Бернард Корнуэлл - Враг стрелка Шарпа

• Название: Враг стрелка Шарпа
• Автор: Бернард Корнуэлл
• Жанр: Исторические приключения

Оборона Португалии. Шарп спасает жен английского генерал-майора и французского полковника, захваченных отрядом дезертиров, а затем противостоит превосходящим силам французов.

---

Бывший сержант Дирон, возведённый самим собой в маршалы, снял шляпу с пышным белым плюмажем, явив Шарпу с Дюбретоном добродушную физиономию перекормленного херувима. Сходство Потофе с ангелочком усиливал окружавший голову редкий венчик светлых кудрей. Дирон обратился к Шарпу:

– Parlez-vouz Francais?

– Нет.

Херувимчик погрозил стрелку пальцем:

– Вы учить ф’ганцузский! Хо’гошенький язик! Сп’госить полковник! – он улыбнулся Дюбретону, как старому знакомому. Тот промолчал. Толстяк пожал плечами, рассмеялся и снова заговорил с Шарпом:

– Мой английский плохой. Вы гово’гить с мой полковник.

Потофе вывернул голову настолько, насколько позволяли складки жира и завопил:

– Mon Colonel! Mon brave!

– Спешу, сэр! Спешу! И вот он я!

Скаля беззубый рот, в дверь протиснулся человек с по-детски голубыми глазами на жёлтом лице, простреливаемом судорогами. Форма британского полковника не могла скрыть звериной силы его мускулов. Он прошёл вперёд и, запнувшись, уставился на Шарпа немигающим взглядом:

– Шарпи! Привет, Шарпи! – мерзкое хихиканье, перемежаемое спазмами, огласило двор.

Подчёркнуто спокойно стрелок повернулся к ирландцу:

– Сержант Харпер, не стрелять.

– Нет, сэр.- ответил тот угрюмо, – Не сейчас.

– Сэр-сэр-сэр… – передразнил его человек в мундире английского полковника, – Никаких свинских «сэров» тут! Мы не любим подхалимов!

Он зашёлся хихиканьем, роняя на грудь тягучую слюну.

Только заслышав первые звуки этого голоса, Шарп узнал его. Голос того, кто, как Шарп надеялся, замолчал навсегда, хоть и хвастался, что смерти он не по зубам. Посреди монастырского двора, в лучах солнца перед Шарпом стоял призрак прошлого – Обадия Хейксвелл.

Хейксвелл.

Глава 5

Обадия Хейксвелл. Сержант, завербовавший Шарпа в армию. Ублюдок, чьими стараниями Шарпа выпороли много лет назад на пыльной площади туземной деревушки в Индии. Хейксвелл.

Ублюдок, по милости которого выпороли Харпера в самом начале этого года. Хейксвелл, пытавшийся обесчестить жену Шарпа Терезу и прижимавший отточенный штык к горлу их малютки-дочери. Обадия Хейксвелл.

Голова дёрнулась на длинной кожистой шее. Хейксвелл откашлялся и вытер влажные губы рукавом. Хейксвелл, верящий в то, что его нельзя убить.

В двенадцать лет его повесили по обвинению в краже овцы. Овцу юный Обадия не воровал, а приговором был обязан дружбе мирового судьи с викарием, чью дочь он пощупал, не спрашивая её на то дозволения. Викарий заботился о репутации дочери, а потому сопляк получил на всю катушку.

Обадия был самым младшим из тех, кого казнили в тот день. Потешая многочисленных зевак, палач вешал приговорённых медленно, чтобы, не дай Бог, не сломать шею резким рывком. Зрители жадно ловили каждый хрип, каждый взбрык, пока заплечных дел мастер не ставил точку в затянувшейся агонии, повиснув на лодыжках висельника. Жить! – вот чего жаждал Обадия. Не желая, чтобы его поторопили с уходом в мир иной, он отчаянным усилием воли заставил себя, едва ноги оторвались от помоста, не трепыхаться. Не трепыхаться до последнего, даже когда сознание стало проваливаться во мрак. Не трепыхаться, моля Бога ли, чёрта, о чуде! И чудо случилось!

Хмурившееся с утра небо прорвало дождём. Под его тугими струями толпа начала редеть, а после того, как молния ударила в шпиль церкви, площадь опустела окончательно. В суматохе никому не было дела до мужчины, срезавшего с виселицы тело подростка. Зачем срезал? Ясно же: врачи давали неплохие деньги за свежие трупы для опытов. Но дядя Обадии понёс племянника не к живодёрам, а поволок в переулок, откачал и строго-настрого запретил возвращаться домой.

В тот день лицо Хейксвелла перекосилось в первый раз и уже не прекращало дёргаться на протяжении вот уже тридцати лет. Армия стала его убежищем и домом, где он вывел для себя универсальную формулу выживания. Вышестоящим он подавал себя как идеального исполнителя: услужливого, нерассуждающего, скрупулёзного до мелочей во всём, что касается его обязанностей. Неудивительно, что вскоре он вырос до сержанта. У офицеров, в подразделении которых служил сержант Хейксвелл, не было проблем с дисциплиной, но для солдат он был сущим проклятьем. От его придирок можно было откупиться: деньгами, спиртным или женщиной (многих солдаток делало сговорчивей грозящее мужу телесное наказание). Всю жизнь Обадия мстил судьбе, сделавшей его мерзким, уродливым и не способным вызвать ни искренней любви, ни настоящего уважения.

Насмешница-фортуна наделила его ещё кое-чем. То, что любой другой счёл бы дополнительным изощрённым издевательством над собой, сам Обадия рассматривал, как знак своей избранности: Обадию Хейксвелла было невозможно убить. Он не был единственным, кто выжил после повешения. Таких было много, и лечебницы платили поставщикам висельников за выживших особо. Но Обадия знал правду: он – тот, кто обманул смерть; и теперь ни один смертный не сможет его убить. Ранить, ударить, но не убить, что тысячу раз подтверждалось и на полях сражений, и в тёмных подворотнях. Обадия Хейксвелл, любимая тварь Смерти.

И вот он здесь, у Врат Господа, правая рука Потофе. В апреле, ослеплённый вожделением к Терезе, он забыл об осторожности и застрелил при ней шарпова приятеля – капитана Роберта Ноулза. От полевого трибунала и неминуемого расстрела его спасла тогда кровавая неразбериха, царившая на улицах Бадахоса после его взятия. Хейксвелл дезертировал и прибился к шайке Потофе, где его безумие, его изуверство и кровожадность пришлись ко двору.

– Со свиданьицем! – процедил Хейксвелл Шарпу и осклабился, – У нас чиниться не заведено, но ты можешь кликать меня «сэром», я же полковник!

Потофе с отеческим интересом наблюдал за кривляниями подручного.

– Ты рад за меня, Шарпи? Я – важная птица! Как велит устав цуцикам, вроде тебя, приветствовать господ полковников?

Хейксвелл сорвал с головы двууголку, так, что сивые патлы повисли грязными сосульками вдоль жёлтых щёк.

Он, наконец, узрел Харпера:

– Шарпи привёл свою дрессированную обезьянку? Или нет, скорее, борова, потому родился в свином хлеву!

Мгновение казалось, что ирландец промолчит, но потом гордость взяла верх над благоразумием:

– Скольких мужиков заразила сифилисом твоя мамка, прежде чем ты родился, Хейксвелл?

Единственным существом в целом мире, к которому Обадия Хейксвелл испытывал по-настоящему тёплое чувство, была его мать. Он не видел её с двенадцати лет, но время не смогло потушить уголёк сыновней преданности, тлеющий во мраке его души. Канули в Лету материнские затрещины и подзатыльники, всё заслонил акт любви: она послала брата спасти сына! Первый и последний акт любви в жизни Обадии Хейксвелла. Мать была священна.

Харпер обидно засмеялся. Хейксвелл взревел и бросился на него, слепо нащупывая путающуюся в ногах саблю.

Ирландец хладнокровно снял семистволку со взвода, развернул и вбил окованный медью приклад в живот врага. Хейксвелл скрючился, а Харпер скользнул ему за спину и дал пинка. Хейксвелл распластался на земле, как огромная красная жаба.

Мушкеты людей Потофе слетели с плечей. Защёлкали взводимые курки. Шарп бросил себя на одно колено, поднял винтовку и прицелился бывшему повару точно в лоб.

– Non! Non! – заверещал тот своим головорезам, указывая на стрелка, – Non!

Хейксвелл был уже на ногах. Он, наконец, справился с ножнами, и в его лапище блестел клинок. Лезвие свистнуло перед лицом Харпера, вспыхнув на миг в солнечных лучах. Ирландец ловко парировал неуклюжий выпад прикладом. Сноровка и сила Харпера произвели впечатление: на помощь желтомордому никто не торопился. Дюбретон повернулся и кивнул Больше?.

Положение складывалось – хуже некуда. Если подохнет Хейксвелл – всем надеждам конец. Если умрёт Харпер, следом Потофе получит пулю, а его негодяи будут мстить. Больше? вышел вперёд. Хейксвелл зарычал на него, отскочил, полоснул саблей, отгоняя Харпера, и заорал, требуя помощи, но его товарищи не хотели рисковать. Быстро, как молния, Больше? подскочил к отвлёкшемуся Хейксвеллу и обхватил, крепко прижав его руки к телу. Англичанин напрягся, пытаясь освободиться, но француз был сильнее. Харпер приблизился к ним, отобрал у беспомощного Хейксвелла клинок и вернулся на место.

– Сержант! – беспокойно окликнул его Дюбретон.

Харпер покачал головой. Он не собирался кончать урода сейчас. Взяв рукоять сабли правой рукой, он перехватил клинок ладонью левой и, подмигнув бессильно скрипящему зубами Хейксвеллу, одним движением сломал оружие о колено. Обломки он швырнул под ноги врагу. Больше? усмехнулся.

Все застыли. Немую сцену прервал отчаянный крик. Женский крик.

Потофе скосил глаза на Дюбретона и проникновенно залопотал по-французски. Полковник выслушал его и обратился к Шарпу:

– Он предлагает забыть это маленькое недоразумение. Уберите оружие, и он отзовёт своего пса.