Руслан Скрынников - Самозванцы в России в начале XVII века. Григорий Отрепьев

• Название: Самозванцы в России в начале XVII века. Григорий Отрепьев
• Автор: Руслан Скрынников
• Издательство: Наука. Сиб. отд-ние
• Жанр: История
• Год: 1990
• ISBN: 5-02-029629-5

В книге дается целостная картина сложной социально-политической борьбы, развернувшейся в Русском государстве на начальном этапе гражданской войны — в 1603–1606 годах. На основе новых источников автор уточняет многие события Смуты. В центре повествования — Лжедмитрий I, которого автор отождествляет с Григорием Отрепьевым. Проблема самозванцев получает в книге новое решение. Основное внимание уделено раскрытию социальных корней самозванщины.

Автор приводит яркие биографические сведения о Лжедмитрии I, дает объективную оценку его роли в событиях Смуты.

Первое издание книги вышло в 1987 году.

Книга представляет интерес как для специалистов, так и для широкого круга читателей.

---

Последний приступ эпилепсии у царевича длился несколько дней. Он начался во вторник. На третий день царевичу «маленько стало полехче», и мать взяла его к обедне, а потом отпустила на двор погулять. В субботу Дмитрий второй раз вышел на прогулку, и тут у него внезапно возобновился приступ.

Во-вторых, согласно версии о самоубийстве, царевич в момент приступа забавлялся с ножичком. Свидетели описали забаву подробнейшим образом: царевич «играл через черту ножом», «тыкал ножом», «ходил по двору, тешился сваею (остроконечный нож. — Р.С.) в кольцо». Правила игры были несложными: в очерченный на земле круг игравшие поочередно втыкали нож, который следовало взять за острие лезвием вверх и метнуть так ловко, чтобы он, описав в воздухе круг, воткнулся в землю торчком. Следовательно, когда с царевичем случился припадок, в руках у него был остроконечный нож. Жильцы, стоявшие подле Дмитрия, показали, что он «набросился на нож». Василиса Волохова описала случившееся еще точнее: «…бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножем поколол в горло». Остальные очевидцы утверждали, что царевич напоролся на нож, «бьючися» или «летячи» на землю. Таким образом, все очевидцы гибели Дмитрия единодушно утверждали, что эпилептик уколол себя в горло, и расходились только в одном: в какой именно момент царевич уколол себя ножом — при падении или во время конвульсий на земле. Могла ли небольшая рана повлечь за собой гибель ребенка? На шее непосредственно под кожным покровом находятся сонная артерия и яремная вена. При повреждении одного из этих сосудов смертельный исход неизбежен. Прокол яремной вены влечет за собой почти мгновенную смерть, при кровотечении из сонной артерии агония может затянуться.

После смерти Дмитрия Нагие сознательно распространили слух о том, что царевича зарезали подосланные Годуновым люди. Правитель Борис Годунов использовал первый же подходящий случай, чтобы предать Нагих суду. Таким случаем явился пожар Москвы. Обвинив Нагих в поджоге столицы, власти заточили Михаила Нагого и его братьев в тюрьму, а вдову Грозного насильно постригли и отправили «в место пусто» — на Белоозеро.

В момент смерти Дмитрия никто из современников не подозревал о том, что десять лет спустя «убиенному младенцу» суждено будет стать героем народной утопии.

Выбор имени первого на Руси «доброго царя» — героя легенды — был во многих отношениях случайным. Даже среди столичного народа очень немногие видели младшего сына Грозного. В небольшом городе Угличе его знали лучше. Но там очень многим было известно, что царевич унаследовал от отца его жестокость. Дикие забавы Дмитрия приводили в смущение современников. Восьмилетний мальчик приказывал товарищам игр лепить снежные фигуры, называл их именами первых бояр в государстве, а затем рубил им головы или четвертовал. Дворянские писатели осуждали подобные «детские глумления». Однако в народе жестокость по отношению к «лихим» боярам воспринималась совсем иначе. Дмитрий обещал стать таким же хорошим царем, как и его отец. Подверженные суевериям современники считали, что больные эпилепсией («черным недугом») одержимы нечистой силой. Царевич Дмитрий страдал жестокой эпилепсией. Но это не помешало развитию легенды о добром царевиче. Борис Годунов запретил поминать имя Дмитрия в молитвах о здравии членов царской семьи на том основании, что царевич, рожденный в шестом браке, был, по тогдашним представлениям, незаконнорожденным. Но в годы Смуты об этом забыли.

Смерть Дмитрия вызвала многочисленные толки в народе. Однако в Москве правил законный царь, и династический вопрос никого не занимал. Но едва царь Федор умер и династия Калиты пресеклась, имя Дмитрия вновь появилось на устах.

Глава 2 Розыск о самозванце

В период короткого междуцарствия после смерти Федора литовские лазутчики подслушали в Смоленске и записали молву, в которой можно было угадать все последующие события Смутного времени. Толки были на редкость противоречивыми. Одни говорили, будто в Смоленске были подобраны письма от Дмитрия, известившие жителей, что «он уже сделался великим князем» на Москве. Другие толковали, что появился не царевич, а самозванец, «во всем очень похожий на покойного князя Дмитрия». Борис будто бы хотел выдать самозванца за истинного царевича, чтобы добиться его избрания на трон, если не захотят избрать его самого.

Молва, подслушанная в Смоленске, носила недостоверный характер. Боярин Нагой, говоря о смерти Дмитрия, будто бы сослался на мнение своего соседа «астраханского тиуна» (слуги) Михаила Битяговского. «Тиуна» вызвали в Москву и четвертовали после того, как он под пыткой признался, будто сам убил Дмитрия[12].

Лазутчики записали, скорее всего, толки простонародья, имевшего самые смутные представления о том, что происходило в столичных верхах. Низы охотно верили слухам, порочившим правителя Бориса Годунова и проникнутым живым сочувствием к Романовым. Может быть, их распускали сами Романовы или близкие к ним люди? Ответить на этот вопрос трудно. В народных толках о младшем сыне Грозного невозможно уловить никаких похвал в его адрес. О том, что царевич жив, говорили как бы мимоходом, без упоминаний о его достоинствах, законных правах и пр. Куда подробнее обсуждали вторую версию, согласно которой «Дмитрий» был самозванцем и пешкой в политической игре правителя.

Итак, борьба за обладание троном и вызванные ею политические страсти, а не крестьянская утопическая идея о «добром царе» оживили тень Дмитрия. После избрания Бориса на трон молва о самозванном царевиче смолкла. Зато слух о спасении истинного Дмитрия — «доброго царя» — в народе получил самое широкое распространение. Служилый француз Я. Маржарет, прибывший в Москву в 1600 году, отметил в своих записках: «Прослышав в тысяча шестисотом году молву, что некоторые считают Дмитрия Ивановича живым, он (Борис. — Р.С.) с тех пор целые дни только и делал, что пытал и мучил по этому поводу»[13].

Оживление толков о Дмитрии едва ли следует связывать с заговором Романовых. Эти бояре пытались заполучить корону в качестве ближайших родственников последнего законного царя Федора. Появление «законного» наследника могло помешать осуществлению их планов. Совершенно очевидно, что в 1600 году у Романовых было столь же мало оснований готовить самозванца Дмитрия, как у Бориса Годунова в 1598 году.

Если бы слухи о царевиче распространял тот или иной боярский круг, покончить с ними для Годунова было бы нетрудно. Трагизм положения заключался в том, что молва о спасении младшего сына Грозного проникла в народную толпу, и потому никакие гонения не могли искоренить ее. Народные толки и ожидания создали почву для появления самозванца. В свою очередь, деятельность самозванца оказала огромное воздействие на дальнейшее развитие народных утопий.

Самозванец объявился в пределах Речи Посполитой в 1602–1603 годах. Им немедленно заинтересовался Посольский приказ. Не позднее августа 1603 года Борис обратился к первому покровителю самозванца князю Острожскому с требованием выдать «вора». Но «вор» уже переселился в имение Адама Вишневецкого.

Неверно мнение, будто Годунов назвал самозванца первым попавшимся именем. Разоблачению предшествовало самое тщательное расследование, после которого в Москве объявили, что имя царевича принял беглый чернец Чудова монастыря Гришка, в миру — Юрий Отрепьев.

Московским властям нетрудно было установить историю беглого чудовского монаха. В Галиче жила вдова Варвара Отрепьева, мать Григория, а родной дядя Смирной Отрепьев служил в Москве как выборный дворянин. Смирной преуспел при новой династии и выслужил чин стрелецкого головы. Накануне бегства племянника он был «голова у стрельцов». Как только в ходе следствия всплыло имя Отрепьева, царь Борис вызвал Смирного к себе. Власти использовали показания Смирного и прочей родни Отрепьева и в ходе тайного расследования, и при публичных обличениях «вора». Как значилось в Разрядных книгах, Борис посылал в Литву «в гонцех на обличенье тому вору ростриге дядю ево родного галеченина Смирного Отрепьева». Современник Отрепьева троицкий монах Авраамий Палицын определенно знал, что Гришку обличали его мать, родные брат и дядя и, наконец, «род его галичане вси»[14].

Московские власти сконцентрировали внимание на двух моментах биографии Отрепьева: его насильственном пострижении и соборном осуждении «вора» в московский период его жизни. Но в их объяснениях по этим пунктам были серьезные неувязки. Одна версия излагалась в дипломатических наказах, адресованных польскому двору. В них значилось буквально следующее: Юшка Отрепьев, «як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернью, и бражничал, и бегал от отца многажда, и заворовався, постригсе у черницы…»[15].