
      Хранит ваш облик величавый
      Остатки отшумевшей славы
И древних доблестей едва заметный след.

Панель дубовую украсили узоры,
      И лестниц взлет надменно строг,
      И жутко, перейдя порог,
Вступать в безмолвные, глухие коридоры

Там гости за столом пируют без забот.
      Пылают вечером камины,
      Семью сбирая в круг единый,
И плодовитостью гордится каждый род.

Дома, ваш мир умрет! И все же будьте с нами.
      Когда великий вспыхнет гнев,
      И люди, факелы воздев,
Раздуют рыжее клокочущее пламя.

Но пусть навек уснут богатства в сундуках,
      И жизнь будить их не посмеет,
      И жар горячий не согреет, —
Пусть непробудно спят, как мертвые в гробах.

Дремота тяжкая провинцию сковала,
      И все черней забвенья тьма
      Над вами, старые дома
На главной улице, у городского вала.

Перевод А. Корсуна

Курильщики

Сегодня день, когда должны
В таверне «Солнца и Луны»
Отпраздновать большое торжество:
Избрание главы и старшины
Всех истинных курильщиков страны, —
Так назовут того,
Кто пред лицом испытанных судей
Огонь поддержит в трубочке своей
Всех доле.
Итак, да будет пиво
Бурливо
И дым послушен воле!

Для любопытных скамьи есть.
Курильщики к столам успели сесть.
Кому же — Фландрии или Брабанту честь?

Пуская дыма выкрутасы,
Уже все курят больше часа
Свой крепкий рубленый табак,
Набитый в трубки до отказа,
Умятый пальцем по два раза —
С любовью, а не кое-как.
Все курят и молчат упорно.
Их много в комнате просторной.
Никто не хочет торопиться,
И каждый на других косится.
Они хозяйственно дымят:
Неведом им азарта пламень;
Лишь слышно, как часы стучат,
Чей маятник — вперед, назад! —
Все тот же повторяет лад,
Да изредка плевки летят
И грузно падают на камень
И так дымили бы они
Еще часы, быть может дни,
Когда бы новички в куренье
Не вывели из наблюдений,
Что их постигнул крах
И что огонь в их трепетных руках
Зачах.

Но ветеранам неизвестен страх!
Пускай извивы дыма
Неведомым пером
Их победителя простое имя
Выводят, может быть, под потолком, —
Они туда и не глядят,
Их взгляд
На трубку устремлен, где светит ясно
Им огонечек красный.
И он один у них в мечтах,
И он всецело в их руках:
Они его томят и нежат,
Затяжки их всё деликатней, реже,
И губы, как тиски,
Сжимают чубуки,
И каждый про себя хитрит,
И каждый свой секрет хранит.
А сколько надобно оглядки,
Чтоб не поблек
До времени веселый огонек,
Зажатый в их ладони хваткой!

Их было десять, стало пять.
Осталось трое. Спасовать
Решает третий, — с поля брани
Уходит он, и вслед несутся залпы брани.
Остались двое: судовщик,
Брабантец, — он уже старик, —
И шорник с рыжей бородою —
Надежда Фландрии, всегда готовый к бою.
Тут начался великий спор.
Народ вскочил, и вся таверна
На мастаков глядит в упор,
А те сидят высокомерно,
Дымя безмолвно, до тех пор,
Пока фламандец вдруг уныло
В головку трубки пальцем ткнул —
И побледнел: зола остыла!
Другой же все еще тянул,
Попыхивал едва приметно,
Пуская голубую тень дымка,
И продолжал игру, пока,
Всех оглянувши свысока,
Не вытряхнул три красных уголька
На ноготь свой, широкий и бесцветный.

И судьи все, восхищены,
В таверне «Солнца и Луны»
За пивом сидя, присудили:
Тому, кто дрался за Брабант
И, проявив уменье и талант,
Фламандца рыжего осилил,
Дать приз. И трубкой наградили
Из пенки с янтарем. А к ней цветы и бант.

Перевод Е. Полонской

Из книги «Волнующиеся нивы» (1912)

Дороги

Дорог раскинутая сеть,
Как будто тяжкими гвоздями,
К земле прикреплена камнями,
Чтоб между темными лесами и полями
Тянуться, извиваться и белеть.

Старейшие — когда-то римские — дороги
Доныне помнят, как в сады людей
Порой наведывались боги;
Другие видели в соседней роще фей
В плаще голубоватом,
С горящим светлячком на плечике покатом;
А те скользят, петлят, но цель у них проста:
Добраться — на развилке — до креста,
До ниши с каменным изображеньем девы;
А вот по тем, дыша горячей лавой гнева
Из яростного зева,
Когда-то шла война.

Пока зима, угрюма и мрачна,
Все время жмется к печке милой,
Под небом сумрачным уныло
Дороги серые томятся там, вдали,
Но вешние лучи на них едва легли —
И им уже тепло, они уже готовы
Созвать, увлечь в поля сияющие снова
Для солнечных трудов
И плуги, и возы, людей, коней, волов,
Мальчишек и девчонок.
И жаворонка звон с прозрачных облаков
Летит над пашнями, пронзителен и тонок,
И вот —
Дороги по утрам уже бегут вперед
Скрываясь под зеленым сводом
Раскинутых ветвей — к лугам, селеньям, водам;
Без отдыха они
Канавы огибают и плетни;
То мягче, то прямей и круче
Взбираются, змеясь, на склон холмистой кручи,
Где сладко пахнет скошенной травой;
Помедлить, подождать им хочется порой;
И тень от облака — ширококрылой птицы —
В полдневный зной на них торжественно ложится;

Сквозь нивы желтые, где началась страда
Июльская, они проходят иногда:
То вправо двинется одна, то сразу
Налево повернет — от жницы к сноповязу;
Другая спустится, чтоб обогнуть кольцом
Лесного сторожа убогий дом;
А у широких, плотно замощенных,
Такие тяжести на спинках закаленных,
Что, глядя, как они уносятся в закат
Со всем, что в этот день их нагрузить успело,
Невольно думаешь, дворы деревни целой
К пределам солнечным спешат.
Дороги, пробуждаясь летом
С рассветом,
До гаснущей на западе зари
Обходят фермы, и сады, и пустыри.
Их любят-старики, что у ворот под вечер
Болтают про дела минувшие и встречи;
Привычно узнают они
Шаги, что их касаются в одни
И те же утра, ночи, дни.
Ведут они и в церковь — и в сторонку,
В какой-нибудь лесок,
Где грубоватый, хитрый паренек
Подстережет свою девчонку.
И нам от них не скрыть своих утрат, измен,
Своих удач и бед за толщей наших стен,
И на себе они несут в седые дали
Все наши радости, тревоги и печали
И смелость душ людских, что крепче стали.

Перевод Н. Рыковой