Илья Беркович - Свобода

• Название: Свобода
• Автор: Илья Беркович
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003

---

В общем, раз в неделю, как штык, мы с ними начали заниматься языком. А что? Ведь иначе вырастут дети, захочешь по душам поговорить — и никак будет. Да и мне эти уроки помогали в смысле английского, в свой-то ульпан я уже почти не ходил, потому что эта девочка стала сильно меня тянуть в свою сторону, а просто отшить ее не хватало духу. Но самое печальное — что и Аня бросила свои курсы — все равно, говорит, работы после них не найдешь (а я-то сладко мечтал стать мужем программистки и безбедно рисовать, сидя дома), а пользоваться компьютером она и так умеет. Но истинная причина была, конечно, в том, что Анькины связи с источниками информации осуществлялись по ночам, так что встать утром ни на какие курсы она, естественно, не могла.

Так и живем, как слизняки на веранде, — ползем в разные стороны, до стен еще не доползли и друг другу не мешаем.

А в природе — весна света. Капли дрожат на бельевой веревке перед окном и все никак не сорвутся в лужу, лужа блестит и рябится от ветра, световые пальцы бегают по стенам — короче, такая погода, что душу из тебя как занозу тянет-потянет, да вытянуть не может. И хочется, как, помнишь, на первом курсе, сидеть с кассетником в Михайловском саду, пить вино «Эрети» и слушать «Роллинг стоунз»…

…А как же бабки, спросите вы, материальная сторона? Как говорит моя жена — не хотел бы поднимать этот топик, но на сосиски хватает. Из наших окон виден парк, типа очень культурного соснового леса с белками (они здесь серые), даже собачники его не портят, псы в намордниках, и с дерьмом нет таких проблем, как в Тель-Авиве, где, чтобы не вляпаться, все время смотришь под ноги, отчего бьешься лбом о фонарные столбы — здесь, благодаря зеленым, все чисто, по утрам, выпив свой кофе, хожу в этот парк, сижу на краешке полупросохшей скамейки и даже начинаю снова немного рисовать, зная, что в два придут Борис Львович с Питом, и все будет как всегда. Но вскоре, вернувшись из парка, вместо Б. Л. застаю Веру.

Дамы, естественно, пьют кофе. Обе крайне серьезны, приглашают участвовать в консилиуме. Вера — кто бы мог подумать — окончательно, вдрызг, разругалась с Б. Л. и пришла посоветоваться — как ей быть. Оказывается, у Веры живет здесь, в двадцати минутах езды, самый настоящий родной папа, первый кефирник города Ташкента, который боится ее, как СПИДа, то есть СПИДа-то ему уже бояться нечего, а боится он, что родная дочь с мужем въедут в его квартиру, воспользуются его статусом беженца, боится, что соседи донесут в муниципалитет — якобы он сдает дочери квартиру, и его лишат велфера — короче, папа боится Веры, как боялся бы СПИДа, если бы был молодым, нелюдимым и похотливым.

— Так что вы скажете? — спрашивает Вера.

— Ясное дело! Конечно! Живи у нас! — перебивая друг друга, кричим мы с Анькой, и вопрос, почему сама Вера не может получить муниципальную квартиру, как ее папа, мы или Б. Л., естественно, застревает у меня где-то на уровне основания совести.

Вера тут же открывает свой портфельчик — он у нее вместо чемодана, повязывает вынутый оттуда, пахнущий утюгом передничек и становится к раковине мыть, а вернее разбирать посуду — раковина полна настолько, что пустишь воду — выйдет потоп. Еще у нее в портфеле оказывается пара хваталок, так что кастрюлю с сосисками теперь не нужно снимать с огня мокрым, грязным полотенцем, и корова на чайник — это вам подарок, бабушка сшила. Очень быстро в доме появляется туалетная бумага, соль и даже спички. А что, спросишь ты, я сам не мог купить спичек или помыть посуду?

Конечно, мог, просто я считаю, что функция мужчины, моя то есть — делать работы, а не мыть посуду. Правда, я в то время ничего особо не делал — так, подходы, вроде штангистских, но ведь и это стадия необходимая и требующая полного покоя.

Короче, с Верой опять становится веселей, даже Анька иногда выходит из своего компьютерного обморока. Уж не помню, писал ли я, что она купила драндулет — «Пежо-88». То есть купили мы вместе, но я на права так и не сдал, — и начала по вечерам ездить на встречи своей, как говорила, conference group.

Дамы, естественно, продолжают бесконечный разговор о том, куда деть Б. Л., который, по их с Верой графику, через неделю должен уже появиться на скамейке, а потом начать звонить, рыдать и резать вены. Аня убеждает Веру как можно резче Б. Л. отшить. Я тоже иногда, выпучив глаза, присоединяюсь, типа: «Подумай о себе! Ты что, всю жизнь его будешь на себе тащить!?» — причем, чувствую себя дураком, младшим лаборантом, встрявшим в беседу профессоров. И когда ровно через неделю, высунувшись в окно с первой утренней сигаретой, я различаю внизу Бориса Львовича в красивом тренировочном костюме, Вера, не дожидаясь стадии вен, спускается к нему, и мы с Анькой, полуодетые и нечесаные (для меня это процедура, потому что коса отросла уже до пояса), жадно смотрим на их удаляющиеся в сторону парка спины.

Через полтора часа Вера возвращается и бодро сообщает:

— Согласился! Оставляет меня в покое, если найду себе замену.

— Как это замену?! Какую замену?! — восклицаю я, и мой вопрос повисает, как сигнальная ракета, освещая мудрые улыбки дам, которые просто не сочли нужным поставить меня в известность о своем блестящем плане.

И через несколько дней Анька, дети, Б. Л., я, Вера и — неожиданно — Питова приемная дочка, тоже Вера, сидим в открытом кафе на Place de Liberte, напротив Рюмки. Почему-то всегда попадаешь сюда, как в Питере на угол Невского и Литейного, или к Машбиру в Иерусалиме. До неузнаваемости веселый, живой и нормальный Б. Л. спрашивает Питову Веру, что заказать музыкальному автомату, какую музыку. Все мы ждем и смотрим — это же для нашего поколения главный вопрос, а девушка просто отвечает: «Биттлз». Как это я ее раньше не замечал? Вера, Антонинина дочка — но не в маму, не в маму. Бывают, видимо, и положительные мутации. Пит, когда упоминал про падчерицу, каждый раз сбивался на две тыщи долларов — тяжелая травма, но я слышал, что эта Вера два года проторчала у тетки, причем, малые Питовы дети были полностью на ней, сама взяла эмиграционные барьеры, знает язык и даже, в отличие от нас всех, где-то работает, и мне совершенно непонятно, за что на ее долю должен выпасть Б. Л. — а к этому явно идет. С другой стороны, не Б. Л., так какой-нибудь козел ее возраста — я так посмотрел по моим юным соученикам из здешнего ульпана, что молодежь эпохи загнивания империи была не такой тупой, как в эпоху становления демократии, — в наше время было как-то стыдно выглядеть уж совсем бескультурным, а теперь этот комплекс прошел вместе с остальными. Но грустно-то не от этого. Чужая юность — статная, с большими серыми глазами проходит мимо.

Официантка приняла заказ и ушла в недра кафе за мороженым, все, кроме меня, бегут к Рюмке кричать желания, последними идут Борис Львович с Питовой Верой, еще не держась за руки, — но уже почти касаются друг друга, а мне не земляничного со сливочным хочется, а стакан водки.

Дальше все разворачивается стремительно, и очень скоро Пит, с утра пораньше, торжественно и очень настойчиво, как понятых, приглашает нас к себе в квартиру, усаживает за стол напротив серванта, и, тряся какой-то брошюрой, напечатанной слепым шрифтом на серой бумаге, заявляет, что теперь он все, все знает, что Б. Л. околдовал, зомбировал и увел Антонинину дочку, навел на нее порчу, но не на таких напали — огненный взгляд в мою сторону — не на таких!

— Повторяйте за мной!

Обратясь лицом к серванту, явно играющему роль алтаря, давясь и спотыкаясь с непривычки, Пит начинает зачитывать из брошюры.

— Сухая роза, возьми ты порчу от раба божьего… три точки…

— Вероники Николаевны, — подсказывает Антонина.

Но Пит, не замечая, скандирует дальше:

— На корни, на стебли верченые, на листья крученые. Иссуши порчу, преврати в прах, обратно не выпусти.

Там где мы должны повторять за ним, он рубит воздух рыжим кулаком, и, к моему полному удивлению, все тетки не просто охотно, а в каком-то упоении кричат тонкими голосами за ним вслед:

— Колючками заколи, сухими ветками засеки, корнями в землю уволоки, шипами забей! Помоги на этот час, на этот день, на этот год, на веки вечные. Тьфу! Тьфу! Тьфу! Аминь! Повторить семь раз!

Правда, женщины не харкают, как Пит, на пол, и даже косятся на Антонину — что она скажет, но ничего, смолчала Антонина — ради дочки можно стерпеть. Потом над Вериной кроватью вешают три мешочка с солью, под подушку ей кладут три головки чеснока, достают из шкафа ее то ли майку, то ли юбку, хором читают над ней заклинания, а я смотрю и просто не верю, что вся эта херня может происходить в двадцать первом веке.

Антонина наливает нам кофе.

— Ты помнишь?! Помнишь про две тыщи?! — кричит Пит жене, тряся чашкой, из которой расплескивается ему на руку, отчего он, не переставая кричать, шипит и дует на обожженное место: — Она мне заплатит — или ты заплатишь!!

Потом все дружно поносят Б. Л. Отдохнув, читают заклинания. Пьют кофе. Поносят Б. Л. Читают заклинания. Пьют кофе. Поносят Б. Л. Причем особо стараются Пит и Вера с Анькой. Пит, во цвете лет превратившийся из хозяина жизни в городского сумасшедшего с мольбертом, просто хочет показать себе и своей бабе, что еще на что-то способен, и заодно организовать нас в некий кооператив. Веру задел вид веселого, здорового и влюбленного в девчонку мужа — но причины Анькиного энтузиазма остаются для меня тайной.