Василий Митрофанов - С крылатыми героями Балтики

• Название: С крылатыми героями Балтики
• Автор: Василий Митрофанов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Д. М. Гринишина друзья называли ходячей энциклопедией. После окончания в 1939 году Ленинградского института политического просвещения имени И. К. Крупской Данила Максимович был призван в Военно-Морской Флот и направлен лектором в политотдел Ленинградской военно-морской базы. Через год его перевели в Кронштадт - в ПВО КБФ, а в конце мая 1942 года - в авиацию, в наш полк.

Эрудиция у Д. М. Гринишина сочеталась с высокой работоспособностью. С быстротой молнии откликался он на события в полку. Умело организовывал выпуски боевых листков, создавал фотокомпозиции, выступал в газете, прославляя героев-летчиков и отличившихся техников. В любое время готов был помочь организовать и провести партийное, комсомольское собрания, мобилизовать актив, проинструктировать, дать полезный совет, снабдить нужными сведениями, материалами, литературой. Однополчанам нравились лекции Гринишина. Он увлекал их своим темпераментом, яркостью и ясностью мыслей, логикой и силой аргументации. В нем чувствовалась убежденность, твердое и глубокое знание предмета. Особый интерес вызывали такие его лекции, как "Идеология фашизма", "Гитлер и Чингисхан", "Источники нашей силы", "Причины второй мировой войны", "Идеология и политика", "Наши полководцы и флотоводцы". Весной 1943 года Д. М. Гринишина назначили старшим пропагандистом 8-й авиабригады. Но его тесные связи с полком не прекратились. Однополчане по-прежнему часто видели его в своем кругу.

В январе 1944 года Гринишин поступил в адъюнктуру при Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова. Ее успешно окончил, стал кандидатом, а в дальнейшем и доктором исторических наук, профессором. Многие годы был начальником кафедры марксизма-ленинизма Военно-морского училища имени Дзержинского и Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова. Полковник в отставке, профессор Д. М. Гринишин - автор многих научных работ. Лучшая из них - "Военная деятельность В. И. Ленина", ставшая его докторской диссертацией. В течение восьми лет он возглавлял кафедру философии Калининградского университета. В последние годы жизни - профессор кафедры философии Ленинградского технологического института имени Ленсовета. Д. М. Гринишин умер 4 апреля 1984 года.

 

Борки

Первые раненые. - Счет мести продолжается

В конце июня 1942 года нас перебросили в Борки - на Ораниенбаумский приморский плацдарм, отрезанный от Ленинграда в сентябре 1941 года. Это был участок суши около 65 километров по берегу Финского залива и километров 20 25 в глубину. Он прикрывал сухопутные подступы к Кронштадту, оттягивая на себя немалые силы врага. (Участники Ораниенбаумского плацдарма по праву удостоены памятного знака, учрежденного после войны: "Защитнику крепости Кронштадт. 1941 - 1944". Такой знак хранится и у меня.)

Летчики с небольшой частью техсостава, как обычно, перелетели. Остальные на автомашинах добрались сначала до Лисьего Носа. Там погрузились на баржу и под покровом ночи, в непосредственной близости от фашистов, занимавших часть побережья от Урицка до Петергофа, переправились в Ораниенбаумский порт. Сообщение с плацдармом осуществлялось не без риска. Дело в том, что устье залива обстреливалось вражескими батареями из Нового Петергофа и Стрельны. Не исключалась и опасность подорваться на минах. Однако рейс наш закончился без происшествий. Из Ораниенбаумского порта до места назначения мы ехали на грузовиках не более часа.

В Борках у нас появились первые раненые. Ими оказались сержант Петр Дмитриевич Журавлев и лейтенант Петр Григорьевич Богданов. Оба из 1-й эскадрильи. Журавлев возвращался с задания на самолете с поврежденным в бою мотором. Сам он был невредим. К нашему временному аэродрому подошел со стороны, противоположной старту. Чтобы не ломать дорогостоящую машину, не стал приземляться на фюзеляж с ходу. Решил зайти со стороны старта и садиться у посадочного знака на три точки. К сожалению, посадить машину не удалось. Мотор предательски остановился. Скорость резко упала, самолет перевалился на нос и рухнул в лес.

Летчик успел только перенести руку на прицел, чтобы защитить голову. В момент удара о землю привязные ремни лопнули и Журавлева выбросило из кабины через открытый ранее фонарь. Упал лицом вниз и сразу же встал на ноги. Они держали нетвердо. С окровавленным лицом, пошатываясь, Журавлев медленно передвигался мне навстречу, видя, как я изо всех сил бежал к нему.

- Надо же, как можно ошибиться в возможностях подбитой машины, - произнес летчик, когда мне оставалось до него четыре-пять метров. Еще какой-то миг, и Журавлев безжизненно повис у меня на руках: он потерял сознание на целую четверть часа.

Кроме сотрясения головного мозга у него оказалась обширная, обильно кровоточащая резаная рана мягких тканей лба от волосистой части головы до спинки носа.

Вместе с подоспевшими с носилками и сумкой медицинской сестрой и боевым санитаром Хахалевым мы быстро наложили на рану повязку и бережно перенесли пострадавшего в санитарную машину. Она остановилась метрах в ста от упавшего самолета. Подъехать ближе не смогла - не позволили густо стоявшие сосны.

В войсковом лазарете поселка Лебяжье хирурги сблизили края раны швами, воспользовавшись местным новокаиновым обезболиванием. Рана зажила гладко, без осложнений. Через три недели я перевел Журавлева в Приютино, где он завершил лечение, восстановил силы в доме отдыха и снова приступил к боевой работе.

В происшествии с Журавлевым проявилась одна из типичных черт мужественного летчика - решимость с риском для себя беречь до последней возможности вверенную ему боевую технику.

П. Г. Богданов в воздушном бою получил тяжелый многооскольчатый огнестрельный перелом плечевой кости. С большим трудом довел самолет одной рукой. Вынужденная посадка на фюзеляж с ходу оказалась неудачной. Ранение в воздухе дополнилось множеством ушибов и ссадин. Существенно был поврежден и самолет: лопасти воздушного винта погнулись, помялись крылья, деформировался фюзеляж. Непросто было извлечь летчика в тяжелом состоянии из кабины. И здесь помогли боевые санитары и подоспевшие на помощь однополчане.

Богданов был в сознании. Бледность лица выдавала выраженное обескровливание. Огнестрельная рана оказалась обширной. Однако пульс на руке (лучевой артерии) прощупывался, пальцами он мог шевелить, они были теплыми, чувствительность в них сохранялась. Все это говорило о достаточной жизнеспособности тканей поврежденной конечности, вселяло надежду, что руку удастся сохранить. Ему наложили повязку и специальную проволочную шину, чтобы предотвратить смещение костных отломков, исключить дальнейшую травматизацию ими мягких тканей, сосудов, нервов.

Хирурги войскового лазарета под наркозом придали правильное положение костным отломкам и наложили гипсовую повязку с "окном", чтобы иметь возможности делать перевязки, контролировать состояние раны. Гипсовая повязка надежно фиксировала раненую руку, согнутую, как полагалось, под прямым углом в локте и отведенную под углом сорок пять градусов по отношению к туловищу.

Спустя нескольку дней, после того как гипсовая повязка высохла и хирурги убедились, что она не давит, Богданова эвакуировали в 1-й Ленинградский военно-морской госпиталь.

Богданов выздоровел. Однако к летной работе не вернулся. Огнестрельный перелом осложнился остеомиелитом - гнойно-воспалительным процессом в кости. Лечился он долго, много раз оперировался. Остеомиелит побороли. Однако костные отломки так и не срослись. На месте перелома сформировался так называемый ложный сустав - патологическая подвижность в плечевой кости между локтевым и плечевым суставами. Рука оказалась короче здоровой и действовала плохо. Но своя! Все-таки она лучше всяких протезов.

Надо отдать должное П. Г. Богданову, проявившему несгибаемость характера. Одно время консилиум врачей был вынужден предложить летчику ампутацию. Богданов наотрез отказался. И выстоял: руку удалось спасти.

Однажды на аэродром Борки немцы сбросили на парашюте какую-то большую упаковку. К месту ее приземления поспешили многие, в их числе комиссар 3-й эскадрильи И. П. Паров и я. Паров всех предостерегал не приближаться, мол, сначала он один "осторожно" подойдет и попробует разобраться, в чем дело.

Когда Паров приблизился и наклонился, чтобы посмотреть, упаковка ослепительно вспыхнула. Паров словно растворился в облаке густого черного дыма. С тревогой все бросились вперед. Облако быстро рассеялось, и мы увидели Ивана Петровича всего в саже. Его лицо и кисти рук были черными.

- Глаза, глаза, ничего не вижу, ночь! - кричал Паров, широко разведя руки и медленно переставляя полусогнутые ноги в противоположную от нас сторону. Было ясно: Паров не видит!

Не теряя ни минуты, я усадил его в машину, и мы отправились к окулисту в Ижорский госпиталь. Пока ехали, лицо и кисти рук у Ивана Петровича отекли, покрылись пузырями. Глаза заплыли и не открывались. Обгоревшие брови, ресницы и волосы на голове делали Парова совсем неузнаваемым. На душе и у него, и у меня тревожно: что с глазами?