Джейми Форд - Отель на перекрестке радости и горечи

• Название: Отель на перекрестке радости и горечи
• Автор: Джейми Форд
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-86471-622-9

Романтическая история, рассказанная Джейми Фордом, начинается с реального случая. Генри Ли видит, как открывают старый японский отель «Панама», который стоял заколоченным почти сорок лет. И это событие возвращает Генри в прошлое, в детство, в сороковые годы. Мир юного Генри — это сгусток тревог. Отец поглощен войной с Японией, и ничто его больше не интересует; в своей престижной школе Генри — изгой, поскольку он там единственный китаец, а на улицах его подстерегает белая шпана. Но однажды Генри встречает Кейко, юную японку, которая смотрит на мир куда более оптимистично, хотя у нее-то проблем не в пример больше, ведь идет война с Японией. Так начинается романтичная и непредсказуемая история, которая продлится всю войну… Удивительный по душевной тонкости и доброй интонации роман Джейми Форда мгновенно стал бестселлером, повторив судьбу «Бегущего за ветром» Халеда Хоссейни. Миллионные тиражи, издания почти на трех десятках языков, читательские дискуссии на книжных порталах — такова судьба этого дебютного романа, ставшего настоящим событием последних лет.

---

Генри глянул на старые армейские часы над входом.

— Через час…

— Скажу Кейко, пусть ждет тебя там. — Господин Окабэ направился к выходу. Обернулся. — Спасибо, Генри.

— За что?

— На всякий случай, если мы вдруг больше не увидимся.

Генри смотрел, как за господином Окабэ закрылась дверь. Очередь оживленно шумела. Отношение к Генри переменилось полностью, теперь он был свой, и каждый из очереди считал своим долгом заговорить с ним — кто на японском, кто на английском.

После обеда, собрав подносы, вымыв и убрав их, Генри разыскал миссис Битти — та беседовала с молодым офицером, отвечавшим за кухню. Как и неделю назад, они обсуждали меню и спорили, что готовить — картошку (которая в здешних краях была в изобилии) или рис, и миссис Битти настаивала на рисе, хотя его не было в списке. Генри рассудил, что беседа затянется, — и оказался прав: миссис Битти небрежным взмахом руки отослала его к черному ходу.

Генри быстро направился к ближайшим воротам, там свернул на тропинку, что тянулась вдоль двух заборов. Эта ничейная полоса через несколько сот метров заканчивалась на огороженной площадке для свиданий с арестантами (как они сами себя именовали), или интернированными (так называла их армия).

Вдоль внутреннего забора были расставлены скамьи, посетителей и узников разделяла колючая проволока, многие из людей плакали, пытались прикоснуться к собеседнику, просунув пальцы через проволочную ограду. На стороне заключенных, за самодельным столиком, сидели два солдата, оружие свое они прислонили к столбу. Со скучающим видом солдаты играли в карты, изредка отвлекаясь, чтобы проверить письма и посылки.

Генри не был интернированным, так что мог бы запросто подойти к солдатам, но он побоялся — слишком велика была опасность, что его примут за заключенного. Потому-то миссис Битти просила его держаться ближе к столовой, где кухонные работники знали его в лицо. Даже имея пропуск, безопаснее навещать обитателей лагеря по всем правилам — хотя бы для спокойствия миссис Битти, чтобы та и дальше брала его с собой.

Приблизившись к ограде, Генри ткнул в проволоку палкой: вряд ли она под напряжением, но кто знает. Солдаты не обратили на него никакого внимания. Они о чем-то спорили с двумя миссионерками из местной баптистской церкви, которые принесли для пожилой узницы Библию на японском языке. Генри старушка показалась совсем древней.

— Издания на японском запрещены! — объявил охранник.

Баптистки, потрясая распятиями, совали солдатам листовки. Те раздраженно отмахивались.

— То, что я не могу прочесть на английском, в лагерь не попадет! — услышал Генри.

Баптистки отступили от солдат, что-то сказали старушке-японке на ее родном языке, попрощались, коснувшись ее пальцев. Библия как появилась в лагере, так и исчезла, старая японка ушла ни с чем. Солдаты вновь засели за карты.

Генри ждал. И вот наконец на грязной тропе показалась знакомая хрупкая фигурка в желтом платье, поверх которого был накинут коричневый плащ, на ногах у девочки были тяжелые, облепленные грязью красные калоши. Она остановилась по ту сторону забора напротив Генри, лицо за колючей проволокой было бледным и усталым. Генрн облегченно выдохнул и улыбнулся.

— Ты мне приснился на прошлой неделе. — Кейко тоже улыбнулась, радостно и чуточку смущенно. — Может, и это сон?

Генри скользнул взглядом по колючей проволоке, потрогал железные шипы.

— Настоящее. Уж лучше бы сон.

— Хороший был сон. Оскар Холден играл. И мы танцевали…

— Я не умею танцевать.

— В моем сне умел. Мы танцевали в каком-то клубе, там было много-много людей, всяких-превсяких, а музыка… та самая, наша музыка. С той пластинки, что мы купили. Только она почему-то была медленнее… все было медленнее.

— Хороший сон, — сказал Генри с чувством.

— Я теперь постоянно думаю о нем. Даже вижу наяву, когда иду по этой жуткой грязи с мамой в лазарет, мы там помогаем больным и старикам. Сон мне снится без конца. Даже ночью, хотя заснуть не могу, все смотрю на пятна света от прожекторов.

Генри вцепился в колючую проволоку, просунув пальцы между колючками.

— Может, и мне приснится.

— Не надо, Генри. Одного моего сна на двоих хватит.

Генри оглянулся на ближнюю вышку: пулеметы и мешки с песком для защиты. Для защиты от чего?

— Плохо, что ты здесь. Когда ты уехала, я не знал, что делать. Вот и приехал сюда искать тебя. Я до сих пор не знаю, что делать.

— Я знаю, что нужно сделать. — Кейко коснулась руки Генри. — Можешь нам кое-что привезти? Тут нет бумаги и конвертов, и марок тоже нет, но если ты привезешь, я буду писать тебе письма. А еще можешь раздобыть ткани? Все равно какой, несколько метров? У нас нет занавесок, и прожектора всю ночь бьют в окно.

— Конечно, все, что нужно…

— И еще одна просьба, особенная.

Кончиками пальцев Генри погладил ее ладошки, мягкие, нежные.

— На будущей неделе у меня день рождения — успеешь привезти все? В тот же день у нас музыкальный вечер под открытым небом, сразу после ужина. Наш сосед выменял у солдат проигрыватель, но пластинка всего одна — «Старая добрая опера», да и та заезженная, просто ужас! Военные дали согласие на вечеринку, если погода не подведет. Может, даже разрешат запустить музыку через репродуктор. И здорово будет, если ты приедешь на мой день рождения. Можем прямо здесь посидеть, послушать.

— А когда на будущей неделе? — Генри знал, что Кейко старше на несколько месяцев, но в суматохе нынешних дней он начисто забыл про ее день рождения.

— День рожденья в следующее воскресенье, но музыкальный вечер назначен на субботу, заодно и отпразднуем.

— Наша пластинка у тебя? — спросил Генри.

Кейко мотнула головой, закусила губу.

— Где же она? — Генри вспомнил пустые улицы Нихонмати — ряды заколоченных окон.

— Кажется, в подвале отеля «Панама», там много всего, папа отнес туда то, что в чемоданы не влезло, а продавать жалко, — дорогие нам вещи. Когда мы уезжали, отель как раз заколачивали. Наверняка она там. Тебе туда ни за что не пробраться, и даже если сможешь, то не знаю, найдешь ли. Там столько всего!

Генри знал этот старый отель. Когда он в последний раз проходил мимо, весь первый этаж уже заколотили. Стекла на верхних этажах после высылки японцев выбили камнями мальчишки.

— Хорошо, все, что могу, достану, привезу в следующую субботу.

— В это же время?

— Чуть позже. Здесь мы будем к ужину, а после, часов в шесть, я приду сюда. Мы и за ужином увидимся, ты же будешь в очереди?

— Конечно — куда я денусь? — Кейко опустила глаза, будто стыдясь своего вида, сунула руку в карман. — Вот, подарок. — И достала из кармана букетик желтых одуванчиков, перевязанный тесемкой. — Они растут в бараке, между половиц. Пола там нет — просто доски лежат на земле. Мама возмущается, мол, сорняки растут под ногами, а я их люблю. Других цветов здесь нет.

Кейко просунула букетик между рядами колючей проволоки.

— Прости. — Генри стало стыдно, что явился с пустыми руками. — Я ничего тебе не принес.

— Не беда. Главное, ты пришел. Я так и знала, что придешь. Может, сон сбылся. Или просто я так мечтала. Но я знала, что ты меня найдешь. — Кейко глубоко вздохнула. — Твои родители знают, что ты здесь?

— Нет. — Генри было стыдно за нерешительность матери и злорадство отца. — Прости, что я им не сказал. Я не мог… они бы меня ни за что не пустили. Ненавижу отца, он…

— Ничего, Генри, неважно.

— Я…

— Ничего. Я бы на их месте тоже сына не пустила в лагерь военнопленных.

Генри прижал к ограде ладони, Кейко повторила его жест, и они ощутили, как в кожу впиваются острые, неподатливые шипы. Генри заметил под ногтями Кейко засохшую грязь. Посмотрела на свои пальцы и Кейко, смущенно убрала руки за спину.

Издалека донесся автомобильный гудок. Миссис Битти! Похоже, догадалась, где он пропадает.

— Мне пора, через неделю вернусь, ладно?

Кейко кивнула, сдерживая слезы, нашла силы улыбнуться.

— Буду ждать.

32 Снова дома 1942

В воскресенье утром Генри проснулся другим человеком, несмотря на свои двенадцать лет, — точнее, неполных тринадцать. Он отыскал Кейко, он виделся с ней. И уже от мысли, что теперь он знает, где Кейко, — пусть даже в этом грязном лагере, — на душе у него стало легче.

Оставалось раздобыть все, о чем просила Кейко, и в следующую субботу доставить в «Гармонию». Но как же быть с пластинкой Оскара? Вот был бы подарок ко дню рождения! Если, конечно, удастся ее разыскать.

На кухне Генри застал отца в халате — на карте Китая, вырезанной из журнала «Нэшнл джиографик», он отмечал новости о боевых действиях. Карта была приклеена к пробковому щиту, и отец втыкал булавки там, где шли бои: синие — победы Китая, красные — поражения. Генри отметил, что на карте прибавилось синих булавок. Но отец был привычно угрюм.