Максим Осипов - Фигуры на плоскости

• Название: Фигуры на плоскости
• Автор: Максим Осипов
• Издательство: Журнал "Знамя"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011

Герой повести Максима Осипова “Фигуры на плоскости”, узнав, что по доносу его отца шесть его друзей загремели в ГУЛАГ, отказывается и от имени своего, и фамилии, принадлежащей старинному знатному роду. “Хотя… — улыбнется (мама) грустно, — красивая была фамилия”. От страны он тоже отказывается, предпочитая жить в Соединенных Штатах. В частной жизни не так легко отвязаться от истории.

---

Матвей — умный сосредоточенный мальчик. Отличная память, усидчивость, умение считать. Тренер учит его разумной расстановке фигур: надо стремиться к тому, чтоб им было комфортно.

— Заботься о них, как о близких родственниках.

Всех родственников у Матвея — отец и мать. Еще братья от первых отцовских жен, он про них узнал с опозданием, — считалось, что прошлого у отца нет, — и когда, наконец, познакомился с братьями, абсолютно взрослыми, с собственными женами и детьми, родственных чувств к ним не испытал. Больше того: показалось, что братья могут обидеть маму. Готовность к агрессии, хамству, что-то такое он в них угадал.

Хотя именно с интуицией, умением угадывать, обстоит у Матвея так себе. Дебютам, игре в окончаниях — учат, а интуиция — есть или нет. Матвей выигрывает способностью к счету вариантов, удивительной для ребенка: хорошо считает за обе стороны, всегда находит за противников самые точные, осмысленные ходы, это умеют немногие. Но считает и много лишнего, попадает в цейтнот.

— Интуиции не хватает, поэтому, — говорит тренер.

Был ли он прав, или Матвею недоставало чего-то еще, столь же трудноопределимого, особой какой-то шахматной гениальности, но к концу школы стало понятно, что в его развитии имеется потолок, который, конечно, еще не достигнут — кандидат в мастера, Матвей ездит уже по стране, занимает призовые места, — но скоро, скоро он остановится.

Хороший ремесленник, вот он кто. Не быть Матвею гроссмейстером, путь закрыт. А он в этом славном сообществе не потерялся бы. Гроссмейстеры — люди со вкусом, в отличие от многих спортсменов — не суеверные. Особенно любит он наблюдать за тем, как, закончив партию, они не уходят, а обсуждают, анализируют, шутят, улыбаются тем, кому только что противостояли в течение многих часов. Как желал бы он быть одним из сидящих в такие моменты на сцене! Замечательное сообщество. Поверх государственных, национальных границ. Как большие музыканты, как математики.

Вот-вот, говорят, тебе бы быть математиком. Но способность к устному счету в этой науке давно не ценится. Нет, это будет ошибочный ход.

Кончилась школа. И занятия шахматами тоже подходили к концу. А потом вдруг была Москва — длинный, неинтересный сон. В конце которого Матвей поменял фамилию, выиграл вид на жительство в США, уехал. Тут, в Сан-Франциско, ему предстояло очнуться, но он попал — верно сказано — в санаторий, к Марго. Сон продолжился, хоть и стал приятнее. Все равно — сон.

Марго приходит в его комнату каждый вечер — пожелать Матвею спокойной ночи. Какие-то мази у нее изысканные, она из-за них становится солоноватой на вкус, ему нравится. Не нравится — положение в их доме: муж ее с крепким рукопожатием, пожалуй что, слишком крепким. Муж, вроде, бывший, бояться его не следует, но бывший ли? Он надолго уезжает по своим делам, его дела не заслуживают даже презрения, никаких дел в глазах Марго нет. Но, однако, когда он дома, она не заходит к Матвею в комнату, ночи в самом деле оказываются спокойными. Так бывший муж или нет? — Нельзя спрашивать, нельзя портить, — даже не говорится, подразумевается — разные бывают, как лучше сказать? — arrangements, commitments — договоренности — жизнь длинная, то ли еще увидишь.

Марго любит разнообразие ощущений: купание в океане, всегда холодном, она уверенно плавает — ну же, давай, не бойся — сейчас они искупаются, сделают по глотку коньяка, и она научит Матвея есть устриц: чуть-чуть перца, лимон, никаких соусов — наука несложная.

Кроме набора писателей, вывезенных из России, огромных альбомов художественной фотографии и всяких эстетских штук в доме есть множество книг с дарственными надписями Марго от авторов, в частности Art de vivre — от друга-психолога. Он вспоминает этого друга — специалист по искусству жить, странный, неуравновешенный, с тяжелым взглядом — стоит читать? — Нет, конечно же. — Он говорил про отца. — Марго просит: забудь, он несчастный человек, все забудь.

Собственный ее отец, кстати сказать, был поэтом, сидел. «А…» — отмахивается Марго на просьбу что-нибудь из него почитать. Он давно умер. Они и не жили вместе. Она не помнит ничего наизусть, это у Матвея — память. Прошлого нет. Нету и будущего, есть только то, что есть, — настоящее, вполне хорошее, не правда ли? А Матвей, она видит, чего-то хочет добиться, счеты свести — для нее, для Марго, этого нету вовсе, ее не привлекает никакой результат — то-то детей нет, говорят недоброжелательницы, — Марго любит процесс, процесс жизни. Сан-Франциско с окрестностями — идеальное в этом смысле место. Здесь нет истории — вечно отягощающего, тянущего назад: состояния, сколоченные в прошлом веке на золоте, в нынешнем — на компьютерах, плюс пара землетрясений, не считать же это историей.

Они заехали в этот клуб, дом, неважно — Memorial что-то там — тут дают невообразимый кокосовый суп, готовят его особенным образом. Матвею попадается на глаза объявление: скоро у них состоится турнир по шахматам. Каков призовой фонд? Или же «мы играем не из денег, а только б вечность проводить»? Он часто цитирует, хоть и борется со своей привычкой — она у него от отца. А Марго нравится, она воспринимает его рифмованную веселость как заигрывание, как ласку, как часть ухаживания за собой, она живой человек, у нее есть не только ощущения, есть чувства, жалко, что он слишком занят устройством своим в Америке, мыслями об отце, прошлым, будущим. Когда же они поймут, что нет никакого прошлого-будущего, есть — только то, что есть: кокосовый суп — да, смешно, — суп, но еще — вечер, огоньки от моста отражаются в океане, запах водорослей — на же, вдыхай, дыши.

Он обдерет их и заработает денег. Дайте ему телефон. Им как раз не хватает шестнадцатого. Ланч, гостиница и совместные увеселения не требуются. Не одолжит ли Марго ему тысячу долларов? — взнос в призовой фонд. — Она пожимает плечами: конечно, пожалуйста. А что, он играет в шахматы? — Да, было дело.

Вечером запирает дверь — чтоб Марго не зашла, пока он звонит матери. В Москве утро. Как отец? — Вот, бульона поел. — Он злится на мать — какой бульон? Словно разделяющее их расстояние обязывает говорить лишь о жизни и смерти. Что он хочет услышать? После той, большой, новости — операция хоть и показана, да только вас никто не возьмет, — больного и его близких ожидает множество мелких радостей: бульона поел, дошел до уборной самостоятельно, попросил почитать ему вслух. — Что, приехать? — Нет, — просит мама, — не приезжай пока. — Отец догадается, что Матвей приехал его хоронить.

Подготовка к турниру сводится в основном к изучению партий последних лет — вот уж не думал он возвращаться к этому. Жалко, даже в библиотеке совсем нету книг по-русски: шахматы — редкая область, где мы все еще впереди. Матвей догадывается об уровне тех, с кем ему предстоит играть, но, мало ли, объявится среди них какой-нибудь жадный до денег русский. Единственным русским, однако, оказывается он сам.

Сильный соперник попался ему в первом туре. Часы пущены, партия началась, у Матвея белые. Матвей надолго задумывается, опускает руки под стол, унимает дрожь: он не притрагивался к фигурам уже восемь лет. Крепыш Дон играет добротно, честно, в том же духе, что сам Матвей. Почти уравнял и, если б считал лучше, не напутал в вариантах, сделал бы ничью — в какой-то момент казалось, что черные стоят не хуже.

Матвей играет первую партию, не вставая с места. После победы — воодушевлен, голоден, за еду и прочее им не плачено, никто бы не возражал, но неловко их объедать. Марго за ним заезжает, везет обедать, она не знала Матвея таким активным, живым. Но во втором туре он уже легко побеждает соперника, смотрит за игрой на соседних столиках и чувствует себя хищником в обществе оранжерейных птиц.

Романтические шахматы. Дебютная подготовка джентльменов кончается к пятому — шестому ходу. От одного из них — по имени Алберт А. Александер, которого здесь называют послом, внезапно пахнуло родным, домашним.

— Aве, Цезарь! — воскликнул посол перед партией. — Идущий на смерть приветствует тебя! — По-латыни, конечно. Morituri te salutant, — такую латынь знают все.

Посол начал вычурно — староиндийская белым цветом. Его он разделал в пух. Особенно и стараться не надо было: несколькими ходами белые создали себе позицию, удержать которую невозможно. Вот, хитро взглянув на Матвея, посол двигает пешечку — ешь. Пешка отравленная, у Матвея не третий разряд. Необдуманные наскоки там-сям, без плана, без подготовки, это уже не романтика, а неряшливость, покушения с негодными средствами. Старый индюк имел даже наглость предложить ничью. Наконец, совершив свой последний бессмысленный ход, посол поднимает руки, склоняет голову, в знак капитуляции останавливает часы. Много лишнего.

На вечерние их разборы Матвей не ходит. Играть в гроссмейстера — выше сил. Сами, сами пусть.

К слабоумному Джереми он шел с намерением проиграть: задуматься на пятьдесят минут, потом еще — и просрочить время, но предложил ничью — не во всем надо быть первым. «Умеренность — лучший пир», — повторял за едой отец.