Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

• Название: «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
• Автор: Анатоль Имерманис
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1973

События, описываемые в приключенческой повести «Тобаго» меняет курс», относятся к периоду присоединения Латвии к Советскому Союзу. В центре повествования — команда торгового латвийского судна «Тобаго», находящегося во время этих событий в океанском плавании.

«Три дня в Криспорте» — приключения советских моряков в зарубежном порту.

«24–25» не возвращается» — повесть о поиске преступника.

Авторизованный перевод с латышского Юрия Каппе.

---

— Спал бы, парень, тебе ведь в восемь на вахту. А при Свадрупе не задремлешь. Там тебе совсем другие книжки читать придется, чтобы поладить с ним.

— Да я скоро, — неожиданно согласился Август, — охота только узнать, чем глава кончится.

Цепуритис взял со стола кусок хлеба и сунул в карман. Август проводил его взглядом:

— Куда тебя несет? Напорешься еще на капитана, тогда и вовсе худо будет.

— Мне и так уже худо, — сказал Цепуритис. — Жарища здесь — дышать нечем. Мне врач свежий воздух прописал. — И, видя, что Август снова уткнулся в книгу, вышел.

Цепуритис начал с ботдека. У второй шлюпки он заметил болтающийся кончик, которым принайтовливают чехол. Он отвязал остальные, приподнял чехол и заглянул в шлюпку. Никого. Он снова закрепил чехол.

Стараясь держаться в тени, Цепуритис продолжал свой обход, изнемогая от слабости. Он обшарил каждый темный уголок, шкиперскую, послушал, нет ли кого в цепном ящике. Тихо. Задержался у капа машинного отделения, но не полез туда. Постучал в освещенный иллюминатор к Валлии.

— Не спишь еще, Валлия?

Стюардесса высунула голову.

— Что я вижу — Цепуритис опять на ходу! — В голосе ее не осталось и следа от давешней заносчивости. — Пока они наверху, никакого покоя нет.

— Да, ты ведь всегда была полуночницей, — сказал Цепуритис. — Помню, моя Зайга вечно жаловалась, что у нее глаза закрываются, а тебе хоть бы хны, и черный кофе не нужен… Кстати, нет ли у тебя под рукой кружки кофе? Меня после этой лихорадки жажда мучит — мочи нет.

— Для вас — в любое время, — усмехнулась Валлия и, наливая стакан, продолжала в манере официантки: — Одно кофе-гляссе, извольте! Что еще, сударь? Осмелюсь предложить вам нашего отменного латвийского бекона?.. Бери, бери, Цепуритис, господа зажрались, простое сало не едят, всегда остается на столе.

Цепуритис хотел было отрезать кусок, пошарил в карманах, но тут же вспомнил, где оставил свой такелажный нож.

— Ну, а что вообще слыхать на хозяйском конце?

— Фрейлейн свадьбу справляют.

— А я-то думал и взаправду что случилось…

— Ты, видать, тоже взялся за Августову библию… Что может случиться на нашем пароходе? Пьют да мечтают, как бы пожирнее кусок отхватить. Не пойму, как капитану не тошно в этой компании…

Цепуритису не удалось вернуться в кубрик незамеченным. На полпути его остановил Паруп.

— А-а, человек невиданной жажды! Рад, очень рад! А чего ж это на сей раз без кувшина? Или оставили его на всякий случай в туннеле? Ха, ха, ха… — рассыпался он ехидным смешком.

Парупу в эту ночь не везло с собеседниками. Темнота поглотила безмолвную фигуру Цепуритиса. Паруп задумчиво наморщил лоб. Затем решился и без стука вошел в каюту Валлии.

У самой кают-компании Алиса резко замедлила шаг. Надо быть осторожной, нельзя возбуждать подозрение. Из кают-компании уже все разошлись. Пустые бутылки на столе, словно под хмельком, едва заметно наклонялись в такт качке судна. Подрагивал в своих гнездах фарфор.

Потом Алиса расслышала голоса. Один из них принадлежал Парупу, второй — стюардессе. Каюта Валлии находилась рядом с кают-компанией. Отец пожелал, чтобы прислуга в любое время суток была под рукой.

Паруп разговаривал шепотом. Поначалу Алиса ничего не могла разобрать.

— Оставьте в покое мою шею! — неожиданно воскликнула Валлия. — Вы, наверное, спьяну спутали меня с бутылкой.

— Спьяну? Ничего подобного! Просто захмелел от твоей близости. Поверь, Валлия, мне безразлично, во что облачена красота — в бархат и шелк или в скромное платьице прислуги.

— А еще того лучше — совсем без ничего, да? Знаю таких ценителей красоты еще по «Трокадеро»… А не угодно вам красивую пощечину?

Алису передернуло, как если бы она сама получила пощечину. Слезы обиды навернулись на глаза. Именно потому, что она не любила Парупа, было так оскорбительно сознавать, что и в нем нет любви к ней, что восторженные слова — пустой фейерверк, который он готов зажечь в честь любой, что она для Парупа — лишь бутылка шампанского высокой марки, с этикеткой фирмы Квиесис. Вино выпьют, бутылку с красивой этикеткой выставят на буфете и пьянство будет продолжаться.

А бурный диалог в каюте Валлии все развивался. Алисе хотелось спрятаться, заткнуть уши, убежать. Усилием воли она заставила себя подойти к буфету. Рассеянно взяла хлеб, какие-то консервы. Вспомнив, что ношу ее никто не должен видеть, завернула все в газету.

Соседняя дверь распахнулась.

— Убирайтесь вон! Я хоть и простая прислуга, но в любви пусть вам другие прислуживают… — Валлия без лишних церемоний выставила гостя из каюты.

Алиса попыталась прошмыгнуть мимо. Не успела. Паруп заметил ее.

— Алиса! — позвал он и подскочил к ней, загородив проход.

Разговаривать с ним, выслушивать оправдания было свыше ее сил. Она чувствовала себя так, словно сама попалась на каком-то грязном деле. Выключатель чернел рядом на переборке. Она нажала его и в темноте выскользнула из кают-компании.

Плавно покачивается пол каюты. Вместе с полом качается стол. Со столом — голова. Он снова в туннеле. Хлеб съеден, вода выпита. Кажется, его присутствие пока не открыто. Дни катятся за днями, друг не приходит. Пить! Опять мучит жажда, опять мерещится дождь, опять он отчетливо слышит журчание струй…

Сильный толчок качнул стул, разбудил спящего. Он недоуменно озирается — пустой графин, часы, настольная лампа, открытый иллюминатор, книга. Пелена сна спадает с глаз, но недоумение не проходит. Вокруг уютная обстановка. Память постепенно возвращает его к событиям последних часов. Только одного нельзя понять: почему эта девушка на койке рыдает?

Сверток выпал из рук Алисы. Хлеб! Он перекатывается по ковру, точно бросовая чурка. Неизвестный бережно положил на стол буханку, отдернул до конца полог и присел рядом с Алисой.

— Не надо… Что с вами? Расскажите!

Он совсем забыл, что находится в чужой каюте и что ему самому грозит опасность.

Алиса тоже не отдавала себе отчета, что с ней творится, с кем она разговаривает. Она ощутила человеческое тепло — то, что сейчас для нее было нужнее всего. Она могла излить свою обиду, и это приносило большее облегчение, чем слезы.

— Мне так тяжело!

— Вам?! Какие могут быть невзгоды у человека в вашем положении?

— В моем положении… — повторила с горечью Алиса. — Да, у меня есть все — деньги, платья, служанка и обеспеченное будущее, как говорит отец. У меня есть все, о чем пишут в романах… даже богатый жених, который умеет сыпать красивыми словами о любви. Но стоило отвернуться, как он уже увивается за первой попавшейся юбкой. Если бы вы знали, как это противно.

— Вы его очень любите?

— Этого забулдыгу?! В том-то вся беда, что не люблю и все-таки должна выйти за него замуж. Меня продают за три каменных дома. И отец считает, что устроил мое счастье, что я должна быть благодарна… Бывают минуты, когда я мечтаю бросить все, начать новую жизнь.

— За чем же дело стало?

— Ну, так скажите, что мне теперь делать? Что?

— Сказать напрямик, без обиняков, что не любите, не хотите.

— Не могу… Вам этого не понять. Судовладельческая контора Квиесисов существует уже сто лет. Каждый преемник вкладывал в нее свои силы и средства. Что могу вложить я? Только себя. Я не имею права забывать о том, что моя фамилия Квиесис…

— Жаль… Хоть меня это и не касается, но, по-моему, вы достойны лучшей участи.

— Это вы-то меня жалеете? — Алиса вдруг вспомнила, кто сидит подле нее. — Простите, я думаю только о себе. Я вам тут кое-что принесла… Пожалуйста, ешьте! Вот консервы. Ах, забыла, что нечем открыть. Одну минутку, я сбегаю.

— Не надо. У меня есть нож.

Он ловко вскрыл жестянку, отломил хлеба и, вылавливая ножом шпроты, молча принялся за еду.

Алиса старалась смотреть в сторону, но не могла оторвать взгляда от крепких белых зубов, с такой жадностью вгрызавшихся в хлеб, точно это было редкое лакомство. Ей вспомнился обильный стол, за которым она только что ужинала.

— Вкусно? — спросила Алиса, чтобы разрядить неловкое молчание.

— И как еще! В тюрьме такого не дают.

— В тюрьме? Нет, в самом деле вы?..

— О нет! Просто поэтическое сравнение… Насколько я понимаю, вы никому обо мне не рассказывали?

Алиса отрицательно покачала головой.

— Почему вы этого не сделали? Вы же с самого начала могли меня выбросить отсюда.

— Сама не знаю… Видела, как вы пили… И потом, ваш взгляд… Просто не хватило смелости прогнать…

— Я вам скажу — почему. Потому что мы с вами оба в одинаковом положении. Я в западне, и вы тоже. Ваша западня, разумеется, весьма комфортабельная, и все же… Вам не от кого ждать пощады. Меня-то хоть вы пощадили. У вас добрая душа.

— Ерунда, — отмахнулась Алиса, но от теплой искорки, вспыхнувшей в его синих глазах, стало как-то легче, забылись свои горести. Она отвела взгляд, без видимой связи с предыдущим спросила: — Скажите, вы никогда не занимались альпинизмом? Ну, скажем, в Швейцарии, или Италии?