Борис Поршнев - Мелье

• Название: Мелье
• Автор: Борис Поршнев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Книга посвящена Жану Мелье (1664–1729) — французскому философу-материалисту, атеисту, утопическому коммунисту. Философские взгляды Мелье оказали большое воздействие на формирование мировоззрения французских материалистов 18 в.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Таков рецепт, предлагаемый Мелье объяснить зло в уничтожить его — это две стороны того же. Давайте наказ своим детям, родным, друзьям, товарищам совершенно отказаться служить тунеядцам. Отлучите их от вашего общества, как до сих гор отлучали людей от церкви Вы увидите — они скоро иссохнут, как засыхают травы и растения, если корни не могут впитывать соки земли

Вы увидите, что вы вполне можете обходиться без этих ненужных людей, а они-то без вас никоим образом не могут обойтись

Почти за двести лет до Мелье Ла Боэси надумал, что, если бы все подданные зараз сговорились не вносить и капли налогов королю-тирану, нечем стало бы тому оплатить ни войска для подавления этого сопротивления сразу по всей стране, ни чиновников для выколачивания налогов. И тирания рухнула бы; оказалось бы, что она держалась на добровольном рабстве, — на согласии платить, когда есть возможность не платить.

Мысль Мелье, упорно копавшая, как крот, почву жизни, далеко ушла от этой словно геометрия отвлеченной схемы. Можно сказать, он опирался на теорему Ла Боэси, но знал, как отче наш, что тунеядцы добровольно не сдадутся. Не один раз успеют они дать бой, прежде чем обессилят. Знал, что миром дело не обойдется.

Примечательно, что об экспроприации богатств тунеядцев нигде у Мелье речи нет. Богачи и кровопийцы иссохнут без сока народного труда. Но вот землю у знатных отнимут, это обязательно: просто никто за все эти мнимые наследственные права на землю ничего им впредь не даст и не отработает.

Примечательно еще и другое. Почему в глазах Мелье всякое имущественное неравенство «несправедливо»? Обогнав политическую экономию своего времени, пожалуй, не меньше чем на сто лет, Мелье вывел из наблюдения над жизнью, что всякий доход возникает из труда, а не из капитала и земельной собственности. Богатство и земля — это только кажущиеся источники дохода. Хотя, пишет он об имущих, они владеют очень большими имениями и богатствами, живут-то они все-таки чужим трудом, «в действительности они получают все средства к существованию и все свои богатства только от общества и от чужого труда».

Перед взором Мелье две стороны дела: неравенство положений и неравенство имуществ.

С воодушевлением цитирует он Сенеку, хоть, может быть, и переиначивая несколько на свой лад: мы все равны по рождению и по происхождению, и нет никого среди нас более знатного, чем любой другой, если только он не обладает лучшим умом или большей способностью к добродетелям и наукам. Природа производит всех нас равными и союзниками; поэтому все наименования и титулы королей, князей, монархов, властителей, вельмож, подданных, вассалов, слуг, вольноотпущенников, рабов созданы честолюбием, несправедливостью и тиранией.

Да, это вполне подходит Мелье, вполне отвечает его взгляду.

Неравенство юридическое, неравенство сословий, званий, происхождений ожесточает и распаляет Мелье даже не само по себе, а как практикуемый способ обосновывать права знатных и «лучших» на труд и добро простых. Он называет это пустым и возмутительным основанием для нелепого неравенства, которое знати и сильным мира сего отдает всю власть, все блага, все удовольствия, услады, богатства и даже праздность, а простонародью отводит все самое неприятное и тягостное: зависимость, заботы, невзгоды, тревоги, все труды и все изнурительные работы. Такое неравенство делает простонародье рабами знатных, заставляя сносить их пренебрежение и оскорбления, капризы и помыкания. Но главное, самое главное, — знатность и благородство служат предлогом для присвоения чужого имущества.

Сочувственно цитирует Мелье чьи-то слова: самое презренное и заброшенное, самое жалкое и нищее существо — это французский крестьянин; вся работа его идет только на важных и знатных особ, а себе едва может он раздобыть хлеб, несмотря на весь свой труд.

Мелье не пожалел многих страниц, чтобы на исторических примерах доказать происхождение всей знати, всех государей от преступных и омерзительных предков, от гнусных злодеев и разбойников. Выходит, тут не на что опираться, нечем хвалиться. С гневной досадой описал он и оскорбительные различия, которые молва, обычай устанавливают между разными семьями: одни имеют репутацию более чистых и благородных, на другие бросают косые взгляды, а третьи прямо-таки называют родами колдунов и ведьм. Семьи норовят обесславить друг друга и даже отказываются заключать между собой браки. Право же, эта межродовая вражда столь же нелепа для оправдания неравенства, как и ссылки на старинные завоевания!

Из всего этого вытекает, что имущественное неравенство куда глубже неравенства происхождения, сословного, фамильного. Все это, как и служение королю или церкви, всего лишь предлог и оправдание в ожесточенной борьбе людей за доходы. Только для того, чтобы быть имущими, то есть перекачивать к себе труд других, неимущих, тунеядцам и нужны все эти внешние предлоги неравенства.

Значит, надо ухватиться за корень, за глубже закопанное зло, за частную собственность.

Ради собственности совершаются все остальные злоупотребления. Кто пролез в дворяне, кто в духовенство, кто в судейские, кто в откупщики, в разные разряды грабителей — все ради нее.

И вот мысль Мелье у самого порога святая святых: непостижимая, незыблемая собственность царила над жизнью и над сознанием. Впрочем, он не проявляет ни трепета, ни колебаний. Святыня уже сильно растеряла веру и уважение в неспокойной шумящей народной толпе. Эта утечка святости успела найти отражение и в умах либертинов разного толка.

«Еще одно зло, принятое и узаконенное во всем мире, заключается в том, что люди присваивают себе в частную собственность блага и богатства земли».

Отсюда происходит, что этих благ и богатств каждый стремится получить возможно больше, что одни богаты, другие бедны. Отсюда получается, что самые сильные, хитрые и ловкие, зачастую они же самые злые и недостойные, лучше всех других наделены земельными угодьями и всякими удобствами жизни. Одни всегда живут в достатке и изобилии, среди удовольствия н веселья, ну словно бы в раю, а остальные, напротив, среди тягости, страданий и бедствий нищеты, ну словно бы в аду.

А вот смахнуть бы народу разом всех тунеядцев. Отлучить бы их одним махом.

Мелье думает не о переделе благ, хоть бы и самом крутом, мужицком, черном переделе. Раз в частную собственность — значит карусель начнется сызнова. рубить надо под корень. Валить надо частную собственность.

Это зло принято и узаконено почти во всем мире, тогда как все должны были бы, объясняет Мелье, владеть благами и богатствами земли сообща, на равных правах. Не только владеть: и пользоваться ими тоже на одинаковом положении и сообща.

Такова единственная мыслимая для Мелье форма действительного и полного равенства. Только общность имущества и есть равенство.

Когда перед глазами историка находятся канцлер абсолютистской Англии утонченный гуманист Томас Мор или истерзанный инквизицией борец за освобождение Италии еретик Кампанелла, естественно, возникает представление, что идею коммунизма когда-то надо было придумать. Извлечь из разума и воображения, как абстракцию и отлетевшую от земли фантазию. Но ведь другие, как проповедники таборитов, как Мюнцер с анабаптистами, как Уинстенли с диггерами откопали эту руду в недрах самой жизни. Они выплавили и отлили зерна коммунизма в огне революций. Не для неведомого острова — для своей страны.

Жан Мелье не придумал общность имущества она для него очевидна. Он открыл не коммунизм, а отсутствие коммунизма. Ничего особенного учреждать не предстоит, надо рушить завал, а за ним — ясные просторы.

Строй, основанный на общности имуществ и общем труде, — это та же самая окружающая его Франция, но только при уничтоженном неравенстве. Вот эти самые деревушки, без числа и краю раскиданные между лесами и полями, по косогорам и рекам, эти самые бурги — крупные орехи среди мелких, местечки, то ли большие села, то ли крохотные города; эти самые городишки, города и огромные городища; эти разноликие края, эти несхожие провинции. Да почему только Франция! Хоть весь свет. Вот так же должны убегать вдаль нивы, как сейчас, и так же цвести яблони и вишни, так же зреть на склонах виноград и ремесленники стучать молотками в мастерских. Церквушки, высящиеся над крышами каждой деревни, никуда не пропадут; но священники будут преподавать прихожанам полезные знания и добрые нравы вместо прежнего вздора, поддерживавшего строй неравенства. Так же будет шуметь чаща леса, только можно будет в ней охотиться не сеньору да его гостям, а простым людям. И не будут крестьяне волочить в красивую усадьбу позорные платежи…

Говоря «сообща», поясняет Мелье, я разумею всех живущих в одной местности или на одной и той же территории. Все мужчины и женщины из одного и того же города или из одного местечка, из одной деревни, одного прихода должны составлять как бы одну семью — видеть друг в друге братьев и сестер. Раз будет отменена частная собственность на плоды земли и труда, все они должны будут, по словам Мелье, жить друг с другом в мире и сообща пользоваться одной и той же или сходной пищей, иметь одинаково хорошие жилища и ночлег, одинаково хорошую одежду и обувь. Приметим: речь идет не об одинаковом, а об одинаково хорошем; не о том, чтобы нарядить всех в одну форму и разливать всем в котелки из одного чана, не об уравниловке, а об отсутствии преимуществ.