Абт Л.Э. - Проективная психология

• Название: Проективная психология
• Автор: Абт Л.Э.
• Жанр: Психология

ПРЕДИСЛОВИЕВ конце 30-х — начале 40-х годов XX века проективные методы были особенно популярны и получили широкое распространение. Да и сегодня этот вид тестирования вызывает у психологов особый интерес. Пожалуй, используя именно проективные тесты при работе с людьми, психолог ощущает себя немножечко волшебником, ведь изначально было задумано так, что сталкиваясь с так называемым «неопределенным» стимульным материалом, тестируемый, сам того не ведая, полностью рас­крывает собственное бессознательное, и тестирующему не нужно тра­тить колоссальные усилия, чтобы до него добраться. Так ли все гладко на самом деле — вопрос спорный. На взгляд Оллпорта, например (см. ста­тью «Тенденции в теории мотивации»), здоровый человек, в отличие от невротика или психотика, без всяких проективных тестов может все про себя рассказать, и для этого нет нужды прибегать к проективным сред­ствам — вполне пригодны и непроективные. Мнение, достойное уваже­ния, но далеко не единственное; кое-что по этому вопросу вниматель­ный читатель может обнаружить в данной книге. Именно с этой целью — предложить читателю возможность для осознанного подхода к использо­ванию проективных техник при работе людьми — в книгу был включен небольшой теоретический материал, представляющий к тому же и исто­рический интерес. Ведь проективная психология с самых первых дней своего существования была новаторской и от того — гонимой. Однако она не прервала своего существования и нашла свое место в рабочем арсенале современного психолога.Теоретическое обоснование проективных методик базируется на понятии «проекция» (от лат. projectio — выбрасывание вперед). Суще­ствует разница между психоаналитическим и психодиагностическим по­ниманием этого феномена. В психоанализе проекция — это, в первую очередь, механизм защиты, заключающийся в неосознанном приписы­вании другому неприемлемых для самого себя свойств, качеств, моти­вов, мыслей и чувств. В психодиагностике же проекция (в 1939 г. Л. Франк впервые использовал это понятие для обозначения целого ряда тестов, которое закрепилось и сохранилось по сегодняшний день) понимается как процесс и результат взаимодействия испытуемого с объективно ней­тральным неструктурированным материалом («пятна», «неопределенные ситуации», «тема рисования» и т.п.), в ходе которого осуществляется иден­тификация и собственно проекция, то есть наделение собственными мыслями, чувствами, переживаниями. Таким образом, продукты деятель­ности испытуемого (рисунки, истории и т.д.) несут на себе отпечаток его личности.На пике своей популярности проективные методики потеснили традиционные методы психодиагностики. На наш взгляд, этому способствовали следующие обстоятельства: во-первых, проективные методы стремились к целостному описанию личности, а не к какому-либо от­дельному свойству или перечислению личностных черт. А во-вторых, они представляли большой простор для размышлений самому психологу, который, не ограничиваясь жесткой инструкцией, получал возможность толковать выявленные результаты, ориентируясь на определенную науч­ную школу и собственный опыт.То, что можно отнести к достоинствам проективных методов и что в конечном счете и привело к их широкому распространению, оберну­лось их недостатками. Они не поддаются традиционным процедурам оп­ределения надежности и валидности, что затрудняет их стандартизацию. Этот вопрос может быть предметом отдельного обсуждения и здесь нет необходимости рассматривать его подробно.Мы хотели бы остановиться на следующих моментах. Глобальный подход к оценке личности, характерный для проективных методик (см. первое достоинство), в то же время снижает достоверность получаемой информации. С другой стороны, психолог, работающий с проективными методиками, должен быть весьма искушен, даже можно сказать изощрен в искусстве интерпретации. Не секрет, что преподавателям психологи­ческих факультетов довольно часто приходится сталкиваться с тем, что студенты, не поднаторевшие в работе с проективными тестами, испы­тывают определенные трудности в сведении концов с концами в интер­претации, из-за чего довольно часто их толкования выглядят противоре­чивыми, а то и комичными.Не стоит также забывать и о том, что изначально проективные тесты предназначались для работы с клиническими пациентами, т.е. ори­ентировались на людей с различными психиатрическими заболевания­ми, поэтому инструкции по интерпретации изобилуют клинической тер­минологией. Насколько это напрямую имеет отношение к относительно здоровой личности? Вопрос, который остается открытым. Поэтому на наш взгляд не всегда оправданно интерпретировать «закрытые глаза» в рисунке человека исключительно как тенденцию к вуайеризму, а исто­рии по некоторым картинкам ТАТ как гомосексуальные, садо-мазохист­ские, суицидальные тенденции. То есть такой вид толкования имеет пра­во на существование и он справедлив, но лишь в самых крайних — кли­нических случаях. И не вина создателей указанных техник, что они вклю­чали в руководство по интерпретации к тестам (с целью облегчения пси­ходиагностики) подобные фразы — ведь они работали именно с клини­ческими пациентами и пользовались именно клинической терминологи­ей, хотя и не исключали, что их детища вполне пригодны для работы с нормальными людьми и имеют чисто проективную функцию.Стоит здесь наверняка вспомнить и о том, что проективные мето­дики, скорее предлагаемые ими интерпретации, ориентируются в целом на психоанализ, который при всех своих очевидных достоинствах все-таки лишь одна из существующих концепций личности.Используя базовые понятия того же психоанализа, мы вправе спро­сить: какова степень переноса (проекции) личности психолога в предлагаемую им интерпретацию, можно ли таким образом считать ее с большой долей уверенности объективной? А если выразить это по-другому: что в описании личности будет относиться к самому испытуемому, а что — к личности психолога?Интерпретация большинства проективных методик испытывает влияние не только клинических тенденций и конкретных научных пси­хологических школ (психоанализа, например), но и того социокультур­ного контекста, в котором формировались и научная школа, и методи­ка, то есть то, что волновало общество конкретной страны (США, Анг­лии, Австрии и т.п.) в конкретный исторический период и неизбежно отразилось в процедуре проведения, инструкции и интерпретации про­ективной методики. Прошло более полувека с момента создания проек­тивных методик и за это время конечно же изменились и нормы, и тра­диции детско-родительских, супружеских и межличностных отношений. Изменился язык для описания каких-либо явлений (не говоря уж о спе­циальной терминологии, клинической, психиатрической), многие по­нятия канули в лету вместе с теми предметами или явлениями, которые они обозначали. Подтверждением этому является и тот факт, что, на­пример, предлагаемый стимульный материал (целиком или частично) «не опознается» испытуемым, т.к. с тем, что на нем представлено, он в своей жизни просто-напросто никогда не сталкивался, или он обознача­ется понятием, не вписывающимся в интерпретацию, что конечно же и затрудняет толкование, и делает его путаным. Отметим к тому же, что то, что волнует среднестатистического американца, может совершенно игнорироваться англичанином, русским или немцем — возможно, са­мая актуальная для проективной, да и психодиагностики в целом, про­блема кросс-культурных различий.Сказанное выше не умаляет достоинств проективных методик. Ов­ладение ими и их использование по прежнему целесообразно, материал, который они выявляют, действительно ценен и богат. Кроме этого нельзя забывать, что проективные техники чаще всего использовались клини­цистами и другими специалистами как часть сложного терапевтического процесса — подчеркнем здесь, что в проективные тесты заложен громад­ный терапевтический потенциал, который только нужно уметь исполь­зовать, — и об этом читатель тоже найдет информацию на страницах данной книги (особо хотелось бы обратить внимание на мало известную любопытную методику «Рисование пальцами»). Поэтому ее публикацию мы считаем необходимой, т.к. она не только значительно расширяет пред­ставление отечественных психологов о существующих методиках (здесь описаны как широко известные у нас тесты, так и не слишком, а то и просто до сих пор неизвестные), но и предлагает новую стратегию к их применению, а именно — стратегию ответственности и осознанности с установкой на углубленное познание этого направления психодиагнос­тики.При составлении книги преследовалось несколько целей; утолить хоть как-то существующий информационный голод в отношении этой сферы психодиагностики; дать представление о теоретическом обосновании данного типа методологии; ознакомить читателя с богатым миром проективного тестирования (мало кто из психологов у нас отдает себе отчет в том, что проективных тестов создано превеликое множество, и по сей день продолжают возникать все новые и новые). В связи с послед­ним отметим, что одна книга вряд ли вместила бы в себе, во-первых, описание всех существующих проективных тестов — да это и невозмож­но, во-вторых, подробное изложение процедур проведения, стимульного материала и руководства по интерпретации всех представленных в ней техник. Поэтому наиболее подробно здесь освещены только те тесты, которым посвящены отдельные статьи, описание остальных имеет озна­комительно-аналитический характер. Надеемся, что поставленные цели достигнуты, и читатель найдет для себя данное издание достаточно по­лезным.Мы бы хотели еще раз подчеркнуть, что проективный тест — это очень утонченная и в тоже время весьма сложная в эксплуатация техни­ка, требующая тщательного ознакомления и совершенного овладения ее приемами. С учетом вышесказанного применение методов данного типа на практике должно быть весьма осторожным, обоснованным и под­крепляться другими, более надежными и достоверными процедурами (изучение истории развития человека, наблюдение, беседа, другие тес­ты), т.к. это лишь качественная клиническая процедура исследования сложного и многостороннего феномена — психологии личности.Рыбина Е. В., канд. психол. наук.Часть 1TEOPETИЧECKИE ОСНОВЫпроективной психологииЛеопольд БеллакО ПРОБЛЕМАХ КОНЦЕПЦИИ ПРОЕКЦИИТЕОРИЯ АППЕРЦЕПТИВНОГО ИСКАЖЕНИЯВВЕДЕНИЕПроекция — термин, использующийся очень часто в сегодняш­ней клинической, динамической и социальной психологии. Франк по­лагает, что проективные методы являются типичной современной об­щей тенденцией динамического и целостного подхода в современной психологии, так же как и в естественных науках. В контексте своей ста­тьи он приравнивает проективную методику к спектральному анализу в физике.Термин «проекция» был введен Фрейдом еще в 1894 году в статье «Невроз страха», где он писал: «Психика развивает невроз страха, когда чувствует себя неполноценной по отношению к задаче управления note 1 возбуждением, возникающим эндогенно. То есть она действует так, как если бы проецировала это возбуждение во внешний мир».В 1896 году в статье «О защитных нейропсихозах», работая дальше над проекцией, Фрейд более точно сформулировал, что проекция явля­ется процессом приписывания собственных влечений, чувств и устано­вок другим людям или внешнему миру, в качестве защитного механизма позволяющим не осознавать таких «нежелательных» явлений в самом себе. Дальнейшее уточнение понятия в этой работе было сделано при описа­нии случая Шребера в связи с паранойей. Говоря вкратце, параноик об­ладает несомненными гомосексуальными тенденциями, которые он пре­образовывает под давлением своего суперэго из «Я его люблю» в «Я его ненавижу», так происходит формирование реакции. Эту ненависть он затем проецирует или приписывает бывшему объекту своей любви, став­шему преследователем. Приписывание ненависти предполагается, по­скольку суперэго препятствует выходу в сознание и признанию ненави­сти и поскольку с внешней опасностью легче справляться, нежели с внутренней. Говоря более определенно, суперэго препятствует выраже­нию ненависти, поскольку морально не одобряет ее.Хели (Healy), Броннер (Bronner) и Бауэре (Bowers) подобным образом определяют проекцию, как «защитный процесс, подвластный принципу удовольствия, посредством которого эго полагается впредь на бессознательные желания и идеи внешнего мира, которые, если бы им разрешили проникнуть в сознание, были бы мучительны для эго».Несмотря на то, что проекция, таким образом, была порождена психозами и неврозами, Фрейд позднее применял ее к другим формамповедения; к примеру, как главный механизм при формировании рели­гиозных убеждений, как изложено в «Будущем одной иллюзии» и «То­тем и табу». Даже в этом культурном контексте проекция по-прежнему рассматривалась как защитный процесс против тревожности. Хотя Фрейд первоначально считал вытеснение единственным защитным механизмом, в настоящее время в психоаналитической литературе говорят, по край­ней мере, о десяти механизмах. Несмотря на то, что за проекцией закре­пился статус одного из наиболее важных защитных процессов, над ней велась относительно слабая работа. Сире (Sears) пишет в связи с этим: «Проекция, видимо, является самым неадекватно определенным терми­ном во всей психоаналитической теории». Вместе с тем имеется большой перечень работ по проекции, особенно клинико-психоаналитических и некоторых теоретических.Широчайшее использование термин «проекция» получил в обла­сти клинической психологии в связи с так называемыми проективны­ми техниками. В их числе тест Роршаха, Тест Тематической Апперцеп­ции, Сонди, тест «Завершение предложений», а также множество дру­гих методик. Основное требование при использовании этих тестов зак­лючается в предъявлении испытуемому нескольких неоднозначных сти­мулов с последующим предложением прореагировать на них. Посред­ством этого допускается, что субъект проецирует собственные потреб­ности и прессы, и что должно проявляться как реакция на неоднознач­ные стимулы.Определение проекции, сформулированное выше, хорошо подхо­дило под наши замыслы, пока не возник решающий момент в связи с попытками экспериментального исследования феномена, о которых со­общается в других источниках. $о время первого эксперимента было выз­вано несколько испытуемых, и им предъявляли картинки Теста Темати­ческой Апперцепции при управляемых обстоятельствах. Во втором экс­перименте испытуемые получали постгипнотический приказ во время рассказа по картинкам почувствовать агрессию (без прямого осознания этого). В обоих случаях поведение испытуемых соответствовало-гипотезе проекции, продуцируя значительное повышение агрессии по сравнению с реакциями на картинки без принудительно внушенного перед этим чувства агрессии. Подобным образом, когда испытуемых под гипнозом заставляли ощущать чрезвычайную подавленность и печаль, обнаружи­ли, что они проецировали эти настроения на свои рассказы. До этого момента не было нужды изменять концепцию проекции как приписыва­ния внешнему миру отношений, неприемлемых для эго.Однако когда опыт был изменен настолько, что испытуемому да­вали постгипнотическую установку почувствовать необычайную радость, оказалось, что душевный подъем тоже проецируется в рассказы по кар­тинкам Теста Тематической Апперцепции. С этого момента я стал ду­мать, что такой феномен, вероятно, нельзя отнести к проекции как за­щитному механизму, поскольку, очевидно, не было особой необходи­мости защищать эго от «разрушительного» воздействия радости. Такой случай можно предположить, к примеру, когда радость неуместна, как при смерти человека, к которому испытываются противоречивые чув­ства. Однако в эксперименте не было этого случая. Таким образом, по­требовались дальнейшее исследование концепции феномена проекции и перепроверка лежащих в его основании процессов.Как это часто бывает, при внимательном перечитывании Фрейда было обнаружено (согласно ссылке доктора Эрнста Криса), что Фрейд предвидел нашу сегодняшнюю линию рассуждений. В книге «Тотем и табу» он писал:«Однако проекция не создана специально с целью защиты, она также принимает участие и в бесконфликтном бытие. Проекция внутрен­них перцепций вовне является примитивным механизмом, который, к примеру, воздействует также на наше восприятие чувственного опыта, и поэтому, как правило, принимает весьма активное участие при формиро­вании нашего внешнего мира. При все еще недостаточно определенных обстоятельствах даже внутренние перцепции мыслительных и эмоциональ­ных процессов проецируются наружу, подобно восприятиям ощущений, и используются при формировании внешнего мира, в то время как долж­ны оставаться внутри».И далее:«То, что мы подобно первобытным людям проецируем во внешнюю реальность, вряд ли может быть чем-то еще, кроме признания состояния, в котором данное явление имеет место для мувсдв и сознания, рядом с которым существует другое состояние, где оно скрыто, но может появиться вновь, то есть сосуществование восприятия и памяти, или, обобщая, су­ществование бессознательного психического процесса рядом с сознатель­ным».Я считаю, что эта мысль Фрейда, не подвергшаяся дальнейшему усовершенствованию или не выраженная систематически где-то еще, и высказанная без изощренности современной семантики, содержит все необходимое для последовательной теории проекции и общего вос­приятия.Главное предположение Фрейда заключается в том, что воспоми­нания о перцептах влияют на восприятие актуальных стимулов. Толкова­ние Теста Тематической Апперцепции фактически основано на таком предположении. Я полагаю, что восприятие субъектом в прошлом своего отца влияет на его перцепцию фигур отца в картинках ТАТ и что оно составляет валидный и надежный шаблон его повседневных восприятий фигуры отца. Клинический опыт, так же как и экспериментальное ис­следование, подтвердили это мнение. Мои собственные эксперименты показали, что поведение экспериментатора может выявить чувства, ко­торые первоначально, вероятно, имели отношение к фигуре отца. Хотя эти отношения имели доказуемое, но временное всеохватывающее вли­яние на восприятие стимулов, индивидуальные различия сохранялись в соответствии с генетически обусловленной структурой личности.В таком случае возникает ощущение, что перцептивные воспоми­нания воздействуют на восприятие актуальных стимулов, и не только ради узко обозначенных целей защиты, как утверждается в первоначаль-ном определении проекции. Мы вынуждены признать, что все сегодняш­нее восприятие обусловлено прошлыми впечатлениями и что действи­тельно характер перцепций и их взаимодействие друг с другом составля­ют сферу психологии личности1.Необходимо описать сущность этих перцептивных процессов и позд­нее попытаться сформулировать психоаналитическую психологию лич­ности, основанную на этих концепциях.АППЕРЦЕПЦИЯ И АППЕРЦЕПТИВНОЕ ИСКАЖЕНИЕИспользование термина «проекция» для общих перцептивных про­цессов, описанных выше, кажется не совсем подходящим с точки зре­ния истории понятия и его сегодняшних клинических применений. К тому же, «перцепция» настолько очевидно связана с системой психоло­гии, не имевшей отношения к личности в целом, что я не решаюсь даль­ше использовать ее в контексте динамической психологии. Несмотря на то, что терминология, конечно же, не является здесь вопросом перво­степенной важности, я предлагаю впредь употреблять термин «аппер­цепция»2. Я определяю апперцепцию как значимую (в динамическом смыс­ле) интерпретацию организмом воспринятого. Это определение и упот­ребление термина «апперцепция» позволяет нам предположить, исклю­чительно для цели рабочей гипотезы, возможное существование гипоте­тического процесса неинтерпретированного восприятия, и что каждая субъективная интерпретация составляет динамически значимое аппер­цептивное искажение. Взамен мы можем также операционально создать состояние почти чистого когнитивно «объективного» восприятия, в ко­тором большинство субъектов единодушны в точном определении сти­мула. К примеру, большинство субъектов сходятся во мнении, что кар­тинка № 1 в ТАТ изображает мальчика, играющего на скрипке. Таким образом, мы можем определить это восприятие как норму и сказать, что каждый, кто, например, описывает картинку как мальчика у озера (как делал один пациент с шизофренией), апперцептивно искажает^стимуль-ную ситуацию. Однако если мы позволим нашим испытуемым продол­жить описание стимульного материала, то окажется, что каждый интер­претирует его по-разному; к примеру, счастливый мальчик, печальный мальчик, честолюбивый мальчик, мальчик, понуждаемый своими роди-1 Эта теория в ее самых широких смыслах — а именно, что восприятие субъектив-но и является основной величиной психологии, — конечно же, началась не с Фрейда. «Nibil esl in intellcclu quid поп anfea fueril in sensibus» Юма практически можно считать перцептивной теорией личности. Подобным образом философский идеализм, такой как «Мир как воля и представление» Шопенгауэра и трансцендентальное состояние Канта, представляет ту же позицию.3Я предпочитаю следующее определение (из К. П. Хербарта (С. P. Herbart): «Psychologic als Wissenschafl», ч. 3, разд. I, гл. 5, с. 15, процитировано Дагобертом Д. Рунсом (Dagobert D. Runes) (ред.): «Dictionary of Philosophy»): «Апперцепция (от лат. ad — добавочная, percipere — воспринимать) в психологии: процесс, посредством которого новый опыт ассимилируется и преобразовывается остатком прошлого опыта индивидуума в форми­рование нового целого. Остаток прошлого опыта называется апперцептивной массой».телями. Следовательно, мы должны сказать, что исключительно когни­тивное восприятие остается гипотезой и что каждая личность искажает апперцептивно, отличается лишь степень искажений.Совершенно ясно, что в клиническом использовании ТАТ мы имеем дело с апперцептивными искажениями разной степени. Субъект обычно не осознает субъективного значения рассказываемой им истории. В кли­нической практике оказалось, что если просто попросить субъекта про­честь его собственный, напечатанный на машинке рассказ, то это часто удаляет его на достаточное расстояние от ситуации восприятия того, что масса аспектов напечатанного относится к нему самому. Тем не менее только после интенсивной психотерапии он может видеть более скрытые влечения. И даже после этого он, возможно, никогда не «увидит» наиме­нее приемлемое из своих субъективных искажений, присутствие которых единодушно признает любой независимый наблюдатель. В таком случае допустимо ввести несколько терминов апперцептивного искажения раз­личной степени с целью идентификации и связи1.ФОРМЫ АППЕРЦЕПТИВНОГО ИСКАЖЕНИЯПроекция. Предполагается, что термин «проекция» предназначен для наибольшей степени апперцептивного искажения. Его противопо­ложным полюсом гипотетически было бы абсолютно объективное вос­приятие. Проекция была изображена первоначально в клиническом пси­хоанализе как свойственная определенным защитным реакциям в целом и невротическим психозам в частности, а также некоторым «нормаль­ным» процессам созревания. Мы можем сказать, что в случае истинной проекции мы имеем дело с приписыванием чувств и отношений, не только остающихся бессознательными в целях защиты, но и являющих­ся неприемлемыми для эго и, следовательно, приписываемых объектам внешнего мира. Можно также добавить, что они не могут стать созна­тельными, кроме как с помощью особых длительных терапевтических процедур. Это понятие охватывает феномен, наблюдаемый при паранойе, который можно, по существу, сформулировать как изменение бессозна­тельного «Я его люблю» на сознательное «Он меня ненавидит». Истинная проекция в этом случае является на самом деле очень сложным процес­сом, возможно, включающим следующие четыре ступени:а) «Я его люблю» (гомосексуальный объект) — неприемлемое вле­чение ид;б) формирование реакции — «Я его ненавижу»;в) агрессивность, также неприемлемая и подавляемая;г) в результате перцепт изменяется на «Он меня ненавидит». Лишь последний этап обычно достигает сознания.Я предлагаю назвать этот процесс обратной проекцией в противо­положность простой проекции, обсуждаемой ниже. Первый этап процес-1 Необходимо понимать необязательность чистых форм различных апперцептив­ных искажений, обычно они вполне могут сосуществовать друг с другом.са обычно включает в себя действие другого защитного механизма фор­мирования реакции. Здесь достаточно будет сказать, что в случае пара­нойи «Я его ненавижу» одобряется, тогда как «Я его люблю» (в гомосек­суальном смысле) осуждается социально, и было рано опознано им в отношении к своему отцу как опасный импульс. Следовательно, в этом случае «Я его ненавижу» гасит и заменяет любовное чувство. Таким обра­зом, в обратной проекции мы фактически имеем дело в первую очередь с процессом формирования реакции, а затем с апперцептивным иска­жением, которое заканчивается приписыванием субъективного отноше­ния внешнему миру, как простая проекция.Простая проекция. Она совсем не обязательно имеет клиническое значение. Это частое повседневное явление хорошо изображено в следу­ющей шутке:«Джо Смит хочет взять на время у Джима Джонса газонокосилку. Гуляя по своей лужайке, он думает, как будет просить ее у Джонса. Но ему приходит в голову мысль: «Джонс скажет, что когда я в последний раз брал у него какую-то вещь, то пернул ее грязной». Затем Джо отвеча­ет ему в своем воображении, что вещь была в таком состоянии, в каком он ее получил. Джонс в воображаемой беседе говорит, что Джо, может повредить ему изгородь, когда будет переносить через нее косилку. Тогда Джо отвечает… И в таком духе воображаемый спор продолжается. Когда Джо в конце концов подходит к дому Джима, тот стоит на крыльце и приветливо говорит: «Привет, Джо, чем обязан твоему приходу?». На что Джо сердито отвечает: «Можешь оставить себе свою чертову газоно­косилку!».В результате анализа эта история приобретает следующий смысл. Джо хочет что-то взять, но вспоминает предыдущий отказ. Он усвоил (от родителей, братьев и сестер и т.д.), что на просьбу можно не получить согласия. Из-за этого он злится. Далее он воспринимает Джима как разоз­лившегося на него, и его ответ на воображаемую агрессию звучит так: «Я ненавижу Джима, поскольку Джим ненавидит меня».Более детально этот процесс можно рассмотреть следующим обра­зом: Джо что-то хочет от Дж^ма. Это вызывает образ просьбы, направ­ленной к другому сверстнику, например, к его брату, представляюще­муся завистливым, который раздраженно отказал бы в такой ситуации. Таким образом, просто мог происходить процесс апперцептивного ис­кажения образа Джима перцептивным воспоминанием о брате, случай неадекватного переноса научения. Позже я попытаюсь объяснить, поче­му Джо не переучится, если реальность докажет ошибочность его перво­начальной концепции. Установлен эмпирический факт, что подобное не­вротическое поведение, как правило, не изменяется, если не испытает воздействия психотерапии.Джо отличается от параноика не только меньшим упорством, с которым он остается верен своим проекциям, но также меньшей часто­той и меньшей исключительностью, а также меньшей степенью недо­статка осознания или невозможности осознать, каким явно субъектив­ным и «абсурдным» является искажение.Несомненно, нередко происходит следующий процесс. Человек, опоздав на работу в понедельник утром, убежден, хотя и ошибочно, что из-за этого проверяющий смотрит на него сердито. Об этом говорят как о «сознании вины»; то есть он ведет себя, как если бы проверяющий знал об опоздании, когда на самом деле он может и не знать этого. Значит служащий воспринимает ожидаемый в такой ситуации гнев управляю­щего. Это поведение можно, кроме того, понять как простое (ассоциа­тивное) искажение посредством переноса научения, или, в более слож­ных ситуациях, как влияние прежних образов на настоящие.Сенсибилизация. Если мы Модифицируем вышеописанный случай опоздания субъекта на работу к такой ситуации, в которой управляю­щий чувствует лишь легкое раздражение к опоздавшему, мы можем на­блюдать новый феномен. Некоторые субъекты могут вовсе не замечать гнева или не реагировать на него, в то время как другие видят и реагиру­ют. В последнем случае мы обнаружим, что это субъекты, склонные вос­принимать раздражение, даже когда его объективно не существует. Это хорошо известный клинический факт, о котором говорят как о «сензи-тивности» невротиков. Вместо создания объективно не существующего перцепта, мы теперь имеем дело с более чувствительным восприятием существующих стимулов^. Гипотеза сенсибилизации означает, что объект, соответствующий сформированному ранее паттерну, воспринимается с большей легкостью, чем тот, который ему не соответствует. Широко рас­пространен, к примеру, факт перцептивных проблем чтения, когда ра­нее известные слова намного легче воспринимаются через произноше­ние, чем написание.Сенсибилизация, я полагаю, является также процессом, имевшим место в эксперименте Левайна,Чейна и Мерфи (Levine, Chaneand Murphy). Когда эти экспериментаторы вначале лишили пиши нескольких испытуе­мых, а затем мимолетно показали им картинки, на которых среди прочего были изображены продукты, они обнаружили два процесса: а) будучи голодными, субъекты видели еду в мелькающих картинках, даже если ее там не было и б) субъекты чащ* правильно воспринимали настоящие картинки с продуктами, когда были голодны.По-видимому, в таком состоянии депривации возрастает эффек­тивность эго при распознавании объектов, способных ее устранить, а также простая компенсаторная фантазия осуществления желания, кото­рую авторы называют аутистическим восприятием. Таким образом, орга­низм оснащен как для адаптации к реальности, так и для заместительно­го удовлетворения там, где нет настоящего удовлетворения. В действи­тельности это возрастание эффективности функции эго в ответ на кри­тическое положение — более точное восприятие еды в состоянии голода. Я думаю, процесс этот можно также включить в наше понятие сенсиби­лизации, поскольку образы еды вызываются в памяти голодом и реаль­ные пищевые раздражители воспринимаются с большей легкостью.Очень похожий процесс был описан Эдуарде Вейссом (Edoardo Weiss) как объек-тивация,Эксперимент Брунера и Постмена (bruner ana rosrmanj также, ни-видимому, строился на аналогичном принципе. Авторы просили своих испытуемых подобрать по размеру изменяющееся круглое пятно света к круглому диску, удерживаемому в ладони. Перцептивные суждении де­лались под влиянием различных степеней шока и в течение периода вос­становления. Разница в заключениях во время шока не была ярко выра­женной. Однако в послешоковый период отклонения воспринимаемого размера от действительного стали очень заметны. Авторы в порядке экс­перимента предложили теорию избирательной бдительности. Согласно этой теории организм обладает наилучшей способностью к различению в условиях стресса. Однако когда напряжение снимается, преобладает экспансивность и как следствие большая вероятность ошибок. Можно дополнительно предположить, что непосредственным результатом на­пряжения является большее осознание образа в памяти, и это позволяет строить более точные суждения о равенстве размеров перцептивного об­раза диска и пятна света.Представляет ли аутистическое восприятие, восприятие желае­мых предметов еды в состоянии голода среди стимульного материала, объективно не изображающего предметов еды, форму простой проек­ции, или это процесс другого рода, зависит скорее от более тонких моментов. Сэнфорд (Sanford) и Левайн, Чейн, и Мерфи продемонстри­ровали этот процесс экспериментально. Мы можем сказать, что возра­стающая потребность в пище ведет к припоминанию образов еды и что эти перцептивные воспоминания апперцептивно искажают любой при­сутствующий перцепт. Единственный аргумент, который я могу выдви­нуть в пользу отличия от простой проекции — это то, что здесь мы имеем дело с простыми базо'выми драйвами, ведущими, скорее, к про­стым удовлетворяющим искажениям, нежели к более сложным ситуа­циям, возможным в простой проекции.Понятие механизма пылинки-бревна Ичхайзера (Ichheiser) можно также отнести к концепции сенсибилизации. Ичхайзер предлагает отно­сить механизм пылинки-бревна к случаям такого искажения социально­го восприятия, когда кто-то изАишне уверен в существовании нежела­тельной черты у низших слоев, хотя в то же время не осознает этой черты в самом себе. Другими словами, мы можем сказать, что существует сенсибилизация сознания (сосуществование с неосознанностью процес­са самого по себе и своей черты как свойственное любому защитному механизму), обязанная собственной бессознательно действующей изби­рательности человека и апперцептивному искажению.Экстернализация. Обратная проекция, простая проекция и сен­сибилизация являются процессами, которые субъект обычно не осоз­нает, и, таким образом, на них, естественно, меньше ссылается. Соот­ветственно трудно заставить кого-либо осознать процессы в самом себе. С другой стороны, любой клиницист может привести из своего опыта пример субъекта, рассказывающего ему об одной из картинок ТАТ сле­дующее: «Это мама, заглядывающая в комнату, чтобы посмотреть, сде­лал ли Джонни домашнюю работу, и она бранит его за его медлитель-ность». Позже, просматривая запись своих рассказов, субъект может спонтанно заметить: «Полагаю, что это на самом деле происходило со мной и с моей мамой, хотя я не понимал этого, когда рассказывал вам историю».На психоаналитическом языке процесс рассказывания можно на­звать предсознательным; пока он происходил, он не был сознательным, но его легко можно было сделать таким. Это означает, что мы имеем дело с несколько подавляемым паттерном образов, обладавшим организую­щим эффектом, который легко можно вспомнить. Для такого феномена предлагается термин «экстернализация», главным образом для облегче­ния клинического описания часто происходящего процесса.Чисто когнитивное восприятие и другие аспекты цепочки «стимул-реакция». Чистое восприятие является гипотетическим процессом, с ко­торым мы соразмеряем апперцептивное искажение субъективного типа, либо это субъективное операционно-определяемое согласование в отно­шении смысла стимула, с которым сравниваются другие толкования. Оно дает нам конечную точку континуума, все реакции на который варьиру­ются. Ввиду того что поведение рассматривается по общему согласию с точки зрения рациональности и соответствия данной ситуации, мы мо­жем говорить об адаптивном поведении к «объективному» стимулу, как обсуждается ниже.В моих более ранних экспериментах обнаружилось, что агрессию можно индуцировать в субъектах и что эта агрессия «проецируется» в рассказы в соответствии с гипотезой проекции. Далее в обычных усло­виях агрессивная реакция на определенные картинки обнаруживалась чаще, даже если экспериментатор ничего не предпринимал, а лишь просил рассказать об изображении. Оказалось также, что картинки, внушающие самим своим содержанием агрессию, намного быстрее вызывали проекцию агрессии, чем другие, более нейтральные в этом отношении.Считается, что первый факт — то, что картинка, изображающая, к примеру, съежившуюся фигуру и пистолет, вызывает большее число рассказов об агрессии, чем картинка с мирной деревенской сценой, –не более чем ожидание от человека здравомыслия. На психологическом языке можно сказать, что реакция отчасти является функцией стимула. В отношении апперцептивной психологии это означает, что большинство субъектов единодушны в какой-либо основной апперцепции стимула и что это единодушие операционально определяет «объективную» сущность стимула. Поведение, соответствующее этим «объективным» аспектам ре­альности стимула, названо Гордоном В. Оллпортом адаптивным поведе­нием. В карточке № 1 в ТАТ, к примеру, субъект адаптируется к факту, что картинка изображает скрипку.Можно перечислить ряд принципов:а) степень адаптивного поведения изменяется обратно пропорцио­нально степени точности при определении раздражителя. Относитель­ная неопределенность картинок ТАТ и чернильных пятен теста Роршаха является умышленной, чтобы вызвать как можно больше апперцептивноискаженных реакций. Если, например, предъявляется одна из картинок теста Стэнфорда—Бине, изображающая войну белого человека с индей­цами, ситуация достаточно хорошо определена, чтобы вызвать одинако­вую реакцию у большинства детей в возрасте от десяти до двенадцати лет;б) точная степень адаптации обусловлена также Aufgabe, или уста­новкой. Если субъекта просят описать картинку, то это в большей мере адаптивное поведение, чем если бы он должен был рассказать по ней историю. В последнем случае он склонен игнорировать многие объектив­ные аспекты стимула. Когда звучит сирена воздушной тревоги, поведе­ние субъекта, которому знакомы воздушные налеты, звук сирены и ко­торый знает, что делать в подобных ситуациях, по всей вероятности, будет сильно отличаться от поведения субъекта, не понимающего смыс­ла этого звука и способного истолковать его, начиная от провозглаше­ния судного дня и кончая объявлением забастовки, и ведущего себя со­ответствующим образом;в) характер воспринимающего организма также определяет соот­ношение адаптивного и проективного поведения, как говорилось ранее. Эксперимент Левайна, Чейна и Мерфи продемонстрировал сенсибили­зацию, и мы обнаружили, что люди производят апперцептивное иска­жение различной степени. Даже один и тот же человек, едва проснув­шись, может реагировать на раздражитель совершенно иначе, чем в со­стоянии бодрствования.Другие аспекты продукции субъекта — к примеру, в реакциях на картинки ТАТ – – в более простой форме обсуждались в моей ранней работе. Там я обращался к тому, что Оллпорт назвал «экспрессивным поведением».Под «экспрессивными аспектами» поведения мы подразумеваем, что если ряд художников поставить в аналогичные условия, нельзя ожидать от них одинаковых творческих произведений. Индивидуальные различия выражались бы в том, как художники наносят мазки кистью или делают движения резцом; были бы различия в предпочтении красок, а также в расположении и распределении пространства. Другими словами, опреде­ленные, преимущественно мионейронные особенности, как их называет Мира, определяли бы черты их творений.Характер экспрессивного поведения отличается как от адаптации, так и от апперцептивного искажения. При условии фиксированного со­отношения адаптации и апперцептивного искажения в реакции суб/ьек-тов на каждую из картинок Стэнфорда-Бине люди могут расходиться в своих стилях и организации. Один пользуется длинными предложениями с множеством прилагательных; другой выражается кратко, содержатель­ными фразами в строго логической последовательности. Если индивиды записывают ответы, они различаются размером промежутков между сло­вами. Речь имеет разницу в скорости, высоте тона, громкости. Все это индивидуальные особенности скорее устойчивого характера каждого че­ловека. Подобным образом скульптор ваяет точно и в мелких подробно­стях либо выбирает более абстрактную форму. Художник располагаетпредметы симметрично либо от центра. И, кроме того, в ответ на сигнал воздушной тревоги можно бежать, припасть к земле, вздрагивать, идти, говорить — и совершать каждое из этих действий в своей собственной типичной манере.Если в таком случае адаптация и апперцептивное искажение опре­деляют, что делает человек, а внешняя экспрессия обусловливает то, как он это делает, излишне подчеркивать, что всегда выясняют, как человек делает то, что он делает. Адаптивное, апперцептивное и экс­прессивное поведение всегда сосуществуют.В случае с произведением искусства, например, соотношение адап­тивного и апперцептивного материала и экспрессивных особенностей несомненно изменяется от художника к художнику и в определенной степени от одного произведения к другому одного автора. Подобным об­разом экспрессивное поведение влияет на продукцию ТАТ, отвечая за индивидуальные различия в стиле, структуре предложения, соотноше­нии глагол—существительное и других внешних особенностях. Экспрес­сивные черты Обнаруживают, как человек делает что-либо; адаптация и апперцептивное искажение указывают на то, что делает человек.ПОПЫТКА ИНТЕГРАЦИИ ПОНЯТИЯ АППЕРЦЕПТИВНОГО ИСКАЖЕНИЯ И ОСНОВНЫХ КОНЦЕПЦИЙ ПСИХОАНАЛИЗААпперцептивная психология вместе со своими клиническими ин­струментами – это дети психоанализа и теоретической клинической психологии (в частности, динамических теорий гештальт-психологии, касающейся научения и восприятия). Тем не менее к сожалению суще­ствовал недостаток интеграции двух методов подхода и понимания меж­ду выразителями психоаналитической и неаналитической психологии. Последний труд доктора Абта (Abt) представляет системное обсуждение апперцептивного искажения (проективная психология) в разрезе совре­менной неаналитической психологии. Здесь я хочу показать, что базовые психоаналитические понятия могут утверждаться в экспериментально проверяемой форме, как проблемы изучения теории, и в особенности апперцептивного искажения.Я полагаю, что подобное переформулирование важно, поскольку клинический психолог, использующий проективные методики, часто считает необходимым задействовать психоаналитический подход и де­лает это с излишними опасениями и недостаточной определенностью. В то же время клиническому психологу не так уж редко приходится ле­чить пациента, которого он тестировал. Проективное тестирование и планирование психотерапии тесно взаимосвязаны, как описано даль­ше в статье, посвященной Тесту Тематической Апперцепции. Исходя из этой идеи далее будут рассматриваться проблемы психотерапии и некоторые специфические динамические проблемы в связи с аппер­цепцией.На наш взгляд, провомерно говорить, что психоанализ является теорией научения, имеющей особое отношение к жизненной истории приобретения перцептов, их закономерному взаимодействию и влиянию на восприятие более поздних стимулов. Эта формулировка представляет собой в настоящее время рудиментарную попытку и предназначена про­сто для установления общей структуры отношения к теории апперцеп­ции, выдвинутой ранее. Системное переформулирование всех психоана­литических доктрин и экспериментальное подтверждение должны ос­таться на будущее1.Учение о перцептах излагается преимущественно в терминах тео­рии либидо, главным образом в серии генетических утверждений, каса­ющихся личности. Ядерную концепцию составляет сложная констелля­ция эдипова треугольника и его участь. Закономерное взаимодействие перцептов и их припоминаний скрытым образом присутствует там, где Фрейд обычно говорит о парапраксиях, симптоматике и формировании характера. Влияние прежних перцептов на существующую апперцепцию подразумевается в понятии защитного механизма и в генетическом тол­ковании существующего поведения.В этом свете теорию либидо можно рассматривать как включенные утверждения, касающиеся истории восприятия орального, анального и полового стимулов, и реакции на них значимых взрослых (родительских фигур). Поскольку психоанализ развивался как клиническая эмпиричес­кая наука, в которой истоки методологии проявляются только теперь, нет различий, лежащих в основе гипотезы научения и действительных результатов. Он описывает воздействие ранней оральной фрустрации индивида, не утверждая, что идея эффекта края согласуется с допуще­нием важности раннего опыта. Он не исследует системно в терминах на­грады и наказания влияние материнской реакции на процесс приучения к горшку, но тем не менее имеет дело с эффектом, который материн­ский образ будет производить на последующее восприятие индивида соб­ственных телесных функций. То есть перцептивный образ матери будет оказывать определяющее воздействие на последующие восприятия. Идею, что «ребенок идентифицируется с матерью», можно считать фактом того, что ребенок воспринимает мать и сохраняет память этого перцепта. Ребе­нок обучается связывать удовольствие или избегание эмоциональной ане­стезии с материнским перцептом. Так происходит научение поведению, соответствующему требованиям матери, которое позволяет избежать эмо­циональной анестезии, возникающей из неорганической реальности (ре­бенок может обжечься) или из материнского неодобрения, которое мо­жет принять форму лишения любви или настоящего физически болез­ненного наказания. Перцептивная память о матери становится направля­ющим образом, мотивированным желанием избежать эмоциональной ане­стезии, оказывающей избирательное влияние на поведение; она стано­вится частью системы «я» ребенка, или на языке Фрейда — эго-идеалом.1 Это не означает еще одно неофрейдистское усилие; скорее, попытку методоло­гически усовершенствовать учение Фрейда.На самом деле, конечно, не существует единственного перцепта матери, есть целая система перцептов, как уже указывал Поль Шилдер. Есть мать дающая, мать берущая,-мать моющая, мать играющая и т.д. Перцепт матери различается с возрастом ребенка, и один перцепт накладывается на другой. Таким образом, перцепт матери, скажем, в возрасте ребенка четырнадцати лет является конечным результатом всех перцептов матери к этому времени. Эта смесь в соответствии с понятиями гештальт-психо­логии будет больше, чем сумма всех перцептов. Она будет иметь свою собственную конфигурацию.Психоанализ, можно сказать, особенно интересовался избиратель­ной судьбой и организацией этих следов памяти. Фрейд обнаружил, что полученные ранее перцепты в процессе интеграции становятся неузна­ваемыми для индивида и для стороннего наблюдателя. По его словам, они становятся бессознательными. Психоаналитическая методика была предназначена для осознания частей, составляющих непосредственно различимое целое. Образы снов и их анализ посредством свободной ас­социации являются, возможно, лучшим примером. Ясный сон состав­ляет окончательный гештальт. «Свободные ассоциации» раскрывают части, составляющие образ, и позволяют нам направить события сна в последовательность потока мыслительных процессов. Принцип сверхде­терминации Фрейда тогда формулируется просто как проявление прин­ципа гештальта, согласно которому целое — это больше, чем сумма его частей.Если систему «я» (личность) считать комплексной системой пер­цептов неоднородного характера, избирательно влияющих на поведе­ние, то безразлично, рассматривается ли организм в момент рождения как tabula rasa, полностью формирующийся усваиваемыми позднее пат­тернами или рождающийся с несколькими определяющими факторами онтогенетического, семейного или общего биологического свойства. Ка­кой биологический импульс постулирует теория, говорит ли она о сек­суальном влечении, агрессии, необходимой в целях безопасности, или избегании эмоциональной анестезии, о любом из них в отдельности или сочетании нескольких, это несущественно для нашей теории. Что бы ни представлял собой инстинкт, он модифицируется и формируется раз­личными полученными перцептами. Кроме того, каждый перцепт моди­фицируется и интегрируется с каждым другим перцептом.Психоанализ выбрал как тему для обсуждения совокупность тех перцептов, обусловливающих поведение, которые соответствуют избе­ганию трудностей реальности и проверяют логические предположения, такие, например, как эго. Кроме того, он предпочел идентифицировать те из перцептов эго, которые наиболее определенно связаны с перспек­тивными целевыми идеями или более четко обозначены и лучше сфор­мированы по образу данного человека, такие, например, как эго-идеал. Перцепты, руководящие «моральным» поведением, в совокупности на­зываются «суперэго». Первоначально образы родителей (или других зна-'чимых взрослых, принимающих роль родителей) составляют образ об­щества, который, несомненно, позднее становится расширенным.Сперва Фрейд пришел к пониманию этих восприятий через рекон­струкции взрослых, то есть благодаря тому что пациенты делили целос­тный перцепт материнской фигуры на его исторические составляющие части. Позже его реконструкции подтвердились благодаря прямым на­блюдениям за детьми, Психоанализ также рассматривает законы измене­ния перцептов посредством их взаимодействия в различных конфигура­циях. Лучший пример этого процесса — сновидческая работа, при кото­рой происходят процессы символизации, конденсации и смешения, ве­дущие к конечной конфигурации явного сновидения.Теория защитных механизмов фактически касается избирательного влияния перцептов памяти на восприятие текущих событий. Каждый за­щитный механизм является гипотезой, связанной с закономерностью взаимодействия образов в определенных условиях. Если, к примеру, мать испытывает к своему ребенку агрессию одновременно с любовью, то один из возможных результатов этого конфликта отношений можно оп­ределить с помощью психоанализа как формирование реакции: мать со­вершенно не осознает свои агрессивные чувства и проявляет чрезмерную любовь. Мы можем сформулировать это иначе, предположив следующую закономерность. Когда стимул активирует перцептивные воспоминания, вызывающие установки как агрессии, так и заботы, и первая наталкива­ется на неодобрение, тогда она тормозится, а одобряемая подкрепляется. Это утверждение делает формирование реакции экспериментально под­тверждаемой концепцией, по крайней мере, в принципе. Конечно, мо­жет появиться необходимость в каких-либо дополнительных поддержи­вающих гипотезах, чтобы приспособить комплексную модель к реаль­ным жизненным ситуациям. Более того, принципам гештальта, возмож­но, лучшим образом удастся приспособить такую модель. Можно экспе­риментально доказать, что когда одновременно представлены «хороший» и «плохой» образы, результатом будет подкрепленный «хороший» образ, модифицированный некоторыми аспектами «плохого» образа. Любовь матери как результат формирования реакции обладает ограничительны­ми чертами чрезмерного покровительства; то есть как-то изначально пред­ставленная агрессивность проявляет себя в новом облике. Формирование реакции, в сущности, может быть адекватно выражено, например, как в принципе условного различения Гатри, сформулированном Хилгардом следующим образом: «Если два стимула являются достаточно различи­мыми, организм можно научить отвечать на один из них и прекратить реагирование на другой. Это делается методами противопоставления. То есть один из раздражителей регулярно подкрепляется, другой регулярно не подкрепляется. Происходящее в результате избирательное торможе­ние известно как условное различение, поскольку организм обучается по-разному реагировать на два раздражителя…». Как я упоминал ранее, параноик первоначально реагирует на объект гомосексуальной любви любовью, а затем ненавистью – как при типичной амбивалентности мальчика в отношении к отцу. У него есть образ любимого отца (как большого защитника) и образ агрессивно-садистского отца (источник первородного греха). Эти образы могут Апперцептивно разрушать любоедругое восприятие мужчин. Благодаря усвоенному различению через со­циальные традиции и боязнь отца реакция-любовь тормозится и проеци­руется реакция-ненависть.Теория невроза Фрейда всегда формулировалась как формирова­ние компромисса. То есть это утверждение лучшего возможного гешталfa­ta в данной системе сил — ид, эго, суперэго и реальность. Согласно теории Фрейда, можно сформулировать вспышки невроза у взрослого следующим образом: «Невроз становится явным, когда данная совокуп­ность сил совпадает с паттерном травматической ситуации детства». В таких обстоятельствах невроз является повторением ранее установленно­го типа реакции. К примеру, пациент был женат на женщине гораздо старше его и во многом доминирующей над ним. В детстве он был усы­новлен. Когда жена его бросила, этот хорошо адаптированный в других отношениях мужчина стал впадать в острые приступы тревоги. Приехав как-то в соседний город, в котором родился и где часто бывал за после­дние несколько лет, он бесцельно бродил по магазину, и, приблизив­шись к выходу, почувствовал дискомфорт и нарастающую тревогу. В этот момент он вдруг вспомнил, что маленьким мальчиком он однажды поте­рялся, отстав от матери, и плача стоял в дверях того же самого магазина. Внезапно он испытал явное облегчение. Во время исследования оказа­лось, что уход жены вызвал в нем ужас, похожий на испытанную эмо­цию, когда мать его потеряла; то есть теперешняя ситуация соответство­вала существовавшей ранее модели.Первоначальные разработки Фрейда, касающиеся истерической амнезии или травматического происхождения невроза, парапраксий и сновидений, были на самом деле гипотезами научения, забывания и методами воспоминания (гипноз, убеждение и свободная ассоциация).НЕКОТОРЫЕ ДИНАМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ, РАССМАТРИВАЕМЫЕ КАК СЛУЧАИ АППЕРЦЕПТИВНОГО ИСКАЖЕНИЯГипноз. Это один из процессов, в котором можно временно изме­нить апперцепцию субъекта и ввести главные искажения. Хотя мы не надеемся решить проблемы этого весьма спорного феномена, мы можем попытаться понять его при помощи выдвинутых до этого идей.Гипнотический процесс начинается с постепенного уменьшения апперцептивных функций субъекта и окончательного ограничения этих функций до апперцепции голоса гипнотизера (апперцепция является фактической, поскольку разные субъекты часто придают гипнотическим приказам разные значения). Подобный процесс исключения апперцеп­ции устанавливает человек, готовящийся заснуть. В сущности теория гип­ноза Ференци предполагает, что гипнотизер представляет образ родите­ля, когда-то давно укачивавшего ребенка или укладывавшего его спать. В .нашем случае гипнотизер апперцептивно искажается перцептивными образами родителя, существующими в памяти. Соответственно если гип­ноз проходит успешно, эти родительские образы через гипнотизера ока-зывают такое же наивысшее руководящее воздействие на восприятие лю­бого другого стимула, как это делали родители в раннем младенчестве, когда не было дифференциации между мышлением и реальностью.Подчинение постгипнотическим приказам убедительно доказы­вает, что образные воспоминания, которые субъект не осознает и не способен осознать, могут иметь контролирующее влияние на действие. Перцептивная ламять гипнотизируемого апперцептивно искажает за­данный стимул. Когда, например, гипнотизер спрашивает субъекта о его ощущениях в области седалища, тот может послушно вскочить как от ожога. В экспериментах я приказывал субъектам почувствовать гнев или подавленность. То есть субъект вспоминал прошлую ситуацию гне­ва или подавленности, и память об этой ситуации искажала апперцеп­цию карточек ТАТ, внушая социальные ситуации, включающие агрес­сию, печаль и т.д.Массовый психологический феномен. Массовый психологический феномен может пониматься в некотором смысле почти так же как гип­ноз. Как указал Фрейд в «Групповой психологии и анализе эго», каждый индивид интроецирует «массу», или группу, как переходный фактор в эго и суперэго. Мы можем сказать, пока индивид является членом груп­пы, он"«видит мир глазами массы». Группа временно рассматривается в качестве авторитарной фигуры, и, как в гипнозе, апперцепция группы получает контролирующее влияние над большинством других образов-воспоминаний. Таким образом, линчевание, паническое бегство и драка происходят благодаря высвобождению примитивных импульсов.Перенос. Хотя термин «перенос» обычно используется совершенно свободно, я хочу ограничить его значение до эмоциональной взаимосвя­зи пациента со своим психоаналитиком. Обшее во взаимосвязи состоит в том, что аналитик является, по крайней мере теоретически, фигурой, не вступающей активно в эмоциональные отношения и воздерживаю­щейся от порицания, похвалы или любого другого открытого реагирова­ния на настроения пациента.Перенос предполагает, что пациент переносит на аналитика усво­енные им прежде отношения. Таким образом, пациент может ожидать услышать критику, наказание или похвалу, и обычно апперцептивно искажает реакции аналитика. Часть аналитической работы состоит в том, чтобы показывать пациенту в благоприятные моменты разницу между искажениями и фактами.Отсутствие реакции со стороны аналитика производит уникальный эффект, отличающий ситуацию переноса от любого другого апперцептив­ного искажения похожей фигуры родителя. Когда пациент обнаруживает, что какой-то конкретный способ манипулирования взаимоотношениями безуспешен, возникает другой паттерн поведения. К примеру, один паци­ент во время анализа вел себя в активно провокационном ключе, выстав­лял напоказ свои глубокие знания и пытался забавлять аналитика. Когда ему об этом было сказано и стало ясно, что аналитик не отвечает на такие проявления, пациент начал реагировать агрессией и позднее обыкновен­ной тревогой и зависимостью. Мы можем сказать, что этот пациент изна-чально развил несколько паттернов поведения, чтобы справляться со сво­ей тревогой. Когда его самый последний паттерн потерпел неудачу, он обратился к предыдущему, а затем к еще более раннему из выработанных паттернов. Постепенно его отношение к аналитику стало похожим на то, какое было к родителям в раннем детстве. Его апперцепция аналитика была искажена разными образами родителей в разном возрасте. Когда, к примеру, был воспроизведен его эдипов страх перед отцом, он стал осоз­навать свои наполненные страхом ожидания. Он усвоил, что эти страхи необоснованны; то есть он заново узнал первые тревожащие паттерны посредством инсайта и формирования реакции в ситуации переноса, а также путем их «проработки» в своем внешнем мире.В таком случае можно сказать, что ситуацией переноса является та, в которой пациент искажает апперцепцию аналитика все более ранними образами родителей и других значимых фигур своего детства.Психозы. Мы говорим, что в психотических бредах и галлюцинаци­ях возникающие ранние образы становятся настолько устойчивыми, что имеют более искажающее влияние на апперцепцию существующего мира, чем в любом другом состоянии.Если наша текущая апперцепция является гештальтом, совокуп­ной картиной всех полученных прежде апперцепции, тогда мы можем примерно предположить, что определенные ранние образы пугающего характера были настолько устойчивыми у данного пациента, что своим влиянием могли искажать все последующие, которые могли бы быть бо­лее безвредными.Как правило, апперцептивное искажение сперва воздействует только на небольшую группу стимулов. В ранней стадии паранойи оно включает еще только одного индивида или очень мало людей. Иногда первоначаль­ное искажение не обязательно абсурдно и может надолго занять суд про­веркой длинных риторических речей. С прогрессированием заболевания искажения пациента обычно становятся более явными и почти всеохва­тывающими. Формирование параноидальной системы становится все бо­лее и более разветвленным, пока не включает в себя весь мир — его целостное апперцептивное поле.Терапия, Психоаналитическую теорию терапии можно переформу­лировать в следующие стадии.Общение. Пациент общается с аналитиком посредством свободных ассоциаций. С их помощью аналитик узнает о поведении пациента во множестве ситуаций и находит несколько общих знаменателей в его по­веденческих паттернах.Интерпретация. Когда аналитик ознакомится с некоторыми жиз­ненными ситуациями пациента, он может воспринять определенный общий знаменатель в поведенческих паттернах и указать его пациенту в таких дозах, какие кажутся ему подходящими в разные моменты:а) горизонтальное изучение. Терапевт может найти общий зна­менатель среди поведенческих паттернов и .межличностных отношений текущей жизненной ситуации пациента, и мы говорим об этом процессе как о горизонтальном изучении'паттернов;б) вертикальное изучение. Рано или поздно появится возмож­ность проследить путем свободной ассоциации или другим способом ис­торическое развитие этих паттернов в жизни пациента, ведущее к более или менее четко определенной ранней установке. Мы можем говорить об этой части терапевтического расследования как о вертикальном изуче­нии жизненных паттернов. Обычно для решения проблем пациента необ­ходимо бывает указывать как вертикальные, так и горизонтальные об­щие знаменатели его текущего поведения;в) отношение к терапевту. Как особый случай текущих жиз­ненных ситуаций горизонтального паттерна в его связи с более ранними историческими паттернами отношение к терапевту может быть подверг­нуто отдельному обсуждению, известному в психоанализе как анализ си­туации переноса.В таком случае интерпретация означает, что терапевт указывает пациенту общие знаменатели в его поведенческих паттернах по гори­зонтали, вертикали и в определенном отношении к терапевту. Терапевт обнаруживает, что во всех трех случаях пациент страдает от апперцеп­тивных искажений жизненных ситуаций. Интерпретация фактически со­стоит в указании общих знаменателей апперцептивных искажений и в определенных случаях — в демонстрации связи ранних жизненных си­туаций с перцептивными воспоминаниями, в которых возникли эти апперцептивные искажения. Процесс включает в себя разложение на­стоящей комплексной апперцепции на части, составившие в результа­те целое.Здесь можно привести в помощь короткий пример. Предположим, появился пациент с проблемой приступов размытой тревоги. Обнаружи­вается, что эти явно мучительные для пациента приступы случаются обыч­но во время контакта с определенным авторитетным лицом, вызываю­щим в нем враждебность. После проявления его горизонтального паттер­на в тот или другой момент обнаруживается также и вертикальный пат­терн – у пациента были более или менее специфичные отношения с отцом, который первоначально вызывал в нем эти чувства враждебнос­ти, трансформировавшиеся в конце концов в тревожность. Дальнейшее изучение раскроет всю историю взаимоотношений с подобными автори­тетами, предшествующую текущей ситуации, а также похожее отноше­ние, выраженное к терапевту.Инсайт. Развитие инсайта является следующим шагом в терапевти­ческом процессе. Термином «инсайт» злоупотребляют почти так ж*е час­то, как и самой психотерапией. Обычно термин «инсайт» просто означа­ет осознание пациентом того, что он психически болен. Он используется чаше всего в обсуждениях психотиков, как правило, не подразумевая кроме этого ничего более. В контексте динамической психотерапии ин­сайт должен означать следующее — способность пациента видеть взаимо­связь между данным симптомом и ранее бессознательными апперцептивны­ми искажениями, лежащими в основе его симптомов. Говоря более точно, мы определяем инсайт как апперцепцию пациентом (то есть значимое восприятие) общих знаменателей его поведения, указанных терапевтом.Проблема рассматривается в новом свете, и к ней подходят иначе, чем раньше.Этот процесс можно разложить на две части:а) интеллектуальный инсайт: пациент может видеть взаимосвязь своих различных горизонтальных и вертикальных паттернов; он может считать их особыми случаями общего разряда, или, на языке гештальта, он учится с помощью инсайта и переживает завершение. Части изолиро­ванных событий становятся целостным воспоминанием, и происходит перемоделирование и переучивание;б) эмоциональный инсайт:.. пациент воспроизводит аффект, свя­занный с интеллектуальным инсайтом, — облегчение, тревогу, вину, счастье и т.д.Если вырабатывается только интеллектуальный инсайт, терапев­тические результаты либо ограничены, либо не достигаются вовсе, по­скольку для терапевтического процесса важно эмоциональное перемоде­лирование, задуман ли он как обычный либидо-метапсихологический процесс или как процесс научения в традиционном теоретическом пси­хологическом смысле. Аффект должен быть мастью гештальта терапевти­ческого опыта.Проработка. Следующий шаг в терапии — проработка нового ин­сайта:а) интеллектуальная. Пациент теперь применяет один и тот же об­щий знаменатель, узнанный в некоторых ситуациях благодаря указани­ям терапевта, к другим ситуациям. Если паттерн апперцептивного иска­жения был указан как относящийся к настоящему работодателю паци­ента, учителю, аналитику и отцу, теперь он может вспомнить ситуации с участием дяди, старшего офицера в армии, старшего брата или других как продуцирующие похожие реакции;б) терапевтическая (эмоциональная) В терапевтической ситуации, известной согласно психоанализу как ситуация переноса, пациент вна­чале «переносит» эмоциональные паттерны поведения, как говорилось ранее, и прорабатывает их;в) поведенческая. Вне терапевтической сессии пациент продолжа­ет встречать обсуждавшиеся ситуации и новые, подобные исследован­ным. Однако в реальных ситуациях он помнит о недавно полученных инсайтах. Под воздействием этой новой «психологической установки» он иначе, прогрессивным образом реагирует на эти ситуации в корректиру­ющем направлении, предложенном анализом ситуации. Возникновение новых проблем анализируется по-новому, и проблема решается посто­янной адаптацией и реадаптацией психологической установки к реаль­ности.Несмотря на то, что процесс инсайта и исключительно интеллек­туальные аспекты проработки лучше всего объясняются гештальт-теори-ей научения, терапевтическая и поведенческая проработки на самом деле .лучше всего рассматривать как вопрос формирования и подкрепления, так же, как проблему, в которой проба и ошибка, награда и наказание ведут к лучшему окончательному результату.РЕЗЮМЕКонцепция проекции перепроверена. Мои более ранние экспери­ментальные исследования показали, что определение проекции как за­щитного механизма было неадекватным. Вместо этого доказано, что про­екция — это один из нескольких процессов «апперцептивного искаже­ния». Лучше всего представлять эти апперцептивные искажения как обя­занные своим существованием формирующему влиянию воспоминаний прошлых апперцепции на настоящие апперцепции. Таким образом, ди­намическую теорию психоаналитической психологии личности можно отнести к истории прошлых апперцепции (например, родителей и т.д.) и их влиянию на апперцепции индивидом современного мира. Психоана­лиз можно рассматривать как теорию научения, применяемую к генезу перцептивных воспоминаний и их закономерному взаимодействию. Это отражено в теории защитных механизмов, формирования симптомов и формирования характера. Выдвинутые гипотезы экспериментально ис­пользовались в понимании гипноза, феномена психологии группы, пе­реноса, психозов и процессов, участвующих в психоаналитической тера­пии, в попытке интегрировать концепции, важные для клинического ис­пользования апперцептивных методов.Лоуренс Эдвин АбтТЕОРИЯ ПРОЕКТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИВВЕДЕНИЕПроективная психология — это название, которое можно дать ста­новящейся все более и более системной точке зрения, развивающейся в современной психологии. Термин относится к более или менее распрос­траненной массе предположений, гипотез и утверждений, которые, не будучи до сих пор формализованными, находят свое конкретное выра­жение у клиницистов, которые применяют проективные методы того или другого типа при изучении и диагностике личности. Концептуальная матрица проективной точки зрения в психологии состоит из некоторого количества представлений о личности как имплицитных, так и экспли­цитных, а также из нескольких концепций, относящихся к сущности и задаче науки вообще, и в данной стадии их формулирования я считаю маловероятным достижение консенсуса во всех главных теоретических вопросах теми, кто чувствует обязанным, или отождествляет себя с ис­пользованием проективных методов в изучении, диагностике или тера­пии личности.В основе структуры рождающейся науки проективной психологии лежат, я считаю, довольно прочные концепции широкой общности, те­оретической важности и повсеместного применения, созревшие в пос­ледние годы главным образом в недрах поведенческих дисциплин. Тем не менее исследование развития идей в некоторых других науках, особенно в биологии и физике, могло бы показать начало проявления родствен­ной точки зрения и сходного подхода к предмету1. В этой статье я попы­тался охватить лишь первые шаги длительного эволюционного процесса, которому, надеюсь, предстоит со временем развиться до вполне зрелой1 В науке можно различить некоторые значимые направления, отражающие об­новленную атмосферу идей: I) уменьшается потребность и уверенность » абсолютных ценностях; 2) концепции, подобные «окончательной истине*, научному «факту» и так называемым «законам природы», также отбрасываются или подвергаются фундаменталь­ной переработке; 3) «факты» рассматриваются учеными как составляющие рабочие ги­потезы, обладающие скорее своего рода эвристической ценностью, нежели определен­ной установленной обоснованностью; 4) наука как система идей имеет дело не только с решающими фактами и неизменными истинами, но и с тем, что является относитель­ным и условным, изменчивым и подвижным в рамках продолжительности существова­ния; 5) как система, наука не обладает реальностью, не считая людей, создающих ее и оперирующих ею; 6) научная проблема не может иметь никакого смысла, если она не включает в себя проблему измерения по шкале с последовательностью континуума; 7) простейший факт в науке требует некоторого оценочного суждения, даже если это первая аппроксимация.психологической позиции такого масштаба и ценности, которые в ко­нечном счете привлекут огромное число сторонников. Мои первые шаги на подготовительном этапе довольно осторожны, поскольку я чувствую необходимость развития последовательной и плодотворной теории лич­ности, на почве которой проективная точка зрения могла бы расти.и получать своего рода удобрение, столь существенное для своего развития. В условиях отсутствия пригодной в действительности теории личности, в которой крайне нуждается психология, я могу предложить только общие контуры теории проективной психологии. Однако даже грубая география новой местности заслуживает нанесения ее на карту.ИСТОКИ ПРОЕКТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИЯ предпочитаю смотреть на проективную психологию как на пси­хологию протеста. Как психология протеста она в особенности является ребенком на современной психологической сцене. С методологической и концептуальной точек зрения можно рассматривать проективную психо­логию как воплощение серьезного мятежа против многих из основных течений теоретической психологии, которым она в действительности так сильно обязана. Проективный взгляд в психологии резко противостоит американской бихевиоральной традиции, до сих пор являющейся таким богатым источником насыщения современной теоретической психоло­гии. Конечно, правда в том, что мы живем и работаем в период много­численных сложных модификаций бихевиоризма — молярных и молеку­лярных, логических и операциональных, — так что становится трудно точно установить, что мы имеем в виду под традицией бихевиоризма в теоретической американской психологии. Однако я придерживаюсь мне­ния, что все сторонники этих более утонченных бихевиоральных тече­ний во многом обязаны своему интеллектуальному отцу, Уотсону.Я не думаю, что в описании проективной психологии и ее проис­хождении я выставил какое-либо из множества современных бихевиорист­ских течений, как соломенное чучело, на которое должна с воодушевле­нием кидаться новая точка зрения. Скорее, я считаю доказуемым, что бихевиористские догматы и представления в той или иной форме со­ставляют основные рабочие предположения подавляющего числа совре­менных американских психологов.На самом деле я считаю вполне возможным, что те, кто является особенно ярым приверженцем бихевиоризма, будут в числе первых от­вергать данное направление, но это, по моему мнению, возможно лишь потому, что они до сих пор считали само собой разумеющимися эти самые бихевиористские концепции, отличающие их теоретическую по­зицию.Мы можем распознать в любой науке два, возможно, разных, но в значительной степени комплиментарных типа проводящегося научного исследования. Первый тип является явно бихевиористским, а второй глав­ным образом функциональным. Нортроп (Northrop) непосредственно столкнулся с этим вопросом в своем недавнем выступлении как предсе-дате ль отделения истории и философии науки Американской ассоциа­ции научного прогресса:«В бихевиоральном исследовании игнорируют внутренние состав­ляющие системы и их отношения в ее пределах. Вместо этого концентри­руют внимание на том, что касается реакции системы, когда при сохра­нении псего остального неизменным устанавливается некий раздражи­тель или входная информация, воздействующая на нее.В функциональном исследовании наоборот центральным предме­том исследования является внутренняя структура и внутренние свойства самой системы. В таком изучении входную информацию и выход исполь­зуют просто, чтобы прояснить характер системы, которая соединяет одно с другим».Я считаю, проективная психология совершенно очевидно связана с функциональным изучением индивида согласно Нортропу, и она дол­жна быть полностью готова к тому, чтобы обходиться без какого-либо бихевиорального исследования. Нет сомнения в том, что функциональ­ную оценку личности всегда необходимо устанавливать в динамическом смысле, и проективный взгляд в психологии обязан скорее динамичес­кому, нежели статическому подходу к поведению. Динамический взгляд в проективной психологии требует того, чтобы мы считали поведение в целом активным и целенаправленным — активным, так как индивид стремится к развитию взаимосвязи с миром психической и социальной реальности, и целенаправленным, или функциональным, в том смысле, что поведение индивида направлено к достижению цели. В таком случае в рамках проективной психологии поведение всегда считается целена­правленным, и оно стремится исключать из паттерна или редуцировать в нем раздражение, побудившее его.Сказать, что проективная психология требует динамического и функционального анализа личности, означает предположить, что она имеет отношение не только к отдельным составляющим поведения, но и к важным и более сложным способам деятельности, посредством кото­рых индивид стремится организовать свой опыт с физической и соци­альной средами и направить его на собственные уникальные потребнос­ти. Проективная психология заинтересована в исследовании роли всех психологических функций и процессов, действующих в контексте лич­ности в целом. Следовательно, проективная точка зрения использует хо­листическое мировоззрение, при котором поведение в специфической модальности выражения изучается в матрице целостной личности и тре­бует понимания во взаимосвязи со всеми остальными поведенческими выражениями индивида. Проективные результаты индивидов, следова­тельно, рассматривают просто как части целого. Этот подход к изучению и диагностике личности даже больше, чем те или иные недостатки от­дельных проективных тестов должен объяснять нашу потребность в при­менении различных проективных совместно с непроективными методи­ками при оценке и диагностике отдельной личности. И даже когда в результате настойчивых попыток понять процесс личности в целом мы получаем изобилие поведенчеЪких данных, проективная психология считает, что мы достигли не более чем поперечного среза временного геш-тальта, которым является личностный процесс.Динамический, функциональный и целостный элементы в проек­тивной психологии можно довольно легко проследить до определенных исторических событий в бихевиоральных науках. Первой и наиболее важ­ной была разработка и уточнение психоаналитических идей с их упор­ным утверждением мотивированности характера поведения в целом и их верностью историческому (генетическому) и продольному взгляду на личность. На современном рынке психологических идей и концепций, несомненно, психоаналитическое мышление имеет широкое распрост­ранение, и хорошо известно, что многие из его концепций и утвержде­ний вторглись даже в традиционно прочные прибежища теоретической психологии. Вторым историческим событием большой значимости для проективной психологии, которая стимулируется преимущественно эк­спериментальными находками и, следовательно, опирается, как и аме­риканская психология вообще, на более надежные и внушительные ос­нования, чем те, что представлены одним лишь богатством клинических данных, было развитие гештальт-психологии.По некоторым основным направлениям взгляды психоанализа и гештальт-психологии имеют существенное единодушие относительно многих моментов, так что их объединение в развивающуюся науку про­ективной психологии было достигнуто с минимальными концептуаль­ными искажениями. В обеих психологических теориях мы можем разли­чить следующие важные сферы, так сказать, базовой согласованности, которые представляют ценность для проективной психологии.1. Полное единодушие двух теорий в отношении структуры и раз­вития личности. Сложноструктурированное «я» Фрейда, по существу, не отличается в концептуальном плане от личности, разделенной на регио­ны Левина. Динамические и экономические обмены, которые, считает­ся, происходят в отношении ид, эго и суперэго в психоанализе, находят параллельное выражение у Левина в системе барьеров и классов движе­ний через них.2. Гештальт-психология отличается своим настойчивым утвержде­нием целостности, или совокупности, организма и своим представлени­ем о приоритете целого над частями. В организмическом смысле геш­тальт-психология рассматривает индивида как саморегулирующуюся си­стему. С точки зрения гештальта, изменения и модификации организма достигаются в соответствии с практическими законами. Подход психо­анализа к подобным вопросам и утверждения касательно них в основном те же, и мы можем выделить лишь небольшое противоречие.3. Психоанализ постулирует важную и близкую рабочую взаимосвязь психологических механизмов и динамизмов, функционирующих в инди­виде, а также с социоантропологической культурой и окружением, час­тью которой он всегда является. Применение Дж. Ф. Брауном топологичес­ких принципов к социальной психологии и впечатляющая работа Левина и его коллег по изучению деятельности и родственных областей за послед­нее десятилетие указывают на совпадение этих взглядов.4, Как гештальт-психология, так и психоанализ используют впе­чатляющее количество независимо сконструированных моделей, кото­рые могут быть задействованы их сторонниками как мощные интерпре-тативные средства при описании личности. Последние исследования в методологии науки предполагают, что гипотетико-дедуктивный метод, по всей вероятности, является наиболее плодотворным методом для научного прогресса. Этот метод во всех своих вариациях поощряет раз­витие и использование операционально полученных моделей, сходных с понятиями личности, вектора, валентности, параметра реальности и тому подобных в гештальт-психологии, а также концепциями эго, ли­бидо и подобными моделями, применяемыми в психоаналитическом подходе.В каждой из двух системных точек зрения только поведение инди­вида наблюдается в широком контексте различных ситуаций. В обеих тео­ретических системах определенное мнение о поведенческих данных под­водится под общую теорию посредством понятий, подобных указанным выше. Результатом для обоих взглядов становится, как правило, интегра­ция или формирование наглядных и объяснительных формулировок об индивиде, его поведении и поле, в котором это происходит.5. Вера в психологический детерминизм, а также в единообразие и целостность психической сущности является общей для гештальт-психо­логии и психоанализа. И то, и другое теоретическое направление утвер­ждают, что все психологические феномены имеют причину и смысл, так же как практическую функцию, относящуюся к психобиологии всего организма.Принимая во внимание обширные общие сферы базового едино­душия двух теоретических систем психологии, я не считаю удивитель­ным, что понятия, проистекающие первоначально из каждой теорети­ческой позиции, нашли не только свой путь в проективную психоло­гию, но и специфическое применение в ней. Самыми разными по пси­хологическому происхождению и личным склонностям клиницистами, которые, можно сказать, работают в проективной структуре психоло­гии, был открыт относительно легкий и обычно весьма ценный способ применения понятий, совершенно независимо появившихся в двух пси­хологических сферах деятельности. В практике тем не менее хорошо из­вестно, что интеграция концепций из двух подходов и их применение к психологии редко достигались без компромисса. Гештальт-психология, к примеру, всегда настаивала на самых строгих, насколько это возмож­но, определениях своих моделей, а также на принципе непременного обоснования их конечных санкций решающей экспериментальной про­веркой.На мой взгляд, это настоятельное требование эксперименталь­ной валидизации каждого понятия в более крупной структуре теории –принцип, с которым психоанализ обычно не соглашался, — нашел выражение в проективной психологии главным образом как необходи­мость подвергать данные, появляющиеся при использовании проектив­ных тестов в изучении и диагностике личности, некоторому роду фор-мального анализа1. Подобным образом с несколько меньшей методоло­гической сложностью психоанализ требовал в проективной психологии развития тенденций в направлении содержательного анализа проектив­ных данных2. Совершенно ясно, что в сущности нет ничего фундамен­тально противоположного в двух типах трактовки проективных данных и что в основном каждый метод анализа имеет тенденцию к дополне­нию другого. Однако фактически разработка и использование содержа­тельных способов анализа проективных данных сильно отстали от раз­вития и признания формальных аналитических методов.Важное историческое значение, имеющее отношение к сегодняш­нему состоянию проективной психологии, состоит в том, что ее сторон­ники и врачи, придерживающиеся на практике этой позиции, выражали намного большую преданность формальному, нежели содержательному методу анализа проективных данных. Отчасти эта ситуация сложилась потому, что многое в развитии и использовании проективных тестов было в руках психологов, первоначально поглощенных принципами и метода­ми экспериментальной психологии. Будучи изначально лабораторными психологами, твердо придерживающимися традиционного инструмен­тария, они настаивали на том, чтобы любое применение проективного теста обязательно превращалось в эксперимент. Как к эксперименту к проективному тесту, разумеется, применялись те же самые требования жесткого контроля, как и к другому психологическому экспериментиро­ванию. Я не порицаю эту ситуацию, но мы должны признать, что она оказала важное и далеко идущее влияние на развитие проективной пси­хологии вплоть до настоящего времени.Одновременно с этим психиатры и психоаналитики, начавшие проявлять интерес к большому количеству тех или иных из развивающе­гося семейства проективных тестов, постепенно достигали как методо­логического, так и концептуального понимания, что не было характер­ным для их работы на более ранней стадии. Существовала другая профес­сиональная группа, подходившая к изучению и диагностике личности исходя из многообразия клинических данных, которая начала важную работу по развитию проективных методов и проективной точки зрения в психологии. За надеждами нескольких групп, объединивших усилия с целью продвижения проективных методов, стояла всевозрастающая убеж-1 Формальный анализ протокола проективного теста — это методика, основанная преимущественно на желании математически подсчитать отдельные факторы оценки к протоколе таким образом, чтобы выявить количественные взаимосвязи между ними. Ре­шение подсчитать факторы оценки и даже установить на первое место факторы, которые можно выделить по количеству, лежит в конечном счете на гипотезе, что суждения об индивиде, подвергнутом тестированию, будут обладать большей точностью, если их вы­разить языком математики. Работа экспериментальной психологии по развитию и усовер­шенствованию проективных тестов направлена на формальную трактовку проективных оценочных детерминант.2 Содержательный анализ записи проективного теста напротив в значительной сте­пени инспирирован психоаналитическим предположением, что данные проективного теста относятся к типу символической интерпретации, существенно отличающейся от исследования протокола в связи с его структурными особенностями, и обычно более полезной, чем это исследование.денность, что давно уже наступило время для появления и развития под­линно экспериментальной научной психопатологии. Очевидно, что для многих представителей двух профессиональных групп проективные ме­тоды представляли собой потенциально невероятно плодотворный спо­соб быстрого и относительно уверенного продвижения в направлении экспериментальной психопатологии.Как естественное следствие событий, обрисованных мною в сжа­той форме, многие исследования в проективной психологии были на­правлены по линиям, которые Оллпорт охарактеризовал, как законода­тельные. Я подозреваю, что такие разработки в проективной психологии поощрялись большей частью вследствие их отношения к превалирующе­му характеру американской науки, чем из-за полного согласия с трак­товкой проективных данных. Подобным образом сегодняшняя волна ин­тереса к проективным результатам любого типа, по-видимому, является своего рода протестом против бесплодности многих известных психоло­гических лабораторий и требованием изучать более простые психологи­ческие процессы и ограничения исследования проблем, техники для ко­торых уже в значительной степени доступны. Кроме того, имеет место даже в самих попытках протеста упорное и настойчивое требование про­должать исследовательскую работу в проективной психологии основа­тельно и в пределах научной респектабельности, в соответствии с совре­менными профессиональными предубеждениями. На самом деле, как недавно предположил Оллпорт, необычайный интерес к проективным данным представляет собой проблему неуважительного отношения к на­учности, внушенной теми, кто находится в разладе с ограничивающим требованием объективности в психологии любой ценой.Я считаю весьма вероятным, что более строгое обязательство про­ективной психологии перед идеографическим подходом к трактовке про­ективных данных могло бы среди всего прочего иметь результатом сме­щение акцента в исследованиях на анализ содержания с формального анализа, хотя это мнение, несомненно, вызовет разногласия. Кроме того, совершенно очевидно, что исследование в проективной психологии фак­тически было направлено по обеим линиям. Однако при ориентирова­нии по идеографическим линиям ему препятствовало то, что предпри­нимались лишь первые нерешительные шаги в количественном опреде­лении и трактовке идеографических данных. Возможно, как предполага­ли некоторые, проективные тесты на самом деле используются с боль­шей готовностью для нормативного типа исследования. Если это так, то, на мой взгляд, причина здесь в том, что в действительности не было сделано радикальных попыток создать проективные средства и методи­ки, не основанные на установлении общих закономерностей структурыи функции личности.Как уже предполагал Оллпорт, связь с утверждением общих зако­нов функционирования личности подразумевает в конечном счете сом­нительную идею о том, что психологическая причинность является ка­ким-то образом скорее статистической, нежели определенно и уникаль­но личностной. Проективная психология тверда в своей настойчивостина уникально личностной, а не просто статистической сущности психо­логической причинности всегда и во всем, и эта настойчивость перерас­тает в глубокую убежденность в широкомасштабном теоретическом оп­равдании как в психологии, так и в других науках изучения человека скорее как отдельного индивида, чем представителя класса индивидов, все члены которого предположительно обладают ограниченным числом в разной степени доступных для выявления черт.СОВРЕМЕННЫЕ КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В ПРОЕКТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИЕсли мы посмотрим на массу гипотез и утверждений, отличающих в настоящее время проективное направление, то различим ограничен­ное число тенденций в концептуализации, которые можно считать важ­ными указателями по пути к подлинной науке проективной психологии. Эти несколько указателей, можно сказать, составляют точную атмосфе­ру идей, где проективные тесты и проективные психологические прин­ципы находят применение в повседневной работе клиницистов. По мере рассмотрения относительно небольшого количества концептуальных тен­денций, являющихся сегодня фактически эксплицитными, а не импли­цитными, легко понять, что намного большие усилия уделялись разра­ботке и применению проективных тестов, чем тщательной и основатель­ной попытке сформировать столь необходимую теоретическую базу про­ективной психологии.Мы можем различить следующие значимые направления в концеп­туализации поведения и личности в проективной психологии.1. Личность все больше рассматривается как процесс, а не скопле­ние совокупности относительно статичных черт, использующихся инди­видом в ответ на раздражители.Суть любого процесса, несомненно, заключается в факте, что он придерживается динамической последовательности во времени. Для про­ективной психологии результатом видения личности как процесса ста­новится то, что картина, возникающая при использовании групп проек­тивных тестов при изучении индивида, всегда ограничена предписани­ем, согласно которому доступное анализу проективное поведение может представить в лучшем случае лишь поперечный срез всего личностного процесса. Он соответствует лишь части растянутого во времени целого, которым является личность.Следовательно, используя проективные данные для интерпрета­ции, клиницист должен быть готов выйти за пределы проективного по­ведения самого по себе посредством процесса умозаключения, прийти к образу субъекта, включающему что-то из истории его прошлой жизни и некоторые его ориентации на ближайшее будущее. Если клиницист вы­страивает схему обоснованных заключений об изучаемом индивиде, он должен быть готов подвести данные и представления о нем под теорию личности, которая может предоставить динамические концепции. Задачу создания такой теории личности, полезной в организации разнообраз-ных проективных данных, все еще в значительной мере только предсто­ит выполнить.2. Личность, изучаемая проективными способами, считается про­цессом, на который постоянно влияют взаимодействия индивида с соб­ственной физической и социальной средами, с одной стороны, и состо­яние и сила его потребностей с другой.С этой позиции личность является процессом, используемым ин­дивидом для организации своего опыта в связи с изменениями мира физической и социальной реальности и подведением этой реальности под собственные потребности и ценности. И физическая, и социальная реальности изменяются для индивида таким образом, как это продикто­вано его системами потребностей и ценностей, и здесь приобретает важ­ность представление индивида о его взаимосвязи с физической и соци­альной средами. Франк отнес эту концепцию уникальной взаимосвязи индивида с миром физической и социальной реальности к «внутреннему миру» человека. Не только потребности индивида, но и его ценности составляют поведенческие детерминанты, создавая своим функциони­рованием мир, в котором живет индивид, и делая возможными уникаль­ные способы его научения через опыт приходить к согласию с требова­ниями, предъявляемыми к нему физической и социальной средами.Такое видение человека в его взаимосвязи с миром подчеркивает положение о том, что культура и личность неразрывны и что можно лишь чисто теоретически требовать их разделенное™ и рассмотрения другим способом, отличным от полной взаимозависимости.3. В проективной психологии усиливается тенденция полагаться на теорию поля как на достаточный критерий для подведения под него про­ективных поведенческих данных1.Поведение всегда изучается как функция взаимоотношения «чело­век—ситуация», и динамические термины, описывающие эти взаимоотно­шения, унаследованы и из гештальт-психологии, и из психоанализа. Эта тенденция в концептуализации согласуется с утверждением, что культура и личность неразрывны и должны рассматриваться как взаимозависимые пе­ременные, и требует подведения всех проективных поведенческих данных под существующий сегодня критерий, характер которого также необходи­мо изучить, прежде чем делать обоснованные выводы об индивиде.Некоторые проективные тесты не слишком старательно изучают культурную часть комплекса «культура—личность» по сравнению с чрез­вычайно индивидуальными реакциями человека в психологическом поле и его приверженность или избегание повторяющихся паттернов и прак­тик культурного поля, в котором проявляется его поведение.4. Под влиянием психоаналитического мышления существует за­метная тенденция к утверждению суждений о личности двух классов: динамическое (полевое) и генетическое (историческое и эволюционное).1 В современном контексте теория поля в психологии, по существу, относится к идее системы взаимозависимых переменных. Поведение организма в любой момент его жизненной истории считается прддуктом совокупности всех релевантных переменных, действующих как в поле, так и в организме.Несмотря на общепринятое признание проективными психолога­ми того, что проективные тесты дают в лучшем случае лишь поперечный подход к оценке личности, тем не менее существует стойкая привержен­ность к представлению, что личность как процесс является постоянно развивающейся реальностью, функционирующей с рождения и до смер­ти. Таким образом, изучение и рассмотрение личности обязано быть чем-то вроде временного гештальта, и требуются данные, связанные с про­дольным подходом к личности. Проективные методы, применяемые на различных этапах личностного процесса, представляют собой попереч­ные аналитические попытки создать наиболее существенные серии зак­лючений относительно значимых генетических факторов, формировав­ших личность, как это представляется в какой-либо данный момент ее жизненной истории.С помощью процесса клинического умозаключения проективный психолог часто может использовать субъективные и объективные факты, ставшие для него доступными, в своих методах изучения личности, что­бы подтвердить ряд динамических и генетических гипотез об индивиде, которые представляют для клинициста формулировку разных степеней адекватности.5. Возрастает интерес к созданию картины «личности как целого». Картина «личности как целого», создаваемая через использованиепроективных данных, относится, по всей видимости, только к попереч­ной формулировке целостности и интеграции «частей-процессов» лич­ности в данное время истории жизни изучаемого индивида.Ясно для всех, кроме воинствующих энтузиастов, что проектив­ные методики не стремятся к завершенной формулировке личности в це­лом, поскольку это на самом деле далеко за пределами сегодняшних воз­можностей клиницистов, а скорее стремятся дать ряд значимых описа­тельных утверждений о личности, которые могут оказаться полезными для специфических и часто довольно узких намерений.Процесс реалистичного ограничения целей и возможных достиже­ний проективных методов, в сущности, не является разочаровывающим. Это просто изучение доступными инструментами как можно большего числа переменных личности, а также отказ от помещения индивида в какую-либо поверхностную поведенческую категорию. Меррей с колле­гами в работе «Оценка людей» ухватил суть проблемы:«Определение человека как интроверта, к примеру, не дает нам информации о его энергетическом уровне, флуктуациях настроения, стой­ких эмоциональных привязанностях, принадлежности к системам, поли­тической идеологии, типе эротических фантазий, силе сознания, основ­ных дилеммах, умственных способностях, инициативности и изобрета­тельности, степени его самоуверенности, доминирующих целях, уровне его притязаний, основных возможностях, и о множестве других важных составляющих».6. Существует заметная тенденция к построению концептуальной схемы, относительно которой можно сделать адекватные формулировки различных личностей в клинических целях.Главным образом в проективной психологии имеет место убеж­денность в настоятельной потребности создания все более и более ис­черпывающей, последовательной и удобной теории личности, которая в большей степени, чем это возможно в данное время, будет отвечать двойной цели науки: объяснению прошлого поведения индивида и пред­сказанию его будущего поведения. Некоторые выражали надежду, вы­росшую не только из проблем прошлого, но также из трудностей на­стоящего, о возможности прийти в некотором роде к общей концепту­альной схеме личности, которая полностью обоснует все существую­щие узкие взгляды без провоцирования дальнейшего профессиональ­ного кровопролития.Немалая часть проективистов убеждаются в том, что выход из положения состоит в постепенном построении логически и психологи­чески согласующегося ряда понятий и переменных, которые можно определить операционально и поместить в ключевой эксперименталь­ный тест. До тех пор пока не будет наведен порядок в концептуальной поросли, проективная психология как взгляд на поведение реальных людей в реальных ситуациях, по всей вероятности, будет тормозить в своем развитии.СУЩНОСТЬ И РОЛЬ ВОСПРИЯТИЯПоскольку все проективные методы так или иначе полагаются на действие перцептивных механизмов индивида, для проективной психо­логии важно достичь некоторой степени предварительного единодушия относительно сущности и функции восприятия. Я уже говорил, что про­ективная точка зрения весьма обязана не только гештальт-психологии, главное экспериментальное усилие которой было направлено на изуче­ние перцептивных процессов и их роль в управлении поведением орга­низма, но и основной массе общей экспериментальной психологии, а также в значительной степени совсем свежей и ценной эксперименталь­ной работе в социальной психологии. Эти несколько сосредоточенных атак на проблему восприятия дают возможность для начальных стадий развития базовой теории восприятия, которая должна оказаться чрезвы­чайно успешной в проективной психологии.Фактор первостепенной важности для наших целей, появляющийся из разнообразных экспериментальных усилий в сфере восприятия, заклю­чается в обшей избирательности всех перцептивных процессов. Впечатля­ющий объем как теоретических, так и экспериментальных данных подго­товил почву для выдвижения гипотезы о том, что селективность стимулов можно считать функцией «системы эталонов» индивида. Одной из задач целого направления в экспериментальной психологии стало четкое утвер­ждение принципа, что стимулы следует рассматривать как не имеющие абсолютной стимулирующей ценности. Благодаря долговременным экспе­риментальным усилиям было установлено, что каждый стимул восприни­мается всегда относительно паттерна других стимулов, среди которых он оказывается включенным в реальность или в связи с которыми он приоб-рел функциональную связь посредством прошлых опытов индивида. Кох-лер (Kochler) подробнейшим образом изложил с точки зрения гештальт-психологии, как и при каких условиях свойства стимула определяются его взаимосвязью с общей конфигурацией, частью которой он является.В соответствии с впечатляющей массой данных мы можем допус­тить, что общая селективность, обнаруженная во всех перцептивных дей­ствиях индивида, вызывается или, говоря правильнее, является функ­цией определенных внутренних и внешних факторов восприятия, действу­ющих закономерно.Почти с самого начала гештальт-психология направляла главное внимание в своих экспериментах на открытие и исследование законов управления внешними факторами в перцепции. В результате многолетней работы в этой области скопилась значительная масса эксперименталь­ных данных и некоторое количество приемлемых и устоявшихся заклю­чений общего характера. Не так давно из-за возрастающей актуальности потребности в понимании взглядов индивида на свою взаимосвязь с реаль­ным миром Роджерс и другие, присоединившиеся к его недирективному подходу, начали исследовать то, что, по их мнению, относится к «внут­ренней системе эталонов» индивида. Некоторые коллеги Роджерса пони­мают внутреннюю систему эталонов как я-концепцию, пользующуюся в настоящее время как теоретическим, так и экспериментальным внима­нием.Рейми (Raimy), стремившийся недавно систематизировать и усо­вершенствовать идею я-концепции в рамках теории недирективного кон­сультирования, предлагает следующие гипотезы о роли внутренних фак­торов в перцепции, которые в значительной степени конгруэнтны вы­двигаемой мною теоретической позиции в проективной психологии:1. Я-концепция — это усвоенная перцептивная система, управляе­мая теми же принципами организации, которые руководят перцептив­ными объектами.2. Я-концепция регулирует поведение. Изменения в поведении про­исходят в результате осознания различных «я» в консультировании.3. Осознание человеком самого себя может быть мало связанным с внешней реальностью, как в случае с психотическими личностями. Ло­гические конфликты в я-концепции могут существовать для внешнего наблюдателя, но они необязательно являются психологическими кон­фликтами для человека.4. Я-концепция представляет собой дифференцированную, но орга­низованную систему, так что личность может в целях сохранения своей индивидуальности защищать даже ее негативно определенные аспекты. Я-концепция может цениться более высоко, чем физический организм, как в случае солдата, жертвующего собой в сражении, чтобы сохранить положительно определенные аспекты своей я-концепции, мужество и храбрость.5. Общая структура я-концепции определяет, как воспринимаются стимулы, а также запоминание или забывание старых стимулов. При изме­нении общей структуры человек можег вспомнить подавляемый материал.в. Я-концепция чрезвычайно восприимчива и поддается быстрой реорганизации, если для этого имеется достаточно оснований, тем не менее она может также оставаться неизменной в обстоятельствах, с позиции стороннего наблюдателя достаточных для сильного стресса. Во время своей работы консультант старается создать атмосферу довери­тельности, в которой клиент может отбросить осторожность и исследо­вать те составляющие своей я-концегтции, которые приводят к затруд­нениям.Очевидно, Рейми считает внутренние факторы в перцепции, трак­туемые им как я-концепция,'решающими в воздействии на поведение индивида, и измененное понимание себя как результат консультирования или психотерапии, осуществленное благодаря этим процедурам, может находить отражение в новых поведенческих паттернах, когда индивид на­чинает воспринимать себя в новой взаимосвязи с миром физической и социальной реальности. Я думаю, остается небольшое сомнение в том, что эти субъективные, или внутренние, факторы при восприятии всегда имеют большое значение в регулировании поведения человека, и для на­ших сегодняшних намерений было бы полезно кратко изложить условия, при которых они предположительно могут функционировать.Важно также достичь некоторого понимания условий, благодаря которым происходит развитие я-концепции или внутренних перцептив­ных факторов, и я считаю, что исследования и гипотезы Пиаже прояс­няют эту сферу. Пиаже, стремившийся развить в своей работе с малень­кими детьми теорию, равносильную генетической теории восприятия, предположил, что ребенком физический мир никогда не воспринимает­ся как неструктурированный независимо от того, насколько ограничена его система эталонов. Пиаже считает, что ребенок способен окружить любое стимульное поле уверенностью и самодовольством, так что его перцептивные акты стабильны. Тем не менее по мере того как ребенок развивается и начинает переживать множество разных социальных дав­лений, на которые необходимо научиться реагировать в приемлемой и одобряемой манере в соответствии с требованиями культурной среды, частью которой он является, он склонен решительно изменять свои пер-цепты с целью достижения все большей и большей гармонии с перцеп-тами других людей, Исследования Пиаже предполагают, что это способ, социализирующий мышление ребенка, и что ребенок действительно не способен думать во взрослом смысле, пока его периепты не стали соци­ализированными.Идею Рейми в отношении я-концепции, конечно, можно сформу­лировать несколько иначе. Шериф, к примеру, изложил ситуацию отно­сительно понятий установки и психологии отношений, внимательно изу­чив литературу в этой области и сделав к ней важные экспериментальные дополнения. Формулировка проблемы Шерифом, я считаю, обладает боль­шим значением для проективной психологии. Возможно, самым суще­ственным начнется тот факт, что чем более неясно и неструктурированно стимульное поле, тем более важной становится роль установки и внутрен­них сЬактооов в восприятии при объяснении поведения индивида.Внешние системы эталонов — так называемые автохтонные детер­минанты гештальт-психологии, оказывающие инструментальную помощь индивиду в организации его перцептивного мира, слишком хорошо из­вестны и не требуют здесь иной формулировки. Однако несмотря на при­знанную значимость внутренней системы эталонов — внутренних, или субъективных, перцептивных факторов, — обладающей ключевым зна­чением в наше.й формулировке теории проективной психологии, в лите­ратуре этой важной концепции о поведении уделяется значительно мень­шее внимание, чем заслужено.Опираясь на экспериментальную работу, предпринятую по иссле­дованию ролей внутренних и внешних факторов в восприятии, на мой взгляд, можно утверждать о связи между двумя равнозначными критери­ями. В наших целях мы можем считать эту взаимосвязь функцией харак­тера стимульного поля (в котором значимы внешние перцептивные фак­торы), с одной стороны, и иерархии и силы потребностей индивида (где важны внутренние перцептивные факторы) — с другой. Таким образом, как я уже предполагал, чем более структурировано стимульное поле, тем, как правило, поведение более подчинено действию внешних фак­торов в перцепции; и наоборот, с большей неопределенностью и дву­смысленностью стимульного поля появляется больше возможности и по­требности в действии внутренних факторов. Доказуемо, что даже при неструктурированном стимульном поле поведение индивида всегда дол­жно рассматриваться как закономерное, однако закономерность такого поведения проистекает из потребностей и ценностей физиологического и психологического характера, функционирующих внутри индивида. Меррею работа с детьми внушила мысль, что состояние потребностей индивида имеет огромную важность для перцептивного поведения, а исследования Штерна и Макдональда (Stern and McDonald) также с уча­стием детей показали важность настроения при восприятии ребенком появления других людей.Факт смещения относительной значимости внутренних и внешних факторов в перцепции в связи с характером разных стимульных полей, предъявляемых индивиду, составляет основу, на которой строятся в ко­нечном счете все проективные методы. В самом деле, я думаю, без созда­ния ряда ситуаций, с которыми человек мог бы установить связь в доста­точно контролируемых условиях, где субъективные перцептивные фак­торы становятся устойчивыми детерминантами поведения индивида, просто нельзя было бы реализовать возможности для исследования и анализа личностной структуры, осуществляемые проективными тестами.Экспериментальное доказательство преобладания внутренних фак­торов над внешними при восприятии неопределенного и двусмыслен­ного стимульного поля в лабораторных условиях можно найти в про­должительной экспериментальной работе Брунера и его коллег в Гар­варде. Брунер и Гудман (Bruner and Goodman), к примеру, изучали роль потребности и ценности как факторов в перцептивном искаже­нии, разработав три эмпирических гипотезы, подлежащих дополнитель­ной проверке:1. Чем больше социальная ценность объекта, тем больше он будет поддаваться организации благодаря поведенческим детерминантам. Он будет перцептивно выбран среди альтернативных перцептив­ных объектов, зафиксируется как тенденция перцептивной ре­акции и станет перцептивно акцентированным.2. Чем больше индивид нуждается в социально ценном объекте, тем заметнее действие поведенческих детерминант.3. Перцептивная неоднозначность будет облегчать действие поведен-ческих детерминант только в той степени, в какой они будут ре­дуцировать действия автохтонных детерминант, не ослабляя при этом эффективность поведенческих детерминант.Их эксперименты оказывают достаточно очевидную пользу в предположении, что потребность и ценность фактически являются орга­низующими факторами в перцепции; и Брунер, и Гудман предлагают данные, означающие, что их три гипотезы могут быть экспериментально подкреплены. Левайн, Чейн, и Мерфи (Levine, Chein and Murphy), не­сколько ранее изучавшие взаимосвязь между силой потребности, в дан­ном случае голода, и величиной появляющегося в результате апперцеп­тивного искажения, представили факты, в значительной степени конг­руэнтные показателям Брунера и Гудмана. В дополнение к этим двум ис­следованиям, предпринятым с целью определения роли субъективных факторов в перцепции с несколько разныхдочек зрения, существуют другие, в числе которых показательны работы Дембо (Dembo) и Слиос-берга (Sliosberg), представляющие доказательства других динамических условий и процессов индивида, которые влияют на характер его перцеп­тивных актов.Исходя из массы выявленных данных и их теоретических значений мы можем рассматривать перцепцию как активный и преднамеренный процесс, включающий в себя организм в целом в связи со своим полем. По своей сути перцептивная деятельность имеет корни, глубоко прони­кающие в целостную матрицу прошлого опыта индивида, и его перцеп­тивные действия держат связь с образом его ориентации на будущее. Сле­довательно, все перцептивные процессы не только тесно связаны с от­дельными и дискретными прошлыми переживаниями индивида, орга­низованными в поведенческом смысле с тем, чтобы он мог придать им некоторый смысл и объединить их с настоящим, но также имеют проч­ную связь с прогнозами на будущее, особенно ближайшее, где они мо­гут выражаться в виде рефлексии. Существуют свидетельства, позволяю­щие предположить, что вследствии своей прошлой перцептивной дея­тельности индивид склонен создавать или приобретать чувство уверен­ности относительно последствий его настоящих перцептивных опытов. Перцепты, которые в прошлом подтверждались его последующими пе­реживаниями, очевидно стремятся зафиксироваться как перцептивные тенденции реакции и приводят к чувству комфорта или безопасности. Перцепты, не получившие последующего поведенческого подкрепления, приводят к состоянию напряженности и переживаются как неудобство или тревожность.Может возникнуть некоторое сомнение в том, что одна из главных функций перцепции, рассматриваемой в самом широком смысле, заклю­чается в зашите организма от ситуаций и условий, вредоносных и мучи­тельных для него, не идущих на пользу ни его благополучию, ни выжива­нию. Перцептивные акты устанавливают основу для развития индивидом предугадывания потенциально вредоносных ситуаций и условий. По этой причине, являющейся одной из многих других, каждый отдельный акт перцепции обязательно включает того или иного рода суждение индивида о последствиях, которые данная линия поведения может повлечь за собой.В настоящее время постепенно скапливаются многочисленные до­вольно несущественные данные, начинающие внушать нам мысль о том, что значимая функция перцепции заключается в действии по защите эго. Пример данных такого рода предлагается Постменом, Брунером и Макджиннисом (Postman, Bruner and McGinnies), которые пишут сле­дующее:«Ценностная ориентация не только способствует отбору и акценти­рованию определенных перцептов в предпочтение другим, она также бло­кирует перцепты и гипотезы, не совпадающие или угрожающие ценнос­тям индивида. Мы предполагаем, что в перцептивном поведении действу­ет защитный механизм, подобный вытеснению».В рамках проективной психологии моя формулировка ситуации не­сколько иная. Я считаю, что перцептивные процессы функционируют определенным образом, позволяющим индивиду сохранить то состояние или тот уровень тревоги, для которого он достиг через научение соответ­ствующего объема толерантности. Объем тревоги, которую человек на­учился выносить, бесспорно является функцией многочисленных пере­менных личности, на все из которых, как мы допускаем, разными спо­собами и в различной степени влияют переживания индивида. В психо­анализе выделен принцип, согласно которому каждый человек обладает рядом защитных механизмов, использующихся в индивидуальном по­рядке и действующих таким образом, что уровень тревоги может удер­живаться в управляемых пределах. Очевидно, одна из функций перцеп­ции состоит в том, чтобы позволить какому-либо из психоаналитических защитных механизмов действовать так, чтобы дать возможность индиви­ду сохранить довольно постоянный уровень тревоги, Действительно, факты в этой области свидетельствуют о том, что перцепция играет важную роль в процессе психологического гомеостаза, осуществляемого динами­ческим образом посредством функционирования нескольких защитных механизмов.На основе некоторых экспериментальных данных, взятых как из лаборатории, так и социальной психологии, я предполагаю, что по мере того как стимульное поле постепенно становится все более неструктури­рованным – процесс, вынуждающий индивида больше полагаться на внутренние, или субъективные, факюры при восприятии, — появляет­ся тенденция к заметному повышению уровня тревожности индивида.Очевидно, само по себе стимульное поле не катализирует тре­вожность. Я считаю, что скорее неоднозначное стимульное поле требу-ет от индивида стремления к новой поведенческой ориентации и ис­пользованию прежних неадекватных поведенческих паттернов либо ус­тановлению новых линий поведения. Возможно, именно динамический процесс настройки поведения к новой ситуационной взаимосвязи от­вечает за увеличение объема тревожных переживаний индивида. Я убеж­ден, что по мере того, как уровень тревоги человека повышается благо­даря динамическим процессам адаптации до точки, за пределами кото­рой эго через прошлое научение становится привычным, появляется сильная тенденция к функционированию проективного механизма. Когда проективный механизм привадится в действие, он позволяет эго на­править себя к новым и адекватным взаимоотношениям с физической и социальной реальностью. Вследствие функционирования проектив­ного механизма в этих условиях объем тревоги, испытываемой индиви­дом, понижается до точки, в которой он вновь чувствует комфорт и безопасность.Формулируя этот процесс, я использовал в качестве ключевого принципа концепцию психологического гомеостаза, представляющую собой модель безусловно широкой общности и применения. Резонно до­пустить, что проекция — это не единственный психологический «бу­фер», используемый эго для сохранения уровня терпимом тревоги. На самом деле мы должны предполагать также наличие других защитных систем. Постмен, Брунер и Макджиннис в своих работах указывали, что исходя из их экспериментальных данных можно без труда заключить, что вытеснение — это еще один защитный динамизм, который может участвовать в процессе стремления к состоянию или условию психологи­ческого гомеостаза. Несмотря на утверждение, что остальные защитные механизмы также оказываются задействованными индивидом при предъявлении ему стимульного поля с повышенным признаком неопре­деленности, для проективной психологии очевидна величайшая важность действия проективного механизма. В проективной психологии нас инте­ресует преимущественно изучение проективного поведения, и лишь вто­ростепенное значение имеют исследование и оценивание других пове­денческих проявлений индивида.Если принцип толерантности к тревоге и потребности индивида сохранять тот уровень тревоги, к которому он привык благодаря науче­нию, обоснованны и широко применимы, то тогда, на мой взгляд, мы можем допустить, что такие динамические процессы, как действие про­ективного механизма, постоянно происходят в его повседневных опы­тах, когда он вынужден сталкиваться со всеми видами социально и фи­зически неоднозначных стимульных полей, к которым требуется некий вид адекватной адаптации. В таких распространенных повседневных ситу­ациях, вынуждающих индивида совершать ряд социально релевантных и адекватных приспособлений, на мой взгляд, физическая и социальная реальность фактически наполняется потребностями, ценностями, жела­ниями, фантазиями и прочим воспринимающего человека и преобразо­вываются им таким образом, что он, как правило, переживает мини-— тт.,,ЛЈ, гшот-TiH^HMp УПППНЯ тпевоги. с которым готов справиться.Поэтому вполне справедливо будет говорить о перцепции, управ­ляемой желанием, потребностью, ценностью, фантазией и т.д. Исполь­зуя эти термины, я пытаюсь внушить мысль, что перцептивные опыты индивида окрашиваются этими элементами его личности и что эти эле­менты, или компоненты, личности отвечают за такое искажение физи­ческой и социальной реальности, при котором угроза ощущаемой безо­пасности и целостности индивида сведена к минимуму. Я думаю, что хорошим примером этого процесса может служить применение теста Рор-шаха.В ответе на карточки Роршаха, к примеру, субъект может дать боль­шое количество результатов, которые могут быть оценены как F+. В тео­рии и практике Роршаха F+ — это прямая оценка силы и целостности эго. Здесь это означает, что эго воспринимает реальность, представлен­ную чернильными пятнами, с оптимальной точностью, то есть что боль­шинство перцептивных искажений, которые субъект мог применить к реальности своими желаниями или импульсами, либо отвергались, либо сводились к минимуму. Если посмотреть на это с другой точки зрения, результаты проекции в протоколе Роршаха, определенные как F+, отве­чают оценке функции «проверки реальности» эго и поэтому становятся выражением свойства контакта эго с реальностью и показателем роли экстраэго функций в восприятии и, следовательно, в личности субъекта.Можно возразить, что этот тезис легко проиллюстрировать на при­мере теста Роршаха в отличие от некоторых других проективных методов. Я думаю, это не так. К примеру, Слиосберг показал, что дети начинают быстрее понимать значения предметов и явлений, обладающих большей подвижностью, в игре, чем в неигровых ситуациях. Хомбергер (Homburger), Эриксон и Меррей при помощи так называемых игровых приемов и дру­гих проективных техник использовали эту игровую подвижность в изуче­нии глубочайших стремлений и подавляемых желаний детей; в результате проявились некоторые очаровательные примеры проективного поведения. Я думаю, общим в этих экспериментальных попытках является факт, что в игровых ситуациях дети типичным образом чувствуют большую безопас­ность и комфорт, и когда им предъявлены двусмысленные стимульные поля, они склонны выдавать проективные данные, отображающие их по­требности, желания, страхи и т.д. В соответствии с нашей формулировкой очевидно, что проекции детей в таких ситуациях проистекают из факта, что представленный им стимульный материал вызывает реорганизацию их взаимоотношений с физическими и социальными средами.Широко распространено явление, когда большинство людей ис­пытывают большую защищенность и комфорт, если их действия связаны : чем-то давним и привычным в их опыте, а встречи с новыми и незна­комыми ситуациями имеют своим результатом значительную незащи­щенность и беспокойство и даже тревожность. Я думаю, что именно это положение дел следует считать объясняющим обычные напряжение и явную тревогу, которыми, по-видимому, реагирует так много субъектов на предъявляемый им стимульный материал в различных проективных тестах. Как правило, и, возможно, почти всегда эти стимульные матери-алы являются новыми и незнакомыми, так что благодаря им человек оказывается в ситуации, в которой, как иногда объясняют, «привычные правила игры» очевидно неприемлемы. Клинический опыт с некоторы­ми проективными методами убедил меня, что в условиях неопределен­ности психологической задачи и когда вдобавок стимульное поле либо довольно неоднозначно, либо является новым в опыте субъекта, тести­руемый склонен реагировать тревогой — от минимальной до сильной. Я думаю, проективный механизм вводится в действие по мере повышения объема тревоги благодаря усилиям, проявленным субъектом при уста­новлении связи с новым и неструктурированным стимульным полем. Если эта формулировка процесса обоснована, то функция перцепции, по мо­ему предположению, состоит в том, чтобы уменьшить объем тревоги, ощущаемой индивидом, чтобы он мог прийти к согласию с физической и социальной средами, которое позволит иметь с ними дело с макси­мальной легкостью и комфортом.Именно в эту ситуацию обычно вводят субъекта, когда предлагают ему проективный тест. С позиции своей формулировки я считаю, что несложно понять, почему индивид так часто окружает проективные ма­териалы собственными желаниями, импульсами, фантазиями, ценнос­тями и т.п. В принципе чтобы вызвать проективное поведение, человеку можно предъявлять почти любые стимульные материалы. Значимыми яв­ляются объем структурированности стимулвного поля и способ интер­претации выполнения теста испытуемым. Стимульное поле может быть сильно структурированнным, но предпочтительно сводить это к мини­муму, чтобы внутренние или субъективные факторы перцепции могли свободно функционировать, позволяя индивиду в максимальной степе­ни окружать стимульные ситуации собственными потребностями, цен­ностями, фантазиями и т.д.ТАТ, к примеру, предъявляет субъекту серии незнакомых задач и достаточно неструктурированные стимульные поля, заставляя его про­ецировать собственный эмоииональный мир, выдавать личные концеп­ции о физическом и социальном мирах и проявлять усилия по организа­ции своего поведения и установлению связи с этими мирами. В результа­те нескольких попыток проекции индивида и его работы по установле­нию связи с физической и социальной средами, с которыми он взаимо­действует, появляется нечто вроде рентгеновского снимка индивида, как описывал этот процесс Франк. Проективные данные предполагают, ка­ким образом человек представляет себя в отношениях с физической и социальной средами, когда стремится превратить их в собственные лич­ные потребности и ценности. Исследование карточек ТАТ убеждает, что они внимательно отобраны и предназначены для предоставления ряда необычайно богатых и разносторонних стимульных полей. Использова­ние данных ТАТ часто предоставляет нам возможность построить надеж­ную схему заключений о том, каким образом данная личность старается установить связь с другими людьми. Из-за характера стимульных полей, предоставляемых ТАТ, проективные данные, выявляемые в результате

-,„„ Л1-ГЛ1-ТПЯКУГ немалую пользу в пости-

жении межличностных ориентации субъекта и позволяют клиницисту вывести приемлемые умозаключения, относящиеся к межличностным установкам и чувствам, испытываемым субъектом к большинству значи­мых фигур в своей жизни.Конечно, проективные тесты применялись главным образом в изу­чении и диагностике личности. Однако клиницисты нередко обнаружи­вают терапевтическую ценность проективного теста для самого тестиру­емого1. Если общая тенденция нашей теории перцепции обоснована для проективной психологии, то не стоит удивляться этому результату, Дей­ствительно, мы можем допустить, что предъявление субъекту серии раз­личных стимульных полей посредством проективных методов может дей­ствительно оказать ему помощь в снижении его уровня тревоги; давая возможность для катарсиса. Я полагаю, стимульные материалы требуют, чтобы субъект подводил себя к новым взаимоотношениям с его физи­ческой и социальной средами. В процессе достижения новой ориентации приводится в действие проективный механизм, и может происходить снижение тревоги.НЕКОТОРЫЕ ПОСТУЛАТЫ О ЛИЧНОСТИНа фоне относительной бесплодности многих попыток современ­ной теоретической психологии среди американских психологов возрас­тает тенденция к поиску выхода из создавшегося положения посредством более интенсивного и серьезного изучения личности. Важно то, что за последние два десятилетия объем литературы по психологии личности вырос до громадных размеров. Отчасти это происходит из-за растущей неудовлетворенности прогрессом лабораторной науки, а отчасти из-за практического интереса к потенциалу научной психологии в кризисном возрасте. Как предположил Розенцвейг, в последние годы наблюдалась постепенная конвергенция теоретических взглядов, касающихся сущно­сти личности. Вопреки факту, что эти теоретические формулировки воз­никали из абсолютно разных методологических и концептуальных пози­ций, большей частью их можно свести к весьма ограниченному числу постулатов о сущности личности, которые, несмотря на некоторые ого­ворки, способны принять сторонники проективной точки зрения.Мы считаем эти пробные формулировки примерами некоторых наименее общих знаменателей, очевидно, так или иначе обслуживаю­щих гипотезы многих клиницистов, которые тесно связывают себя *с про­ективной психологией. Концепции личности, экспериментально сфор­мулированные мною, необходимо рассматривать только как гипотезы, функции которых — инспирировать и вести исследования личности в1 Как говорилось ранее, первоначально индивид часто реагирует повышением тре­воги. Однако по мере раскрытия методики теста его поведение стабилизируется, и напр;ь женность вместе с тревогой переходят на тот уровень, какой был до теста. Главным образом в исследовательской части теста, где это используется, может происходить об­суждение чувств с последующей редукцией тревоги. В принципе подобная ситуация мо­жет развиваться с любым психологическим тестом.проективной психологии. Единственная санкция, позволенная этим ги­потезам в настоящее время, — оказывать проективному психологу по­мощь, подстраивая данные, полученные при использовании проектив­ных тестов, под значимые модели, которые могут принести пользу в толковании проективного поведения.Можно сформулировать несколько следующих полезных для про­ективной психологии постулатов, касающихся сущности личности.1. Личность — это система, функционирующая в индивиде в роли ор­ганизации между стимулом и реакцией, которые она стремится связать воедино. Этот постулат акцентирует условную и относительную сущность стимула и предполагает, что любой стимул обладает эффективностью в вызывании реакции в той степени, в какой он связан с функционирую­щим организмом. Стимул приобретает способность к установлению свя­зи с функционирующим организмом посредством научения этого орга­низма.Стимулы, на которые человек может научиться реагировать, зави­сят от специфических и индивидуальных потребностей и ценностей это­го человека. Стимулы, способные согласовываться с потребностями ин­дивида, имеют тенденцию вызывать реакции, и одна из функций лично­сти как системы, функционирующей внутри индивида между стимулом и реакцией, состоит в отборе из бесчисленных стимулов, постоянно по­сягающих на человека, тех, которые благодаря удовлетворению потреб­ностей, приводят к редукции на мотивациот-шом уровне.На феноменологическом уровне отбор стимулов, на которые может реагировать индивид, осуществляется посредством процесса, называемо­го нами «селективным вниманием». Процесс селективного внимания явля­ется деятельностью перцептивных механизмов. Стимулы, вызывающие реакции, отбираются в качестве функции содействия выживанию и бла­госостоянию индивида, рассматриваемой в самом широком смысле. Про­цесс селективного внимания представляет собой деятельность личности, заставляющую индивида проявлять восприимчивость к стимулам, кото­рые способствуют его благополучию и целостности, а также развивать в себе бесчувственность к стимулам, не способствующим этой цели.Так же как индивид приобретает селективное внимание к классам стимулов в ходе своего научения тому, как организовывать и интегриро­вать свои отдельные опыты, мы можем допустить, что он развивает «се­лективное невнимание» (Салливан), процесс, не являющийся в узком смысле функцией перцептивных механизмов, происходящий, по наше­му предположению, вне осознания человека1.2. Личность как организация является динамичной и мотивационной по своей сути. Ее способности отбирать и интерпретировать стимулы, с одной стороны, и контролировать и фиксировать реакции — с другой, опре-1 В формулировки Саллпвапа «селективное невнимание» — это прием, используе­мый системой «я» с целью управления объемом испьпываемой треноги. Салливан считает этот процесс происходящим вне осознания, однако он мог бы унести нас слишком дале­ко, показывая, каким образом его,концепция паратаксического искажения, значимая в тюм контексте, связана с процессом селективного невнимания.деляют ее целостность и единство как функционирующей системы. Этот постулат можно рассматривать как ключевой во взгляде Оллпорта на лич­ность, и принятие его проективным психологом означает фактическое развенчание стимула и уверенное представление личности как совокуп­ности «посредничающих переменных» и соотносящихся систем по ста­рой бихевиористской формуле S—R.Личность как динамическая организация, находящаяся между сти­мулом и реакцией, несет ответственность за психологический гомеос-таз, происходящий в поведении. Поведение, можно сказать, нарушает­ся, когда, к примеру, личность как динамическая и мотивационная система или организация неспособна соотнести стимул и реакцию. Вслед­ствие утраты психологического гомеостаза прежние перцептивные ре­активные тенденции индивида, усвоенные главным образом через на­учение, больше не функционируют. Человек теряет способность отби­рать из физической и социальной реальности те стимулы, на которые он привык реагировать. «Закономерность» прежнего поведения нару­шается, и человек вынужден использовать новые и часто неадекватные реактивные тенденции. Мы допускаем тем не менее, что использование новых реактивных паттернов закономерно и должно пониматься в тер­минах потребности индивида отстаивать свою целостность и последова­тельность на новой основе.3. Личность — это конфигурация. Личность состоит из множества психологических функций и процессов, и мы считаем, что формирова­ние личности следует законам гештальт-психологии, применяющимся к рагвитию любой другой конфигурации.Проективный тест нельзя рассматривать как предназначенный для «оценки» всей личности, а непроективное исследование личности нельзя воспринимать как оценку личности во всем богатстве ее организации и дифференциации как процесса. Вместо этого мы должны предположить, что сравнительно ограниченные участки личностной конфигурации оце­ниваются сочетанием всех инструментов как проективных, так и непро­ективных, которые доступны для нас в данное время. Поскольку лич­ность можно считать растянутой во времени конфигурацией, задача ис­следования личности или ее оценки подразумевает крайне сложную про­цедуру с привлечением многих оценочных методов, с тем чтобы полу­чить серии картин поперечного среза, с помощью которых выстраивает­ся ряд заключений о продольном характере личностного процесса.Конфигурационный характер личности является оправдательным обстоятельством для многомерного подхода к анализу, представляемото некоторыми проективными процедурами. Каждый аспект конфигурации, называемой личностью, который пытаются осветить тем или иным про­ективным методом, необходимо считать лишь отдельным выражением всей личности как процесса и рассматривать его в свете других поведенческих проявлений индивида.4. Рост и развитие личности основаны как на дифференциации, так и на интеграции. Этот постулат утверждает, что рост и развитие личности подчинены двум фундаментальным процессам: научению и созреванию.Научение и созревание сообща отвечают за дифференциацию и интегра­цию, которые по-разному характеризуют личностный процесс на тех или иных стадиях его развития.5. Личность в своем росте и развитии во многом находится под вли­янием факторов окружающей среды. Культурные факторы обладают пер­востепенной важностью в числе окружающих факторов. Этот постулат не отрицает роли и значимости наследственных факторов в качестве детер­минантов личности, но акцентирует утверждение, что окружающие де­терминанты личности обладают существенным влиянием на предостав­ление индивиду возможности организовывать свои отдельные опыты и направлять свое поведение к адекватному удовлетворению личных по­требностей.Польза этих пяти постулатов о сущности личности для проектив­ной психологии заключается, я думаю, в том, что их используют как системы эталонов в суждении о личности. Они могут также помогать кли­ницисту так систематизировать проективную продукцию своих испытуе­мых, чтобы проективные данные могли получить больше смысла. Ясно, что принятие даже некоторых из гипотез о сущности личности обязывает проективного психолога использовать множество процедур, проектив­ных и непроективных, исследуя богатство личности.Очевидно, эти сформулированные выше постулаты представляют лишь начало развития теории личности, которая должна иметь первосте­пенное значение для проективной психологии в целом, если мы хотим, чтобы проективные методы, применяемые сегодня, пользовались более широким признанием психологического содружества. Теоретические пси­хологи не только имеют право, но обязаны настаивать, чтобы клини­цист расширял и оглашал идеи и концепции, которыми он руковод­ствовался в своих исследованиях с применением проективных методик. Несмотря на другие присущие ей черты, наука является человеческой деятельностью, процедуры и операции в которой должны быть открыты­ми и повторяемыми. Сегодня, как и всегда, психолога как ученого нельзя оправдать, если он вместо публичных оперирует концепциями, извест­ными лишь посвященным. Необходимо делать направляющие концепции проективной психологии ясными и доступными, чтобы в конце концов их подвергли экспериментальной проверке и поместили в группу под­твержденных заключений.Конечно, следует признать, что некоторые теоретические форму­лировки о личности предлагались к рассмотрению, и, возможно, наибо­лее исчерпывающая из них принадлежит Меррею. Общая особенность всех этих теорий личности, однако, состоит в том, что они не пользова­лись широким одобрением среди тех, кто работает в рамках проективной схемы. В теории личности крайне нуждаются клиницисты, работающие с проективными тестами, и их повседневные опыты предоставляют воз­можность проверить ценность такой теории, когда под нее подводят про­ективные данные. Такая теория оправдана не только из-за системы, не­обходимой нам, но скорее потому, что она может стимулировать и вести ряд решающих экспериментов, которые могут иметь в качестве своейконечной функции развитие совершенно новых перспектив и концеп­ций, касающихся личности.ЗАКЛЮЧЕНИЕВ этой статье я стремился описать теоретическую атмосферу, в ко­торой развивается неоперившаяся еще проективная психология, и рас­сказать о некоторых из наиболее важных концепций, придававших ей своим действием форму пригодного и респектабельного подхода к изу­чению и диагностике личности. Не все факторы, моделировавшие про­ективное направление в психологии, имеют равную значимость, и я выделил в качестве существенных те из них, которые легче всего согла­суются с моими личными убеждениями. Другие, весьма вероятно, выде­лили бы другие и совершенно несхожие тенденции. Однако какой бы ни была формулировка новой сферы проективной психологии, я не считаю преждевременным предположение о том, что проективное направление представляет отличный и уникальный подход к сфере прикладной пси­хологии личности, который может привлекать психологов как экспери­ментального, так и клинического убеждения.Я представил набросок перцептивной теории, которая может быть полезной для понимания проективной психологии. Несомненно, другие формулировки сущности и роли перцептивных процессов и возможны, и пригодны, но я считаю, что предложенный мною подход к восприя­тию может помочь понять, почему оно является чем-то вроде via regia для исследования потребностей, ценностей, желаний, фантазий, импульсов и всего остального в индивиде, что может стать доступным для нас по­средством нескольких проективных методик. Я изложил условия, при которых, по моему мнению, функционируют перцептивные процессы, поддерживая уровень тревоги у индивида, и предложил теорию о том, как приводится в действие проективный механизм.Пять постулатов о личности, которые используются в качестве ги­потез, проверяемых клиническими и проективными данными, представ­ляют лишь каркас, вокруг которого должна быть возведена полностью пригодная и исчерпывающая теория личности. Они были предложены только вследствие моей убежденности в том, что проективная психоло­гия отвечает за то, чтобы делать как можно более ясными используемые концепции личности. Очевидно, что клиницисты используют в работе с проективными тестами много имплицитных концепций, однако они обя­заны их излагать. Концепции эти, вероятно, представляют скорее их соб­ственные теоретические пристрастия, чем взгляды, в связи с которыми можно легко прийти к некоторому взаимному соглашению1.1 Пока клиницисты на самом леле не сделают свои концепции ясными и доступ­ными широкой общественности, мы не будем иметь никакого представления, насколько их можно объединить в теорию проективной психологии в том виде, к каком она сфор­мулирована сегодня. Подозреваю все же, что многие из имплицитных концепций клини­цистов, работающих с проективными тестами, неодинаково способны к легкой интегра­ции в современные концепции проективной психологии.Я показал важность усилий, приложенных мной к развитию тео­рии личности, которая может сослужить особую службу проективным психологам. Нет сомнений, что в ее отсутствие проективным тестам, по всей вероятности, трудно достичь такой зрелости, которая вполне по­зволила бы им состязаться наравне с более давними подходами к изуче­нию личности. Проективные психологи все еше ошущают собственную незащищенность, вызванную не столько начальным этапом развития их направления, сколько некой слепой и упорной нерасположенностью, оказываемой теоретическими психологами, которые настаивают на том, что прежде чем принять проективные тесты в главное течение американ­ской психологии, необходимо доказать валидность и надежность точно так же, как доказывалась ценность непроективных тестов.Я придерживаюсь мнения, что проективные тесты развивались из атмосферы мнения, столь радикально отличного от того, которое сдела­ло возможным существование других методик оценки личности, что их валидность и надежность никогда не смогут быть установлены теми же способами. Это требование, относящееся к проективным методам, про­сто нельзя удовлетворить.Проективные тесты совершенно ясно показали, что мы должны быть готовы отказаться от ошибочного разграничения количественных и качественных данных. При изучении личности возникают оба вида дан­ных, и мы должны разработать такие способы их трактовки, которые позволят нам обсуждать и тот и другой. К счастью для проективной пси­хологии, признание существующей ситуации постепенно возрастает; и мы можем надеяться, что следующие несколько лет работы дадут необ­ходимые навыки более адекватного обращения с любыми показателями личности.Гордон У. ОлпортТЕНДЕНЦИИ В ТЕОРИИ МОТИВАЦИИТеория мотивации сегодня благополучно выходит на широкую до­рогу научного прогресса. В попытке описать смену направления особое внимание я бы хотел уделить проблеме психодиагностических методов, так как именно успехи и неудачи в их развитии могут многое рассказать нам в плане психодинамических теорий.Начнем с вопроса, почему проективные методы так популярны сегодня как в диагностической, так и в исследовательской практике? Ответ, на мой взгляд, нужно искать в истории развития мотивационной теории в прошлом веке. Шопенгауэр со своей доктриной примата слепой воли не испытывал особого уважения к рациональным объяснениям, которые находит человеческий разум для оправдания собственного по­ведения. Он был уверен, что мотивы нельзя оценивать по их внешним проявлениям. За ним следовал Дарвин со своим законом выживания силь­нейшего. Мак-Даугалл (McDougall) усилил дарвиновский акцент на ин­стинкт, сохранив в своей целенаправленной работе привкус шопенгауэ­ровской воли. Итак, Дарвин со своей борьбой за'выживание, Бергсон (Bergson) с жизненным порывом, Фрейд с либидо — все эти авторы были иррационалистами. Они были убеждены, что в мотивации самым важным является внутренний генотип, а не лежащий на поверхности фенотип. Все они реагировали на наивное рационализаторство своих пред­шественников и на попытки смертных оправдать свое существование и' В своем изящном анализе Оллпорт бросает вызов тем, кто утверждает, что толь­ко «глубинные» методы могут предоставить средства обойти защитные механизмы испы­туемого. Он говорит, что обычный человек с готовностью пойдет на общение и с боль­шой экономией времени сам расскажет то, что с помощью батареи проективных методик пришлось бы выведывать часами. И наоборот, если субъект совсем не хочет раскрывать чего-то, он просто не обратит внимания на соответствующий материал, если только тестирующий не будет изобретательнее. То есть проективные методы следует использо­вать только вместе с прямыми методами, чтобы можно было сравнивать разные виды данных.Несомненно, эта статья заставляет серьезно задуматься и ставит ряд вопросов для размышления. Действительно ли не существует связи между невротиками и нормальны­ми субъектами, как подразумевает Оллпорт? Если большинству индивидов присущи не­вротические тенденции, в состоянии ли они верно оиенпть свои проблемы, когда их об этом спрашивают? Осознают ли здоровые свои трудности настолько, чтобы суметь доне­сти эту информацию до других? Утверждение сомнительное. Многие считают, что такое осознание самого себя не слишком распространено.Что касается мнения Оллпорта насчет неспособности проективных методик про­биться через защиту относительно нормального субъекта, то большая часть данных из литературы подтверждает это. Однако использование более тонких критериев предостав­ляет возможность дифференцировать относительно нормальных субъектов на основании их реакций на проективные тесты, несмотря на защитные механизмы личности.объяснить поведение. Среди этих иррационалистов, доминировавших в психологии прошлого века, Фрейд, конечно, был ведущей фигурой. Он, как и другие, отдавал себе отчет в том, что истоки поведения могут быть недоступны для понимания.В добавление к иррационализму современная динамическая психо­логия отличается еще одним характерным признаком. Решающая роль в процессе онтогенеза приписывается врожденным инстинктам либо опы­ту, приобретенному в раннем детстве. В этом взгляды ведущих нединами­ческих школ и психологии в рамках двучленной системы «стимул—реак­ция» совпадают со взглядами динамической теории. Все они соглашают­ся с тем, что наблюдаемые нами мотивы у взрослых людей обусловлены, подкреплены, сублимированы или, иначе, развились на основе инстинк­тов, влечений, или ид, структура которого, как говорил Фрейд, «никог­да не меняется».Ни одна из ведущих теорий не считает, что мотивы могут претер­петь существенные изменения в течение жизни. Мак-Даугалл полностью исключает эту возможность, утверждая, что мотивационная структура закладывается на основании имеющегося набора инстинктов раз и на­всегда. Новые объекты могут добавляться через научение, но мотиваци­онная сила все время остается одной и той же. По существу, позиция Фрейда идентична этой. Концепции сублимации и смешения объект-ка-тексиса ответственны главным образом за всяческие видимые изменения. Психология «стимула—реакции» также настаивает на «дистанционном» контроле, базирующемся на прошлом. Мы реагируем только на те объек­ты, которые связаны с первичными влечениями прошлого, и только в той степени, в какой наши реакции были тогда вознаграждены или дос­тавили нам удовольствие. С точки зрения теории «стимула—реакции», трудно сказать, что индивид вообще что-то пытается делать. Он просто «реагирует» сложной системой навыков, выработанных ранее. Господ­ствующий взгляд на мотивацию как на стремление к «редукции напря­жения» или «поиску равновесия» перекликается с этой точкой зрения, но едва ли соответствует действительности.Широкое распространение подобных взглядов порождает нечто вроде презрения к внешним проявлениям психической жизни. Осознан­ные рассказы клиентов отвергаются как не стоящие доверия, а разбору текущих проявлений мотивов предпочитают прослеживание поведения субъекта на более ранних стадиях развития. Индивид потерял право на доверие. И в то время когда он занят обустройством своей жизни в насто­ящем и будущем, большинство психологов заняты раскопками его прош­лого.Теперь становится понятно, почему методы, изобретенные Юн-гом, Роршахом, Мерреем пользуются такой популярностью у психоди­агностиков. Эти методы не требуют от субъекта рассказа о его интересах, о том, что он хочет и что пытается сделать. Они также и не спрашивают напрямую о его отношениях с родителями и другими значимыми людь­ми. Они делают выводы об э.тих отношениях полностью на основании вымышленных идентификаций. Этот непрямой, скрытый подход к моти-вации настолько популярен, что многие клиницисты и университетские центры уделяют подобным методам диагностики гораздо больше време­ни, чем любым другим.Однако иногда клиент может шокировать своего «проективного» психолога вторжением своего неожиданного сознательного отчета. Мне рассказали об истории пациента, который отметил, что карточки теста Роршаха наводят его на мысли о половых сношениях. Клиницист, рассчи­тывая зацепить скрытый комплекс, спросил почему. «О, —– ответил паци­ент, — да потому, что я думаю о сексе всегда и везде». Едва ли для выяс­нения этой мотивации клиницисту на самом деле требовался Роршах.Большинство психологов предпочитают подступать к потребнос­тям и конфликтам личности окольными путями. И объясняется это, ко­нечно, тем, что каждый человек, даже невротик, достаточно хорошо приспосабливается к требованиям реальности и только в бесструктурной проективной ситуации проявляет свои истинные потребности и тревоги. «Проективные тесты, — пишет Стегнер (Stagner, 1951), — более диагно-стичны, чем реальные события». На мой взгляд, это бескомпромиссное заявление представляет собой кульминацию столетней эры иррациона­лизма и недоверия. Неужели субъект не имеет права на доверие?Для начала рассмотрим исследование, проведенное во время вой­ны, с привлечением 36 добровольцев, которые провели шесть месяцев на полуголодной диете (Brozek, Gnetzkow, Baldwin and Cranston, 1951). Их диета была настолько скудна, что каждый из них за полгода потерял в среднем четверть собственного веса. Потребность в пище была невыно­симо велика, беспрестанный голод мучителен. В то время, когда они не были заняты какими-либо лабораторными заданиями, они обнаружива­ли себя почти всегда думающими о еде. Вот типичная фантазия, расска­занная одним из испытуемых: «Сегодня у нас меню № I. Но это же, кажется, самое маленькое меню! Что мне сделать с картошкой? Если я словчу, то смогу добавить больше воды… Если я буду есть чуть-чуть быс­трее, пища дольше будет оставаться теплой, а я люблю теплое. Но все равно она так быстро заканчивается». Любопытнейший факт: в то время как все устремления испытуемых были очевидно сосредоточены только на еде, а вся энергия направлена на реализацию этой потребности, это никак не отразилось в проективных методиках. Исследователи сообща­ют, что из использованных тестов (свободные словесные ассоциации, тест начальных букв, анализ сновидений, тесты Роршаха и Розенцвей-га) только один тест свободных ассоциаций дал ограниченные*свиде-тельства об озабоченности едой.Это открытие чрезвычайной важности. Наиболее сильный, захва­тывающий мотив совершенно не обнаружил себя в проективных методи­ках. Однако он был легко доступен в сознательных отчетах. Возможно, частично это объясняется тем, что в лабораторных занятиях испытуемые пытались найти временное отвлечение от навязчивого мотива. Они реа­гировали на проективные тесты бог знает на что пригодным, привыч­ным ассоциативным материалом. Еще больше сбивает с толку то, что анализ сновидений тоже не раскрыл такого весомого внутреннего моти-ва. Вряд ли это может быть приписано сознательному сдерживанию. Од­нако оба результата предполагают, что возможен следующий закон: до тех пор пока мотив остается неподавленным, он не особенно влияет на восприятие и реагирование при прохождении проективных тестов. Еще рано говорить об обоснованности этого обобщения, но в любом случае эту гипотезу стоит проверить.Другие исследования в ситуации голода подтверждают эти данные (Levine, Chein and Murphy, 1942; Sanford, 1936). Авторы этих исследова­ний наблюдали такую тенденцию, что количество явных ассоциаций с пищей в проективных тестах явно уменьшалось тем более, чем дольше продолжалось голодание. Очевидно, это происходило потому,-что мотив постепенно становился полностью осознанным и не подавлялся. Правда, инструментальные ассоциации (способы получения пищи) продолжали проявляться в словесных реакциях чаще с возрастанием чувства голода. Это, однако, вполне согласуется с гипотезой, что, когда голод полнос­тью осознан, субъект в экспериментальной ситуации удерживается от поиска его удовлетворения и, следовательно, подавляет свои инстру­ментальные тенденции.Данные другого характера мы находим в работе И. У. Гетцеля (I. W. Getzel, 1951). Используя в своих исследованиях две формы теста «За­вершение предложений» (одну с формулировкой от первого лица, а вто­рую — от третьего), он составил пары следующего типа:гКогда Фрэнка попросили быть за старшего, он.,. Когда меня попросили быть за старшего, я…Когда Джо знакомится с новым человеком, он обычно… Когда я знакомлюсь с новым человеком, я обычно…Конечно, в эксперименте утверждения были перемешаны. Всего было 20 диагностических утверждений каждого типа. В исследовании при­нимали участие 65 демобилизованных военнослужащих, 25 из них диаг­ностировались как адекватно адаптирующиеся, а 40 психоневротиков были уволены со службы по причине нетрудоспособности, связанной с лич­ностными нарушениями.Оказалось, что адекватно адаптированные испытуемые в большин­стве случаев давали идентичные окончания как для первого, так и для третьего лица. Если мы принимаем, что окончание предложения от тре­тьего лица — это «проективный метод», то полученные результаты по­чти идеально соответствуют прямому, от первого лица, вопросу. С другой стороны, психоневротики в большинстве случаев изменяли варианты окончаний. Они давали один ответ, когда вопрос задавался напрямую («Когда меня попросили быть за старшего, я согласился»), и другой на проективный вопрос («Когда Джона попросили быть за старшего, он испугался»). Прямое окончание фразы от первого лица заставляет психо­невротика использовать защитные механизмы и извлекает просто шаб­лонно-правильные реакции.Таким образом, прямые ответы психоневротиков нельзя толковать по их внешнему значению. Защитные барьеры высоки, истинные мотивыглубоко спрятаны и могут быть выявлены только посредством проектив­ных методик. Но нормальные субъекты дадут в точности одинаковые ре­акции при использовании как прямых, так и проективных методов, по­скольку эти индивиды целостны. Поэтому у них внешние мотивы можно принимать за истинные, все равно, как ни пытайся, существенных от­личий не обнаружишь.Это исследование прибавляет веса к экспериментальному сужде­нию, сформулированному нами на основе случая голодавших субъектов. Только не интегрированный индивид, не осознающий свои мотивы, рас­крывает себя при прохождении проективных тестов. Это невротические личности, которые за внеТиними проявлениями скрывают подавленные страхи и враждебность. Такой субъект не защищен от проективных при­емов, но хорошо адаптированный субъект не выдает существенных от­личий.Есть, однако, одно различие между этими двумя исследованиями. Голодающие субъекты избегали какого-либо проявления своего домини­рующего мотива в проективных методиках. А адекватно адаптированные демобилизованные военнослужащие давали одинаковую реакцию при прямом и проективном тестировании. Возможно, это различие в резуль­татах объясняется неоднородной природой использованных тестов. Но эта небольшая деталь не стоит долгих размышлений. Действительно, суть этих исследований заключается в том, что при изучении мотивации пси­ходиагност всегда должен использовать прямые методы наряду с проек­тивными. Иначе он никогда не сможет быть уверен, что у субъекта отсут­ствует сильная сознательная мотивация, ускользающая из поля зрения проективной ситуации (как в случае с голодавшими субъектами).Итак, представленные мною факты свидетельствуют о следующей тенденции. Нормальный, адекватно приспособленный субъект с четкой направленностью может реагировать на проективные методы двумя спо­собами. Он либо дает материал, идентичный сознательному отчету, либо никак не проявляет свои доминирующие мотивы. Особое значение про­ективное тестирование имеет тогда, когда в проективных реакциях обна­руживается эмоционально нагруженный материал — он противоречит сознательным отчетам. И мы не можем с уверенностью заявлять о нали­чии или отсутствии невротических тенденций, если не используем оба диагностических подхода и не сравним результаты.Возьмем, например, диагностику тревожности. Используя различ­ные реакции на карточки Роршаха и ТАТ, клиницист может сдела-ть вы­вод о высоком уровне тревожности. Однако сам по себе этот факт нам почти ничего не говорит. Субъект может быть чрезвычайно эффективным в жизни, потому что использует свою тревожность. Он может прекрасно знать, что он беспокойный, путающийся, тревожный человек, который всегда добивается большего, чем ему предсказывают. Тревожность — это ценное качество в его жизни, и он достаточно умен, чтобы понимать это. В этом случае данные проективных тестов будут соответствовать данным прямых методов. Особой необходимости в использовании проективных методик нет, но и вреда это не принесет. Или, как в случае с голоданием,по протоколам проективных тестов мы не обнаружим тревожности, хотя на самом деле имеем дело с таким же беспокойным, путающимся и тре­вожным субъектом, как и первый, но жестко контролирующим свои нер­вы. В таком случае мы понимаем, что высокая степень контроля над собой позволяет ему справиться с проективными тестами с помощью умствен­ных усилий, не относящихся к его тревожной натуре. Но мы также можем обнаружить, и в этом огромное преимущество проективных методов, что внешне спокойный и уверенный человек, отрицающий какую-либо тре­вогу, показывает глубокое беспокойство и страх в реакциях на проектив­ный материал. Это тип рассогласованности личности, который могут ди­агностировать проективные тесты. Однако при* этом прямые методы тоже должны быть задействованы.Так часто упоминая «прямые» методы, я подразумеваю главным образом «сознательные отчеты». Вопрос о мотивах, которыми руковод­ствуется человек, это не единственный прямой метод, который мы мо­жем использовать, но и он вовсе не плох, особенно для начала.Когда мы начинаем изучать мотивационную сферу личности, мы прежде всего хотим узнать, что этот человек пытается сделать в своей жизни, включая, конечно, то, чего он пытается избежать и что старает­ся оставить. Не вижу причин, почему наше исследование нельзя начать с просьбы рассказать, как сам клиент ответил бы на эти вопросы. Если в приведенной форме они кажутся слишком абстрактными, их можно пе­ределать. Особенно диагностичны ответы человека на вопрос: «Что вы хотели бы сделать в следующие пять лет?» Подобные же прямые вопросы могут быть сформулированы для выяснения тревог, привязанностей и неприязней. Большинство людей, как я подозреваю, в состоянии отве­тить, чего они хотят от жизни с неменьшей степенью валидности, чем это определяется с помощью проективных инструментов, хотя некото­рые терапевты и пренебрежительно относятся к прямым вопросам.Но под «прямыми методами» я также имею в виду и стандартизо­ванные опросники, такие как «Опросник устойчивых интересов» (Strong Interest Inventory) и недавно переработанную «Шкалу ценностей» (Allport-Vernon-Lindzey Study of valyes). Сейчас нередко случается, что данные, полученные по этим методикам, несут информацию, не совсем иден­тичную «сознательному отчету» (consious report). Субъект, например, может не знать, что его ценности в значительной степени теоретически и эс­тетически направлены, а его интересы в области экономики и религии ниже средних. Результат по шкале ценностей вычисляется просто сумми­рованием отдельных сознательных выборов, которые субъект сделал в 45 гипотетических ситуациях. Даже если его словесный отчет будет непол­ным, он будет соответствовать этим отдельным выборам и в основном будет внешне валиден. Люди с определенной направленностью интере­сов, выявленной тестом, действительно делают характерный професси­ональный выбор и в своем ежедневном поведении поступают в соответ­ствии с полученными данными.Подведем итоги. Прямые методы включают в себя нечто вроде со­общения, полученного от индивида посредством интервью. Это можетбыть обычное психиатрическое интервью, либо используемое в профес­сиональном или личностном консультировании, либо в недирективной беседе. Автобиографические методы, оцениваемые по внешним показа­телям, тоже относятся к прямым, а также и все виды тестирования, где окончательный результат представляет собой сумму или паттерн серий сознательных выборов, сделанных субъектом.Сегодня модным термином «психодинамика» часто обозначают пси­хоаналитическую теорию. Проективные методики относят к психодинами­ческим, потому что считается, что они затрагивают глубинные структур­ные и функциональные слои психики. Мы уже показали причины для со­мнений в обоснованности такого предположения. Многие из самых дина­мических мотивов более точно можно выявить с помощью прямых методов1. И, наконец, выявленная проективными методами информация не может быть правильно интерпретирована без учета данных прямых методов.Приверженцы психодинамической теории утверждают, что ника­кие данные не имеют значения, пока не исследована сфера бессозна­тельного. Это изречение мы находим в весьма ценной книге Кардинера и Овеси (Kardiner and Ovesey, 1945) «Знак гнета» (The Mark of Oppression), описывающей серьезно нарушенные и конфликтные мотивационные си­стемы негров в одном из городов на Севере. Возможно, я сильно ошиба­юсь, но, по-моему, своими психоаналитическими поисками авторы от­крыли очень мало или даже ничего нового, что было бы очевидно в данной ситуации. Искалеченное сознание негров в нашем обществе, эко­номическая нищета, упадочническое состояние семьи, горечь и отчая­ние обусловливают болезненное психодинамическое развитие индиви­да, о котором в большинстве случаев ничего большего не выяснишь даже посредством глубинного анализа.Большинство психодинамических данных, приводимых Кардине-ром и Овеси, фактически являются прямыми выписками из автобиогра­фических описаний. Такое использование этого метода вполне приемле­мо, и их поиски очень поучительны. Но их теория, по-моему, расходится с обоими используемыми ими методами и полученными данными. Пси­ходинамика — это не обязательно скрытая динамика.'Для данного обсуждения простое разграничение на «прямые» и «непрямые» ме­тоды является, на наш взгляд, вполне адекватным. Психодиагностика, однако, требует более тонкой классификации и описания используемых методов. Прекрасное начало это­му положил Розенциейг (1950), который разделил методы на 3 группы, каждая из кото­рых приспособлена отслеживать определенный уроиень поведения. «Субъективные» мето­ды, по Розенцвейгу, требуют от субъекта наблюдения за собой как за объектом (опрос­ники, автобиографии). «Объективные» методы требуют исследования через наблюдение за внешним поведением. «Проективные» методы требуют как от исследователя, так и от испытуемого «пойти другим путем* и основываются на анализе реакций испытуемого на кажущийся «личностно-нейтральный» материал. Иначе говоря, розенмвейговские «объек­тивный» и «субъективный» методы соответствуют тому, что я называю «прямыми» мето­дами, а «проективные» — «непрямыми».Особенно следует отметить утверждение автора о значении проективных методов. Он говорит, что его сложно определить до тех пор, пока данные субъекта, полученные по проективным тестам, не будут проверены в свете данных субъективных и объективных методов.Этот момент хорошо обозначил психиатр Дж. К. Уайтгорн (J. С. Whitehorn, 1950), который совершенно верно утверждает, что психоди­намика — это обшее знание о мотивации. Ее широким принципам могут соответствовать и специфические требования, и понимание психоана­литиков. Уайтгорн настаивает, что лучший подход к психотичным паци­ентам, особенно страдающим от шизофренических или депрессивных нарушений, осуществляется через еще сохраненные каналы. Наиболее пристального внимания требуют к себе не области нарушений, а те пси­ходинамические системы, которые остаются сильными и здоровыми, приспособленными к реальности. Уайтгорн утверждает, что психотера­певт должен искать, как «активизировать и использовать ресурсы паци­ента, и тем самым выработать более удовлетворительный стиль жизни, менее акцентируя ограниченные возможности» (1950).Иногда можно услышать, что психоаналитическая теория не до конца оправдывается в психоаналитической практике. Имеется в виду, что в процессе терапии аналитик много времени посвящает прямому обсуждению с пациентом его внешне проявляемых интересов и ценнос­тей. Аналитик должен внимательно и с позиции принятия слушать, кон­сультировать или советовать относительно этих важных и открытых пси­ходинамических систем. Во многих примерах, как в случаях, предостав­ленных Кардинером и Овеси, мотивы и конфликты рассматриваются по их внешней значимости. Таким образом, психоаналитическая практика не всегда подкрепляется теорией.Ничего из вышесказанного не отрицает ни существования ин­фантильных систем, ни мучительных вытеснений или невротических образований, ни возможности самообмана, рационализации и других защит личности. Я только утверждаю, что методы и теории, работаю­щие с этими запутанными явлениями, представляют в совокупности широкую концепцию психодинамики. Нужно предполагать в клиенте осознание до тех пор, пока он не докажет обратного. Если вы спросите сотню человек, подошедших к холодильнику за тем, чтобы перекусить, зачем они это сделали, наверняка каждый из них ответит: «Я был голо­ден». В девяносто девяти случаях мы обнаружим, неважно, насколько глубоко будем копать, что это чистая правда. И этот ответ можно при­нимать таким, какой он есть. Однако в сотом случае мы обнаружим, что имеем дело с навязчивым перееданием, что этот тучный субъект ищет инфантильной безопасности и в отличие от большинства на самом деле не понимает, что пытается сделать. Он ищет именно умиротворенности и покоя, возможно — материнской утробы, а вовсе не вчерашнюю кот­лету. В этом случае и в меньшинстве других я признаю, мы не можем принять его внешнее поведение и его объяснения по внешнему значе­нию.Фрейд был специалистом по мотивам, которые нельзя прини­мать по их внешнему значению. Он считал, что сфера мотивации — это только ид. Сознательная часть личности, которая осуществляет прямые взаимодействия с миром, а именно эго, по Фрейду, лишена динами­ческих сил.К сожалению, Фрейд умер, не успев исправить эту однобокость в своей теории. Даже самые преданные его последователи говорят сегодня, что его психология личности осталась незавершенной. В последние годы многие из них работали над восстановлением равновесия. Без сомнений, сегодня психоаналитическая теория движется в сторону более динами­ческого эго. Эта тенденция явно наблюдается в работах Анны Фрейд, Гартманна, Френча, Хорни, Фромма, Криса и многих других. В своем докладе Американской психоаналитической ассоциации Крис указыва­ет, что попытки ограничить сферу толкования мотивации областью ид представляет собой «устаревший образ действий». Современное понима­ние эго не связывает себя только анализом защитных механизмов. И боль­ше почтения оказывается тому, что он называет «поверхность психики». Современные психоаналитические методики связывают «поверхность» с «глубиной» (Kris, 1951). В том же духе высказывается Рапапорт (Rapaport, 1951), утверждая, что подлинная степень свободы может быть приписа­на только эго.Чтобы проиллюстрировать этот момент, возьмем какой-нибудь психогенетический аспект зрелости, например религиозное чувство. Взгляд Фрейда на религиозность хорошо известен. Для него религия, по суще­ству, — индивидуальный невроз, форма личностного бегства, в основа­нии которого лежит образ отца. Следовательно, религиозное личностное чувство нельзя рассматривать по его поверхностному значению. Более урав­новешенная позиция в этом отношении будет звучать следующим обра­зом: иногда это чувство нельзя рассматривать по его поверхностному зна­чению, но иногда можно. Только тщательное изучение индивидуальной ситуации прояснит дело. Если религиозный фактор служит для очевидно эгоцентрических целей — как талисман, как самооправдание, — можно сделать вывод, что это невротическое или, по крайней мере, незрелое образование в личности. Его инфантильный и избегающий характер не осознается личностью. И наоборот, если человек постепенно развивал ведущую философию своей жизни, и религиозное чувство представляет в ней основную движущую силу, определяющую нормы поведения и придающую смысл жизни в целом, то здесь мы можем заключить, что это особое эго-образование не только является доминирующим моти­вом, но и может рассматриваться по своему поверхностному значению. Это руководящий мотив и эго-идеал, форма и сущность которых явля­ются тем, чем они представляются в сознании (Allport, 1950).Возьмем последний пример. Всем известно, что мальчики в возра­сте от четырех до семи лет идентифицируют себя с отцами. Они всячески подражают им. Среди прочего они могут выказывать профессиональную склонность к отцовской работе. Многие мальчики, вырастая, действи­тельно идут по стопам отца.Возьмите политиков. Во многих семьях политиками были и отец, и сын: Тафты, Лоджи, Кеннеди, Ла Фоллетты, Рузвельты. И это далеко не все. Какой мотивацией руководствуется сын в зрелом возрасте, скажем в пятьдесят—шестьдесят лет? Продолжает ли он прорабатывать свою ран­нюю идентификацию с отцом или уже нет? Если рассматривать поверх-ностное значение, то интерес сына к политике кажется всепоглощаю­щим, самостоятельным, доминирующим мотивом в его собственной эго-структуре. Короче говоря, это кажется зрелым и здоровым мотивом. Но ученый, строго придерживающийся взглядов генетизма, скажет: «Нет, он сейчас политик из-за фиксации на своем отце». Имеет ли он в виду, что ранняя идентификация с отцом пробудила в нем интерес к полити­ке? Если так, то мы, конечно, согласимся. Все мотивы берут где-то свое начало. Или он имеет в виду: «Эта ранняя фиксация сейчас, сегодня, удерживает сына в сфере политики*. С этим согласиться трудно. Полити­ческие интересы теперь являются значительной частью эго-структуры личности, а эго является источником энергии здорового человека. Если быть точным, могут быть случаи, когда человек в зрелом возрасте все еще пытается встать на место отца, заменить его для матери. Клиничес­кое обследование политика второго поколения может показать, что его поведение является навязчивым отождествлением с отцом. Тогда его ежед­невное поведение будет настолько навязанным, не соответствующим потребностям реальной ситуации, несоразмерным, что его легко диаг­ностирует любой более-менее опытный клиницист. Однако такие приме­ры относительно редки.Итак, в мотивационной теории необходимо более точно разграни­чивать инфантильность и мотивацию, то есть и своевременность, и соот­ветствие возрасту.Я полностью осознаю неортодоксальность своего предположения о том, что в ограниченных пределах существует разрыв между нормальной и аномальной мотивацией, что необходимо подвести теоретические ос­нования под этот факт. Отсутствие преемственности не популярно в пси­хологической науке. Одна из теорий аномалий говорит, что они лежат на предельных точках линейного континуума. Некоторые культурологи на­стаивают на том, что понятие аномалии (анормальности) относитель­но, оно меняется в зависимости от культурно-исторического периода. К тому же существует множество пограничных случаев, когда даже опыт­ные клиницисты не могут с полной уверенностью сказать, норма это или аномалия. В итоге наиболее важным следует признать тот факт, что многие нормальные люди, если достаточно глубоко копнуть, обнаружат некоторый инфантилизм в мотивации.Приняв все эти знакомые аргументы, мы все равно видим бездну различий, если не между нормальными и ненормальными субъектами, то между здоровыми и нездоровыми механизмами, участвующими в раз­витии мотивации. То, что мы называем интеграцией первой системы, представляет собой целостный механизм, поддерживающий мотиваци-онную систему на уровне современных требований. Похоже, что на обра­зование мошвационных паттернов влияют как внутренняя согласован­ность, так и реальная внешняя ситуация. Эффективное подавление так­же является здоровым механизмом, не только безвредным для индиви­да, но и делающим возможной организацию иерархии мотивов (Belmont and Birch, 1951, McGranahan, 1940). С помощью эффективного подавле­ния индивид перестает действовать в инфантильной манере. Среди урав-новешивающих механизмов можно упомянуть инсайт, образ «я» и мало понимаемый фактор гомеостаза.Как показывает эксперимент Гетцеля, здоровые люди проявляют себя целостно и в прямых, и в проективных методах. Дальнейшее опре­деление «нормальности» — к сожалению, оно еще не разработано пси­хологами — может лежать в области соответствия экспрессивного пове­дения (выражение лица, жесты, почерк) основам мотивационной струк­туры личности.'Есть данные о том, что рассогласованность между созна­тельными мотивами и экспрессивными проявлениями — это неблаго­приятный признак (Allport and Vernon, 1933). Это следует изучить более подробно.В нездоровой мотивации ведущую роль играют несбалансирован­ные механизмы. Всегда одновременно существует несколько видов дис­социации. Когда индивид неэффективно управляется со своими мотива­ми, подавленные влечения прорываются в аутистических жестах, вспыш­ках раздражения, ночных кошмарах, навязчивых персеверациях, возможно в параноидальном мышлении. Более того, имеет место недостаток само­понимания во многих жизненных сферах.На мой взгляд, в норме ведущую роль играют сбалансированные механизмы. Иногда, в случаях особо сильных нарушений, верх одержи­вают механизмы неуравновешенности. Время от времени мы обнаружи­ваем их частичное действие и в здоровых в другом личностях. Когда слу­чается сбой в механизмах, диагностика проводится с помощью проек­тивных методик. Однако когда личностная система, по сути, гармонич­на, проективные методы немногое могут рассказать нам о причинности мотивации.Из всего вышесказанного ясно, что удовлетворительная концеп­ция психодинамики должна обладать следующими характеристиками:1) она всегда подразумевает использование проективных методов для глубинного анализа совместно с прямыми методами, то есть прово­дится полная диагностика;2) она соглашается с тем, что большая часть мотивов здоровой личности может рассматриваться по своему поверхностному значению;3) она принимает, что нормальная мотивация индивида направ­лена на будущее и настоящее и не всегда адекватно может быть пред­ставлена на основе изучения прошлой жизни. Другими словами, теку­щая психодинамика может быть в значительной степени автономной, хотя и связанной с более ранними мотивационными образованиями (Allport, 1950);4) о то же время она поддерживает эпохальные открытия Фрейда о возможности влияния инфантильных фиксаций и одобряет использова­ние непрямых методов в добавление к прямым для проверки сознатель­ных отчетов.Но прежде чем такая адекватная концепция будет найдена, нужно разобраться с некоторыми положениями, прочно укоренившимися в теории мотивации. Я имею в виду расхожее утверждение, что все мотивы имеют своей целью «редукцию напряжения». Эта доктрина, существую-щая в инстинктивизме, психоанализе и стимульно-реактивной психоло­гии задерживает развитие теории на примитивном уровне.Конечно, мы не можем отрицать, что базовые влечения действи­тельно направлены на редукцию напряжения. Примерами могут служить потребность в кислороде, голод, жажда, угроза физического уничтоже­ния. Но эти влечения не являются подходящей моделью для всех мотивов нормального взрослого человека. Гольдштейн отмечает, что те пациен­ты, которые ищут только редукции напряжения, явно нездоровы. Они находятся в раздраженном состоянии, от которого хотят избавиться. В их интересах нет ничего творческого. Они не могут принять страданий, сдер­живания или фрустрации как случайные инциденты на пути достижения реализации ценностей. Нормальные люди, напротив, руководствуются главным образом мотивом самоактуадизации. Их психогенетические ин­тересы определенным образом поддерживают и направляют напряже­ние, а не способствуют его избеганию (Goldstein, 1940).Я думаю, нам следует согласиться с утверждением Гольдштейна о том, что поиск редукции напряжения не является адекватным состояни­ем зрелых психогенетических мотивов. В момент своей инаугурации в ка­честве президента Гарварда Джеймс Конант (James Conant) отметил, что он принимает обязанности «радостно, но с тяжелым сердцем». Он понимал, что, приступая к новой работе, он не снизит напряжения. На­пряжение будет возрастать и возрастать, а временами окажется просто невыносимым. Несмотря на то, что ежедневно ему придется иметь дело с огромным количеством дел и чувствовать облегчение, обязанности будут все прибавляться и даже огромные траты энергии не смогут привести к какому-либо равновесию. Психогенические интересы заставляют нас бес­конечно усложнять нашу жизнь и вносить в нее напряжение. «Стремле­ние к равновесию», «редукция напряжения», «влечение к смерти» — все это тривиальные и ошибочные представления о мотивации нормального взрослого.Как я уже говорил, в последние годы в теории произошел некий переворот. Некоторые специалисты по военным неврозам пишут о ре­дукции напряжения. Они говорят об «устойчивой эго-структуре» и «сла­бой эго-структуре». Гринкер и Спайгель утверждают: «Когда эго стано­вится сильнее, терапевт требует со стороны пациента уменьшения неза­висимости и активности» (Grinker and Spiegel, 1945).После успешной терапии эти и другие авторы иногда отмечают, что «теперь эго находится под контролем». В таких выражениях, как это — а они встречаются все чаще и чаще, — мы имеем дело с постфрейдистской психологией личности. Правда, особенности таких теорий варьируют. Иногда они не признают эго как рациональное, самостоятельное и самоуправля­емое образование. Но иногда, как в процитированном примере, они идут даже гораздо дальше. Они не только заключают, что в норме эго избегает злокачественных вытеснений влечений, хронических состояний и ригид­ности, но и утверждают, что оно является дифференцированной динами­ческой структурой — синтезом психогенетических мотивов, которые мо­гут рассматриваться по своему поверхностному значению.Не следует опасаться концепции «активного эго». Насколько я по­нимаю, термин «эго» не относится к гомункулусу, это просто краткое выражение, используемое для того, что Гольдштейн называет «ведущие паттерны». Термин обозначает, что в норме здоровая личность обладает различными системами психогенетических мотивов. Их количество не ограниченно, хотя на самом деле у хорошо интегрированного взрослого их можно пересчитать по пальцам, иногда даже одной руки. Часто то, что человек делает-с повторяющейся настойчивостью, является удивительно отрегулированным и структурированным образованием, присущим его внутренней структуре. Как называть эти ведущие мотивы—желания, ин­тересы, ценности, чувства, особенности — не играет особой роли. Глав­ное, мотивационная теория обязательно должна учитывать существова­ние этих структур при диагностике, терапии и в научных исследованиях.Лоуренс К. ФранкПРОЕКТИВНЫЕ МЕТОДЫ ИЗУЧЕНИЯ ЛИЧНОСТИИзначально трудность в, изучении личности заключается в отсут­ствии сколько-нибудь ясно очерченного, адекватного понимания того, что должно исследоваться.Ситуация такого рода у каждого вызывает разные реакции в зави­симости от профессиональных предпочтений и лояльности. Ясно, что официальные заявления будут встречены враждебно, если не насмешли­во, в то время как полемика и апологетика лишь усилят путаницу. Возни­кает вопрос, можно ли как-то пролить свет на эту ситуацию путем изу­чения процесса развития личности, для того чтобы прийти к более пло­дотворным концепциям и более приемлемым методам и процедурам.ЛИЧНОСТЬ КАК РЕЗУЛЬТАТ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ, СОЦИАЛИЗАЦИИ И ИНДИВИДУАЛИЗАЦИИПредположим, что мы представляем появление личности как ре­зультат взаимодействия культурных агентов и индивидуального в ребен­ке. В условиях ограниченного пространства я могу лишь коротко и кон­спективно изложить главные аспекты этого процесса, в котором мы мо­жем распознать организм индивида с органической наследственностью, постепенно растущий, развивающийся и созревающий под опекой ро­дителей и педагогов, которые стремятся сформировать его в соответ­ствии с культурно предписанными и социально санкционированными поведением, речью и убеждениями.Как я уже неоднократно говорил в других своих работах, ребенок — это не инертное тело, но реагирующий организм с собственными чув­ствами, как и родители, сиделки и учителя, воспитывающие его. Он обу­чается предписанным культурным и социальным нормам действия, речи и убеждения в соответствии со своими личными пристрастиями и чув­ствами и принимает это обучение с разной степенью исполнительности, всегда своеобразно и с определенными чувствами по отношению к сво­им наставникам. Таким образом, то, что мы наблюдаем, представляет собой двойственный процесс социализации с достаточным конформиз­мом во внешнем поведении, позволяющем принимать участие в общем социальном мире, с одной стороны, и индивидуализации с прогресси­рующей организацией внутреннего мира и чрезвычайно уникальными содержанием, значениями и чувствами, которые более реальны и непре­одолимы, чем культурный и физический мир, — с другой.Сказанное не подразумевает какой-либо субъективной двойствен­ности или другой традиционной дихотомии; это попытка простого из-ложения хорошо известной и общепринятой точки зрения, что во всех явлениях наблюдаются как сходства, или однородность, так и индивиду­альные девиации. Мы можем обращать больше внимания на единообра­зие и игнорировать существующие индивидуальные компоненты, как поступаем при измерении температуры, давления и других свойств газа, или можем заглянуть за пределы совокупной однородности, обратив­шись к индивидуальному, отдельным молекулам, атомам и электронам, которые, как нам теперь понятно, крайне беспорядочны, непредсказуе­мы и далеки от описанного статистически единообразия поведения. Та­ким образом, мы можем наблюдать подобную антитезу между группо­вым единообразием экономических, политических и социальных собы­тии и специфическим индивидуальным поведением каждого граждани­на, проявляющих сообща это единообразие и конформизм.Культура обеспечивает нас социально предписанными моделями действия, речи и убеждения, которые делают жизнь группы такой, ка­кой мы ее наблюдаем; однако каждый человек в группе представляет собой индивидуальность, исполняющую эти социальные предписания и использующую эти модели характерным для него образом, со специфи­ческими личностными модуляциями, акцентом и намерениями. Строго говоря, только тот является индивидуальностью, кто отвергает и иска­жает культуру; но с нашей традиционной озабоченностью единообрази­ем мы предпочитаем акцентироваться на однородности статистических совокупностей всех видов деятельности как на реальности и трактовать индивидуальные девиации как что-то вроде неизбежной, но досадной ошибки природы, чтобы оправдать свои ожидания. Эти девиации необ­ходимо признавать, но лишь как незначительные недостатки и помехи на пути к научным истинам, к которым мы стремимся!Подобные идеи процветали в научной работе вообще вплоть до 1900—1905 годов, когда были открыты рентгеновские лучи, квантовая физика, закон относительности и стали развиваться другие открытия, благодаря которым более ранние представления вышли из употребле­ния, за исключением некоторого числа дисциплин, все еще хранящих верность девятнадцатому веку. Поэтому в некоторых кругах с научной точки зрения заслуживает уважения признание, что однородность — это статистическое групповое понятие, перекрывающее чрезмерно беспоря­дочную, неоднородную массу индивидуального, дискретные явления которого просто не подчиняются научным законам!В целях удобства обсуждения индивидов лучше рассматривать: Г) как организмы, существующие в общем открытом мире природы; 2) как чле­нов своей группы, занимающихся своей деятельностью в социальном мире культурно предписанных моделей и практик, но при этом 3) существую­щих как личности во внутренних мирах, созданных под штиянием опыта.Эти три аспекта человеческого поведения и существования облада­ют большим значением в научном исследовании и поэтому требуют по­нимания.Так как организмы открыто и физиологически реагируют на окру­жающие воздействия, человеческая деятельность представляет проблемунаблюдения и оценки, сходную с проблемой в отношении всех других организмов и явлений. Человеческое тело передвигается вдоль и поперек географического пространства, впитывает, хранит и высвобождает энер­гию и т.д. Как члены группы, индивиды проявляют определенные пат­терны действий, речи и убеждений, которые могут быть объединены в более крупные категории единообразия культурных и групповых норм; по крайней мере, мы обнаруживаем некоторые резко выраженные, час­то комплексные формы в их открытых наблюдателю действиях, в кото­рых они склонны соответствовать социальным и культурным предписа­ниям.При исследовании личностного процесса внутренних миров инди­видов мы сталкиваемся с некоторого рода специфической проблемой, поскольку наша цель — не узнать культурные и социальные нормы еди­нообразия органической активности, но, скорее, выявить особенный, индивидуальный способ организации опыта и чувств, который и подра­зумевает личность.В этом контексте мы можем подчеркнуть доступность личности как процесса или действия индивида, организующего опыт и эмоционально реагирующего на ситуации. Процесс этот динамический в том смысле, что личность индивида приписывает общему внешнему миру явлений (называемому нами природой) свои смыслы и содержания, организа­ции и модели и наделяет ситуации, структурированные таким образом, аффективным значением, на которое реагирует в характерной манере. Этот организующийся динамический процесс будет по мере необходи­мости отражать полученный от культуры урок, и поэтому до тех пор пока индивид не захочет отгородиться от социальной жизни, как бывает при психозах, он будет использовать санкционированные группой паттерны действия, речи и убеждения, но в усвоенной им индивидуальной манере и в соответствии с тем, что он чувствует по отношению к ситуациям и людям, на которых реагирует.Если бы процесс личности легко поддавался пониманию, можно было бы считать его чем-то вроде жесткого штампа, который человек накладывает на каждую ситуацию, придавая ей конфигурацию, в кото­рой он нуждается как индивидуальность; поступая таким образом, он обязательно игнорирует или подчиняет многие аспекты ситуации, яв­ляющиеся для него нерелевантными и лишенными смысла, и избира­тельно реагирует на личностно значимые аспекты. Другими слонами, личностный процесс можно рассматривать как чрезвычайно индивиду­альную практику общей работы всех организмов, селективно отвечаю­щих на фигуру на фоне, реагируя на конфигурации в окружающем кон­тексте, которые являются релевантными для их жизненного занятия.Любопытно представить, как ученые пытались разрешить проблему индивидуальности методами и процедурами, предназначенными для ис­следования единообразия и норм, игнорирующих или подчиняющих индивидуальность, обращаясь с ней как с причиняющей беспокойство девиацией, умаляя достоинства реальной, исключительной и единствен­но важной центральной тенденции, формы и т.д. Нет основания дляпересмотра этих методов, и автор не правомочен критически их оцени­вать; однако можно указать некоторые аспекты методологических за­труднений, встречающихся сегодня в общепринятой количественной процедуре.Поскольку индивиды, как говорилось ранее, обучаются соглаше­нию с социально санкционированными паттернами действия, речи и убеждения (со своими индивидуальными пристрастиями и особенностя­ми), можно устанавливать социальные нормы для групп схожего хроно­логического возраста, пола и так далее, а также создавать стандартизи­рованные тесты и статистически вычислять их валидность (то есть дей­ствительно ли они измеряют или оценивают то, что должны для каждой группы) и надежность (то есть насколько хорошо или достоверно они измеряют или оценивают работу групп).Хотя стандартизированные тесты, как правило, считаются изме­рителями индивидуальных различий, было бы правильнее сказать, что они оценивают степень сходства с культурными нормами, проявляемы­ми человеком, поскольку от него как от члена того или иного общества ожидают соответствия групповым паттернам. Другими словами, стандар­тизированный тест не слишком много говорит об индивидуальном в че­ловеке, но скорее о том, насколько он приблизился к нормальному вы­полнению культурно предписанных задач, для чего применяется более или менее произвольная, но внутренне неизменная схема количествен­ных оценок. Благодаря использованию всеохватывающей общей таблицы имеется возможность определять цифровую оценку для индивида в раз­личных категориях достижения, навыка, конформности и так далее, как то: успевающий, средний или умственно отсталый; мануальная или вер­бальная сноровка и т.д. Когда человека определяют в ранговом порядке в группу или класс в соответствии со стандартизированным тестом, его индивидуальное отбрасывается, и к нему применяется подходящая ин­терпретация. История стандартизированных тестов показывает, как их использовали для распределения индивидов в различные классифика­ции, удобные для управления, коррективной работы и терапии или для изоляции с целью социального контроля, не заботясь при этом о пони­мании классифицированного подобным образом индивида или раскры­тии его личностных особенностей.Таким образом, справедливо сказать, что стандартизированные тесты представляют собой процедуры оценки индивидов с точки зрения их социализации и степени приближения к принятию и использованию культурно предписанных паттернов убеждения, действия и речи, для которых могут быть рассчитаны статистические нормы из фактических наблюдений функционирования групп индивидов, в соответствии с воз­растом, полом и т.д.Для применения этих и более современных количественных мето­дов изучения личности возникла необходимость принять концепцию личности как совокупность измеримых дискретных черт, факторов или Других отделимых реальностей, представленных в индивиде в разных количествах и организованных в соответствии с личностными паттерна-ми. Но поскольку личность — это больше, чем внешняя активность, необходимо каким-то способом постигнуть то, что лежит в ее основе. Потребность в количественных данных привела к использованию куль­турно стандартизованных, социально санкционированных норм речи, а также убеждений и установок, в которых и с помощью которых индивид должен выражать свою личность, например, в анкетах, опросниках, рей­тинговых шкалах и т.д.Желательно было бы, имея в распоряжении достаточно времени, исследовать в более полной форме смысл процедуры, пытающейся вы­явить индивидуальность человека путем использования социальных сте­реотипов языка и мотивов, обязывающих индивидуальность подчиняться социальному конформизму, подчеркивая схожесть и единообразие груп­повых паттернов. Этот вопрос обретает еще большую значимость, когда мы вспоминаем, что одни и те же действия и речь каждым индивидом могут использоваться по-своему, и наоборот, абсолютно различные дей­ствия и речь могут иметь почти идентичный смысл и значение для раз­ных индивидов, демонстрирующих их. Более того, нормативные черты, мотивы и цели, выведенные из традиционных представлений о челове­ческой сущности и поведении, могут обладать значениями, часто чуж­дыми для исследователя, использующего их как данные. Слова являют­ся обобщенными символами, обычно затемняющими сущность, если не искажающими ее, уникальной личности индивида, произносящей эти слова.Далее следовало бы заметить, что многие процедуры для изучения личности полагаются на самодиагноз субъекта и раскрытие им собствен­ного внутреннего мира личностных смыслов и чувств, которые соци­альная ситуация заставляет индивида скрывать, даже если в порядке ис­ключения он имел бы четкое представление о самом себе. Когда индиви­да спрашивают, что он думает или чувствует, либо просят указать свою принадлежность к какой-либо категории, это социальное давление соот­ветствия групповым нормам искажает его ответ и насильно помешает в категории исследования или анкеты, предложенной для самодиагноза.Более того, как заметил Генри А. Меррей, самым важным в инди­виде является то, чего он не может или не станет говорить. Закон давно признал свидетельские показания ненадежными и подлежащими приня­тию только после множественного контроля и проверок в виде сформу­лированных юридических доказательств.Здесь у читателя может возникнуть чувство смятения, если не воз­мущения, поскольку дискуссия привела к кажущемуся тупику, из кото­рого нет пути для изучения личности общепринятыми методами и про­цедурами современной количественной психологии. Более того, настой­чивое утверждение об уникальном своеобразном характере личности, очевидно, выводит ее из зоны научного исследования, представляемого как поиск обобщений, единообразия, инвариантных взаимосвязей и т.д. Таким образом, предполагается обсуждение некоторых последних разра­боток научных концепций и методов, а также поднятых ими новых про­блем с целью нахождения выхода из этого кажущегося тупика.КОНЦЕПЦИЯ ПОЛЯЦелесообразно вспомнить, что единообразие и законы природы являются статистическими показателями предполагаемых событий и вза­имосвязей, происходящих среди совокупности явлений, в числе кото­рых индивидуальные весьма беспорядочны и непредсказуемы. Теорети­ческая физика адаптировалась к концепции вселенной, обладающей ста­тистической правильностью и порядком, а также индивидуальным бес­порядком, при котором законы совокупности не соблюдаются в инди­видуальной деятельности, составляющей эти совокупности. Это позво­ляет принять квантовую физику и статическую механику, а также мно­гие другие подобные противоположности без тревоги относительно их научной респектабельности. Дискретное индивидуальное явление может рассматриваться и рассматривается как индивидуальное, к которому пря­мые методы и измерения применяются лишь в ограниченном порядке. Следовательно, интерес к индивидуальному признается научной проб­лемой и находит определенную поддержку.Другой недавней разработкой является концепция поля в физике и ее использование в биологии. Здесь концепция поля важна, поскольку дает возможность представить ситуацию отдельной части и целого, кото­рую так смешивали и запутывали наши прежние концепции. Вместо це­лого, преобладающего над частями, которые неким непостижимым об­разом должны организовывать целое, мы начинаем думать о совокупно­сти единиц, составляющих при взаимодействии поле, которое оказывает воздействие на паттерн этих единиц. Части не являются дискретными, отдельными, самостоятельными реальностями, организованными целым, а целое — это не высший вид реальности с феодальной властью над своими частями; например, несколько железных опилок, притянутых к магниту, будут располагаться таким образом, что каждый кусочек желе­за связан с другими кусочками и с магнитом, и эти связи составляют целое; уберем несколько кусочков, и модель изменится, и то же самое произойдет, если мы добавим опилки или кусочки другого металла. По­добным образом газ можно рассматривать как поле, в котором отдель­ные молекулы, атомы и электроны сформированы общими взаимодей­ствиями всех частей в групповую активность, называемую нами газом. Экология изучает это взаимодействие разных организаций в обозначен­ной жизненной зоне, или поле, которое они составляют1.Это понятие поля чрезвычайно важно, поскольку ведет к общему представлению, что любая «реальность», отобранная нами для наблюде­ния, участвует в поле; любое наблюдение должно подводиться под поле, в котором оно делается; или, как мы говорим, каждое наблюдение или изме­рение связано с системой отсчета, или полем, в котором оно происходит.Здесь можно было бы обсудить много других далеко идущих изме­нений в понятиях и методах, однако вышесказанное достаточно хорошо'Примерами других полей «часть—целое» являются пламя свечи, струя фонтана, течение воды и т. д.показывает, что изучение личности индивида можно воспринимать как подход к некой беспорядочной и изменчивой активности, происходя­щей в поле, называемом нами культурой (т. е. совокупность взаимодей­ствия индивидов, чьи поведения формируются принадлежностью к ней). Более того, наблюдения за личностью индивида должны быть направле­ны на его поле и жизненное пространство. Мы должны также считать самого индивида совокупностью деятельности, которую паттернируютего части и функции.Здесь мы должны остановиться, чтобы отметить, что в прежней практике выведения сущности из данных возникало много надуманных и иррелевантных и, следовательно, неразрешимых проблем.'В прошлые годы было привычным трактовать данные температуры, света, магнетиз­ма, излучения, химической активности как отдельные реальности, не­зависимые друг от друга. Однако более современная точка зрения видит в этих данных свидетельства трансформации энергии, сообщенные в раз­ных величинах, результатах и таким образом появляющейся как темпе­ратура, свет, магнетизм. Этот взгляд имеет самое прямое отношение к изучению личности и предупреждает нас от практики наблюдения за действиями индивида и последующего овеществления этих данных в сущ­ности, называемых чертами (или каким-либо другим дискретным тер­мином), которые затем мы должны каким-то образом организовывать в живую целостную личность, проявляющуюся в опыте как единый орга­низм. На фоне этих или других, более общих изменений в научных про­цедурах позвольте нам исследовать некоторые более конкретные разра­ботки, релевантные для нашей темы.За последние годы появились новые процедуры, раскрывающие без дезинтеграции или разрушения целого не только элементы или час­ти, составляющие целое, но также способ их расположения и организа­ции в целое. Применяются рентгеновские лучи не просто для показа на снимках или флуоресцентном экране невидимых частей внутри организ­ма или любого другого объекта, но также для дифракционного анализа, в котором рентгеновские лучи паттернируются внутренней организаци­ей какого-либо вещества, раскрывая этим его молекулярную и атомную структуру. Спектрографический анализ выявляет химические компонен­ты в качественном, а теперь и количественном отношении, а также их соединения при помощи света, распределяющегося по непрерывной це­почке толстых и тонких спектральных линий, каждая из которых опреде­ляет отдельный элемент или изотоп. Спектроскоп массы дает другой, чрезвычайно чувствительный способ определения состава любого веще­ства, излучающего радиацию, посредством которого измеряются элект­роны или скорость их движения и выводится состав вещества.Тем не менее рентгеновские лучи — это лишь один из новейших методов, посредством которых можно выявить компоненты и органи­зацию любой совокупности, часто количественно, при помощи соот­ветствующего способа. Недавно было обнаружено, что химический со­став различных веществ, особенно белков, можно установить путем от­ражения светового луча от тонкого мономолекулярного слоя протеино-вого вещества, нанесенного на водно-масляный слой, расположенный на металлической поверхности. Кроме того, открыт способ анализа ме­таллических руд и угля, то есть выявление химического состава и дру­гих свойств при помощи «угла влажности», угла отражения или цвета луча, отраженного от слоя жидкости на поверхности неизвестного ма­териала.Поляризованный свет также стал инструментом для раскрытия химического состава веществ, позволяющий не прибегать к обычным методам дезинтеграции или химического разложения. Через вещества –газообразные, жидкие, или твердые — пропускают также электрические токи, раскрывающие, что они содержат и в какой форме. На самом деле можно не без основания говорить о вполне вероятном преобладании этих косвенных методов раскрытия состава и организации веществ, совокуп­ностей и организмов над прежними деструктивными аналитическими способами, поскольку они не разрушают или не нарушают вещество или живой организм, подвергаемый исследованию.В этой связи необходимо также упомянуть разработку биологичес­ких проб, где живой организм, растение или животное используют для установления состава различных веществ и соединений, а также опреде­ляется эффективность, к примеру, витаминов, гормонов, вирусов, ле­карств, излучения, света, магнетизма и электрических токов (включая электрофорез для отделения без повреждения или изменения состава различных групп клеток, химических веществ, и т.д.). В этих методиках реакция живого организма служит индикатором, если не фактической оценкой того, о чем собирают информацию, в том числе структуры, состояния, развития и т.д. тестируемого организма. Необходимо также заметить, что физики тоже пользуются подобными изобретениями, та­кими как паровая камера Вильсона и счетчик Гейгера, получая данные об отдельной электрической частице, обнаруживающей свое присутствие и энергию прослеживаемой траекторией в водяном паре или активацией счетчика при невозможности ее наблюдения или прямого измерения.Эти методологические процедуры совершенствуются и расширя­ются вследствие своих возможностей устанавливать то, что или непости­жимо, или неопределимо другими способами, поскольку прежние мето­ды анализа разрушали объект исследования частично или полностью. Их признают пригодными и заслуживающими доверие, прежде всего пото­му, что они более созвучны поиску неделимых совокупностей и функци­онирующих организмов, а также предоставляют больше информации об организации, на которой сосредоточены современные научные исследо­вания. Они также отражают современные понятия целого и частей и их взаимосвязей, больше не используя представление о частях как дискрет­ных сущностях с навязанной вышестоящим целым организацией, а ис­пользуя вместо этого концепцию поля. И, наконец, они дают возмож­ность исследовать специфическую, дифференцированную индивидуаль­ность организованных структур и конкретных явлений, которые игнори­руются или затмеваются прежними количественными определителями совокупностей.Поскольку отправной пункт любого научного усилия состоит в ус­тановлении смыслов и значений для данных, получаемых каким-либо методом наблюдения и измерения, необходимо заметить, что непрямые методы раскрытия состава и организации веществ и структур основыва­ются на экспериментальных и генетических, а не статистических спосо­бах определения надежности и обоснованности. То есть можно сказать, что эти новые процедуры устанавливают значение каждого исходного факта путем применения на субстанции или структуре известного соста­ва, часто распоряжаясь таким образом, что становится возможным под­твердить, что исходная кривизна, моделирование, распределение света, излучения и т.д., если обнаруживаются в неизвестном составе, являются обоснованными и надежными показателями субстанции или структуры. Следовательно, эти методы определения обоснованности и надежности являются генетическими в смысле наблюдения или прослеживания их происхождения и развития объекта проверки, с тем чтобы исторически установить его наличие или действие; они зависят также от параллельно­го использования других процедур, которые будут обеспечивать анало­гичными данными в одном и том же соединении, подтверждая их внут­ренней согласованностью и соответствием показателей.Психология разработала статистические процедуры установления надежности и валидности, поскольку единственными доступными дан­ными были отдельные наблюдения или измерения, взятые однократно у каждого субъекта. Из-за отсутствия в распоряжении сведений о предше­ствующей истории и развитии субъектов надежность должна была опре­деляться статистической манипуляцией самими этими тестовыми мате­риалами, поскольку кроме них других данных о функциях и деятельнос-тях субъекта не было; таким образом могла определяться только статис­тическая валидность. По-видимому, эти тесты надежности и валиднос­ти, разработанные для разрешения проблемы отсутствия других данных, теперь сами препятствуют использованию любых тех методик для изуче­ния личности, в которых надежность и валидность для каждого субъекта проверяются другими нестатистическими методами.Можно назвать многообещающими методы временной валиднос­ти, позволяющие проверять валидность данных для конкретного субъек­та в пределах определенного промежутка времени, а также метод сопос­тавления данных, полученных разными способами от одного и того же субъекта, который дает больше возможностей для проверки надежности любых данных конкретного субъекта. Здесь необходимо вспомнить, что общепринятые методы проверки надежности и валидности тестов, ис­следований и пр. предлагают показатели только для группы, а не для отдельного индивида в этой группе.Следовательно, проблему личности можно рассматривать на языке недавно появившихся идей и концепций, а также учитывать применение непрямых процедур при выявлении состава и организации веществ и совокупностей энергии.Как указывалось ранее, личность можно рассматривать как дина­мический процесс организации опыта, «структуризации жизненногопространства» (Левин) в соответствии с уникальным внутренним миром индивида. Эта концепция становится ясной и операциональной, если представить индивида и его изменчивую окружающую среду как серии полей, возникающих благодаря взаимодействию личности индивида (с его избирательным осознанием, сформированными реакциями и уни­кальными чувствами) с состояниями предметов, событий и других лю­дей в окружающем мире. Полевая организация, или конфигурация, проистекает из такого взаимодействия, где человек, как предполагается, искажает ситуацию в той мере, в какой она поддается, внутри конфигу­рации своего внутреннего мира, но должен адаптироваться к ситуации до тех пор, пока она сопротивляется искажению и навязывает личности свои требования. То, что мы назвали личностью и неумело пытались фор­мулировать как общие реакции индивида в целом, добавляя к этой сход­ные концепции, становится более понятным и доступным для исследо­вателя, когда воспринимается как процесс существования в поле, со­зданном индивидом и окружающей ситуацией.Объективный мир предметов, организмов и явлений подобным образом можно рассматривать как поля взаимодействия объективных ситуаций с действующими культурными паттернами поведения челове­ческих существ, которые именно по причине усвоенных паттернов со­здают культурные поля взаимодействия человеческого поведения. Чрез­вычайно важно заметить, что любое наблюдение должно подводиться — в условиях количественной и качественной интерпретации — под поле, в котором оно происходит, и это лишает смысла и делает бесплодной идею чистой объективности, если она подразумевает факты неискажен­ные, не подчиненные и не связанные с полем, в котором наблюдаются. В соответствии с этим концепция стимула, когда он описывается и изме­ряется отдельно от поля и организма в этом поле, несостоятельна1. «Оди­наковые» стимулы будут различаться в каждом поле и для каждого поля и организма, селективно создающих собственные стимулы в каждой си­туации. На самом деле эта динамическая концепция личности как про­цесса подразумевает, что не существует никаких стимулов (отличных от физических и физиологических воздействий) для поведения, за тем ис­ключением, что личность селективно создает и реагирует на них в своих уникальных паттернах. Другими словами, стимулы — это функции поля, созданного индивидом, взаимодействующим с ситуацией.Таким образом, происходит продвижение в различных сферах на­учной работы к признанию концепции поля и изобретению процедур, способных регистрировать не просто данные, но поля, в которых они наблюдаются, и находить их значение. Тем, кого пугает кажущаяся анар­хия такой трактовки, можно напомнить, что сегодняшние стандарты научной работы и методов являются частью эволюции, которая неиз-'См. Выготского Л. С. (1936): «Исследователь, используюший эти методы, подобен человеку, который, чтобы ответить, почему вола гасит огонь, раскладывает воду на кис­лород и водород и с удивлением обнаруживает, что кислород способствует процессу горения, а водород горит сам по себе. Этот метод разложения целого на элементы не является истинным анхтнзом. применимым к решению конкретных проблем».бежно превратит в устаревшие и сегодняшние идеи и процедуры. Вспом­ним, как химия по праву гордилась достижением количественных опре­делителей состава веществ; и насколько грубыми кажутся те первые ко­личественные методы и открытия сегодня, когда стремятся обнаружить не просто, что и сколько, а пространственное расположение составляю­щих, как в стереохимии, где одинаковые атомы в одних и тех же количе­ствах производят разные вещества в соответствии со своим простран­ственным расположением. Стоит также вспомнить, что к началу двадца­того века у молодых физиков не было проблем, за исключением более точных измерений давления, температуры и других свойств газа, и их вполне удовлетворяли эти грубые количественные показатели. Более того, сегодня биологи считают банальным, что одни и те же пищевые компо­ненты — аминокислоты, углеводы, жиры, минеральные вещества и ви­тамины — избирательно перевариваются, усваиваются и по-разному уча­ствуют в метаболизме в каждом виде и организме каждого индивида. К тому же, признано различие протеинов в каждом виде и у каждого инди­вида с вероятностью почти неограниченного числа разных протеиновых молекул, где одни и те же основные элементы организованы в уникаль­ные пространственно-временные конфигурации, соответствующие орга­ническому полю индивидуального организма.ПРОЕКТИВНЫЕ ТЕХНИКИПодходя непосредственно к теме проективных методов изучения личности, мы можем сказать, что динамическая концепция личности как процесса организации опыта и структурирования жизненного про­странства в поле ведет к проблеме выявления способа организации опы­та личности, чтобы раскрыть или, по крайней мере, проникнуть в сущ­ность внутреннего мира смыслов, значений, паттернов и чувств, свой­ственных индивиду.Эта проблема сходна с обсуждавшимися ранее, где для установле­ния паттерна внутренней организации и состава используются непрямые методы без дезинтеграции или искажения предмета, который заставляют гнуться, преломляться, искажаться, организовываться тем или другим способом, моделируют часть или все поле, где он находится, как, напри­мер, свет и рентгеновские лучи. Таким же образом мы можем подходить к личности и побуждать индивида к раскрытию собственного способа орга­низации опыта, предоставляя ему поле (предметы, материалы, пережива­ния) с относительно слабой структурой и культуральным моделировани­ем, чтобы личность могла проецировать на это пластичное поле свое виде­ние жизни, свои смыслы, ценности, паттерны и особенно свои чувства. Таким образом, мы получаем проекцию внутреннего мира личности че­ловека, поскольку он должен организовать поле, интерпретировать мате­риал и аффективно реагировать на него. Говоря более конкретно, проек­тивный метод для изучения личности представляет собой стимульную си­туацию, запланированную иди выбранную потому, что будет означать для субъекта не то, что должна была бы означать в соответствии с произволь-ным решением экспериментатора (как в большинстве психологических экспериментов, в порядке «объективности» использующих стандартизи­рованные стимулы), а скорее то, что должна означать для личности, при­дающей или наделяющей ее собственным уникальным значением и орга­низацией. Тогда субъект будет реагировать на собственное значение пред­ставленной стимульной ситуации какой-либо формой действия и чувством, отражающим его личность. Такие ситуации могут быть конструктивными, когда субъект придает структуру, форму или конфигурацию (гештальт) аморфному, пластичному, неструктурированному веществу, такому, как глина, краски для рисования пальцами или частично либо наполовину организованным полям, таким, как карточки Роршаха; либо они могут быть интерпретативными, когда субъект рассказывает, что означает для него стимульная ситуация на картинке; либо они могут быть катартинес-кими, когда субъект разряжает эмоцию или чувство на стимулъную ситуа­цию и находит эмоциональное облегчение, заключающееся в проявлении его аффективных реакций по отношению к жизненным обстоятельствам, воплощенным в стимульной ситуации, как во время игры с глиной или игрушками. По-другому субъект может выразить себя путем конструктив­ной организации, когда он строит что-нибудь из предложенных ему мате­риалов, моделью конструкции раскрывая некоторые из организующих концепций своей жизни в этот период, как, например, при строительстве из кубиков.Важным и определяющим процессом является личность субъекта, воздействующая на стимульную ситуацию так, как если бы она имела абсолютно личное значение для него одного или совершенно пластич­ный характер, который делает ее доступной управлению субъекта. Это доказывает, как уже предполагалось, что личность — это способ, кото­рым индивид организовывает и формирует жизненные ситуации, а так­же эффективно на них реагирует, структурируя свое жизненное про­странство, поэтому благодаря проективным методам мы выявляем под­линный процесс личности, каким он развит к данному моменту1. По­скольку образ организации и моделирования индивидом жизненных си­туаций наделяет его внутренний мир значением и эмоционально реаги­рует на ситуацию окружающего мира и других людей, а также борется за сохранение своей личной версии от принуждения или препятствования со стороны других, очевидно, что личность — это устойчивый образ жизни и чувствования, который, несмотря на смену средств, инстру­ментов и органический рост и развитие, по-видимому, будет моделиро­ваться неизменно и точно.При ближайшем рассмотрении актуальных процедур, которые мож­но назвать проективными, мы обнаруживаем одну общую цель исполь­зования множества техник и материалов: выявить у субъекта то, что «он не может или не станет говорить», часто из-за незнания себя и неосоз­нанного раскрытия себя через проекции.1 Индивид может выражать свои чувства, блокированные заболеванием или физио­логическими нарушениями.В последующем изложении не делается попыток полностью рас­смотреть все использующиеся в данное время проективные техники, поскольку такое обсуждение не входит в настоящие намерения автора. Предлагается лишь несколько иллюстраций проективных методов, пока­зывающих их разнообразие и масштаб в надежде заручиться дальнейшим интересом и способствовать лучшему пониманию их особенностей и пре­имуществ. .Чернильные пятна Роршаха, на которые субъект реагирует расска­зом о том, что «видит» в нескольких различных пятнах, наверное, явля­ются самыми известными из этих методик. В Европе и Соединенных Штатах они использовались обычно в психиатрических клиниках-и больницах для выявления конфигураций личности, обнаруживая при этом свою возрастающую ценность. Там, где были доступны истории жизни и пси­хиатрические и психоаналитические исследования субъектов, проходив­ших диагностику Роршаха, интерпретации чернильных пятен все боль­ше подтверждались этими клиническими данными. Сопоставимые дан­ные обладают величайшей ценностью, поскольку подкрепляют друг дру­га и выявляют согласованность или противоречия различных интерпре­таций и диагнозов личности.Схожий метод затемненной картинки Вильгельма Штерна вызывал у субъекта проекции на более бесформенной основе с преимуществами, по мнению создателя, над пятнами Роршаха. Чем более бесформенной или неструктурированной является основа, тем больше чувствительность методики, которая все же теряет в точности, как это бывает у большин­ства инструментов. Следовательно, менее чувствительные в сравнении с затемненными картинками и глиной пятна Роршаха отличаются большей точностью и определенностью. Как чернильные пятна, так и затемненные картинки предоставляют основу, которую субъект наделяет или на кото­рую проецирует «увиденные» им конфигурационные модели, поскольку он видит только то, что сам ищет или «воспринимает» на этой основе. Отдельные детали реакции тем не менее важны лишь в контексте всего ответа на каждое пятно и значимы только для определенного субъекта. Это предполагает не отсутствие повторяющихся форм и значений у разных субъектов, но скорее то, что одни и те же буквы традиционного алфавита могут повторяться во множестве разных слов, и одни и те же слова можно использовать во множестве предложений, передавая чрезвычайное разно­образие формулировок, которые надо понимать в данном контексте и учи­тывая конкретного выражающего их в этом случае человека1.Возрастает применение игровых техник в клинической диагности­ке и изучении личностного развития детей. Субъекту могут быть предъяв­лены в качестве материалов почти любые игрушки или игры либо про­стые деревянные кубики для свободной игры или выполнения некоего1 Поскольку каждая личность должна использовать социально предписанные куль­турные паттерны в своем поведении и коммуникации, она во многом будет проявлять повторяющееся единообразие, значимое, однако, только для выявления моделей орга­низаций или конфигураций, с помощью которых она структурирует свое жизненное пространство.запланированного действия, к примеру, постройки дома, классифика­ции по группам, установки сцены для спектакля или другой организа­ции игровых материалов в определенную конфигурацию, выражающую для субъекта эмоционально значимую модель. Необходимо помнить, что дети меньше прячутся за скрытыми и защитными механизмами и мень­ше осознают степень своего самораскрытия в игре. Исследователь не ста­вит задачу оценивать действия относительно навыков или по другой шкале достижений,'поскольку его цель — выявить тот способ «организации жизненного пространства» субъектом, который он считает для себя под­ходящим. Следовательно, важно любое исполнение вне зависимости от качества игровой конструкции или деятельности, и оно интерпретирует­ся, а не оценивается, чтобы раскрыть видение и чувствование субъектом своих жизненных ситуаций, изображенных в игровых конструкциях и последовательностях. Вопрос о значимости определенной деятельности решается не критерием ее частоты или так называемыми объективными критериями, но всей игровой конфигурацией отдельного субъекта, пред­положительно выполняющего это определенное действие или использу­ющего конкретную конструкцию в качестве выражения видения, и ощу­щения, и реагирования на жизнь, то есть своей личности. Кроме того, степень релевантности имеет контекст того, что предшествовало и что последует, а также контекст силы выражаемых чувств. При незначитель­ности, субъективности и недостаточной достоверности этих критериев могут возникнуть препятствия к использованию различных методов рас­крытия состава и структуры неизвестного вещества, через которое про­пускают свет, электрический ток или излучение, располагающиеся оп­ределенным образом или давая спектральный снимок, в котором поло­жение, количество, интенсивность линий и характер структуры показы­вают состав неизвестного вещества, его внутреннюю организацию и т.д. Конечно, проективные методы не подвергаются столь же обширному изучению, и используемые субъектами модели не исследованы так же хорошо. Важно то, что в исследовании личности открыт путь к развитию методов, сходных со спектроскопическими и дифракционными.Если сказанное не кажется достоверным, то вспомним, что линии на спектроскопической пластине определялись не статистическими, но экспериментальными способами, благодаря которым химически тестиру­емое вещество было подвергнуто спектроскопической проверке, в ходе чего было установлено точное местонахождение, а потом и определенное название идентифицирующей линии, Благодаря многочисленным данным также установлено, что ребенок, переживающий известный эмоциональ­ный опыт, будет выражать это чувство в игровой ситуации, которое таким образом можно опознать. Поэтому дети, утратившие любимого родителя или ухаживающего за ними человека либо испытывающие тревогу в связи с приучением к туалету либо неуверенность и враждебность из-за ревнос­ти к единокровным брату или сестре и пр., будут проявлять эти чувства в своих игровых конфигурациях. Вызванные этим нарушения личности мо­гут быть установлены экспериментальным способом, и их серьезность ис­следуется с помощью последующих игровых форм и выражений. Болеетого, догадки, полученные из игровых конфигураций, приводят к интер­претациям, обладающим не только терапевтическим эффектом, но и про­гнозирующим проявления ребенка в ближайшем будущем.Используются не только игровые предметы, но также различные аморфные материалы, такие, как глина для лепки, мука и вода, грязь, а также другие вещества подобной консистенции, позволяющие субъекту, свободно обращаясь с ними, превращать их в различные предметы. В этих игровых ситуациях субъект часто переживает катарсис, выражает эмоции, которые иначе могли оставаться подавленными или замаскированными, либо символическое освобождение от обид и враждебности, которые дол­гое время перекрывались внешне хорошим поведением. Разборные куклы можно использовать для вызывания подавляемой враждебности и агрес­сии против родителей и сиблингов. Театральная сценическая игра с игру­шечными фигурами и декорациями также служит основанием для выявле­ния субъектом своих личностных трудностей и разрешения многих эмоци­ональных проблем. Маленькие пациенты лепят из глины фигурки, через которые выражают острейшие тревоги и искажения. Необходимо упомя­нуть эйдетическое воображение, которое, как сказано в конституциональ­ных исследованиях Е. Р. Джейнша (Е. R. Jaensch), показывает один из аспек­тов выражения субъекта, входящий в особенности его личности или спо­соба организации его жизненного пространства.Художественные средства дают другой ряд богатых возможностей для проективных методов изучения личности. Рисование пальцами во многом позволило проникнуть в сущность личностных особенностей и сложностей ребенка. Обнаружена чрезвычайная польза рисования при изучении характера личности и ее эмоциональных нарушений. Сообща­ется о других клинических способах использования рисования, дополня­ющих клиническое интервью и вызывающих реакции, зачастую более информативные, чем вербальные. Кукольные спектакли вызывают у па­циентов из числа детей одновременно и диагностические, и терапевти­ческие реакции, поскольку сила драматического переживания побужда­ет ребенка к интенсивному выражению своих чувств к авторитету и к родителям, а также подавляемых желаний обидеть других. Индивидам дают роли, а затем просят экспромтом их разыграть, выявляя таким об­разом степень спутанности и сдержанности чувств. Обнаруживается так­же, что освобождение подавленных эмоций может привести личность к пониманию своих трудностей. Драматические педагоги находят ключи к личности в способе изображения индивидами данных им ролей. Музыка предоставляет сходные и часто более мощные возможности для выраже­ния аффектов, выявляющих личность. Интересно заметить, что по мере достижения терапией успеха по освобождению пациента, его художе­ственное выражение — рисование, лепка, музыка и драматическое ис­полнение — приобретает большую целостность и раскрепощение.Как видно из предыдущего, индивид редко отдает себе отчет или осознает значение своей деятельности. В методах тематической перцеп­ции эта неосознанность дает возможность вызвать весьма важные проек­ции у субъектов, которых просят написать или составить рассказ по се-рии картинок, демонстрирующих персонажей, с кем они могут отожде­ствить себя, и тех, кто имеет к ним непосредственное личностное отно­шение. Тем же самым образом субъекты проецируют многие аспекты своей личности при завершении рассказов и предложений, при создании ана­логий, сортировке и классификации предметов, к примеру игрушек, и в остальных методиках, где субъект раскрывает то, «что он не сможет или не станет говорить».Выразительные движения — к примеру, почерк — предоставляют другой подход к пониманию личности, так хорошо раскрывающей свое видение жизни в привычных жестах и двигательных паттернах, выраже­ниях лица, позе и походке. Они отвергаются многими психологами, по­скольку не удовлетворяют психометрическим требованиям валидности и надежности, однако их применяют в совокупности с клиническими и другими исследованиями личности, обнаруживая возрастающую обосно­ванность при сопоставлении результатов одного и того же субъекта при независимом тестировании каждым из этих способов. В эту группу мето­дов необходимо включить наблюдение за всеми видами тиков и технику танца, так как они выявляют напряженность, тревогу и другие частично сдерживаемые чувства.Если мы будем рассматривать проблему личности во всем ее комп­лексе как активный динамический процесс, который и подлежит изуче­нию как процесс, а не как реальность или совокупность черт или факто­ров либо как статичная организация, тогда эти проективные методы да­дут много преимуществ для получения сведений о процессе организации опыта, специфичного для каждой личности и помогающего понимать ее на протяжении всей жизни. Кроме того, проективные методы предостав­ляют возможности для использования доступных проникновений в лич­ность, которые отвергаются с кажущейся нарочитостью держащими паль­му первенства количественными методиками.Здесь можно еще раз подчеркнуть, что исследование личности не ставит задачу единичного измерения отдельных переменных в большой группе индивидов и последующего стремления оценки статистическими методами корреляции, а также не выуживает и не устанавливает количе­ственной оценки нескольких факторов. Цель требует скорее применения разнообразных методов и процедур, которые будут выявлять многие гра­ни личности и показывать, как индивид «структурирует свое жизненное пространство» или организовывает опыт, стремясь разными способами удовлетворять личные потребности. Если окажется, что индивид проеци­рует одни и те же паттерны или конфигурации на широчайшее разнообра­зие материалов и раскрывает ряд опытов своей жизненной истории, де­лающих проекции психологически значимыми для его личности, тогда можно судить о достаточной валидности методик, чтобы оправдать даль­нейшее экспериментирование и усовершенствование в этой связи. Уве­ренность и поддержку при проведении таких исследований эксперимен­татор и клиницисты находят в том, что их концепции и методы получа­ют всевозрастающее признание и одобрение в научной сфере, а это се­годня служит доказательством наибольшей плодотворности.

---

-20 9 7

В таблице 8 показано процентное содержание (округленное до це­лых чисел) абстрактных и репрезентативных моделей, выполненных аме­риканскими и английскими детьми трех возрастных уровней.
Другие данные, приведенные Стюартом и Леландом, показывают, что 44% англичан и 16% в возрасте от 4-х до 7-ми лет создавали «бессвяз­ные» образцы; однако среди работ американцев обнаружено 23% «пред­шествующих основным» образцов, а в английской группе такая реакция не была представлена вовсе. Между тем данные статьи (1952) позволяют говорить о том, что «предшествующие основным» образцы несут скорее смысл, который вложила в них Ловенфельд, а не Эймс и Илг; поэтому соотношение неуспешных образцов в обеих группах примерно одинако­во. Возможно, кто-то захочет получить более полное изложение резуль­татов этого исследования или даже провести повторное исследование с более тщательно подобранными группами.
АНАЛИЗ
Описанные выше классификация и анализ касались в основном конечного результата. Тем не менее анализу могут быть также подверже­ны форма и цвет материала по аналогии со знаковым подходом у Рорша-ха и для нормативных целей.
Последняя цель наилучшим образом представлена в работе Эймса и Илга, на которую мы уже неоднократно ссылались. Предоставленные данные касаются двадцати пяти мальчиков и двадцати пяти девочек 2-х-летнего возраста, а также пятнадцати мальчиков и пятнадцати девочек в каждой последующей годовой группе от 3 до 5 включительно. Возрастные тенденции отчетливо проявляются в выборе форм, а не цветов и скорее девочками, чем мальчиками. Очень часто равносторонний треугольник используется обоими полами как отправной пункт их работы, что харак­терно и для других возрастов. В качестве наиболее популярного элемента для мальчиков выступает квадрат, но с возрастом это может изменяться. В группе девочек не обнаружена тенденция к выбору многими одного и того же элемента.
Что касается цвета, то голубой чаше других цветов выбирается пред­ставителями обоих полов и, особенно мальчиками. Однако следует заме­тить, что этот цвет при стандартном размещении элементов находится ближе всех к испытуемому. С другой стороны, желтый цвет наименее популярен среди испытуемых обоих полов, хотя расположен не далеко от них. Черный цвет находится на таком же расстоянии от испытуемого как и желтый, но является при этом вторым по популярности цветом. '
Возможно, эти данные и не представляют особого интереса но все же довольно странно, что зеленый и белый (который располагается над желтым) цвета используются нечасто. Ввиду того что американские дети создают большое количество репрезентативных моделей, можно было бы ожидать, что они будут изобиловать «естественными» цветами, к ко­торым как раз и относятся зеленый и белый. Анализ иллюстраций книги Эймса и Илга позволяет говорить о том, что при создании репрезента­тивных моделей цвета выбираются в основном произвольно. Это под­тверждает сведения Браина и Гудинаф (Brian and Goodnough) о том, что в возрасте между 5 или 6 и 12 годами или около того в детских рисунках прослеживается зависимость от различающихся форм. Использование форм может быть объяснено с помощью «психоаналитического» подхода к пред­почтению форм, ассоциирующихся с противоположным полом: ромб представляет собой удлиненный мужской символ, а квадрат — фигура, больше остальных напоминающая округлый женский символ. Однако развивающие и связанные с полом тенденции, выявлению которых спо­собствует мозаичный материал, не представляют большого интереса в изучении личности или даже индивидуальных работ.
Второе исследование Вайдмана с применением «знакового» под­хода, на который мы уже ссылались ранее, было направлено на «объек­тивный метод оценки» Теста мозаики, с помощью которого можно было бы проводить различия между разными группами пациентов и конт­рольной группой. Группа пациентов с определенными диагнозами, по­ставленными как минимум четырьмя психиатрами, состояла из семиде­сяти шизофреников, сорока восьми «психоневротиков» и двадцати па­циентов с органическим поражением мозга; контрольная группа насчи­тывала 107 человек.
Вайдман использовал вертхамовский вариант теста мозаики. Вы­числения производились при наличии большого числа «категорий оцен­ки»: тридцать девять в соответствии с текстом, а суммирующая резуль­таты таблица включала пятьдесят. В эти оценочные категории входят: процентное содержание моделей всех форм и цветов; отсутствие каж­дого из цветов; общее число элементов различных форм и цветов; точ­ные полученные переменные, такие как «цветовая симметрия»; кроме того, категории классификации Ловенфельд; категории содержания; и субъективно оцениваемые категории, такие как «эстетическое качество» и др.
По итогам всех этих данных оказалось, что 68 из 300 сравнений оказались значимыми на уровне 0,05. Их распределение показано в таб­лице 9.
Таблица 9
Различия в мозаичных работах между нормальными и пациентскими группами
(по данным Вайдмана)

Количество отличий
(на уровне
0,05)

Ш П
О

Нормальные
26 10
14

Шизофреники (Ш)
9
8

Психоневротики (П) Органики (О)
Ясно, что в целом разница между нормальными испытуемыми и шизофрениками намного больше, чем при любом другом сравнении. Во­обще говоря, значительное различие в категориях относится к компе­тенции или к тому, что можно назвать разносторонностью; появилось несколько непредсказуемых различий. В частности, использование опре­деленных форм обнаружило незначительные различия; единственное, уда­лось выявить, что пациенты с органическими повреждениями не стре­мились использовать «продолговатые предметы» (дополнение Вертхама к материалу Ловенфельд). Что касается цвета, то шизофреники использо­вали больше белого, чем психоневротики и чем нормальные; помимо этого, они меньше использовали желтый цвет, и даже избегали его, по сравнению с пациентами других групп.
Более специфическое применение знакового подхода к изучению мозаичных композиций рассмотрели в своей работе Махер и Мартин (Maher and Martin). Они также разработали ряд «критериев», наличие любого из которых, как они утверждали, служило указанием на органи­ческое повреждение, сопутствующее церебральному атеросклерозу. Вкрат­це критерии таковы:
1. «Линейные» модели, правильной или неправильной формы и четкого или нечеткого цвета.
2. Модели, которыми испытуемый не был доволен.
3. «Однородные» модели; в них тщательно подобранные элементы смотрятся вместе как единое целое (в сущности это модель Вер­тхама «каменная граница»).
4. Бессвязные модели.
5. Модели, относящиеся к 1, 3 или 4 критериям не «учитывают», если испытуемый считает их репрезентативными, а также, если он недоволен своей композицией.
В отношении этих критериев комиссия, состоящая из пяти экс­пертов, достигла полного согласия в сорока случаях из пятидесяти. Про­веденное впоследствии сравнение группы из двадцати пациентов, клас­сифицированной с помощью указанных выше обозначений церебраль­ного артериосклероза, с контрольной группой такого же размера, по­казало три неправильных позитивных и три неправильных негативных результата.
Критерии Махера и Мартина, поднятые в исследовании Эскоуха и Дена (Ascough and Dana), совпадали по убедительности с «медицин­скими диагнозами органических изменений». Этого нельзя сказать о зна­ках Вайдмана, одиннадцать из которых были включены в исследование; только один из них («цветовое образование», часто определяемое как «успешное» использование цвета) «перенес перекрестную валидацию». Стоит отметить, что этот «знак» Вайдмана не зависит от трактовки еди­ничной переменной, то же самое относится и к критериям Махера и Мартина.
Нечто подобное подразумевается и в книге Эймса и Илга. Они пи­шут, что Ловенфельд серьезно сомневается в убедительности многих «зна­ков» Вайдмана на основании того, что данный подход обособляет эле­менты, имеющие разное значение в различных контекстах. В своих «За­писках о сущности и использовании теста мозаики» (Notes on the Nature and Uses of Mosaic Test), которые сопровождались наборами материала, Ловенфельд утверждала, что использование молодыми испытуемыми чер­ных элементов было связано с депрессией и что работы легковозбудимых и импульсивных людей часто заканчивались проективными красными элементами. В своей последней работе Ловенфельд убедительно выступа­ет против мнения о том, что наличие черного цвета в композиции гово­рит о депрессии, а красного — об агрессии или гневе. Она отмечает, что многие испытуемые применяют эти цвета из-за их декоративной ценно­сти. Хотя она не высказывается о некоторых интерпретациях ассоциатив­ного использования цвета невротиками, свое актуальное обсуждение она заканчивает призывом к пользователям мозаики — изучать цветовые связи, преобладающие среди населения, с которым они работают. Конечно, это относится как к цветовым комбинациям, так и к единичным цветам: так, например, могут иметь значение даже цвета местного футбольного клуба.
Другой интересный момент — количество цветов, присутствую­щих в одной модели. Вайдман (как и Вертхам) выявил, что здоровые испытуемые использовали больше цветов, чем психически нездоровые испытуемые; однако это, скорее, относится к другой переменной, в отношении которой было бы неправильно объединять вместе репрезен­тативные и абстрактные модели. Преднамеренное использование боль­шого количества цветов так же очень отличается от пренебрежения к цвету. Ловенфельд утверждает, что хорошо воспитанные и образован­ные люди при создании абстрактных моделей склонны использовать только два или самое большее — три цвета. Симметричная абстрактная модель, содержащая все шесть цветов, действительно выглядит слиш­ком пестро.
В действительности сочетать все цвета в модели, содержащей две или более осей симметрии чрезвычайно сложно, поэтому не вызывает удивления заявление Ловенфельд о том, что рассудительные и исполни­тельные испытуемые часто используют пять или более цветов, подбирая их в отношении баланса.
ВАРИАНТЫ ТЕСТА МОЗАИКИ
ВЕРТХАМ (WERTHAM)
Версия Теста мозаики Вертхама, вероятно, в США известна луч­ше, чем оригинал. Тем не менее многие научные работы, содержащие в своих названиях фразу «Мозаичный тест Ловенфельд» на самом деле ос­нованы на материале, который предложил Вертхам.
Главное его нововведение состоит в том, что он включил в набор шестую форму — «продолговатую фигуру», размером 1,5 дюйма х '/4 дюй­ма. Эти элементы можно приклеить, но их размеры не позволяют хорошо сочетать их с другими формами; предложенные Вертхамом иллюстрации моделей так же не дают нам примеров работ, выполненных подобным образом. Вертхам, в отличие от Ловенфельд, предлагает использовать мень­шее количество элементов и большую по размеру подставку.
Вертхам акцентирует внимание, прежде всего, на диагностичес­кой функции Теста мозаики, как впрочем и любого другого. Так, он пишет:
В тысячах случаев обнаружено, что мозаика выявляет основные или преобладающие процессы, соответствующие определенным клиническим явлениям или типам реакций. Тест мозаики ясно и четко обнаруживает определенные умственные болезни. Подобным образом были, например, выявлены сотни случаев шизофрении. Мне никогда не приходилось ви­деть, чтобы пациент, страдающий шизофренией, создавал нормальную модель и, наоборот, чтобы нормальный человек создавал явно шизофре­ническую модель.
Согласно Вертхаму, Мозаика отчетливо демонстрирует «разобще­ние между формой и цветом», которое он считает типичным для шизоф­реников. Также она позволяет увидеть феномен, названный Вертхамом «суперсимметрия», т.е. преувеличенный акцент на симметрии за счет других элементов модели и нереалистичное использование цвета. Верт­хам утверждает, что на основании мозаичной реакции можно различить два типа повреждений: «корковый образец», для которого характерны различные формы расстройства и «подкорковый образец», на который указывают в основном модель, названная Вертхамом «каменной грани­цей». В этом случае «камень» означает мозаичный элемент; смысл заклю­чается в том, что испытуемый «подвластен стимулу» («Reizgebunbeit» Гольд-штейна) и крайней зависит от формы (а возможно, и цвета) элемента, который уже был положен.
Ддймонд и ШМАЛЕ (DIAMOND AND SCHMALE)
Как полагает автор данной статьи, вариант мозаичного материала Даймонда и Шмале использовался только самими этими авторами. Глав­ное различие этого материала от стандартного состоит в замене прямоу­гольника (он вдвое шире «продолговатой фигуры» Вертхама) на нерав­носторонний треугольник. Элементы, применяемые в этом тесте, не­много меньше по размеру, чем те, которые использовала Ловенфельд; а подставка даже больше, чем у Вертхама (ее площадь приблизительно в четыре раза больше площади подставки Ловенфельд).
Даймонда и Шмале интересовала в основном только завершенность гештальта в предоставленной модели, что в значительной степени отра­жает (обратно пропорционально) степень тревожности личности.
БОУЭН (BOWEN)
Дёркен (Dorken) в каждой из двух рецензий на Тест мозаики вы­носит на обсуждение применимое к диагностическим тестам понятие «порогового уровня». Оно означает, что за определенным уровнем слож­ности «изобилие» характеристик скорее делает неясным, чем обогащает образец реакции, на основании которого производится интерпретация и диагностика. В связи с этим Доркен жестоко критикует «самодельный» мозаичный набор, разработанный Барбарой Боуэн с целью расширения возможностей техники. Материал Боуэн включает четыре новых цвета: серый, оранжевый, красный и коричневый; и четыре новые формы: шестиугольники, трапеции, узкие равнобедренные треугольники и очень узкие неравносторонние прямоугольные треугольники, которые явля­ются половинками предшествующих (узких равнобедренных треугольни­ков). Все эти фигуры вместе с предложенными Даймондом и Шмалем треугольниками и стандартными формами Ловенфельд образуют десять форм (цветов всего тоже десять).
Предложенная Боуэн процедура включает три части: (1) одна или две модели делаются без подготовки; (2) испытуемому дают задание сделать определенные типы моделей по шаблону; (3) испытуемого просят создать свободную модель. Следовать разъяснениям этой работы трудно отчасти оттого, что в ней не приводятся систематические сведения; однако можно проследить аналогию между использованием дополни­тельного мозаичного материала и предполагаемым использованием по­добной серии чернильных пятен в ограниченном тестировании по тех­нике Роршаха.
Можно согласиться с Доркином, что усовершенствование матери­ала может скорее принизить, чем усилить эффективность техники.
ЧЕТТЕРЬИ и ДРУГИЕ (CHATTERJEE ET ALL.)
Работа, содержащая другой вариант Теста мозаики, была представ­лена Четтерьи на VII Международном конгрессе Роршаха в Лондоне в 1968 г.
В своей практике Четтерьи использовала формы, связанные с фор­мами предложенными Даймондом и Шмале, и шестой элемент под на­званием «крест», или «звезда». В отношении цветов так же были произве­дены некоторые изменения: фиолетовым (раньше вместо него использо­вался оранжевый) заменили белый. Размер подставки она позаимствова­ла у Даймонда и Шмале. Четтерьи никак не объяснила исключение бело­го цвета и выбор дополнительной формы.
Были сообщены некоторые данные исследований. Наиболее инте­ресные из них связаны со сравнением групп, состоящих из двадцати индусских и мусульманских школьников из похожих школ в Агре. В вы­боре форм отражена почти абсолютная негативная корреляция: индусы
чаще всего использовали квадрат и реже — крест, а мусульмане наобо­рот. В использовании цвета так же была очевидна противоположная связь: фиолетовый был наиболее популярным цветом у индусов и наименее популярным — у мусульман. Наконец, мусульманским мальчикам потре­бовалось в среднем вдвое больше времени для завершения работы, чем индусским мальчикам. Хотя эти различия никак не были прокомменти­рованы, не оставляет сомнения необходимость изучения межкультурных особенностей.
ТЕСТ СЕМИ КВАДРАТОВ (THE SEVEN SQURES TEST; SST)
Хотя Тест семи квадратов не относится к только что описанной группе тестов, берущих свое начало от Теста мозаики, его рассмотрение в этой статье представляется уместным. Автор Теста семи квадратов — X. Хектор из Национального института исследования личности — охарак­теризовал его как «крайне простой проективный мозаичный тест». Мате­риал состоит из листа белой бумаги (А4) и семи квадратов из черной бумаги размером от 10 мм до 70 мм. Испытуемого просят разложить квад­раты на бумаге «так, как ему самому хочется». Поскольку квадраты скле­ены обратными сторонами, постоянная запись осуществляется путем приклеивания их на бумагу.
Среди образцов выделяют «жесткие», «гибкие» и «неустойчивые». Ожидалось, что эти категории будут соотноситься с соответствующими личностными переменными. Бредли (Bradley) резюмировал данные ис­следований (направленных на изучение многих вопросов), проведенных, главным образом, в Южной Африке, а также в Японии.
По сравнению с тестом мозаики Ловенфельд Тест семи квадратов имеет ограниченные возможности и не так привлекателен. Между тем автор утверждает, что материал теста очаровывает испытуемых, «при­надлежащих ко всем слоям общества». Тест привлекает внимание своей простотой, которая, как утверждает Л инхарт (Linhart) (цитируемый Бред­ли), выступает в качестве «параметра, который может быть соотнесен с мерой постоянства».
ТЕСТ МОЗАИКИ. РЕЗЮМЕ
Из вышеупомянутого краткого обзора различных вариантов моза­ичного теста (за исключением Теста семи квадратов) становится очевид­ным значительное сходство всех этих методик (чего нельзя сказать о про­изводных тестов Роршаха и ТАТ). В связи с этим представляется возмож­ным объединить их в одну технику. Как уже упоминалось, в литературе не всегда указано, какой вариант теста был использован в научном ис­следовании, поэтому мы рассмотрели «не-Ловенфельдовские» варианты перед заключительной оценкой.
Как и в исследовании техник, заключительная оценка Теста моза­ики практически всегда зависит от его предназначения, и авторы мозаик ожидают гораздо большего, чем любая другая группа исследователей.
Мы уже отмечали, что Вертхам нисколько не сомневается в эф­фективности своей техники как диагностического средства. С другой сто-
роны, Левин, сравнив «знаки» иертхама и оиьиинтсльпыь ^аооппл Ловенфельд со значениями Психиатрической оценочной шкалы Виттен-борна (Wittenborn Psychiatric Rating Scales), охарактеризовал получен­ные результаты как негативные и пришел к выводу, что нет никаких оснований для дальнейшего использования Теста мозаики Ловенфельд в его настоящей форме. Противоположное мнение отражено в замечании Майлза (на его благоприятный отзыв о технике мы ссылались раннее);
Поскольку люди, использующие в своей практике этот тест, ценят то, что они изучают, а не только осуществляют обычную процедуру, та­кую, например, как измерение температуры, то их научные исследова­ния должны всячески поддерживаться и поощряться.
В общем, соглашаясь с Майлзом, можно применить его аналогию с «измерением температуры» и отметить, что точно так же, как повы­шенная температура тела является симптомом различных заболеваний, определенные мозаичные реакции типичны для многих форм личност­ных нарушений. Такое положение подтверждает и научное исследование Рейман (Reiman); при проведении которого Тест мозаики был использо­ван в работе со 135 детьми, посещавшими клинику «умственной гигие­ны»; с группой из тридцати детей, посещавшими специальную школу (два применения), с детской и взрослой контрольными группами, с груп­пой из тридцати пяти эскимосских детей, а также со взрослыми, тести­руемыми в естественных условиях. Это исследование показало, что моза­ичные характеристики (в основном Ловенфельд) подтвердили не психи­атрические диагнозы, а «симптомы», записанные в контрольном листе, используемом в клинике. Оказалось, что определенные типы моделей встречались среди работ пациентов, показывающих большое разнообра­зие симптомов; спорными в этом отношении были «краевые», «рамоч­ные» модели и «модели, содержавшие много черного цвета».
Полное описание исследования Рейман не входит в задачи данной работы. Но нельзя оставить без внимания тот факт, что, в то время как «мозаичные характеристики» выдерживали сравнения в надежности с «клиническими подгруппами», было достигнуто неодинаковое соотно­шение между тревожностью личности (уже зафиксированной), умствен­ной неполноценностью, полом, возрастом и культурными различиями.
Относительно последних данных, интересно заметить, что модели эскимосов в целом соответствовали «европейским» образцам Ловенфельд и были компактными, «успешными» и достаточно сложными, что связа­но с эмоциональной уравновешенностью этого народа.
Главный вывод Рейман состоит в том, что полученные ею резуль­таты акцентируют внимание на целостности мозаичного метода. К похо­жим заключениям пришли исследователи, использовавшие «сочетающи­еся» методы. Так, Химмелвейт и Айзенк (Himmelweit and Eysenck) в од­ном из описанных ранее исследований сообщили, что эксперт (мисс Р. М. Трейл) «способна соединить мозаику и личностные данные; на основании мозаики она может дать личностные характеристики, схожие с медицинскими оценками, но не может дать случайного суждения» в
отношении самооценки пациентов, которая отражена в их ответах на анкету, основанную на личностных факторах Гилфорда.
Химмелвейт и Айзенк также сообщили достоверные коэффициен­ты отдельных характеристик, включая количество использованных эле­ментов и цветов. Иные результаты получили Хорн и Лайн (Home and Lane). Они проводили Тест мозаики в двух группах студентов колледжа с периодичностью в одну неделю и три месяца соответственно. Было заме­чено, что для испытуемых мужчин характерно постоянство в отношении количества использованных элементов и времени, потребовавшегося им для завершения модели. Результаты женщин не были столь четкими, но женщины могли «использовать' цвет последовательно, после интервалов в одну неделю и три месяца». В других, более сложных характеристиках, таких как промежутки, симметрия и т.д., было меньше постоянства. Од­нако авторы предполагают, что во многом и они виноваты в достижении того, что может быть названо «единичным постоянством-непостоян­ством», что можно объяснить скорее с точки зрения творчества, чем непостоянства. Вряд ли можно еще что-то обнаружить в этих работах, но можно сделать два замечания: больше внимания стоило уделить рассмот­рению последовательности в применении техники, как и в практике Зонди; второе — не следует пересматривать важность осознания цели, которая могла отсутствовать в исследованиях Хорна и Лайна.
КАЛЕИДОБЛОКИ ЛОВЕНФЕЛЬД LOWENFELD KALEIDOBLOCS
Калейдоблоки Ловенфельд и их разновидность «Полейдоблоки» (см. ниже) представляют собой попытку распространения проективного мо­заичного теста не только на область диагностики и терапии, но и на область обучения и развития личности. В связи с этой целью Ловенфельд заявила следующее:
Калейдоблоки созданы для работы в направлении, обратном рабо­те с обычными тестовыми процедурами, а также для их дополнения. Тогда как в обычной тестовой процедуре делается попытка ограничения пере­менных и усиления объективности процедуры в целом, разноцветные блоки представляют собой неизменный и взаимосвязанный набор предметов, предназначенный для использования в двух направлениях.
Первое направление описано как «спонтанное манипулирование предметами», по аналогии с процедурой Теста мозаики; второе — как «постановка проблем, касающихся области перцепции: практическое обоснование: творческое понимание связей».
МАТЕРИАЛ
Калейдоблоки представляют собой двадцать шесть деревянных брусков, раскрашенных в яркие цвета. Их величины геометрически со­отнесены друг с другом, как и в Тесте мозаики, а характеристики пред­ставлены в таблице 10, где единицей измерения является длина сторо-

Рис. 31. Калейдоблоки. Образец на крышке коробки
ны куба — 3/4 дюйма или приблизительно 19 мм (следуя практике Ло-венфельд). Характер «дуги» и «полудуг» отражен на рисунке 31, кото­рый воспроизводит схему на крышке коробки с блоками.
Различные стороны «дуги» окрашены соответственно белым, синим и красным цветами; все остальные блоки — однотонные. Причины выбора цветов не указаны, но становятся очевидными, когда экспери­ментатор анализирует задачи заключительных стадий тестирования. «Треу­гольники» — это равнобедренные прямоугольные треугольные призмы, короткая сторона которых равна 2,5 дюймам, а толщина 1 дюйму. Эймс и Лернед (Ames and Learned) используют термин «соломинки» (см. ниже).
ПРИМЕНЕНИЕ
В настоящее время точные инструкции к данному тесту недоступ­ны, однако Ловенфельд отмечает, что нюансы объяснения могут раз-
Таблица 10. Характеристики разноцветных блоков Ловенфельд

Белый
Красный Голубой Зеленый Желтый

Дуга 1 Полудуги Треугольники
Длинные прямоугольники (5x1x1)
1 1 1 1 4
1

Средний прямоугольник (3x1x1)
1

Короткие
прямоугольники (2x1x1)
1 1

«Плоскости»
(3 х 1 х 0,5)
1 1

«Соломинки»
(3x0,5) I
1 1 1

Кубы 1
1 1

Пол у кубы
(1 х 1,5) 2
1111

Рис. 32. Калейдоблоки Ловенфельд. Образец «Упражнения»
личаться в зависимости от возраста испытуемого. Она подчеркивает, что блоки надо показывать испытуемому «в случайном порядке», а не систе­матизирование, как предлагают в своей работе Эймс и Лернед, так как это будет привлекать внимание испытуемого к взаимосвязям между раз­мерами и формой блоков. Основной замысел Ловенфельд состоял в том, чтобы испытуемый сам обнаружил эти взаимосвязи. Далее будет очевид­но, что автор целенаправленно предоставила в качестве материала набор произвольно выбранных, не совпадающих «дуг» и «полудуг», непривыч­ный для испытуемого.
Процедура тестирования состоит из четырех частей; последние три включают четырнадцать задач, лишь часть которых подходит для людей всех возрастов. Часть I («Свободное построение», см. ниже) не ограниче­на во времени; все задачи, за исключением одной, имеют временные рамки. Время процедуры в целом занимает полтора часа. Далее приводит­ся детальное рассмотрение частей и задач.
Часть I: «Свободное конструирование». Эта часть во многом схожа с процедурой Теста мозаики: испытуемому предлагают «сделать что-ни­будь» («что-нибудь, что вам хочется») с блоками. В случае необходимос­ти можно задавать недирективные вопросы; взрослых испытуемых спра­шивают о том, довольны ли они своей работой, и если нет, то могут ли они внести предложения по ее изменению. Ожидается, что большинство построений (в отличии от мозаичных моделей) будут трехмерны. Однако Эймс и Лернед воспроизводят некоторые линейные структуры, сделан­ные детьми младшего возраста; среди них встречаются как репрезента­тивные, так и абстрактные конструкции «на плоскости». Для детей, ра-
бота в этой части — возможность выразить свою фантазию, а для взрос­лых — упражнение в изобретательности и ознакомление с блоками и их характери сти кам и.
Этот процесс продолжается в Части II, которая включает девять задач или «упражнений», выявляющих способности испытуемого решать практические проблемы и другие особые способности. В задаче 1 испыту­емому необходимо построить «единый блок» из четырех треугольных эле­ментов всеми.возможными способами (рис. 32). Задача 2 включает «пять равных поверхностей» квази-Дункерского типа, или так называемого «латерального мышления». В задачах 3 и 7, испытуемого просят располо­жить блоки по цвету и форме. Остальные задачи этой части задачи (4, 5, 6, 8 и 9) направлены на создание различных конструкций, расположе­ний, а также на вычисления (объема в кубических «единицах»). Некото­рые задачи очень сложны.
Часть III состоит из двух процедур, каждая из которых включает две задачи. Первая процедура схожа с процедурой Части I, в которой испытуемого просят проделать работу с блоками в воображении. В задаче 10 требуется воплотить замысел на практике, в задаче 11 — создать «лю­бую модель». Во второй процедуре, испытуемого просят воспроизвести конструкции по памяти. В задаче 12 из предложенного ряда выбираются три «объекта» в соответствии с возрастом испытуемого, а в задаче 13 — более сложная абстрактная структура.
В Части IV(задаче 14) испытуемого просят объединить все элемен­ты в единый прямоугольный блок. Такое задание позволяет испытуемому использовать весь тот опыт, который он получил в ходе предыдущей работы с блоками.
Из последующего ниже описания станет очевидно, что серии за­даний, составляющих технику разноцветных блоков, задействуют ши­рокий ряд психологических функций. Образец, лежащий в основе всей комбинации, часто напоминает «ритм» предоставления карточек в тес­те Роршаха. При отсутствии более детального объяснения автора, экс­периментатор может столкнуться с трудностью в интерпретации и оп­ределении успешности и неуспешности выполнения различных серий заданий. Тому, кто будет проводить этот тест, мы рекомендуем обра­тить внимание на структурные особенности конструкции (они очень похожи на те, которые рассматривает Ловенфельд при обсуждении Те­ста мозаики), поскольку они способствуют выявлению общих характе­ристик личности. Основной акцент тем не менее делается на способах мышления и решения проблем испытуемым, как и при использовании перцептивного материала.
Сходство состоит также в том, что задачи в тесте разноцветных блоков, подобно тестам Семенова и Триста, предназначены скорее для взрослых, чем для детей, хотя материал в обоих случаях напоминает детский, и взрослые могут найти его неприемлемым. Работа Эймса и Лернеда из Института детского развития Гезелла, единственная из опуб­ликованных, выявила развивающее значение теста разноцветных бло­ков, схожее со значением обнаруженным Эймсом и Иглом в Тесте моза-
ики (см. ранее). В исследовании придерживались «свободного конструи­рования» материала испытуемым и в основном нормативных данных. То, что исследуемая модель была определена на более высокий интеллекту­альный и социоэкономический уровень, снижает ценность «норм», но «рост уклонений» был выявлен на ряду с другими развивающими факто­рами Института Гезелла. Исследования, включенные во второй научный доклад, обнаруживают, что «тест Роршаха, Тест мозаики и тесты разно­цветных блоков, дополняют друг друга и дают всесторонний, единый взгляд на личность ребенка».
ПОЛЕЙДОБЛОКИ (THE POLCIDOBLOCS)
Полейдоблоки Ловенфельд вносят значительный вклад в развитие проективного подхода к обучению, или даже к интеграции исследова­ний личности и обучающего метода. Существуют два набора блоков: ба­зовый набор цветных полейдоблоков «G», и полейдоблоки «А», изготов­ленные из простого дерева (оба набора изображены на рисунке 33). По­мимо этого, в наличии имеются стандартный и нестандартный наборы тетраэдров, используемых детьми старшего возраста, и «квадраты* раз­мером в 1 дюйм (2,5 см), являющиеся своеобразными «измерительными приборами». Между всеми блоками в серии «G» существуют «математи­ческие связи», за исключение зеленых цилиндров; прямоугольные «G» блоки могут быть «сконструированы» из блоков «А».
Этот материал предназначен для использования в школах. Ловенфельд говорит о том, что в детских классных комнатах должен находиться «мате­матический стол», на котором дети могли бы играть с полейдоблоками. Она пишет, что работа с ними всегда должна начинаться со «свободного конст­руирования» с применением блоков серии «G». Следующая цитата Ловен­фельд служит кратким изложением предназначения ее техники.
Когда ребенок экспериментирует с полейдоблоками, он обнару­живает, что они его «не слушаются». Сваленные в кучу «G» блоки выгля­дят привлекательно, но, если некоторые из них вынуть и положить вместе напротив ребенка, они начинают «выглядеть» как «вещи» и «внушают» свои идеи. В этот момент можно определить общий уровень развития ре­бенка, пришедшего в школу. Кажется, что некоторым детям присуще ин­туитивное понимание симметрии и подобия, в то время как другие не способны вообще что-либо сделать. Так, они не могут, например, соблю­сти равенство в длине противоположных стен при конструировании дво­рика. Главное, при математической оценке того, что сделал ребенок, по­нять, что он пытался сделать и чего в итоге достиг. В этом отношении с некоторыми детьми легко, потому что они без умолку говорят о том, что они делают. В работе с другими потребуются значительные умения и избе­гание прямых вопросов.
Некоторые вопросы, затронутые в этом отрывке, содержатся в письменном руководстве к полейдоблокам. В этом руководстве отражено так же мнение Ловенфельд о том, что выводы о работе испытуемого с полейдоблоками могут совпадать с данными, полученными в результате применения других ее техник.
От детей старшего возраста требуется создание трех конструкций: с использованием серии «G», «А» и их комбинаций. Утверждается, что их сравнение, с учетом различий и взаимосвязей, прольет свет на детс­кие мыслительные процессы. Можно предположить, что скорее этот ма­териал служит основой для трехмерного эквивалента Теста мозаики, чем разноцветные блоки. Особо будут приветствоваться данные, подтвержда­ющие ценность полейдоблоков в приобретении математических поня­тий, что поможет решить проблему неисчислимости.
Возвращаясь к игровым функциям полейдоблоков, необходимо заметить, что в этих техниках, чаше чем в других (описанных в этой книге), предоставляется возможность для «основанной на реальности» игры, в отличии от игры, основанной на фантазии. Однако вызывает сомнение обоснованность такого различия. Мы уже упоминали, что Ло-венфельд рассматривает игру как средство детского общения и оставляет открытым вопрос о том, что всякая игра имеет проективную функцию. Исследования в этой области сосредотачивают внимание на сходстве меж­ду проективной психологией и этнологическим подходом к детскому раз­витию. Проективист будет скорее увлечен интерпретацией, но с уклоном на терапию, а не на оценку. Интересующие его определенные ответы на вопросы, он получит скорее из «структурных» техник, чем из наблюде­ния за свободной игрой.
Даниель Брауер и Артур
ПРОЕКТИВНЫЕ МЕТОДЫ В БИЗНЕСЕ И ИНДУСТРИИ
CWF, «Рисунок ЧЕЛОВЕКА», «ЗАВЕРШЕНИЕ ПРЕДЛОЖЕНИЙ»,
ТАТ, ТЕСТ РОРШАХА, PAT
ВВЕДЕНИЕ
Обзор последних публикаций по психологии убедительно доказы­вает, что проективные методы находят широкое применение вне врачеб­ной практики. Действительно, проективные методы все больше исполь­зуются в огромном количестве разнообразных ситуаций, когда требуется изучить личность. Эта часть книги обращает наше внимание на тот вклад, который вносят проективные методики в сферах бизнеса и производ­ства, в области изучения деятельности. Психологи, работающие в этих сферах, быстро оценили проективные методы как плодотворное и эф­фективное средство для решения определенного рода проблем, с кото­рыми им постоянно приходилось сталкиваться в своей работе.
Тот факт, что сегодня проективные методы широко используют в социальной и инженерной психологии, свидетельствует о том, что за последние годы психология в целом претерпела ряд существенных изме­нений. Главным образом они выражаются в смене ориентации с человека «сегментарного» на человека «целостного». Такое понимание целостнос­ти человеческой природы оставило далеко позади те времена, когда типы личности по Шпрангеру и психология личности основывались на разве­дении социального поведения индивида и его мотивации и других дина­мических процессов личности.
Аналогичным образом инженерная психология не так давно зани­малась только оценкой производительности и профпригодности работ­ников, причем в очень ограниченных пределах. Благодаря смене приори­тетов в психологии вообще, здесь внимание тоже было перенесено с разработок в связи с освещенностью и организацией рабочего места, от программ мотивации с помощью вознаграждений до межличностных отношений работников с коллегами, контролерами и начальниками. С этой позиции наиболее важными для рассмотрения оказались такие яв­ления, как чувство незащищенности у работника, характерные качества управляющих и руководителей, развитие отношений в группе. Таким образом, проективные методики, способные предоставить информацию о сложных структурах биологических, психологических и социальных детерминант, которые определяют человека как общественное живот­ное, приобрели важное значение.
Недавнее появление клинических приемов в работе психологов в бизнесе и индустрии привели к многочисленным попыткам представить
проективные методики в качестве составляющих оценочных программ. Традиционно в этих сферах психологи концентрировали свои усилия вокруг кадрового отбора и должностного распределения, оценки про­движения по службе, оценки качества работы и служебной аттестации, обучения контролеров, снижения несчастных случаев, оценки и улуч­шения психологического климата, производительности труда, маркетин­говых и рекламных исследований и тому подобного. Все это было очень ценно для многих бизнес-организаций. Большинство из них опиралось в основном на непроективные методы и характеризовалось двумя недо­статками.
1. Оценка личности только-в терминах черт.
2. Неспособность учитывать проявления бессознательной мотива­ции.
Вследствие этого традиционные методы обеспечивали только со­ставление неполной картины темперамента и личностных паттернов те­стируемого субъекта, в то же время они способствовали злоупотребле­нию тестовых приемов в промышленности. Не последним по значимости из этих нарушений было преднамеренно ложная самопрезентация, кото­рую давал тестируемый, чтобы показать себя в более выгодном свете. Например, он отрицал антисоциальные тенденции, заметную эмоцио­нальную нестабильность и так далее. С другой стороны, очевидно простая структура опросников и методов оценки зачастую являлись причиной непреднамеренного излишнего упрощения и ошибочной интерпретации данных тестирования.
В последние годы стало очевидно, что проективные приемы в ис­следовании личности позволяют избежать некоторых ошибок, свойствен­ных таким методам, как опросники и рейтинговые шкалы. Это можно легко понять, если принять во внимание неоднозначность стимульного материала, большую свободу для варьирования реакций и необходимость обучения для правильной интерпретации полученных сведений. Проек­тивные техники обязательно будут полезными там, где непроективные не оправдывают ожиданий, поскольку они рассматривают личность в терминах паттернов, а не через понятия, характерные для того или ино­го типа черт или отдельных данностей, такие как самодостаточность, уверенность или доминантность.
Центральный тезис, который выдвигают проективные методики, заключается в том, что человек, тестируемый в условиях собственного трудоустройства или занятости, утаивает или подавляет большую часть своей личности в силу сложившейся ситуации на работе или в силу усво­енных ранее моделей адаптации на предыдущих местах работы. С другой стороны, опросники и рейтинговые шкалы приоткрывают только те слои личности, которые не подвергаются бессознательному подавлению или сознательному утаиванию.
Первые эффективные проективные методики, такие как тест Рор-шаха и Тематический Апперцептивный Тест не были подвержены стан-1 дартизации по шкалам из-за того, что их применение является дорогос­тоящим и занимает много времени. Однако более поздние разработки
подобных методов были модифицированы в соответствии с тем, чтобы сделать их более пригодными для целей диагностики и отбора. Эти более краткие методы являются прекрасным дополнением к батареям тестов состоящих из личностных опросников, опросников интеллекта, способ­ностей и интересов.
Даже непрофессионалам в области инженерной психологии сегод­ня понятно, что традиционные методы не обеспечивают нас сведения­ми, с помощью которых можно было бы определить потенциально воз­можное поведение работника. Посредством старых методов устанавлива­ются внешне проявляемое поведение, сознательные желания и само­оценка, но они часто дают искаженную картину, не адекватную реально существующей, что затрудняет или даже делает вовсе невозможным про­гнозирование особенностей будущей адаптации на рабочем месте.
СЛОВЕСНЫЙ ТЕСТ КОРНЕЛЛА CORNELL WORD FORM (CWF)
Словесный тест Корнелла составлен для дифференциации «нор­мы» и нервно-психиатрических и психосоматических нарушений неза­метно для клиента. У этого теста есть как количественная, так и каче­ственная шкалы для оценки в условиях производства.
Субъекту предлагается лист с набором стимульных слов, каждое из которых дополняется двумя другими — возможными вариантами реак­ций. Испытуемому предлагается подчеркнуть тот вариант, который, как ему кажется, связан со стимульным словом. Смысл некоторых выборов сравнительно очевиден. Например, спать — отдых, беспокойный. Другие не столь понятны, например, мать — моя, женщина. Большая часть сти­мульного материала относится к последнему типу. Хотя многие пункты формы по своему типу все-таки являются очевидными, на их значение часто не обращают внимание и субъект дает информативную реакцию, несмотря на желание ее скрыть.
Появление такой модификации теста словесных ассоциаций было продиктовано острой необходимостью в краткосрочных групповых мето­дах, которые можно было бы применять в широких масштабах. Несмотря на форму принудительного выбора из двух вариантов, в нем сохранились и проективные качества. Общий подсчет баллов позволяет сравнить по­лученные данные с установленной нормой, а анализ «неправильных» ответов добавляет в клиническое интервью качественные показатели.
На одном из промышленных предприятий среднего запада этот тест предлагался в числе общей тестовой батареи. Другой метод для оценки эмоциональных факторов был более прямым по своей методологии. Они очень хорошо дополняли друг друга. Когда прямой опросник (Анкета Корнелла — Cornell Index) указывал на известные субъекту симптомы, CWF показывал степень, интенсивность и глубину этих симптомов. В то же время каждый раз, когда Анкета Корнелла показывала наличие мно­гочисленных симптомов, a CWF показывал, что их гораздо меньше, ока­зывалось, что природа этих симптомов была либо поверхностна, ситу-
478
ативна, незначительна, либо непродолжительна. Словесный тест Кор-нелла используется в бизнесе и промышленности при кадровом отборе, повышении в должности и для диагностических целей перед консуль­тированием.
Высокие показатели по «ошибочным» ассоциациям в предваритель­ном тестировании в кадровом отборе бывали нечасто, но когда сумма баллов превышала уровень нормы, субъект направлялся на психологи­ческое интервью, чтобы установить природу и степень психологических нарушений.
Двадцатидвухлетний женатый клерк был отправлен для консуль­тирования из-за «депрессии, потери интереса к работе и снижения про­изводительности». Ответы, которые он выбрал во время предварительно­го тестирования по CWF, выделены курсивом:
горло — ком, шея;
мальчик — неприятности, приятель;
здоровье — беспокоиться, хорошее;
рот — сухость, вкус;
спать — отдых, беспокойный;
болезнь — умирать, врач;
мысли — ужасные, счастье;
нервы — крепкие, расшатанные;
ночь — спать, неспокойная; j
сердце — бьется быстро, хорошее.
Последующее обследование (тестирование и клиническое интер­вью) выявили у молодого человека серьезную дезадаптацию, сильную депрессию и внутренний конфликт, вызванный непринятием собствен­ной половой роли. В дополнение к депрессии обнаружилось подозрение на прешизоидную эмоциональную тупость, а также была выявлена исто­рия гипертонической болезни в армии, которая была диагностирована как психосоматическая по своей природе.
Внимательное рассмотрение ассоциаций субъекта выявляет следую­щие качественные нюансы, подтверждающие его депрессию (болезнь — умирать, мысли — ужасные, спать — беспокойный); прешизоидное со­стояние (брат — мой брат, вода — чтобы пить ее, сообщение — таин­ственное); психосоматические, ипохондрические, невротические симп­томы (в дополнение к уже упомянутым): горло — ком, здоровье — беспо­коиться, человек — нервы, нервы — расшатанные, рот — сухость, ночь — неспокойная, спать — беспокойный, сердце — бьется часто, врач — уми­рать; скрытую гомосексуальность (мальчик — неприятности, мужчина — ненавидеть).
Некоторые из этих ответов анализируются только качественно и не учитываются при количественной оценке.
Достоинства этого инструмента в промышленной сфере могут быть выражены следующим образом:
1. Простота проведения и обработки (требуется не более пяти ми­нут).
2. Это средство отбора рабочих, когда нет возможности проведения
более полного обследования личности.
3. Материал для качественного анализа можно извлечь без какого-либо формализованного подсчета баллов.
4. Может служить отправной точкой в ситуации консультирования
при приеме на работу.
5. Возможность проведения в группе с использованием минималь­ного количества времени, субъект делает его практически само­стоятельно.
РИСУНОК ЧЕЛОВЕКА
Этот метод может применяться в промышленной сфере как инст­румент для отбора и проводиться в группе. В то время когда нет никаких определенных клинических данных, достижимых только через наблюде­ние за человеком, показано, что исследователь может получить доста­точную информацию с помощью этой групповой формы обследования, Этот психомоторный экспрессивный продукт раскрывает все основные компоненты личности, связанные с образом тела, например, принятие половой роли, тревожность или депрессивность в сфере межличностных отношений; озабоченность в связи с физиологическими процессами или структурами; относительная степень ригидности или гибкости личности; тенденции к бегству от реальности; низкая самооценка или комплекс неполноценности; органические нарушения мозга.
Конкретнее говоря, вот наиболее исследованные качества, прояв­ляющиеся при тестировании:
1. Существование таких серьезных нарушений в межличностной сфере, которое оправдывает дальнейшее исследование в ситуа­ции приема на работу.
2. Так как степень фемининности и мускулинности как на биологи-
ческом, так и на психологическом уровне незначительно, но влияет на профессиональное поведение, полезно проследить динамическую картину принятия субъектом собственной поло­вой роли в свете его отношения с подчиненными и вышестоя­щими. Известны случаи профессиональной дезадаптации, про­истекавшей из подобных конфликтов.
3. Чрезмерные отклонения как в сторону пассивно-зависимых про-
фессиональных отношений, так и в сторону экспансивно-аг­рессивной модели. Первая из упомянутых моделей рисунка мо­жет проявляться в сверхконтроле сознания, стремлению к со­вершенству, навязчивом поведении, в неспособности принять на себя ответственность, в том числе неспособность отдавать распоряжения. Агрессивный паттерн рисунка может быть пока­зателем непринятия авторитетов, автократических тенденций в зависимости от должностной ступени.
4. Свидетельства значительной эмоциональной незрелости и дезин-
теграции в периоды регрессивного развития.
Подробное описание интерпретации теста — это тема для другого рассказа, а здесь мы предлагаем наиболее существенные признаки эмо-
циональной нестабильности, которые необходимы психологу, работаю­щему в производственной сфере.
1. Степень отклонения размещения рисунка относительно центра страницы.
2. Абсолютный размер рисунка.
3. Относительный размер рисунка мужчины по сравнению с рисун-
ком женщины.
4. Степень нажима нарисованной линии на листе.
5. Изменения в отношении нажима.
6. Степень соединенности основных частей тела: головы, шеи, ту­ловища и конечностей.
7. Положение нарисованной фигуры — в анфас, в профиль, со спины.
8. Детализированные области.
9. Количество измерений, использованных для изображения, — одно
измерение — «палочная фигура», два измерения, изображение перспективы.
10. Следы перерисовывания или стирания.
11. Изображение наготы, любые указания на гениталии.
12. Положение фигуры и степень выраженности мускульного на­пряжения в позе.
13. Фигуры, напоминающие по форме животных.
14. Отсутствие или доминирование какой-либо одной части тела.
15. Количество использованных цветов и наблюдаемая частота сме­ны в их использовании.
Использование набора цветных карандашей делает тест более гиб­ким и позволяет субъекту менять предпочтения в цвете. Имеются данные нескольких сотен случаев, которые доказывают, что более сдержанные индивиды используют меньше цветов, в то время как импульсивные или диссоциированные типы обычно их часто меняют. Кроме того, индиви­ды в подавленном состоянии, как правило, выбирают черный и корич­невый цвет, в то время как агрессивные субъекты выбирают броские цвета. Очевидно, использование разных цветов помогают более точно определить ту информацию, которая может быть извлечена из анализа внешних признаков рисунка.
Эта методика — одна из тех немногих проективных методов, кото­рые сочетают в себе такие достоинства, как минимальные денежные и временные затраты; возможность проведения в группе без присутствия психолога; проникновение на глубокие, подсемантические уровни лич­ности, не скрытые за вербальными проявлениями. Кроме того, что она дает ценные диагностические данные, она способствует развитию более расслабленной и неформальной атмосферы, что в конечном счете облег­чает установление контакта.
ТЕСТ «ЗАВЕРШЕНИЕ ПРЕДЛОЖЕНИЙ»
В современных вариантах методики инструкция составлена таким образом, чтобы поощрить свободу и спонтанность ответов. Этот проек-
тивный тест открывает широкие возможности для выражения подсозна­тельных подавляемых мотивов, эмоций, чувств и комплексов, которые субъект не может или не хочет признавать. Он может нечаянно обнажить эти завуалированные тенденции, когда пишет окончания фраз, стиму­лирующих свободные ассоциации.
Вот некоторые примеры фраз из этой методики. Они распределены по клиническим категориям.
A. Чувство неполноценности:
Самое плохое у меня… Тяжелее всего мне… Единственная неприятность…
B. Подавленные желания:
Втайне я… Я ненавижу… Если бы…
C. Уровень притязаний:
Моя заветная мечта…
Будущее…
Я бы хотел узнать…
D. Самооценка:
Люди воспринимают меня… Я чувствую себя… Я лучше всех, когда…
E. Межличностные отношения:
Если бы только мой начальник… Большинство контролеров… Его подчиненные…
F. Семейная ситуация…
Мой отец часто.., Если бы моя мать… Моя семья никогда…
G. Психосексуальные ориентации
Большинство девушек… Жена…
Другие мужчины… Н. Проявления агрессии: Все меньшинства… Я ненавижу… Опаснее всего… I. Внутренние конфликты:
Я не могу понять, что делает меня… Мой разум… Меня тревожит…
Данный набор фраз не является окончательным или единственно возможным, так как подбор их сочетаний и интерпретация собранных данных зависят прежде всего от целей, которые преследует тестирова­ние.
Например, сорокавосьмилетний служащий, проработавший в сво­ей компании семнадцать лет был направлен к психологу своим началь­ником из-за «нервности, чрезмерной добросовестности, ухудшения фи-
зического состояния (гипертонические признаки) и неожиданной поте­ри интереса к работе». Перед проведением клинического интервью ему была предложена батарея психодиагностических тестов, в том числе тест завершения предложений.
Вот наиболее яркие ответы, раскрывающие природу его эмоцио­нальных трудностей.
1. Я чувствую себя… сейчас немного уставшим — поздновато лег спать.
2. Меня раздражает… несправедливость — нетерпимость.
3. Если бы моя мать… чувствовала себя лучше, она могла бы жить с
кем-нибудь более подходящим.
4. Меня удивляет… почему так часто люди на руководящих постах абсо-
лютно тупы.
5. Если бы я мог сделать по-своему… я бы назначал начальниками лю-
дей умных и терпимых.
6. Моя мечта… создать что-либо значительное для человечества.
7. Когда я был ребенком… я всегда был нервным, но идейным.
8. Я страдаю… комплексом неполноценности по отношению к некото-
рым людям и некоторым местам.
9. Мой отец часто… был замечательным, но слабохарактерным — был
хорошим администратором в магазине.
10. Жена… должна быть умной и счастливой, готовой идти навстречу партнеру.
11. У меня не получилось… взять на себя ответственность, когда я, ка­жется, должен был это сделать.
12. Мое самое важное решение было… жениться и уйти из дома.
13. Мне не нравится… когда мною помыкают или когда теряется право на свободу мыслей и действий.
Анализ ответов субъекта на тест «Завершение предложений» выя­вил у него сильное чувство неполноценности по поводу недостаточного образования и сильную фиксацию на матери, которая выливалась в кон­фликт с женой. Он идентифицирует себя со своим отцом, который был «замечательным, но слабохарактерным». Он теряет терпение со своим начальником, который не очень умен. Он чувствует, что жена не идет ему навстречу и он испытывает большие трудности, потому что не мо­жет решить, как он может быть одновременно хорошим мужем и хоро­шим сыном. Это видно из его высказывания: «Мое самое важное реше­ние было «жениться и уйти из дома». На самом деле субъект никогда реально не покидал дом, так как до сих пор находится под сильным влиянием своей матери. Он испытывает сильные чувства, когда «им по­мыкают», ему очень не нравится, когда кто-то «теряет право на свободу мыслей и действий». Однако сам он несвободен. Он приписывает ранней детской нервозности идейность, которая во взрослом возрасте транс­формируется в сильный социальный конформизм. Поскольку он отожде­ствляет себя с отцом, который был «замечательным, но слабохарактер­ным», однако, «хорошим администратором в магазине», он заключает, что люди на высоких постах и должностях, в частности его начальники, «тупые» и глупые. Он завидует таким людям, но сам он чувствует себя неполноценным и не может принимать ответственные посты. Поэтому втайне он испытывает сильное чувство обиды, которое, в совокупности
с супружескими проблемами, создает основу для психосоматических симптомов и жалоб.
ТЕМАТИЧЕСКИЙ АППЕРЦЕПТИВНЫЙ ТЕСТ (ТАТ)
Этот метод обладает существенными достоинствами при примене­нии его в производственной сфере, так как он легко проводится и явля­ется точным "клиническим инструментом. Лучше всего его использовать для дальнейшей конкретизации данных, полученных с помощью теста «Завершение предложений» или других краткосрочных методов. ТАТ под­твердит клинические прогнозы, полученные при использовании крат­ких обзорных методик. Он также поможет подробнее узнать о развитии и характерных чертах специфических комплексов, обнаруженных другими методами. Раскрыв дезаптацию личности в более краткосрочных мето­дах, тестируемый с большей готовностью расскажет о своих трудностях при предъявлении десяти тематических карточек. Это происходит не только благодаря сути стимульного материала ТАТа, но из-за повторения тесто­вой ситуации. Когда тестируемый прошел целую батарею тестов и его вновь вызывают для прохождения ТАТ, уровень тревожности повышает­ся. Поскольку многие субъекты вынуждены проходить психологическое тестирование на работе по принуждению, а следовательно намерены избежать самораскрытия, то, как подсказывает наша практика, умерен­но возросший уровень тревожности больше способствует проявлению структуры и динамики личности, чем состояние полной расслабленнос­ти. В этой связи ТАТ более целесообразно использовать в качестве допол­нительного инструмента.
При ответах на ТАТ, также как и в тесте «Завершение предложе­ний», субъект, как правило, описывает недавние события, следы кото­рых им более-менее осознаются и затеняют истинное содержание его реакций. Нужно подчеркнуть, что этот недавний опыт служит всего лишь для выражения личностных проявлений тестируемого, и опытный кли­ницист легко это определит. Другими словами, описание субъектом не­давнего опыта является вербальным выражением более глубоких и скры­тых психических процессов.
Психологу на производстве лучше всего использовать ТАТ для оп­ределения межличностных стремлений испытуемого, исходя из его базо­вых отношений с родителями и сиблингами и настоящей ситуации в этой области. Тенденции индивида в отношениях с начальством могут быть выяснены из его тематических проекций по отношению к фигуре отца, а поведение со сверстниками видно из того, что он говорит о фигурах сиблингов. Хотя опытный клиницист, в значительной мере, опи­раясь на клиническую интуицию, может получить эти данные и по тесту «Завершение предложений» и другим инструментам, ТАТ все же являет­ся более надежным источником такой информации и, кроме того, пока­зывает их в целостной личностной структуре.
При отборе кандидатов на руководящие посты или должности, тре­бующие высокого уровня ответственности, ТАТ представляет самые на-
дежные критерии уровня притязаний, которые когда либо были изобрете­ны. Конечно, данные по этому показателю можно получить и с помощью других тестов или опросников. Но они, как правило, выдают неполную картину, потому что не учитываются лежащие в основе уровня притяза­ний по большей части бессознательные мотивационные и эмоциональные факторы. ТАТ также может определить уровень возможностей кандидата на ответственный пост, выше которого он не сможет использовать свои интеллект и способности. На производстве и в бизнесе ТАТ еще можно применять для подтверждения обнаруженных другими методами невроти­ческих тенденций или определения уровня проницательности испытуемо­го. Последнее очень важно при отборе людей для работы с персоналом. Если индивид знаком с психологией или изощрен в тестах из-за того, что много раз проходил психометрическое обследование, ТАТ предпочтительно проводить вначале, вместо более кратких методов. ТАТ может подтвердить или исключить подозрения на психопатические отклонения. Поэтому его следует использовать во всех случаях, когда индивиду предоставляется от­ветственность высшей степени, например, связанных с хранением ценно­стей или управлением высшего эшелона.
И, наконец, ТАТ является инструментом, который позволяет пол­ностью вскрыть скрытую агрессию индивида, определить относительную степень акцента на интернализации или экстернализации, направление и интенсивность проявления агрессии на работе.
Данный материал ТАТ поможет проиллюстрировать упомянутые выше пункты.
Мужчина, 22 года, карточка № 7ВМ.
«Это юноша, советующийся с человеком, умудренным опытом. Этот молодой студент колледжа консультируется с профессором, которым он восхищается, уважает и доверяет. Студент пытается найти свою дорогу в жизни. И он пришел об этом поговорить. В его манерах чувствуется силь­ное желание и глубокая заинтересованность, серьезные намерения и же­лание прислушаться к совету. Они вместе, молодой и старый, найдут ре­шение, студент пойдет далеко, а профессор будет испытывать чувство глубокого удовлетворения, так как в какой-то мере это его заслуга».
Высокий уровень притязаний, уважает мнение опытных руководи­телей. Сомневается относительно профессиональных целей.
Мужчина, 36 лет, карточка № 7ВМ.
«Молодой человек на рисунке в течение долгого времени работал над заданием, которое дал ему старший, но в конце концов обнаружил, что не может справиться с предложенной ему работой, и теперь хочет узнать не сделает ли лучше кто-нибудь другой эту работу. Старший рас­спрашивает своего помощника, пытаясь узнать, что у него не получилось и пытается выяснить, стоит ли продолжать эту работу».
Чувствует ненадежность в своей позиции на работе. Сомневается в своих способностях справиться с должностными обязанностями и хочет узнать, не рассматривает ли начальство вопрос о его увольнении.
Мужчина, 31 год, карточка № 8ВМ.
«Мужчина пьян, Его поддерживают друзья, которые ведут его до­мой».
Утверждает, что позволяет себе напиваться в редких случаях и не испытывает в результате пьянства каких-либо эмоциональных трудностей. Его врач и коллеги свидетельствуют о постоянном пьянстве, требующем психологического вмешательства.
ТЕСТ РОРШАХА
Тест Роршаха проводится индивидуально и предоставляет наибо­лее полную и точную информацию о структуре личности индивида, го­раздо более законченную, чем любая из вышеописанных методик. Пси­хологу на производстве, однако, обычно не требуется такая подробная картина для обычного отбора и классификации персонала. Эти цели обыч­но в достаточной степени обеспечивает батарея краткосрочных методов. Обычно в случае наличия каких-либо сомнений в целях прояснения лич­ностной динамики используется ТАТ, который обладает таким преиму­ществом, как легкость проведения. В этой связи надо отметить, что ни одна из быстрых техник сама по себе не может обеспечить психологичес­кие потребности на производстве.
Считается, что индивидуальную форму теста Роршаха лучше все­го использовать для клинической диагностики, или когда имеются за­метные нарушения, симуляция либо предпсихотичные состояния, или для прогнозирования в особо проблемных случаях. Например, многие достаточно сообразительные, но имеющие значительные личностные нарушения, работники будут успешно избегать обнаружения этого в любых описанных здесь тестах из страха потерять работу или понизить­ся в должности. Внимательный психолог, как правило, обнаружит при­знаки такого избегания и направит человека для прохождения теста Роршаха. Соответственно его рекомендации руководству частично бу­дут основаны на полном осознании потребности этих людей не быть обнаруженными.
Часто руководство отправляет для обследования работника, как правило, члена высшего эшелона, который в течение ряда лет успешно работал в компании, но в недавнем прошлом проявил серьезные при­знаки дезадаптации. Проблема может заключаться в прогулах, алкого­лизме или общем снижении производительности. Конечно, таких ра­ботников желательно направлять для прохождения обширной батареи тестов, включающей тесты интеллекта, значимых отношений, темпе­рамента и интересов. Часто интервью с психологом может помочь опре­делить суть трудностей. Однако если испытуемому по роду работы при­ходится часто проводить встречи и диалоги, то иногда без теста Рорша­ха может быть довольно сложно определить суть его трудностей. Таким образом, вероятно, прогрессивно мыслящие бизнесмены пожелают найти в компании финансовые ресурсы, которые можно потратить на психотерапию. Это поможет работнику достичь инсайта и преодолеть личностные трудности, что в конечном итоге скажется на результатах его работы. Тогда психолог обязан оценить степень излечимости этих нарушений, учитывая количество времени и размеры расходов, кото-
рые готов предложить наниматель. Тест Роршаха поможет психологу сделать наиболее верные диагностику и прогноз как для нанимателя, так и для работника.
ТЕСТ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ КАРТИНОК (ТСК) ТОМКИНСА-ХОРНА
TOMKINS—HORN PICTURE ARRANGEMENT TEST (PAT)
Этот тест был составлен Томкинсоном и Хорном для изучения характерных реакций индивида в различных ситуациях на работе, на фрустрирующие факторы, чрезвычайные происшествия, на начальни­ков и коллег. На рисунке 34 показана форма для записи этого теста, который состоит из двадцати пяти ситуаций, расположенных в таком виде, как на образце на рисунке. В зависимости от простых или более специализированных целей отбора довольно успешно используют уко­роченные варианты теста, которые состоят из шести, или даже трех ситуаций. Своеобразная организация формата теста рассчитана на то, чтобы исключить предопределенность порядка ответов испытуемого. Это осуществляется с помощью использования символов вместо цифр и букв и необходимости разворачивать лист для того, чтобы рассмотреть все предметы.
До сих пор проводилась чисто клиническая интерпретация и ее качественный вариант, поэтому количественные нормы еще не установ­лены. Интерпретация осуществляется тремя способами.
1. Анализ последовательности картинок в каждой ситуации.
2. Анализ содержания каждого ответа совместно с количеством вер-
бального материала.
3. Анализ значимых персевераций или других тенденций, повторя-
ющихся на протяжение многих ситуаций.
Базовое предположение, лежащее в основе этой методики, состо­ит в том, что тестируемый отождествляет себя с рабочим, изображен­ным на рисунке. Поскольку на рисунке этот рабочий занимается физи­ческим трудом, то кто-нибудь может возразить, что служащие, управ­ленцы и администраторы не раскроют с его помощью своих межлично­стных установок на работе. Однако мы, проведя большую часть исследо­ваний с «белыми воротничками» и руководящим персоналом, обнару­жили, что за исключением топ-менеджеров и администраторов высшего ранга, все тестируемые действительно раскрывали свои установки на производстве. Среди первых существует сознательная, не говоря уже о бессознательной, тенденция держаться от лиц, подобных изображенные в тесте, на большом расстоянии и даже относиться к ним с презрением. Поэтому этот тест вряд ли даст достоверную картину отношений управ­ленца высшего эшелона с равными ему по уровню коллегами. Чаще все­го их ответы содержат чрезвычайно стереотипные реакции: это заучен-
1 В «Словаре-справочнике по психодиагностике» Бурлачука Л. Ф., Морозова С. М., Киев, 1989 г. эта методика называется Тест аранжировки картины (см. стр. 57). — Прим. ред.
Инструкция. Этот тест на то, как вы сможете логично расположить картин­ки, чтобы они составили связную историю. Каждая страница содержит набор из трех картинок. Под каждой из них изображен один из следующих значков: V, D, О.
Ваша задача расположить эти значки по одному на каждой из трех граф в нижней части листа в самом логичном на ваш взгляд порядке. Для этого возле каждой отметки внизу страницы напишите одно предложение, чтобы получи­лась связная история.
Вы можете переворачивать лист как угодно, чтобы рассмотреть все кар­тинки.
Пишите, пожалуйста, ручкой.
Пример'.

Рис. 34. Форма для записи Теста последовательности картинок Хорна—Томкинса
ные клише того, как должен реагировать высокопоставленный чинов­ник, а не то, как ему на самом деле хочется реагировать.
Эту методику следует использовать с большой осторожностью и не только из-за ее новизны, но и потому, что каждому предприятию, заво­ду или отрасли присущи свои специфические проблемы. Например, в рекламном агентстве человек должен демонстрировать наибольшую сте­пень инициативности и уверенности в своих силах; на большом про­мышленном предприятии от работника ожидают, чтобы он вовремя со­общил о поломке или механических неисправностях механику-ремонт­нику. Следовательно, в тех ситуациях этого теста, где явно изображена поломка (рис. 35 и 36), соискатель вакансии в рекламном агентстве пока­жет недостаток инициативы, если попросит о помощи, как это ожидает­ся на промышленном производстве.
Таким образом, нельзя полагаться на результаты одной этой методи­ки, ее нужно применять в сочетании с другими инструментами, описанны­ми в этой статье, особенно с тестом «Завершение предложений». Стоит отметить, что для психолога на производстве легче использовать Тест пос­ледовательности картинок, чтобы перевести данные из клинических терми­нов в понятия, более применимые к данной ситуации. Также становится очевидным, что стимульный материал здесь более структурирован и конк­ретизирован, чем в тесте «Рисунок человека» или тесте «Завершение пред­ложений», а следовательно, позволяет сделать интерпретацию более при­менимой именно к проблеме адаптации к рабочей ситуации.
Приведем некоторые из наиболее часто выявляемых этой методи­кой специфических межличностных установок:
1. Тенденция к выражению агрессии по отношению к вышестояще-
му.
2. Тенденция принимать или избегать лидерства, другими словами,
то, как видит себя индивид в аспекте влияния на мнения других людей.
3. Регрессивные тенденции, такие как алкоголизм, истерические или психосоматические решения конфликтов на работе.
4. Реакции на болезнь и физические травмы в связи с работой.
5. Степень зависимости или независимости от контролера в связи с
его помощью при ускорении работы.
6. Навязчивые поведенческие персеверации в стремлении к акку­ратности и совершенству.
7. Равнодушие, замешательство, неспособность справиться с ситу-
ацией при возникновении препятствий.
8. Степень настойчивости и последовательности в работе.
9. Внешняя степень гибкости при переходе от одного вида работы к другому.
10. Реакция на критику.
Нужно особо отметить, что одна ситуация, и даже несколько, не могут предоставить достаточно информации. Целостную интерпретацию надо рассматривать с учетом пола, возраста, рабочего стажа и вида вы­полняемой работы.

Рис. 35, Ситуация 1 Теста последовательности картинок Хорна—Томкинса

Рис. 36. Ситуация 6 Теста последовательности картинок Хорна—Томкинса
Следующие примеры взяты из реального протокола теста ТСК. К рисунку 34:
О Человек работает и станок ломается. V Он начинает разбирать станок, чтобы починить его. а Он полностью разобрал станок и в конце понял, что не может собрать его.
V Человек в процессе починки токарного станка.
D Все детали лежат на столе.
О Он успешно собрал станок, вновь работает на нем.
V Он разбирает его. D Он разобрал его. О Он собрал его, но тот не работает.
п Человек приготовил части двигателя, чтобы его смонтировать.
V Человек начал монтировать двигатель.
О Человек смонтировал двигатель и работает с ним.
К рисунку 36:
V Мастер знакомит нового рабочего с его рабочим местом. D Он говорит рабочему слова одобрения, когда тот собирается при­ступить к новой работе.
О Новый рабочий с удовольствием принимается за свою работу.
»
О Человек работает за своим станком и что-то случается с маши­ной.
V Он зовет механика, чтобы исправить ее.
аМашина налажена и механик говорит: «Все нормально, это была не твоя вина».
О Человек работает за станком.
V Мастер приходит проверить его работу.
и Он хвалит рабочего за хорошую работу.
ТЕСТ «РИСОВАНИЕ С ЗЕРКАЛОМ»
MIRROR-DRAWING TECHNIQUE
Этот метод появился не так давно и представляет собой легко про­водимый тест стрессоустойчивости. Это зрительно-моторная методика, которая работает и как проективная. Субъекту предлагается провести линии или дорожки, отслеживая движение своей руки в зеркале, в то время как прямой вид задания загорожен от него дощечкой. Обсчитывается количе­ственный результат по времени и анализируется качественные данные по клиническим показателям: ошибочное выполнение, импульсивность, осторожность, подавленность, тревожные состояния. Эти критерии эм­пирически установлены с помощью изучения 300 студентов колледжей, 75 пациентов психиатрической больницы и более 3800 работников и со­искателей вакансий на производстве.

Рис. 37. Зеркальный рисунок весьма уравновешенного субъекта
Рис. 38. Зеркальный рисунок индивида в состоянии острой тревоги
Методика рисования с зеркалом легко проводится в условиях про­изводства и работы с персоналом, портативна и не требует присутствия психолога при проведении. Кроме того, необученные специально люди не смогут ее интерпретировать, что предохраняет от неправильного упот­ребления. Более того, этот метод невербальный и показывает модель по­ведения индивида в ситуации эксперимента, условия которого сильно расходятся с усвоенными зрительно-моторными навыками.
Ниже перечислены наиболее существенные факторы, которые мож­но выявить и оценить с помощью этой методики.
1. Относительный акцент на скорости или точности выполнения.
2. Заметные волнения и потеря ориентировки.
3. Степень стрессоустойчивости и способности адаптироваться к новой ситуации.
Естественно, интерпретацию нужно делать с учетом возраста, пола, требований выполняемой работы. В совокупности с батареей тестов отно­шений, интересов и темперамента, этот тест служит прекрасным допол­нительным инструментом, обнаруживающим невербальные проявления при приспособлении индивида к стрессу в экспериментально созданных условиях конфликта. Примеры теста «Рисунок с зеркалом» представлены на рисунках 37, 38 и 39.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Описанные нами методы все еще недостаточно валидизированы, однако представляют собой гибкий инструмент, который при умелом использовании может быть применим в широком спектре ситуаций, воз­никающих в бизнесе и на производстве. Они делают ситуацию тестирова­ния более жизненной и менее искусственной. Для психолога важна воз-

Рис. 39. Зеркальный рисунок пациента в глубокой депрессии
можность переведения полученных по проективным методикам данных в термины, понятные управленцам.
В заключение предлагаем следующий план при тестировании ха­рактера на производстве.
1. Используйте словесный тест Корнелла в сочетании с опросни­ком или шкалой определения самооценки для отсева соискате­лей или кандидатов для продвижения по службе. Эти методы эффективны для предварительного тестирования и определяют потенциальные способности к руководящей работе в данной области.
2. Проведите серию темпераментальных тестов для тех, кто прошел
первоначальный отбор. Она может состоять из Теста последова­тельности картинок, тестов «Завершение предложений» и «Ри­сунка человека».
3. Используйте Рисование с зеркалом для выявления уровня стрес-соустойчивости после прохождения тестируемым серии основ­ных тестов.
4. Используйте ТАТ и тест Роршаха для оценки работников высше-
го эшелона и для диагностики и прогнозирования особо слож­ных случаев.
Г. М. Прошанский
СОВРЕМЕННЫЕ ТЕХНИКИ:
ОБЗОР И ПЕРСПЕКТИВА ДАЛЬНЕЙШИХ
ИССЛЕДОВАНИЙ
Сравнение разнообразных проективных подходов к исследованию личности, основанных на цвете, показало, что в попытке синтеза скры­валась надежда на появление некоторого соглашения между техниками. Было бы неплохо, если бы появился некий объединенный тип интер­претации, основанный на проективном подходе. Однако не следует опа­саться, что все проективные техники будут приносить одну и ту же ин­формацию: базовые различия между подходами заранее исключают по­добный результат. Часто упоминается о том, что техника Роршаха и ТАТ дополняют друг друга, время от времени появляется определенное коли­чество доказательств этого, в основном клинических. С другой стороны, сравнительно мало было сделано для сравнения общих симптоматичес­ких показателей проективных техник. Одна из целей этой статьи — ис­следовать, как далеко простирается перекрестная валидизация среди раз­личных подходов.
Другие вопросы, на которые мы попытаемся хотя бы частично от­ветить, следующие: существуют ли новые направления в использовании техник? каково будущее проективной психологии в целом?
Подходы, которые используются в новейших разработках, можно разделить на три группы. Первая состоит из разнообразных словесно-ассоциативных техник, техник незаконченных предложений и техник, в которых требуется придумать историю. Без сомнения, будут созданы но­вые варианты подобных техник, и многие из них в дальнейшем будут опубликованы. Вместе с тем данная группа техник нуждается в некото­рых комментариях (без ссылок на примеры). Тестовый материал, исполь­зующийся в одном контексте, редко полностью подходит для использо­вания в другом, но нет причин, по которым существующие подходы не могут быть адаптированы или модифицированы в соответствии с инди­видуальными потребностями и при условии, что предусмотрена адекват­ная защита.
Вторая группа включает техники, отнесенные автором к подгруп­пе «других модальностей» категории «стимулы» (см. статью, посвящен­ную классификации). Как было отмечено, «другие модальности» не вклю­чают аудиальную.
Вопреки этому, аудиальная модальность играет важную роль (по сравнению с визуальной) в формирования личного опыта в целом, а
также для исследования перцепции, и потому удивительно, что не сде­лано фактически никаких попыток к созданию аудиальной проективной техники. Все из существующих в большей или меньшей степени пред­ставляют собой переложение ТАТ на слуховой материал. Так, например, «Аудиалъный проективный тест» Бравермана—Чевигни (Braverman—Chevigny Auditory Projective Test, EC-APT} определенно является аудиальным экви­валентом ТАТ, даже в том, что запись «последовательных» звуковых фраг­ментов отражает определенные межличностные взаимоотношения (на­пример, «молодой мужчина, зрелая женщина»).
Однако при детальном рассмотрении обнаруживается невозмож­ность абсолютно точного воспроизведения ТАТ посредством аудиальных стимулов; аналогично отсутствию полного соответствия между визуаль­ными и аудиальными ощущениями. Эти различия становятся еще замет­нее, когда задумываешься над экспериментальным изучением некото­рых аспектов перцепции разных модальностей. В целом, в отношении проективного эксперимента можно отметить следующее.
В первую очередь, влияние аудиальных стимулов «выходит» за ог­раниченные временные рамки исследования. Следовательно, аудиальный материал «ТАТ» не может быть представлен в стандартных ситуациях, т.е. в тех, в которых испытуемый придумывает окончание истории по кар­тинке. Суделл Браверман, соавтор БС-АРТ, разрешает испытуемым про­слушивать каждую запись столько раз, сколько они пожелают, но в обыч­ной практике вся «последовательность» звуковых фрагментов проигры­вается дважды, с 15 секундным интервалом. Многие другие исследовате­ли представляют свои стимулы лишь один раз — достаточный для крат­ковременного запоминания.
Второе — связь между стимульным материалом и реальностью во многом зависит от указанных модальностей. Большинство людей, конеч­но, готовы принять даже маленький одноцветный (и потому статичный и двухмерный) рисунок, в качестве действительного отражения чего-то «реального», но проективные стимулы способны значительно снизить эту готовность. Так, практически невозможно предоставить очень близ­кие к реальности аудиальные стимулы. Тогда как узнавание — апперцеп­ция — во многом зависит от реалистичности звукового ряда. Если это условие соблюдается, то различие между реальным аудиальным опытом и его презентацией в качестве проективного стимула полностью исчезает. В то же время в обычной жизни мы часто сталкиваемся с «разобщенны­ми», «вырванными» из общего контекста звуками, озадачивающими и требующими особых подходов для идентификации, которые не вписы­ваются в четкие структурные рамки ТАТ.
Рассмотренные вопросы касаются различий, которые необходимо учитывать при создании аудиальной проективной техники, содержащей разговоры, шумы и музыку.
Если рассмотреть перечисленное в обратном порядке, музыка мо­жет представлять отдельный стимул, «фон» к основному настроению (са-унд-трек к фильму или мюзиклу; или часть реальной сцены, содержа­щей другие звуки). Меньше всего музыка использовалась в качестве са-
мостоятельного стимула, хотя Ван де Даль (Van den Daele) сообщает об эксперименте, в котором разные по стилю музыкальные отрывки сопро­вождались следующей инструкцией: «Я хочу, чтобы вы рассказали мне историю, которая подходила бы к этой музыке…» (испытуемые тестиро­вались индивидуально). Мы не располагаем более точной информацией об отрывках, включенных в основную работу, но можно предположить, что каждый из них передавал определенное настроение. Здесь можно также отметить неопубликованный итальянский тест, в котором два музыкаль­ных фрагмента содержат комбинации голосов и разнообразных звуков; в нем также используется музыка, как указано в третьей категории (см. выше). В частности, среди представленных музыкальных отрывков были «Песни Тристан» Чайковского и часть «Похоронного марша» из– сонаты Шопена «Ре бемоль минор». Возможности последнего довольно ограни­чены: настроение несомненно сентиментальное, но детали сюжета и ху­дожественная обработка варьируют. Примеры ответов испытуемых, при­веденные Ван де Далем, в особенности некоторые из историй, сочинен­ных больными шизофренией, настолько не соответствуют ожиданиям, что их можно скорее описать как ассоциативные, чем как апперцептив­ные. С другой стороны, Кунзи (Kunze), описавший тест музыкальных фантазий, заключает, что, согласно результатам, структура музыкаль­ного отрывка влияет на появление типичных установок и образов. Вместе с тем Кунзи продолжает утверждать, что материал включает большое количество информации о личной жизни испытуемого, доказательством чему может послужить осуществление эмпатической идентификации.
Схожие результаты приведены в неопубликованной докторской дис­сертации Мак Ивена (McEven). Его испытуемым (за исключением одно­го все были студентами) предлагалось прослушать 10 граммофонных за­писей, большинство из которых были хорошо известны, и использовать каждую из них как начало какой-либо истории — инструкции были во многом схожи с обычными инструкциями ТАТ. Здесь также применялась серия картинок ТАТ. Большинство музыкальных отрывков вызывали лег­ко классифицируемые ответы предсказуемого содержания, но с индиви­дуальными вариациями и исключениями. Также много общего имели темы, поднятые отдельно в ответах ТАТ и возникающие при прослуши­вании музыкальных фрагментов. Мак Ивен заключил, что данная техни­ка предоставляет небольшой простор для количественных измерения и приносит информацию в основном «обобщенного» типа.
Похоже, что музыка способна вызвать выраженную апперцептив­ную реакцию, но различия индивидуальных способов прослушивания и сложность музыки в целом делают практически невозможной стандарти­зацию данного теста.
Еще одной проблемой являются шумы, близкие к реальности звуки. Бин (Bean) замечает, что высокий уровень реализма ограничивает ди­апазон ответов испытуемых, и потому все они рассказывают фактичес­ки одну и ту же историю. Для того, чтобы избежать этого Бин использу­ет довольно сложную последовательность звуков, включающую голоса для «2 серий» его собственного Теста Звуковой Апперцепции (Sound-
Apperception Test). Тот же принцип применяется в большинстве тестовых материалов Адриани (см. упомянутый выше итальянский тест), а также в «Звуковом тесте» Мэя Хусни-Паласиоса (May Husni-Palacios). В ука­занной части своего теста Бин использует инструкции, практически идентичные стандартным инструкциям ТАТ; Хусни-Паласиос приво­дит следующие инструкции: «Скажите, какой из звуков напоминает вам… и, если хотите, то можете рассказать связанную с этим звуком историю». Однако оба экспериментатора анализируют скорее форму и структуру, чем содержание полученного таким образом материала. Дру­гими словами, их подход более соответствует технике Роршаха, нежели ТАТ. Фактически, это служит еще одним доказательством трудности создания звукового ТАТ. Бин проводит четкие параллели с техникой Роршаха при обсуждении им «1 серии» теста. Эта серия состоит из «ис­кусственных» звуков (например, пение канарейки, замедленное в 8 раз), которые требуется опознать. Ответы размещаются по трем делениям «реально-ориентированной» шкалы, которую автор сравнивает с оцен­ками F—, F и F+ в технике Роршаха. Оценки зависят не от точности определения реального источника звуков, а от количества интерпрета­ций, данных испытуемым, в сравнении с нормами, установленными эмпирически. Так, ответ «воющая собака» получает оценку 0 (нет от­клонения от «реальности»), что соответствует F+, тогда как «смею­щийся мужчина» получает 2 балла, что соответствует F—. Данные оцен­ки свидетельствуют о разнице в способностей различать звуки у шизоф­реников и у здоровых испытуемых.
Шумы и схожие с ними звуки более чем другие формы аудиальной стимуляции зависят от качества звуковоспроизводящих систем. Несом­ненно, современный уровень техники сводит эти проблемы к миниму­му, но звучание некоторых фоновых эффектов оставляет желать лучшего. В определенной степени такая неоднозначность воспроизведения являет­ся частью проективного метода, но иногда звуки, вырванные из контек­ста, воспринимаются как бессмысленные, и если такое восприятие не является одной из целей исследования, то может привести испытуемого в замешательство.
Подходя к рассмотрению «разговоров» (включая отдельные репли­ки, восклицания и т.д.), необходимо признать, что человеческая речь — лучшая основа для создания аудиальных стимулов типа ТАТ. Большин­ство таких техник включают младенческую речь, близкую по своему эф­фекту нечетким фигурам ORT. Использование четкой речи связано с многочисленными сложностями. Многие из них кросс-культурны по ха­рактеру и зависят не только от лингвистических особенностей, но и от нравов, обычаев. Этим объясняется невозможность стандартизации теста в ближайшем будущем. Вместе с тем чаше отмечаются трудности с логи­кой оценки стимульного материала, чем с его формальным анализом. Если кто-либо все же попытается использовать данный тест в работе с определенным типом населения, то лучше, вероятно, использовать боль­ше неоднозначных, двусмысленных звуков, а речь сделать как можно более ясной. В этой связи будет полезно ознакомиться с материалом Бра-
вермана—Чевигни или Андриани и наметить несколько путей передачи настроения и эмоций разными языками. Непереводимые идиоматичес­кие выражения — еще одно препятствие на пути межкулътурной стан­дартизации теста; жаргон может играть роль, аналогичную роли нацио­нального костюма в визуальном ТАТ.
Другой подход к разрешению языковой проблемы был осуществ­лен Браверманом и Чевигни. Желая использовать материал, основани­ем которого сл-ужила передача эмоций актерами, они создали последо­вательные диалоги на «искуственном» (символическом) языке. Первые попытки использования не увенчались успехом, но записи репетиций актеров, появившись в английском переводе, дали более значительные результаты и БС-АРТ в настоящее время содержит и отрывки на '«иску­ственном» языке, и английскую версию. Сравнение ответов испытуе­мых по двум указанным версиям представляется «диагностически важ­ным».
До сих пор не было сделано ни одной попытки детального сравне­ния аудиальных проективных техник, но и без этого очевидно, что сход­ство превышает отличие. Как и в случае с разновидностями техники «Ри­сунок человека», данные техники имеют все возможности для объедине­ния и развития своего научного потенциала. Обе работы — Хусни-ГТал-сиоса и Бравермана и Чевигни — созданы с учетом особых потребностей слепых испытуемых, но необходимо дальнейшее развитие аудиальных проективных техник в данной области. В любом случае создание «ауди-ального ТАТ» для слепых менее проблематично, чем создание «аудиаль-ного Роршаха». Другой вопрос, который пока остается открытым, — есть ли необходимость в «аудиальном ТАТ» как альтернативе обычного ТАТ для зрячих. И. Абрамсон (Abramson), использовавший БС-АРТ, и Бин –тестировали зрячих испытуемых, задействовав обе модальности, и каж­дый отмечал различия доминантных установок, потребностей и т.д.; ауди-альные техники были более продуктивны при передаче агрессии и дру­гих негативных эмоциональных реакций. Последнее подтверждается ис­следованием Крамера и Ароновича (Kramer and Aronovich), которые использовали исключительно звуковые стимулы. Было бы интересно уз­нать, не связано ли это с тревогой зрячих испытуемых, лишенных при­вычных визуальных стимулов.
Использование проективных техник при работе со слепыми испы­туемыми довольно подробно рассмотрено Лебо и Брюсом (Lebo and Bruce), Кроме того, они описывают тактильные задания — выразительные и симптоматичные. Последнее заслуживает особого внимания; моторное представление рисунка — лишь один из вариантов тактильного теста. Интересно отметить, что в данном случае результаты слепых по всеми параметрам сравнимы с результатами зрячих. Информация, полученная Лебо и Брюсом, также наводит на мысль о том, что можно ожидать создания именно «тактильного», а не «аудиального» теста Роршаха. Хотя, конечно, создание и распространение такого теста будет связано со мно­жеством трудностей. Тест «Кипарис на коленях», в котором используют­ся модели корней кипариса разнообразных, порой весьма неожидан-
17 Проективная психология
ных, форм, может служить основанием теории объектных отношений, но цель теста, если говорить, опираясь на стандартные.психиатрические термины, состоит скорее в постановке диагноза.
Третья группа включает несколько разнородных тестов. Не все они целиком вписываются в категорию неизвестных: некоторые из них полу­чили широкую огласку благодаря частому упоминанию в литературе и устных сообщениях. Здесь они рассматриваются скорее для создания це­лостного представления о проективных техниках, чем для детального рассмотрения полученных с их помощью результатов.
Ожидается, что стандартизацию апперцептивных техник возмож­но будет осуществить через.упрощение материала, в частности, через сведение к минимуму специфичных, узко культур ных элементов. В связи с эти можно представить Тест руки, связанный с именем И. И. Вагнера (Е. Е. Wagner). В начале тестирования испытуемому демонстрируют рисун­ки руки и просят рассказать, что, по его мнению, делает эта рука. Техни­ка была разработана для исследования природы агрессии, но использо­валась и в других целях, что хорошо отражено в научных докладах, опуб­ликованных в середине 60-х годов. Было отмечено, что получаемая ин­формация (особенно в данном подходе) весьма ограничена, и более точ­ная диагностика возможна лишь при использовании других, более осно­вательных техник.
Попытка упрощения материала проявилась в использовании «фи­гур из палочек» в качестве проективных стимулов. Некоторые из таких попыток до сих пор не опубликованы. Существует также проективный тест — «Групповой личностный проективный тест» (Group Personality Projective Test, GPPT) Кассела и Кана (Cassei and Kahn). «Фигуры из пало­чек» с большими головами представлены на полуструктурированном фоне, а ответы испытуемого строятся на выборе между пятью альтерна­тивными интерпретациями довольно общего характера. Они необходимы для определения общего числа потребностей (согласно Меррею) и сте­пени «напряжения», обусловленного ими. Оценка разнообразных «клю­чей» дана для различения низкого уровня адаптации, преступной на­клонности и (в меньшей степени) лидерских качеств. Утверждается, что тест абсолютно надежен, защищен от различных влияний и что одновре­менно с его помощью может быть протестировано от 200 до 300 человек. Если это подтвердится, то на GPPT будет возложено множество надежд, связанных с его применением в различных контекстах, в особенности, если он получит хорошую статистическую поддержку. Похоже, однако, что этот момент мало кого заботит.
Форрест и Ли (Forrest and Lee) также использовали фигуры из палочек в своем исследовании главным образом для иллюстрации опре­деленных изменчивых человеческих потребностей, описанных Мерреем (см. рис. 40). Надо отметить, что сюда были включены некоторые узко­культурные элементы: например шлем английского полицейского в од­ном из «доминирующих» рисунков, а также сцены дуэли, символизиру­ющие агрессию. Эти картинки были показаны при помощи тахистоскопа. Испытуемых попросили сообщить о том, что, по их мнению, делают

Рис. 40. Фигуры из палочек Форреста и Ли
люди; результаты сопоставили с таблицей «Персональных предпочте­ний» Эдварда (Edwards Personal Preference Schedule) и с «Открытым про­ективным тестом» («Open Projective Test») (три истории по таблицам ТАТ). Главная цель авторов — исследовать взаимосвязи между понятиям «вытеснение» и «перцептивная защита»; точный подход к данному воп­росу пока не выработан, но уже можно отметить результаты некоторых исследований. Первое — не получено никаких подтверждений того, что перцептивная защита является процессом вытеснения. Второе — свобода перцепции и процесс отбора картинок из палочек связаны с силой осоз­нания испытуемым своих потребностей, что является опровержением утверждения, что в проективном ответе скрыта тенденция к отвержению. Это исследование — лишь одно из нескольких, проведенных с целью нахождения ответа на главные вопросы психологической теории, в ко­торых были соединены проективный и непроективный подходы к изуче­нию личности. Фигурки из палочек из-за своих ярко выраженных эксп­рессивных свойств представляют собой проективный материал самого низкого уровня сложности.
Фигуры, схожие по своей простоте с фигурами из палочек (хотя качеством своих линий они слегка напоминают Турбера), используют­ся в тесте «Последовательность картинок» Томкинса-Хорна (Tomkins-Horn Picture Arrangment Test, PAT). Общий принцип субтестов последователь­ности картинок в соответствии со шкалой Векслера таков: три рисунка с изображением одного и того же «героя» в разных, но похожих ситуа­циях располагаются испытуемым в определенном порядке. По каждому рисунку необходимо рассказать «историю», ограничиваясь рамками
одного предложения. Эти ответы в дальнейшем почти не используют­ся, поскольку формальный анализ основан всецело на порядке, в кото­ром данные рисунки располагаются на одном листе (образец см. на рисунках 34—36). Любопытная организация стимульного материала при­звана минимизировать «эффект положения»; аналогичная причина ле­жит в основе выбора символов (О, V, и п, условно обозначаемые в печа­ти как О, V, и I), а не номеров или букв алфавита для идентификации рисунков. Из двадцати пяти листов с рисунками шестнадцать изобра­жают какую-либо рабочую ситуацию на производстве. Чаще всего, только тщательно рассмотрев их, мо-жно обнаружить различия между ними. Кроме того, существует несколько рисунков, повторяющихся на раз­ных листах. После просмотра тестового материала остается впечатле­ние однообразия, и хотя изображение рабочих ситуаций является, бе­зусловно, лучшей альтернативой домашней обстановке, которую часто используют в тематическом стимульном материале, но испытуемым довольно трудно идентифицировать себя с таким наводящим тоску «ге­роем». К тому же, структура рисунков и заданий предполагает суще­ствование «верного» ответа, поскольку большинство интерпретаций основываются на выявлении редких типов ответа. Механизм, предназ­наченный для обработки данных этого теста, несоразмерно сложнее вкладываемой информации. Из наблюдения за выполнением этой ме­тодики стало ясно, что любое из шести возможных расположений трех рисунков, представленных на одном листе» обусловлено различными причинами, т.е. в зависимости от иллюстрируемой «истории» последо­вательности могут радикально отличаться друг от друга. Соответствен­но создается впечатление ложной объективности. Томкинс осознавал этот риск, но продолжал утверждать, что противоречия уменьшаются с абсолютной частотой особых типов ответа на рисунки, и очень часто повторяющиеся ответы не оцениваются вовсе. К его чести надо отме­тить, что при сопоставлении ответов с готовыми оценками учитывался образовательный уровень, IQ и возраст испытуемых.
Шесть детально рассмотренных случаев применения данного ме­тода представлены в отдельной публикации. Туда также включен обыч­ный психиатрический диагноз, сделанный на основании «симптомов па­тологии», но его интерпретация дана, главным образом, в терминах тео­рии личности Томкинса, где интерес «фокусируется», по словам самого Томкинса, на проблемах эмоциональных реакций и на влиянии катарси­са на работу, общение и физическое состояние. Понятиям «социофобия» и «социофилия» Томкинс уделяет особое внимание. Последовательное расположение рисунков на листе PAT указывает на позицию испытуемо­го по отношению к этим полярным понятиям — образец идеологической поляризации, характерный, по мнению Томкинса, для западного типа мышления.
Эти обсуждения увели нас в сторону от вопроса упрощения тема­тического стимульного материала, Другой, более реальный путь миними­зации перцептивной сложности человеческой фигуры — свести ее изоб­ражение к контуру, силуэту. Удивительно, что эта идея была использова-
на лишь в технике «Десять силуэтов» Дакара –Драй сдела и Бабингтона Смита (Ten Silhouettes of Dockar-Drysdale and Babington Smith), которая представляет собой «зачаток» теста составления рассказа по картинке. Материал техники состоит из силуэтов человеческих фигур на двухсто­ронних карточках (с обратной стороны изображена та же фигура, что и с лицевой стороны). Испытуемый различными способами манипулирует стимульным материалом и интерпретирует его. Насколько известно авто­ру, не было сделано никаких попыток по созданию точного руководства к данной технике. Заметки, которыми снабжен материал, содержат лишь предположения и советы по анализу результатов (например, «импорти­руемые» объекты и их характеристики, используемые грамматические времена и т.д.). Эти заметки довольно схожи с теми, которые даются в системе ТАТ Вайтта. В отношении указанной техники, остается откры­тым вопрос об эмпирическом подтверждении ее диагностических воз­можностей, кроме того, в ней ощущается нехватка прочных теоретичес­ких оснований.
«Свободное» рисование, возможно из-за потенциально широкого содержательного диапазона, затрудняющего классификацию, получило, главным образом, системную обработку. Однако Паула Илкич (Paula Elkisch) описала анализ скорее формальных переменных, нежели пере­менных содержания. Ее работа основана на представлениях Анны Фрейд о функционировании эго, и потому ограничивается анализом детских рисунков. Здесь следует привести сравнение с работами автора в области моторного представления рисунка.
Среди техник, требующих особого рола рисования, аналогичных ДДЧ, может быть упомянут тест «Рисунок, машины» (Draw-a-Car Test). Со­циологическая и психологическая роль легковых автомобилей в сегод­няшнем мире не нуждается в дополнительных комментариях.
Британский Тест контролируемой проекции Равина (Raven's Control­led Projection Test) уже опубликован и представляет пока небольшое, но заметное направление исследований. Этот тест состоит даже не из одной, а из двух техник, так как процедура тестирования взрослых значительно отличается от процедуры тестирования детей. Детям предлагается свобод­ное рисование, во время которого под руководством психолога они при­думывают историю. На протяжении их рассказа психолог задает серию вопросов, касающихся центральных фигур, с которыми, по его мнению, идентифицирует себя ребенок. В версии для взрослых демонстрируются изображения дороги, ящика и человека, занятого рисованием. Испытуе­мого просят создать рисунок, каким-либо образом связанный с представ­ленными картинками, а затем задают вопросы, аналогичные вопросам детской версии теста. Более детальные инструкции по анализу и интерпре­тации рисунков и ответов испытуемых на вопросы теста не даны; вместо этого предлагается обсудить сам процесс проекции и тип психической активности, проявляющейся в ней. Если исходить из психометрических стандартов, Тест контролируемой проекции, возможно, самая несовер­шенная из всех проективных техник. Однако некоторые проективисты на­ходят ее эффективной. Необходимо заметить, что основная функция рису-
ночного задания — снижение напряжения и содействие появлению «ис­кренних» ответов. Происходит ли это в действительности, неизвестно; между тем кто-то может скептически предположить, что дети могут по­считать рассказывание историй вторжением в процесс рисования.
Противоположным является рисуночное задание в тесте «Окруж­ности» Т. Дж. Коттла (Circles Test of Т. J. Cattle), входящего в классифи­кацию «одноядерных» техник, которые будут рассматриваться в конце этой статьи. Тест «Окружности» создавался в качестве инструмента ис­следования представлений о времени. Испытуемых просили нарисовать на листе бумаги три круга, символизирующих прошлое, настоящее и будущее. Система оценки включает две переменные: (1) степень сопри­косновения или степень, в которой круги покрывают друг друга; и (2) «доминирование» того или иного круга (в инструкции это положение подчеркивается следующими словами: «Вы можете использовать круги разных размеров»).
Рассмотрение философских основ теста «Окружности», а также его предшественников в области психологии восприятия времени выходит за рамки этой книги, но данные, полученные Когтя и др., позволяют говорить о влиянии индивидуальных, в том числе и половых, различий на получаемые результаты. Кроме того, определенную ценность может представлять изучение связей идей Коттл с показателями ТАТ, ввиду того, что опубликованные в 1960-х годах работы с ТАТ указывают на устойчивые корреляции между индивидуальными свойствами и отноше­нием к времени. Так, Ипли и Рикс (Epley and Ricks) изобрели собствен­ную шкалу измерения «будущего» и «прошлого» времени, отраженного в ТАТ-историях: испытуемый, который положительно оценивает свои до­стижения, в целом более сензитивен и «открыт для нового опыта». Вол-форд (Wohlford) вместе с тем обозначил различия между когнитивными (или представляемыми) и эмпирическими (или поведенческими) ас­пектами того, что он называет «протяжением» личного времени.
Тогда как рисуночные техники были описаны как экспрессивные, Трехмерный личностный тест (Three Dimensional Personality Test; 3-DPT) Дориса Твитнела-Аллена (Doris Twitchell-Allen) является скорее манипу-лятивным. 3-DPT можно описать как абстрактную технику «мира», кото­рая объединяет в себе элементы разных тестовых процедур. Эта техника включена в число методов для работы со слепыми Лебо и Брюса (Lebo and Bruce), но хотя считается, что она подходит для лиц от 3 лет и старше (зрячих и незрячих), никаких более определенных рекомендаций по использованию теста со слепыми не дается. Материал состоит из двад­цати восьми пластичных предметов, распределенных по порядку: от име­ющих четкие геометрические формы до форм, смутно напоминающих человеческие. Испытуемому необходимо выбрать какой-либо из предме­тов, отложить его на столе и рассказать историю, используя выбранные предметы. Эта часть теста называется «доименной». Затем следует «имен­ная» часть: испытуемому требуется сказать, что ему напоминает данный предмет. Эта часть теста оценивается в соответствии с традиционными категориями оценки в технике Роршаха. После этого, по версии Фейна,
проводится заключительная часть теста, в которой экспериментатор вы­деляет три предмета, близких по форме к человеческой фигуре, со сло­вами: «Сейчас я выберу несколько предметов… Не могли бы вы расска­зать о них историю». Это напоминает Часть ТТ теста «Сортировка предме­тов». Если история испытуемого не отражает, как предполагается, взаи­моотношений «отец—мать—ребенок», то экспериментатор снова выни­мает те же три фигуры и произносит первые фразы рассказа, отражаю­щие подобные взаимоотношения; здесь можно заметить аналогию с прак­тикой контролируемой проекции.
Вместе с тем остается открытым вопрос о том, возможно ли объе­динить такие разные источники в единой технике. Само название.теста — Трехмерный личностный тест — вызывает сомнение, хотя Фэйн утверж­дает, что оно позволяет определить ассоциации испытуемого с каждой из двадцати восьми фигур, даже если только две из них используются им в первой, «доименной», части теста. Согласно Лебо и Брюсу, анализ остается на усмотрение экспериментатора, и потому утверждение Фейна неубедительно. Материал 3-DPT, конечно, не имеет аналогов, но автору потребуется много энтузиазма для стимуляции интереса других исследо­вателей к этому тесту. «Неопределенная» форма предметов в данном тес­те отлична от «неопределенности» картинок ТАТ. Фактически продукция 3-DPT не столько напоминают «мировые» конструкции, сколько дея­тельность насытившегося за обедом стратега, разворачивающего свои силы через применение солонки и зажима для салфетки.
Комбинация особенностей различных техник представлена также в Тесте расстановки символов Кана (Kahn Test of Symbol Arrangement; KTSA). По мнению автора, материал KTSA не может служить основанием для проективной техники. Тем не менее тест получил 64 рекомендации и официально считается, что по своему уровню он находится значительно выше, чем хорошо известный тест составления рассказа по картинкам. Их, конечно, не следует сравнивать: KTSA, в сущности, является тех­никой, построенной на «выборе», и вербализация играет второстепен­ную роль.
«Символы», давшие название этой технике, представляют собой шестьдесят пластичных предметов, имеющих определенное символичес­кое значение. Автор описывает их как символы, сформировавшиеся в рамках определенной культуры. В них входят собаки, бабочки, сердца, звезды, якорь, крест, круг и бесформенный зеленый символ, который может быть похож на попугая (при добавлении в качестве указателя к одной из частей круга). Согласно инструкциям символы располагаются на полосках с пронумерованными отрезками. Первая, вторая и послед­няя расстановка — свободные; в третьей необходимо воспроизвести по памяти второе; в четвертом испытуемого просят расположить предметы в соответствии с предпочтениями. В качестве дополнительного задания требуется определить, что символизируют данные предметы, и, нако­нец, рассортировать их по восьми категориям – Любовь, Ненависть, Плохой, Хороший, Жизнь, Смерть, Маленький, Большой. Оценка дол­жна быть максимально объективной, особенно в случае с «полярными»
(в значении Роршаха) ответами; требуется высокая тестовая надежность. Симптоматичным является расположение более чем одного предмета на отрезке, а также трудности в его определении и воспроизведении. Глав­ная цель теста — диагностика органических и психотических состояний, и их признаки включены в KTSA, также как и в другие подобные ей техники. Другие признаки определяются эмпирическим путем.
В целом., этот подход основан на интерпретации психоза, как откло­нения от детерминированного культурой образа мышления, и потому, приведенный автором детальный анализ единичных случаев, весьма убе­дителен. Неудовлетворительной" может показаться символизация некото­рыми предметами «коллективного бессознательного». Так, довольно труд­но определить, каким образом собаки (большая и маленькая черная, а также маленькая белая) могут символизировать родителей, супруга, сиб-линга или самого себя, кроме как через их взаимоотношения друг с дру­гом. Такого рода символике можно противопоставить символику сердец, которые используются либо просто как предмет в форме сердца, либо как признак определенных «нежных чувств». «Голубые сердца* в противопо­ложность красным ассоциируются с каким-то амбвивалентным нежным чувством прошлой эмоциональной травмы. Можно предположить, что эти ассоциации определяются прошлым опытом испытуемого; если это так, то как объяснить определение предмета в виде попугая как фаллоса? Со­здается впечатление, что автор не имеет четкой позиции в вопросе функ­ционирования бессознательного. Материал и задания теста также, можно сказать, «слегка неуместны». Знакомство с материалом при проведении данной техники мало похоже на осмысленную «встречу» (выражаясь в тер­минах Шахтела (Schachtel), в особенности тому, кто имеет недостаточный опыт прохождения тестов в качестве испытуемого. KTSA было уделено такое довольно пристальное внимание в связи с его новизной и соответ­ствием высоким психометрическим стандартам, однако, невозможно по­нять, действительно ли существует связь между глубоко психологически­ми и эмпирическими областями человеческой психики.
Обсуждая KTSA, мы отметили, что в него включены элементы раз­нообразных проективных техник. Еще один тест, состоящий из несколь­ких разносторонних субтестов, применяющихся отдельно, но объединя­емых при подсчете, — тест «IES» Домбрози и Слобина (Dombrose and Slobin). В последние годы, он вновь привлекает внимание исследователей; кроме того, он заслуживает рассмотрения, поскольку является единственным тестом, созданным для измерения на основе психоаналитических кон­цепций. Буква «I» в заглавии означает «импульс», но может также озна­чать «ид»; «Е» и «S» — соответственно «эго» и «супер-эго». Установлены три оценки – I, Е и SS, которыми обозначаются особые функции ид (или импульса), эго (приспособление к реальности) и супер-эго, кото­рое состоит из «полного осознания» (S-оценка) и «избегания вины» (D-оценка), таким образом IS — это сумма S– и D-оценок. Этот тест включает следующие четыре субтеста: 1. Тест «Заголовок к картинке» (Picture Title Test, PT): двенадцать рисунков, каждому из которых дается свое заглавие.
2. Тест «Завершение историй по картинкам» (Picture Story Completion
Test, PSC). Состоит из тридцати «историй» в карикатурах, каж­дую из которых необходимо завершить, выбрав заключитель­ную карикатуру.
3. Фотоаналитический тест (Photo-Analysis Test, PhA), Состоит из де-
вяти фотографий мужчин, по каждой из которых задается два вопроса.
4. Тест «Стрелки и тонки» (Arrow-Dot Test, AD): двадцать три зада­ния, для решения которых нужно провести линии между стрел­ками и точками. Испытуемому сообщают, что черные раздели­тельные полосы являются препятствием, которое нельзя пере­секать, тогда как более тонкие непрерывные линии — можно; ничего не говорится о пунктирных линиях, которые тоже встре­чаются.
Существует руководство по оценке тестов, содержащее примеры ответов PT. PSC и PhA также имеют критерии для объективной оценки: различные альтернативные выборы испытуемого шифруются при помо­щи одной из I-, Е-, S– или D-оценок. В руководстве по оценке теста AD, пересечение испытуемым разделительной полосы (т.е. игнорирование запрещения) обозначается как I-ответ, избегание точек, в которых до­пускается пересечение, как S-ответы, а рисование (верных) укорочен­ных линий, как ответы Е. Интерес представляет и то, как испытуемый справляется с пунктирными линиями, которые не были упомянуты в инструкциях. Между прочим, похожая идея используется при тестирова­нии Британским Исполнительным комитетом по стратегическим опера­циям. Такие ситуационные тесты (еще известные под названием «Следуй за моими указаниями»), включающие искусственные препятствия и лож­ные дорожки между рядами линий и т.д., придуманы для выявления способности следовать инструкциям. Для некоторых испытуемых такие «отвлекающие внимание препятствия» оказываются непреодолимыми.
Психометрические данные IES и обе его переменные — умствен­ные способности и социальное одобрение — часто подвергались критике. С другой стороны, Клин выразил убеждение в том, что валидность IES полностью не опровергнута. Тем не менее попытка подтвердить данные IES путем сравнения с ответами теста «Картинки про Блэки» не принес­ла никаких положительных результатов. Клин предполагает, что эта не­удача подтверждает вывод американских авторов о том, что валидность IES отражает определенные «культурные особенности». Таким образом, весьма вероятно, что IES содержит интересные для будущих исследова­ний элементы, но можно выразить сомнение относительно потенциаль­ной возможности использования данной техники в клинических целях, а также верности трактовки заложенных в ней идей Фрейда.
Подводя итоги и отвечая на вопрос, каким техникам следует уде­лить особое внимание, можно сказать, что многое зависит от типа ин­формации, которую желает получить исследователь при использовании проективного метода. Мы, таким образом, возвращаемся к категории «цель», которая позволяет разделить проективные техники в соответ-
ствии со своими функциями. Из рассмотренных в настоящей статье техник к подкатегории «терапия» можно отнести Трехмерный личнос­тный тест — единственную технику, имеющую потенциал активизации фантазии испытуемого и установления субъект-субъектных терапевти­ческих отношений. В подкатегорию «диагноз» может быть включен Тест расстановки символов Кана. Однако ни одна из техник, представлен­ных здесь, не позволяет получить целостную картину свойств личности
испытуемого.
Если рассматривать исследование как продвижение к определен­ным «пограничным» областям психологии, то аудиальные техники бла­годаря пересечению границ между разными модальностями до многом способствуют раскрытию природы перцепции. Следовательно, проектив­ный метод разрушает традиционное представление о том, что визуаль­ная модальность является основным каналом восприятия. Кроме того, проективный подход может внести ценный вклад в изобретение новых методов изучения перцепции, основанных на различных модальностях.
Возможно также, что изучение системы потребностей человека или другие исследования, использующие критериальные группы, помогут в создании стандартизированных проективных стимулов, таких как «фи­гурки из палочек» Форреста и Ли. Они, возможно, будут ненеопределен­ными по структуре, что в проективном контексте звучит нескольео па­радоксально, но ничто так не парадоксально, как использование точно определенных цветов в тесте СРТ. *
Вместо того чтобы рассказывать о мало известных проективных тех­никах, таких как «забытые шедевры» музыки и других, будет лучше сде­лать обзор основных техник, прежде чем перейти к рассмотрению новых направлений их применения.
Рассматривая техники сквозь призму классификации, мы остано­вились на подкатегории «терапия». Как уже говорилось, терапия и пони­мание не противоречат друг другу. Большинство клиницистов согласи­лось бы с тем, что терапия без понимания невозможна, а беседы и тес­товые ситуации являются основой терапевтических взаимоотношений. Другой вопрос — какого уровня понимания желает достичь эксперимен­татор, и если его интерес ограничен, например областью семейных от­ношений, то предпочтительнее использовать простую, а не подробно разработанную технику. В этом отношении игра с куклами, как обнару­жили Мур и Юкко (Moore and Ucko), имеет значительные преимуще­ства перед Тестом мира. Однако Тест мира (или его эквиваленты) предо­ставляют больший простор для активизации фантазии и в определенных обстоятельствах подходят для использования со взрослыми испытуемы­ми. Как уже отмечалось, подобные техники традиционно использовались в диагностике, но это не является их главной целью, и нет необходимо­сти в их дальнейшей стандартизации. С другой стороны, Мозаика Л овен-фельд может использоваться и для терапии, и для «понимания», и для диагностики; возможно, однако, что потребуется небольшая работа по систематизации данных. Не исключено также, что кто-то заинтересуется разработкой терапевтических аспектов Методики объектных отношений
(ORT). Немного внимания можно уделить пересмотру содержания серии В. Серии В2 и ВЗ кажутся автору похожими, a BG в целом слишком структурированным.
Промежуточную позицию между терапией и двумя другими подка­тегориями занимают техники изучения межличностных взаимоотноше­ний. Здесь нельзя не отметить значительный вклад IPM. Было бы инте­ресно увидеть дальнейшую работу по увеличению его надежности, ин­терпретации различных совпадений и т.д. Упрощение и сокращение не­которых пунктов помогут сделать процедуру данной техники более пре­одолимой для испытуемого. Однако иногда придется преодолевать трудно­сти при распутывании клубка информации, а также в понимании-взаимо­отношении между базовыми понятиями техники; в большинстве формаль­ных интерпретаций используется «правило большого пальца». Противопо­ложный этому, но тоже подходящий в данную категорию метод — тест Бине—Энтони (Bene—Antony). Он не является проективным по сути, но имеет некоторые проективные свойства, и потому может быть использо­ван при исследовании перекрестной валидизации между ним самим и схожими проективными техниками.
Что касается диагностики, то необходимо отметить, что и клини­цисты, и другие исследователи, чей главный интерес заключается в по­лучении ясных ответов на определенные вопросы, вряд ли вообще ис­пользуют проективные техники. Справедливости ради следует сказать, что определенные характеристики восприятия и мышления при органи­ческих поражениях и других формах личностных расстройств хорошо проявляются в проективном ответе, особенно при использовании теста Роршаха и теста «Сортировка предметов». Настоящий автор долгое время работал с последним подходом и уверен в том, что он может использо­ваться в самых разных сферах при одновременной разработке его альтер­нативных форм. Проективный ответ на цвет тоже следует всесторонне изучить. Существование точного перечня и возможность контроля за цве­товыми переменными позволяют классифицировать функции данного подхода в соответствии с практическими требованиями.
Для включения в категорию «описание» (или того, что в данной статье мы называем «понимание») больше подойдет комбинация раз­личных подходов, нежели одна определенная техника. Однако если по­требуется сделать более определенный выбор, то лучшим примером мо­жет послужить тест Роршаха и ТАТ, при этом автор не предполагает сравнения их функций. Что касается техники Роршаха, то автор чувству­ет необходимость либо в подтверждении критериев, данных Клопфером (Klopfer) для интерпретации определенных взаимосвязей между факто­рами, либо в рассеивании представлений о том, что они являются опре­деленной точкой расхождения. При рассмотрении ТАТ главный вопрос состоит в степени идентификации испытуемого с центральной фигурой «героя». Допускается использование ТАТ и без рассмотрения таких воп­росов, но его валидность следует иногда подвергать сомнению.
Существуют также вопросы, которым необходимо уделить особое внимание. К ним относится рассмотрение комбинаций техник, что еще

иногда называют батареей тестов. В отношении к психометрической прак­тике это означает одновременное изучение различных способностей и форм поведения. В клинической практике и главным образом при оценке свойств личности используются отличные по своим функциям тесты, составляющие тестовую батарею; другими словами, вместе применяются тесты, состоящие из нескольких компонентов, и «перепроверяющие» результаты друг друга. Крайним случаем является использование Цулли-гером (Zulliger) сразу трех тестов с чернильными пятнами. Тем не менее возможно использовать независимо друг от друга сразу несколько мето­дик в целях постановки психиатрического диагноза. Очевидно, конечно, что ни один из исследователей не стал бы заготавливать копии диагно­зов, на основе отдельной техники каждый, на одного и того же испыту­емого; поэтому необходимо рассмотрение согласующихся результатов, полученных различными способами, для выделения их внутри структу­ры исследования и привлечения «слепого» анализа.
Однако подобные результаты не приветствуются. Так, приведем в качестве примера научный доклад об исследовании Литтела и Шнейдма-на (Little and Shneidman). В исследовании принимали участие 12 мужчин, чистокровных кавказцев, протестантов, с 10—12-летним образованием, с IQ от 90 до 150, в возрасте между 22 и 33 годами. Они были протести­рованы с помощью теста Роршаха, ТАТ, Теста расстановки символов Кана и MMPI; на каждого испытуемого были также собраны данные анамнеза (довольно полные психиатрические истории). Испытуемые, все те, кто во время тестирования находились в больнице, были разделены по четырем категориям (т.е. по три человека в каждой): «без психиатри­ческих расстройств*, «невротики», с «психофизиологическими расстрой­ствами» (два с желудочно-кишечными заболеваниями и один с кожны­ми проблемами) и «психотические» (шизофрения и другие виды рас­стройств). Протоколы исследования и данные анамнеза были различны­ми путями оценены командой экспертов из 72 человек, каждый из кото­рых был специалистом в определенной области психологических зна­ний, многие из них довольно известные мастера проективной психоло­гии. Здесь не представляется возможным рассмотреть все методы, приме­нявшиеся в этом почти всеобъемлющем исследовании; действительно, от судей требовалось проведение процедур (например, завершение Q-сортировки), которые не входят в обычную клиническую практику. Так­же невозможно перечислить результаты исследования, все из которых были сделаны с большой осторожностью. В целом результат резюмирован авторами следующим образом:
1. Согласование диагнозов либо на основе теста Роршаха и MMPI, либо на материале анамнеза лучше, чем постановка диагноза «на удачу».
2. Согласование диагнозов, основанных на тесте «Составь картину-
историю» или ТАТ, мало чем отличается от обычной диагнос­тики.
Другими словами, из трех проективных техник только тест Рорша­ха выдержал проверку и дал результат, близкий к согласованным диаг-
нозам. Неудача ТАТ не удивила тех, кто, как и настоящий автор, ощуща­ли его несоответствие цели исслелования. Замечу, однако, что не было сделано никаких специальных попыток к достижению согласованности между техниками, за исключением вспомогательных процедур (Q-cop-тировка и Шкала лжи). Самые несогласующиеся, разнородные результа­ты были получены в отношении испытуемых «без психиатрических рас­стройств»: тестовые данные показали более высокий уровень дезадапта­ции у здоро'вых испытуемых по сравнению с уровнем, указанным в их историях болезни. Таким образом, подтверждается распространенное ут­верждение о том, что проективное тестирование «заставляет» людей быть более ненормальными, чем они есть на самом деле.
Хотя тесты, использованные Литтелом и Шнейдманом, применя­лись к одним и тем же испытуемым, процесс все же требовал некоторой модификации для различных групп испытуемых. Согласованность между техниками становилась более очевидной, если, скажем, демонстрирова­лась систематическая связь между определенными ответами в технике Роршаха с содержанием ответов в других техниках, таких как ТАТ. Из этого, конечно, не следует, что разные типы ответа имеют одинаковое значение, если только не сравнивать их по поверхностным, отдаленным критериям. Критерием может служить «объясняющая» гипотеза, обычно возникающая в рациональных или релевантных техниках.
Небезынтересны результаты симпозиума, проведенного АПА (Аме­риканской Психологической Ассоциацией) в 1959 г. и озаглавленного «Про­гнозирование поведения через использование проективных техник». Это название вводит в заблуждение, так как симпозиум, по сути, был посвя­щен обсуждению только одного исследования пары близнецов. Один из них — Дик — открытый гомосексуалист, другой — Том — гетеросексуал. С близнецами дважды провели тест незавершенных предложений (версия Фо-рера), ТАТ (10 картинок), гештальт-тест Бендера и тест Роршаха. Протоко­лы тестирований были изучены ведущими экспертами (см. таблицу 11), и итоговые записи (за исключением Бендер-Гештальта, который не был за­вершен) были собраны Ивлином Хукером (Evelyn Hooker) — авторитет­ным специалистом в психологии сексуальных расстройств. Дополнительная сложность состояла в том, что между тестированиями Том, гетеросексу­альный близнец, подвергся психоанализу, но это, кажется, не повлияло на результат исследования. Так, Форер (Forer), который оценивал данные теста незавершенных предложений, полностью отклонил за ненадобнос­тью протоколы повторного исследования. Хукер объяснил это недостат­ком системности и единого языка прогнозирования. Несмотря на это, ре­зультаты всех трех техник подтвердили, что Дик, гомосексуальный близ­нец, был менее тревожен и лучше адаптирован, чем его гетеросексуаль­ный брат. Не удивительно, что эксперты достигли большего согласия в отношении динамики личности Тома, чем Дика, ввиду того, что после­дний полностью адаптирован, пусть даже не в соответствии со стандарта­ми сексуального поведения. Другими словами, если главная функция про­ективной техники состоит в объяснении неадаптированного поведения, то данные исследования можно назвать успешными.
Однако мы не можем закончить на этой оптимистической ноте, так как три направления в поведении, которые детально исследовал Хукер, образуют три линии техник, противостоящих друг другу. Разно­гласия между техниками (которые полностью связаны с Диком) отраже­ны в таблице П. Если просто предположить, что каждая техника дала верный результат (что, конечно, не так, особенно без ссылки на исто­рии болезни), то можно выяснить, какой тип информации каждая из них выявляет. Читатель может определить это самостоятельно, исходя из того, что было сказано о функциях данных техник («Завершение предло­жений» были описаны как форма свободного самоотчета).
Проведение таких исследований будет только приветствоваться. Однако в них есть очевидные недостатки, а результаты даже сейчас вы­зывают сомнение и требуют проверки.
Таблица 11
Оценка «характеристик поведения», основанная на проективных техниках (по данным Кэрри)

«Завершение ТАТ (Генри) Дик рассматривался как предложений» (Форер)
Роршах (Пиотровски)

«Активный мужчина» «Ненавидящий женщин»
Да Да
Да Нет
Нет
Да

«Эмоциональный*
Нет
Да
Да
На основании всего вышесказанного можно утверждать, что, по­скольку будущее проективной психологии зависит от существующих на сегодня тенденций, такое положение дел будет продолжаться до тех пор, пока данные тенденции не будут рассмотрены как часть процесса разви­тия психологии в целом.
В новом выпуске ежегодного Психологического обозрения (Annual Review of Psychology) под заголовком «Проективная методология» (Projective methodologies), как и в других статьях, касающихся исследо­ваний личности, внимание направлено на такие «инструменты», как тест Роршаха и ТАТ. Кроме того, несколько параграфов посвящено Холцману (Holtzman), CAT (сейчас используется отдельно), тесту руки (Hand Test) и тесту «Картинки про Блэки» (Blacky Pictures), а также методам рисова­ния фигуры человека, незавершенных предложений, словесных ассоци­аций. Основное внимание отдано научным исследованиям, что является плохим симптомом, поскольку показывает, что проективная психоло­гия пытается скорее доказать самою себя, чем расширить сферу соб­ственной активности. Однако в ежегодном Психологическом обозрении отмечено одно событие, связанное с ТАТ, а именно — распространение проективного подхода на изучение межличностных отношений через получение «объединенного» ответа испытуемых вместо или в дополне­ние к индивидуальным ответам. Этот метод под названием «Интерактив­ное тестирование» (Interaction testing) был описан в 1960 г. в небольшой книге «Креативные изменения в проективных техниках» (Creative Variations in Projective Techniques). Авторы (Мелвин Роман и Джеральд Бауман — Melvin Roman and Gerald Bauman) также принимали участие в симпози-
уме по «Согласованию использования техники Роршаха в изучении про­блемного поведения», о котором сообщалось в журнале «Проективные .техники» (Journal of Projective Techniques). Научные доклады содержали истории болезни и детали количественных методов, благодаря которым можно получить точные данные об изучаемых межличностных отноше­ниях. Были предложены новые системы и категории оценки полученной информации и утверждалось, что это содействует возникновению новых направлений* в клинических исследованиях, таких как изучение «про­дуктов взаимодействия», а также модификации существующих концеп­ций. Кроме того, появилось предположение, что поведение в диадичес-кой группе может служить моделью для объяснения индивидуального поведения.
Техники, отличные от теста Роршаха, тоже подвергаются согласо­ванию Так, в том Мак Рейнольда «Успехи в области психологической оценки» (McReynold «Advances in Psychological Assessment», 1968) вклю­чена глава под названием «Совокупная оценка семьи: области дальней­шего развития» А. М. Бодина (А. М. Bodin). Удивительно то, что в обзоре ничего не сказано о вопросе применения техники Роршаха, хотя вклю­чена статья об иллюстрированных перцептивных тестах. Работа по ис­пользованию стандартного ТАТ связана главным образом с группой ис­следователей, работающей в колледже штата Сан-Хосе и возглавляемой В. Д. Винтером и А. Дж. Ферейра (W. D. Winter and A. J. Ferreira). Результаты факторного анализа историй ТАТ, рассказанных 55 «семейными триада­ми», обнаруживают, что фактически психиатрический диагноз не явля­ется основой классификации семей в целях эксперимента. Тем не менее в основе разработки этих методов лежит вполне практическая цель — спо­собствовать лучшему пониманию семейных или других межличностных отношений для оказания дальнейшей терапевтической помощи, так как, к сожалению, только терапия способна наладить нарушенные взаимоот­ношения. Как говорит Филипсон (Phillipson): «Мы идем к осознанию того, что для исследования личности… необходимо рассмотрение союза двух или более людей, действующих в реальных жизненных обстоятель­ствах. Другими словами, чтобы раскрыть потенциальные возможности техники Роршаха, нужно вместо двух отдельных записей рассказов мужа и жены сделать одну запись, состоящую из их двусторонней коммуника­ции, взаимодействия в связи с чернильными пятнами». Остается откры­тым вопрос о том, действительно ли можно осуществить такую комму­никацию в большинстве техник, но очевидно, что интерактивным тес­тированием уже серьезно занимаются.
В качестве еще одной тенденции в использовании техники Рорша­ха выступает перенос акцента с формальной оценки на анализ содержа­ния (контент-анализ). Даже такие авторы как Анастази, которые часто критикуют технику Роршаха, признают, что если рассматривать ее с точки зрения содержания ответов, то протокол этой техники может быть ис­пользован как любой другой материал, полученный в ходе клинического интервьюирования. Тем не менее, как отмечают Зубин и др. (Zubin et al.), подобные тенденции противоположны тому, что Роршах описал как дви-
жение, когда во введении к своему «эксперименту» рассматривал пер­цепцию как инструмент изучения содержания психики. Роршах проводит различие между перцепцией (Wahrnehmung) как процессом и интерпре­тацией (Deutung) — ее конечным результатом. Понимание того, на ка­кой основе была построена интерпретация, зависит не только от содер­жания ответа, но и от других — традиционно более важных — детерми­нант и категорий локализации. Если это утверждение верно, то «перцеп­тивная оценка» становится ценной клинической информацией. С этой точки зрения «оценивание» является итогом тестирования или, лучше сказать, одной из его промежуточных целей.
Последние утверждения ведущих проективистов, таки-х как Валь­тер Клопфер и Мэргэрит Херц (Walter Klopfer and Marguerite Hertz), прямо или косвенно подчеркивают определенную тенденцию в проек­тивных исследованиях, а именно «сдвиг на содержание». Так, В. Г. Клоп­фер ссылается даже на практику «доверия к притянутым за уши гипоте­зам, сделанным на основе интерпретации оценок Роршаха». Ранее в том же контексте Клопфер отмечал, что техника Роршаха «больше не явля­ется магическим инструментом для исследования мистической внутрен­ней сущности личности». Из какого источника взяты термины «магия», «мистика» и даже «внутренняя сущность» не уточнялось: насколько из­вестно автору, эти слова составляют основу словаря проективно-ориен-тированных клиницистов. Часто отмечалось, что в то время как ТАТ ука­зывает на «здесь и сейчас», техника Роршаха*проливает свет на «базовую структуру личности». Может быть последнее как раз и означает то, что Клопфер назвал «внутренней сущностью». Тогда это является понятием, отражающим скорее измеренный, чем холлический взгляд на личность. Клопфер говорит следующее: «Тот факт, что на технику Роршаха могут легко повлиять мимолетные и ситуационные переменные, скорее вселя­ет надежду, чем обескураживает, но только в том случае, если кому-либо интересны появляющиеся под этим влиянием образцы поведения». Это утверждение полностью поддерживается сегодняшним проективным
движением.
Точка зрения, выраженная Херц, совпадает с точкой зрения Клоп­фера. В докладах, произнесенных на VII Международном Конгрессе Рор­шаха в 1968 г. и в (американском) Обществе по проективным техникам и оценке личности в 1970 г., Херц сделала акцент на двух дополнительных потребностях: первая — заниматься не только изучением личностной ди­намики слепых, но и социальных и культурных факторов, которые тоже во многом определяют поведение; второе — осознать, что поведенческие рефлексы стимулируются не только окружающей средой, но и внутрен­ней жизнью индивида. Эти высказывания являются скорее призывом к возобновлению связей между конфликтующими точками зрения, чем пре­вратным истолкованием Херц изменений в анализе проективных данных. А может быть и тем и другим, так как последнее предлагалось в качестве примера изменений, которые считались лишь капризом моды.
Нескольких последних страниц едва ли достаточно для рассмотре­ния современных теоретических направлений. Однако следует уделить

Рис, 41. «Схематическая аналогия» Шнейдмана
внимание описанию «гипотезы уровней». Этому направлению был отдан отдельный раздел «Научных статей» Конгресса 1968 г., упомянутого выше. «Гипотеза уровней» лучше будет понята, если рассмотреть ее в качестве группы гипотез. «Уровни» означают поведение, или личность, или даже методы изучения личности.
Называются разные первоисточники «теории уровней», но нам больше подойдет рассмотрение «Схематической аналогии» (рис. 41), при­думанной Шнейдманом в 1949 году. Мы надеемся, что читатель поймет эту «аналогию», даже при некотором ее упрощении. Шнейдман проком­ментировал «рисуночные тематические» тесты следующим образом: «Ис­пытуемый думает, что он сознательно контролирует процесс тестирова­ния, тогда как внутренние силы теста, подобные мотору, направляются в подсознание испытуемого и побуждают его к ответу». Эти слова Шнейд­мана отражают его веру в то, что «глубинные» уровни личности недо­ступны для самой личности настолько, насколько они открываются внеш­нему наблюдателю. Следующий шаг был сделан в связи с часто цитиру­емым утверждением Ханфмана и Гетцела (Hanfman and Getzel): «Мы можем изобразить личность в виде различных пластов и наслоений, раз­личающихся по степени доступности… в том числе и по степени доступ­ности для самой личности». В дальнейшем этот вопрос разрабатывался Стоуном и Деллисом (Stone and Dellis). Их научная работа была первой работой, в которой использовался термин «гипотезы уровней». Стоун и Деллис распространили понятие «приемлемость» на материал, касаю­щийся патологии и процессов вытеснения. Дискутируя с более ранними авторами, они также заявили, что, чем более структурированы проек­тивные (или другие) стимулы, тем легче справиться с ними на «поверх­ностном» уровне. Это заявление имеет огромное значение для всей проек-
тинной практики: неструктурированный инструментарий, который сим­волически изображен Шнейдманом в виде субмарины «Роршах», выявляет скорее патологический материал, тогда как, скажем, техники незавершенных предложений или средства оценки когнитивных способ­ностей, таких как индикатор Векслера, являются диагностическими по­казателями. Если кто-либо будет готов принять как обоснованную иерар­хию структур известных проективных техник, то гипотеза уровней от­кроет перед ним новую структуру, благодаря которой доказательства патологии легко обнаруживаются в проективном тестировании. С другой стороны, большое разнообразие «уровней ответа» в рамках одной техни­ки заставляет сомневаться в том, что эти подходы действительно облада­ют универсальной структурной организацией. Мерштейн и Волф (Murstein and Wolf), основываясь на своем исследовании, предположили, что «эф­фект уровней» характерен для здоровых и не характерен для психически больных испытуемых. Скорее всего, «эффект уровней» является функци­ей индивидуального сознания, хотя по отношению к определенным сти­мулам такое сознание можно наблюдать у большинства испытуемых. Ко-улман (Coleman) связывает это сознание с целью проективного теста или с соответствием ответа испытуемого тому, что он в действительнос­ти обнаруживает. Проше говоря, это касается восприятия, непосредствен­но вызываемого стимулом. Вышесказанное относится к концепции с до­вольно странным названием — «стимульное притяжение». В этом назва­нии отражена склонность проективных стимулов вызывать такого рода ответы.
Интерес к данной теме направляет нас к статье Мелтзоффа (Meltzoff), опубликованной в 1957 г.; однако указанный термин вошел в обращение лишь в последнее время. Мелтзофф, работавший с техникой незавершенных предложений, заинтересовался рассмотрением следую­щих двух гипотез:
1. При прочих равных условиях тональность и нейтральность отве­тов определяются психикой испытуемого, также как и инструк­циями теста.
2. При прочих равных условиях тон ответов соответствует тону сти­мулов.
Обе гипотезы нашли поддержку. Первая аналогична тем выводам, к которым пришел Лорд (Lord) в работе с манипулятивными ответами в технике Роршаха; вторая связана с настоящим изложением. В частности, было обнаружено, что основной тон предложения — позитивный (на­пример, «Он чувствует себя прекрасно, когда…»), негативный («Это ужас­но, если…») или нейтральный («Обычно он…») — вызывает соответ­ствующий тон ответа испытуемого.
Концепция «стимульного притяжения» (или «карточного притя­жения») была описана для возможности более детального анализа сти­мулов разнообразного проективного материала. Вплоть до 1964 г. система­тичной и тщательной разработкой этой темы занимался Кении (Kenny). Упоминание об этом авторе связано с попыткой обнаружить дополни­тельное значение чернильных пятен через использование семантическо-
го дифференциала. Однако Кении говорит, что пока данные указывают лишь на способность чернильных пятен вызывать особые, дополнитель­ные реакции у испытуемого, но они ничего не говорят о том, какие именно свойства пятен их вызывают. Работа Баугмана (Baughman) при­ближает нас к ответу на этот вопрос. Можно почувствовать, что в целом использование семантического дифференциала в отношении техники Роршаха помогает понять индивидуальный опыт испытуемого по про­хождению это'го теста, но только если не фокусировать все внимание на том, что ответы испытуемого с семантическим дифференциалом могут рассказать нам о его стандартном протоколе прохождения техники Рор­шаха. Большинство работ в этой области основаны на групповых иссле­дованиях; поскольку это помогает установить определенные нормы, ко­торые могут заменить неточные критерии оценки «популярности» и «ори­гинальности». Детальное обсуждение «карточного притяжения» более ха­рактерно для Роршаха, чем для рассуждений Кении, приведенных Валь­тером Клопфером.
Интерес к стимулам проявляется и при рассмотрении ТАТ. Давно, еще в 1950 г., Эдит Вейскопф (Edith Weisskopf) предложила ввести «транс­цендентный коэффициент» для оценки стимульной эффективности кар­тинок ТАТ. По ее определению, этот коэффициент означает среднее число комментариев, данных испытуемым по картинке и выходящих за рамки «простого» объяснения. Можно назвать это и определенной мерой «дву­смысленности», которая в ТАТ играет роль, схожую с ролью структуры, а точнее, ее отсутствия в технике Роршаха. Подобным образом термин «ценная реплика» иногда используется в отношении ТАТ, а термин «кар­точное притяжение» — в отношении техники Роршаха. Так, Дана (Dana) вносит прогрессивное предложение по различению карточек с высокой и низкой ценностью реплик, выражающих пять отобранных потребнос­тей. Мы надеемся, что это послужит основой и для дальнейшего иссле­дования, и для нахождения общего языка среди клиницистов. Такие же тенденции наблюдаются в рекомендациях по принятию «Базового ТАТ». Тем не менее нельзя забывать о том, что «значимые реплики» или «сти­мульное притяжение» могут значительно варьироваться в зависимости от типа населения. Так, картинка «Вечерние мысли», которая использо­валась автором при отборе советников, почти всегда вызывала у них по­зитивные по общему тону рассказы, а у студентов последнего курса –тему скуки. Такие результаты подчеркивают важность взаимодействия ис­пытуемого и стимула. Говоря в терминах теории научения, понятие «сти­мульное притяжение» ближе по своему значению к парадигме S—R (сти­мул—реакция), а не S—О—R (стимул—организм—реакция).
Отмеченные выше новые направления, разрушают границу между техниками и в целом связаны скорее с теоретическими и исследователь­скими интересами, нежели с клинической практикой. Возвращаясь к вопросу о технике Роршаха и основным клиническим выводам, инте­ресно отметить появление работы, основанной на знаковом подходе. Голд-фрид и др. (Goldfried et al.) рассматривает несколько выводов, представ­ляющих интерес для специалистов, но мы не будем рассматривать их
здесь. В целом можно выделить три группы вопросов, поднятых данны­ми авторами:
t. Развитие систем оценки уровней, созданных Фридманом (Friedman) и Филипсом (Phillips); авторы отдают предпочтение последнему.
2. Измерение враждебности и тревожности личности, предложен­ное Элизуром (EHzur) и детально разработанное Де Вое (De Vos) и другими. К этому может быть также отнесена оценка «Гра­ниц образа тела», сделанная Фишером и Клевелендом (Fisher and Cleveland).
3. Группа особых диагностических признаков: гомосексуальности, суицидальной попытки, невроза, шизофрении, органических по­вреждений и ответов, указывающих на необходимость терапев­тической помощи. Они не были рассмотрены ранее и не будут рассматриваться сейчас, поскольку нет смысла перечислять их, не оценивая.
Указанные авторы неудовлетворенны признаковым подходом, вы­раженным в других работах, относящихся к так называемому «образцо­вому» подходу, который Голдфрид и другие, вслед за Гудинаф, рассмат­ривают в качестве противоположной стратегии интерпретации данных проективных тестов (термин «образец» означает «образец поведения»). Категории оценки, соответствующие двум подходам, не являются вза­имоисключающими; основной вопрос состоит в том, что «признаки» и категории, из которых они происходят, не даны a priori, а определяются эмпирическим путем. Не углубляясь в дальнейшие рассуждения, необхо­димо отметить, что авторы видят ценность признакового подхода в том, что он позволяет исследователям техники Роршаха работать в рамках «Стан­дартов» АПА. Следует, однако, добавить, что работа в этой области долж­на быть клинически ориентированной; Голдфрид и другие большое значе­ние придает операциональному подтверждению надежности диагности­ческого индекса техники Роршаха в дальнейших исследованиях. «Если нет возможности провести такие исследования — пишут они, – то лучше ограничить работу с этим индексом и не полагаться на него в клиничес­ких целях».
С другой стороны, следует заметить, что Голдфрид ничего не гово­рит о признаке «общей адаптации». Более ранние авторы, изучавшие тех­нику Роршаха, напротив, стремились осветить именно этот вопрос. При­мер, приведенный Шатиным, и «Базовая оценка в технике Роршаха», предложенная Шарлоттой Бюлер в качестве индекса общей личностной интеграции, стали основными темами обсуждения на симпозиуме, про­ходившем в 1949 г. Идея существования определенного континуума «нор­мальный/анормальный» на сегодняшний день получила некоторую под­держку, и «диагностический индекс» Роршаха уже не рассматривается в качестве «универсального средства». Исходя из этого, для изучения «по­тенциала психического здоровья» Харроуер (Harrower) создал гомоген­ные и гетерогенные шкалы личностных способностей. Он представил их в качестве основы континуума, но расположение на «гомогенной» шка-
ле (крайними точками которой являются «самый высший» и «самый низший») зависит от рассмотрения аспектов поведения в ряде тестов, объединенных для опенки некоторых поведенческих переменных. Отме­ченные разногласия между оценками относят поведение испытуемого к качественной «гетерогенной шкале».
Еще одна особенность в исследовании Харроуер заслуживает на­шего внимания. В нем сообщается об оперативном применении почти неизменной батареи тестов, которые включают те или иные формы, взя­тые у Векслера и использующиеся как для оценки интеллектуального уровня, так и ради качественных показателей, полученных через рас­смотрение «диаграммы разброса». Можно согласиться с тем очевидным фактом, что ни одна техника не может ответить на все поставленные вопросы. Пытаться определить новые тенденции в терминах постоянства или выбора, широты или узости используемого ряда тестов было бы и трудно, и бессмысленно. Можно тем не менее заметить, что техники, относящиеся к разным направлениям, часто использовались для допол­нения друг друга. Так, Семантический дифференциал и метод Реперту­арных решеток, которые считались инструментами исследования, все чаще применяются в клинической практике. Метод решеток имеет в осо­бенности много и проективных, и психометрических черт, и потому ав­тор искренне сожалеет о том, что сторонники теории личностных конст­руктов не расположены к использованию этого метода.
Вселяет надежду тот факт, что пока некоторые психологи продол­жают полностью отвергать проективные методы, сами проективисты го­товы к расширению областей исследования, к интеграции новых методов. Это можно проиллюстрировать на примере изменений в заголовке журна­ла «Проективные техники» (о котором упоминается чаще, чем о любых других источниках) и спонсирующей его издание организации («Обще­ство оценки личности»), В начале заголовок этого журнала звучал как «Об­мен опытом по изучению техники Роршаха», но затем, в 1947 г. были добавлены слова «…и журнал проективных техник». Тремя годами позже первая часть заголовка была отброшена, и в таком виде журнал просуще­ствовал вплоть до 1964 г., когда были прибавлены слова «…и оценка лич­ности». Затем, в 1971 г., вслед за серией дискуссий в Обществе, относя­щихся и к будущему самого Общества, и к будущему журнала (как и в 1950 г.), 35-й номер журнала вышел под названием «Оценка личности». Похожие события отмечены в истории британской организации, которая когда-то называлась «Форум Роршаха», а теперь — «Британское общество проективной психологии и изучения личности».
Мы надеемся, что эти факты не покажутся библиографическим пустяком, но послужат в качестве краткого примера развития проектив­ной психологии за 35-летний период. Прежде чем перейти к заключе­нию, следует немного коснуться вопроса о том, наблюдаются ли тенден­ции к созданию и распространению проективных техник. С другой сторо­ны, кто-то может подумать, не слишком ли много проективных техник, а также задаться вопросом: «Если у меня появилась идея по созданию новой проективной техники, то стоит ли ее опубликовывать?». На это
можно ответить следующим образом: в официальных обзорах новых те­стов не готовые к применению тесты сопровождаются комментариями и выражением надежды на то, что дальнейшие исследования раскроют их потенциал. Учитывая существование определенных «тестовых эффектов», к которым можно также добавить «ориентационный эффект», было бы желательно, чтобы повторные исследования проводись не авторами тес­тов, а другими исследователями. И по этим, и по другим причинам автор настаивает на необходимости незамедлительной публикации новых тех­ник, на свободном размножении материалов техник и т.д.
Несколько другой подход нужен к так называемым «элементарным техникам», зачастую состоящим из одного вопроса; идеи по созданию таких техник без сомнения приходят в голову большинству проективис-тов. Иногда они становятся официальными, общепризнанными техника­ми. Одним из выдающихся примеров является тест «Самая неприятная идея» Харроуэра (Harrower's Most Unpleasant Concept Test). В этом тесте испытуемого просят просто подумать о самой неприятной вещи, какую он может только представить, и нарисовать ее. Кроме того, что этот тест имеет неплохие качественные показатели, он позволяет построить гипо­тезу о том, что рисунки испытуемых с психическими нарушениями бу­дут более субъективны (т.е. основанными на личных обстоятельствах), чем рисунки психически здоровых испытуемых. Это утверждение было доказано в недавнем исследовании валидности, проведенном Мак-Эли-ром и Типтоном (McAIeer and Tipton). Однако положительные результа­ты этого исследования еще не говорят о том, что тест готов к повседнев­ному использованию. Его надежность, как и надежность большинства тестов, состоящих их одного вопроса, все еще вызывает сомнение.
Тест «Самая неприятная идея» (Most Unpleasant Concept) был частью батареи тестов, которые использовались в исследовании Харроуэер (см. выше). В этот тест включены своеобразные «пробелы» (хотя прямо о них в тексте не упоминается), а именно, два незавершенных предложения, второе из которых («Если бы я был животным, я был бы…») в точности идентично тесту «Проективный вопрос» (Projective Question), предложен­ному Дэвидом (David) в качестве независимой техники с большим по­тенциалом. Основываясь на ранних работах, главным образом иностран­ных авторов, Дэвид в своем «исследовании» использовал следующий воп­рос: «Кем бы вы хотели стать, если бы не были человеком?». Затем испы­туемого спрашивают о причинах его выбора. Дэвид отмечает, что у всех клиницистов есть свои любимые вопросы, которые они также включают в процесс интервьюирования, на основании которых делают собствен­ные, неофициальные и, возможно даже, необоснованные выводы. Исхо­дя из результатов исследования Дэвида, можно предположить, что за­данный вопрос быстро выявляет девиации мышления или поведения, скрывающиеся прямо под поверхностью.
Хотя тест «Проективный вопрос» Дэвида упомянут лишь в каче­стве примера «элементарной» техники, не требующей для своего прове­дения специального оборудования, сама идея этого теста послужила ос­новой для создания более сложной техники — Теста метаморфоз Жак-
лин Роуэр («Test des Metamorphoses», Jacqueline Royer). Созданный ею тест поделен на три части. Часть I состоит из двадцати вопросов, похожих на вопрос в тесте Дэвида, начиная от сравнения с животными и заканчивая сравнением с частями тела, знаменитыми людьми и даже частями речи. В части II испытуемого просят сделать негативные выборы в каждой из категорий (в своей последующей практике Дэвид использовал схожие дополняющие вопросы). Часть III связана с различными переменами в стиле жизни и-т.д. В этой части испытуемому может потребоваться «вол­шебник», который придуман специально для того, чтобы осуществлять все эти метаморфозы. Очевидно, что, как и техники самовосприятия, представляющие собой альтернативный подход к проблемам изучения методов кукольной игры, Тест метаморфоз может заполнить пробелы в изучении техники Роршаха. В особенности результаты такого исследова­ния могут подойти для работы с образом тела Фишера и Клевелэнда, а также могут пролить свет на более фундаментальные проблемы, связан­ные с оценкой «животных» и других категорий содержания.
Возвращаясь на мгновение к «элементарным» (возможно, нестан­дартизированным) техникам, нужно сказать, что многие из них доволь­но тривиальны, но автор хочет выразить надежду, что не все они одина­ково плохи. На их основе, конечно, нельзя построить сложных исследо­ваний, но, по крайней мере, некоторые из них могут способствовать более глубокому клиническому пониманию процессов.
Последнее предложение, если рассмотреть его вне контекста, пред­ставляет собой своеобразную установку скептически настроенных на про­ективные техники критиков. Некоторые из них идут еще дальше, и это не обязательно те, кто, по словам Херц, утверждают, что нет необходимости объяснять поведение человека, или даже говорят, что нет необходимости в понимании человеческой природы вовсе. Тем не менее даже если люди, описанные Херц, существуют, то они вряд ли читают эту книгу, и для них не представляет интереса вопрос о том, находится ли проективная психо­логия, по словам Херц, в кризисе. В настоящий момент происходят изме­нения в определенных тенденциях, возникают новые вопросы, связанные со здоровьем, в рамках телесной проективной психологии. Однако «кри­зис» — в устаревшем медицинском смысле — едва ли можно считать под­ходящей метафорой этого процесса. Что касается «метаморфоз», по опре­делению Вальтера Клопфера, происходящих с проективными методами, то это тоже отчасти неверно. Данные средства неизменны сами по себе, и если и есть различия в оценке, описании и т.д., то изменения могут быть рассмотрены по аналогии с теми, которые имели место в психометричес­кой практике. Когда автор впервые ознакомился с данными клинической психологии, умственные коэффициенты просчитывались лишь в двух де­сятках случаев. С тех пор мы сильно продвинулись вперд. Тестирование умственных способностей, хоть и не заработало себе хорошей репутации, но «умственные измерения» позабыты не были. Вернее будет сказать, что они проводились с большой осторожностью и пониманием. Возможно, такой взгляд на будущее проективной психологии не слишком оптимис­тичен, но объективен. Будем надеяться на лучшее.
ЦВЕТНЫЕ РИСУНКИ
Исследования, выполненные Дж. Пэйном — ведущим психологом государственной больницы г. Моргантона штата Северная Каролина, ав­тором этой статьи и его ассистентами в Государственной колонии Лин-чбурга, показали, что использование цветных восковых мелков при ри­совании дома, дерева и человека вполне оправдывает себя.
Пэйн создал оригинальный метод оценки цвета, использованного испытуемым в "рисунках, который коротко описан ниже.
Необходимо отметить два следующих момента: 1) при использова­нии цветных мелков испытуемый лишается возможности стирать нари­сованное; 2) испытуемый может обнаружить, что вынужден использо­вать для некоторых деталей дома и человека цвета, которые могут пока­заться ему нереалистичными. Автор считает, что в том случае, когда от испытуемого необходимо получить и цветные и черно-белые рисунки, должна применяться нижеследующая процедура. Первый сеанс, во время которого испытуемый использует простой карандаш № 2, проводится так, как было описано выше (включая ПРО). Во время последующего сеанса испытуемому предлагают набор из цветных восковых мелков (крас­ный, синий, зеленый, желтый, оранжевый, фиолетовый, коричневый и черный). Сперва его просят нарисовать дом, затем дерево и т.д. и огова­ривают, что он может использовать любой цвет или все цвета, как ему захочется. Необходимо придерживаться стандартной исполнительной про­цедуры ДДЧ (за исключением той фразы в инструкции, в которой гово­рится, что он может стирать столько, сколько захочет). После заверше­ния рисунков испытуемому предлагается обычный пост-рисуночный оп­росник, включающий дополнительные вопросы, которые задают, если хотят получить объяснения, касающиеся необычного цветового реше­ния1.
Всякий раз, когда позволяет время, рекомендуется предлагать ис­пытуемому кроме черно-белых нарисовать и цветные рисунки, посколь­ку использование цвета несомненно может дать много полезной инфор­мации для более глубокого понимания основной динамики.
КОММЕНТАРИИ к АНАЛИЗУ ЦВЕТНЫХ рисунков2
Примечание. В данном случае было задумано, что сообщение Дж, Пэйна войдет в первую официальную публикацию руководства по применению ДДЧ, так что клиницисты смогут использовать цветной способ выражения так же, как и монохромный.
В 1946 г. автор начал проводить пробные (и не всегда удачные) экспери­менты по введению цвета различными способами в методику ДДЧ. Отталкива­ясь от общего предположения, что характер использования испытуемым цвета может отразить некоторые особенности эмоциональной сферы его личности, был сделан вывод, что дополнение ДДЧ цветом повысит восприимчивость этого метода к эмоциональным аспектам личности. Если это так, то, по-види­мому, переход от черно-белого к цветному графическому выражению может
Пэйн использует несколько вариантов проведения методики и ПРО. Раздел написан Дж. Т. Пэйном.
дать несколько дополнительных характеристик, представленных индивидом при выполнении этого задания, что отчасти перекликается с феноменом смены ахроматического стимульного материала на цветной в тесте Роршаха1.
За весь период работы над этим проектом автор сравнил ахромати­ческие и цветные рисунки приблизительно 1000 испытуемых и сформу-тировал несколько рабочих гипотез на основании анализа и интерпрета­ции данных.
В качестве наиболее подходящего цветного средства изображения предпочтение было отдано цветным восковым мелкам. После того как испытуемый заканчивал свои карандашные рисунки, ему предлагали чабор цветных мелков «Крайола» № 8, снова просили нарисовать дом, lepeeo и человека и говорили: «Вы можете раскрасить рисунки так, как зам хочется».
При анализе цветных рисунков было выделено несколько катего-зий факторов. Их классифицировали как результат: 1) характера зада­ния; 2) отклонения от популярного цветового решения; 3) характера использования цвета, включая тип, степень, интенсивность; 4) особен­ностей организации и/или 5) разнообразных эмпирических выводов.
Само по себе задание поддерживает регрессивное, наивное, не-люжное по структуре, элементарное в художественном плане использо­вание цвета, и, по-видимому, высокая степень личностной интеграции \ эмоциональная адекватность способствуют тому, что смена простого карандаша на цветные мелки проходит легко ,и без проблем. Следова-гельно, данный фактор можно использовать при дифференциации лиц с различной степенью приспособленности среди нормальных с клиничес­кой точки зрения людей, а также клинически нормальных и аномальных гипов личности.
1 При предъявлении цветных таблиц после работы с монохромными пятнами в •есте Роршаха, как отмечают некоторые исследователи, могут наблюдаться нарушения ювного течения ассоциаций. Они могут проявиться в отказе, замедлении времени реак­ции, жестах, мимике, негативных или позитивных восклицаниях, внезапном ухудшении (еткости форм, снижении продуктивности, даче сексуального толкования в качестве 1ервого ответа и др. признаках. Бом дал этому феномену определение «цветовой шок». Цветовой шок считается самым общим симптомом невроза, но ввиду того, что этот реиомен весьма распространен и нередко встречается у здоровых людей (по некоторым [анным, «невротический цветовой шок» дают 83% здоровых взрослых испытуемых, а у (етей он часто отсутствует, даже в случаях серьезных аффективных нарушений), он не шеет патогномического значения.
Роршах отмечал, что некоторые испытуемые переживают эмоциональный и ассо-шативный ступор при показе цветной таблицы вслед за черными таблицами. Такой «цве-•овой шок» он рассматривал как патогномическнй признак невротического угнетения |ффекта. Исходя из своего клинического опыта Роршах утверждал, что депрессивные юльные, как и другие категории лиц со стабильными аффектами, дают мало цветовых ггветов или совсем не замечают цвета и предпочитают давать ответы на ахроматические 1ятна, а маниакальные и истерики, характеризующиеся нестабильностью аффектов, лучше юспринимали цветные таблицы и давали на них много ответов. Большинство его после-ювателей соглашались, что при ответах по цвету происходит «короткое замыкание» ас-•оциативного процесса. Согласно трактовке Эйнсуорс и Клопфера, цвет — эмоциональ-шй вызов испытуемому. Некоторые авторы понятия цветового шока не используют, [ругие подвергают его критическому пересмотру.
Популярное цветовое решение представляет собой общую для ис­пытуемых тенденцию выбора конкретных цветов для выражения тех или иных элементов структуры личности. Некоторые из них были экспери­ментально идентифицированы. Значения, присвоенные определенным цветам, являются «популярными» в том смысле, в котором сдвинутые брови обычно выражают неудовольствие; они не представляют какую-либо попытку создать так называемый «универсальный цветовой симво­лизм».
Цвета могут использоваться для изображения линий, закрашива­ния определенного пространства, акцентирования какой-нибудь незна­чительной детали или для всех этих целей одновременно. Перечисленные типы использования цвета обозначаются соответственно следующим об­разом: 1) цвет линии; 2) цветовой фон; 3) цвет раскраски; 4) смешанный цвет. Большинство испытуемых со средним уровнем интеллекта ограни­чиваются 1 и 2 типами, тогда как хорошо приспособленные испытуемые с более высоким уровнем интеллекта нередко используют комбинацию всех типов цветового применения. Можно легко отличить творческий подход к использованию цвета от неадекватного способа его примене­ния – рисунки, представляющие собой пример креативного, гибкого применения цвета, отличаются от других рисунков оригинальностью, целенаправленностью и успешным воплощением их замысла.
Степень, в которой используется цвет, оценивается с точки зрения его ограниченности или распространенности: 1) распространение всех цве­тов в целом; 2) распространение всех цветов по сравнению с распростране­нием каждого отдельного цвета и 3) распространение отдельного цвета по сравнению с другим. За некоторым исключением, скованные люди демон­стрируют ограниченное использование всех цветов и наоборот.
Выделено 4 типа интенсивности использования цвета: 1) ярко вы­раженная интенсивность (акцентирование на определенном элементе); 2) напряженная интенсивность (повторное подкрепление цвета); 3) кон­фликтная интенсивность (интенсификация традиционно негармонирую­щих сочетаний) и 4) интенсивность нажима (неправильно смодулиро­ванный и сильный, непроизвольный нажим на мелок). Тип 1 использу­ется главным образом «нормальными» гибко приспособленными испы­туемыми, тип 2, по большей части, — тревожными «нормальными» и невротиками, использование типа 3 указывает на более серьезное нару­шение в пределах психотического уровня или близко к нему, и тип 4 почти всегда бывает свойственным испытуемым с умственной отсталос­тью и патологией нервной системы.
Особенности организации оцениваются с точек зрения: 1) образа действий и уровня планирования; 2) образа действий и уровня выполне­ния; 3) связи цветовых форм. Конкретно сюда относятся такие факторы, как детали, пропорции, перспектива, «сокращение рисунка», «сокра­щение пространства», рисунок, «срезанный» краями страницы, и не­приятие или акцентирование цвета или формы.
Наконец, совокупность этих факторов оценивается с позиции пос­ледовательности, традиционности, оригинальности, тестового поведе-
ния, степени общей гармонии или дисгармонии характеристик исполь­зования цвета и т.д.
Здесь нет возможности обсуждать различные клинические прояв­ления того или иного фактора. Однако эмпирические данные свидетель­ствуют, что под влиянием таких форм патологий, как: 1) маниакально-депрессивный психоз, 2) шизофрения, 3) некоторые психоневротичес­кие состояния, включая обсессивно-компульсивные, и 4) случаи пора­жения центральной нервной системы, описанные факторы могут приоб­ретать некоторые любопытные отличия.
По-видимому, включение цвета в ДДЧ снимает у посредственно, неадекватно или психотически приспособляющегося индивида большое количество защит, позволяя обнаружить некоторые скрытые реакции и представляя ключи к дальнейшему пониманию эмоциональной органи­зации личности в условиях, которые одновременно представляют об­ширную сферу «организация — окружающая среда». Следует отметить, что на сегодняшний день необходимость качественного изучения данной работы является первостепенной задачей, поскольку она полностью ос­новывается на пробных экспериментах. Надеемся, что большое количе­ство совместных исследований разрешат эту проблему.
ГРУППОВОЕ ТЕСТИРОВАНИЕ
При прочих равных условиях методика ДДЧ более продуктивна при индивидуальном тестировании, чем при групповом. Однако очевидно, что за этой методикой закрепилось определенное положение среди груп­повых тестов. В таком качестве лучше всего ее использовать как отбороч­ный тест для выявления внутри группы испытуемых, отклоняющихся от среднего уровня личностного развития и приспособляемости. Кроме это­го, методику можно применять для определения степени оздоровления в процессе групповой терапии, но с этой стороны она еще не достаточно изучена.
Инструкции. Перед началом выполнения задания исследователь дол­жен обратиться к испытуемым с просьбой нарисовать как можно лучше дом, дерево и человека в перечисленном порядке и сказать им, что они могут стирать нарисованное сколько захотят, не опасаясь взысканий, что они могут затратить столько времени, сколько им понадобится, и что каждый, как только закончит тот или иной рисунок, должен сооб­щить об этом исследователю, чтобы он мог записать количество затра­ченного времени.
В некоторых случаях может понадобиться ввести определенное вре­менное ограничение (желательно не менее 30 минут), в таком случае испытуемые должны быть полностью проинформированы об этом до того, как они начнут рисовать.
Исследователь должен показать испытуемым рисуночную форму и продемонстрировать им каждую страницу для выполнения соответствую­щего рисунка. После этого они могут приступать к выполнению задания.
Запись. Исследователь должен записывать время, использованное каждым испытуемым на выполнение того или иного рисунка. Пока ис-
пытуемые заняты рисованием, исследователь должен, не привлекая вни­мания, ходить, наблюдая за ними, и записывать случаи эмоциональных проявлений, необычной последовательности деталей и т.д. всякий раз, когда заметит что-нибудь подобное. Очевидно, что наблюдение не будет таким полным, как при индивидуальном обследовании.
Пост-рисуночный опрос. Исследователь должен выдать каждому ис­пытуемому бланк с ПРО и попросить письменно ответить на вопросы, напечатанные на этом бланке, до вопроса 420 включительно. Он также должен отдельно отметить, что вопросы Д19 и Др25 касаются тех объек­тов на рисунке, которые не относятся к основному объекту, и объяс­нить, что он под этим подразумевает. Кроме этого, он должен попросить каждого испытуемого нарисовать схему расположения комнат на этажах в нарисованном доме на отдельном листе бумаги, записать назначение каждой комнаты, а также, по возможности, указать, кто обычно их за­нимает и степень родства с этими людьми.
До тех пор, пока исследователь не осмотрит рисунки, он не смо­жет определить, есть ли необходимость использовать последний абзац ПРО1. Если такая необходимость есть, он должен пригласить испытуемо­го для краткой индивидуальной беседы.
КАЧЕСТВЕННЫЙ АНАЛИЗ И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
Методы качественного анализа и интерпретации, рассматривае­мые в этом разделе еще не настолько опробированы, чтобы при наличии адекватных экспериментальных данных можно было установить их ва-лидность; впрочем, в конечном счете, это осуществимо.
Была сделана пробная попытка проверки валидности при помощи пяти следующих методов: I) сравнение заключений и диагнозов, полу­ченных на основании анализа рисунков дома, дерева и человека, с заклю­чениями и диагнозами консилиума специалистов; 2) сравнение заключе­ний и диагнозов по ДДЧ с результатами исследований по методу Рорша-ха, проведенных на тех же испытуемых квалифицированным специалис­том по этому методу; 3) сравнение заключений, полученных посредством слепого анализа материалов ДДЧ с мнением друзей испытуемого (психи­атров или психологов) о нем; с мнением понятливых испытуемых, инте­ресующихся точностью заключения, сделанного по их рисунку; с рабочи­ми диагнозами; 4) сравнение заключений и диагнозов по материалам ДДЧ с сообщениями сотрудников об изменениях, произошедших с испытуе­мыми в условиях лонгитюдного исследования; 5) сопоставление интер­претации со сведениями, касающимися прошлого жизненного опыта, и данными наблюдения за поведением. Автор убежден в правильности само­го принципа, по которому построена методика (хотя это установлено пока только клинически). Обоснованность содержания отдельных пунктов шка­лы и их интерпретации четко не установлена.
1 Абзац, посвященный изучению необычных деталей рисунка, например, разби­тые окна в доме и пр.
10 Проективная психологии
Что касается надежности этой методики, то сколько-нибудь суще­ственных цифровых данных представить невозможно. Эмпирически было установлено, что по мере того, как клиническая картина испытуемого изменяется к лучшему, его результаты по методу ДДЧ, соответственно, будут улучшаться; что по мере того, как испытуемый созревает в интел­лектуальном плане, уровень сформированности его понятий, как это подтверждается результатами ДДЧ, также повышается, впрочем, не все­гда в том же темпе; что базовые компоненты личности остаются практи­чески неизменными при условии отсутствия каких-либо серьезных нару­шений, но определенные черты, входящие в общую структуру личнос­ти, иногда могут радикально изменяться. Считается, что ДДЧ, как мето­дика, направленная на исследование личности в целом, при необходи­мости способна отражать довольно незначительные изменения в общей структуре, если это представляет какой-либо клинический интерес. То есть надежность в том смысле, в котором этот термин используется в связи с определением качества и количества интеллектуальных оценок, не является достоинством для проективной методики, и ДДЧ ею не об­ладает.
Некоторые предложения из-за экономии пространства приняли более сокращенную форму и поэтому приобрели довольно утвердитель­ный характер; читатель должен иметь в виду, что в них недостает выра­жений типа «По-видимому» или «Есть основание, чтобы предположить…».
На первой фазе количественной обработки исследователь прово­дит тщательный анализ рисунков и всех связанных с ними данных, руко­водствуясь содержанием представленных ниже параграфов. Обращаясь поочередно к каждому из них (за исключением параграфа, озаглавлен­ного «Концепция»), исследователь идентифицирует и отмечает те пунк­ты, которые соответствуют особенностям рисунка и, по-видимому, пред­ставляют отклонения от нормы или значимы для испытуемого. Вторую фазу можно расценивать как начальный этап синтеза: здесь исследова­тель пытается объяснить и интерпретировать организацию и взаимосвязь, выделенные при обработке пунктов; создать концепцию. Третий и после­дний этап вытекает из предыдущего анализа и синтеза информации, ка­сающейся личности испытуемого в целом и его динамического взаимо­действия с окружающей средой.
I. ДЕТАЛИ
Считается, что детали рисунка символизируют собой то, насколь­ко испытуемый ориентируется в различных ситуациях повседневной жиз­ни, и его интерес к ним. Исследователь должен выяснить глубину этого интереса, то, насколько реалистичен его взгляд на жизнь, субъективное значение, которое он приписывает жизненным ситуациям, и способ орга­низации повседневной жизни в целом.
А. Количество. Здесь представлены два этапа обработки. Сперва ис­следователь должен установить количество основных обязательных дета­лей, использованных в рисунке. Например, дом должен иметь по крайней мере одну дверь (исключением является тот случай, когда нарисована только
боковая стена), одно окно, одну стену, крышу и, если не было оговоре­но, что дом находится в теплых краях, — дымоход или другое средство для выхода дыма из печи или что-то, что может использоваться для обо­грева дома. Дерево должно иметь ствол и по крайней мере одну ветвь (если не оговаривается, что это пень, — в таком случае, очевидно, ответ необ­ходимо расценивать как «аномальный»). Нарисованный человек должен иметь голову, тело, две ноги, две руки (при условии, что отсутствие ка­кой-либо конечности или конечностей не объясняется устно и что чело­век не нарисован в профиль), а также два глаза, нос, рот и два уха (опять же, если отсутствие какой-нибудь из данных деталей не объясняется от­дельно). Отсутствие обязательных деталей в рисунках испытуемых, имею­щих (или имевших в недавнем прошлом) средний интеллектуальный уро­вень или выше, обозначается оценкой Р2 или РЗ1; это часто свидетель­ствует о снижении уровня интеллекта.
Если с точки зрения пропорций и перспективы рисунок выполнен хорошо, но содержит минимум деталей, это может означать, что испы­туемому свойственны: 1) склонность к замкнутости (считается, что по количеству деталей можно судить о степени контактности с окружаю­щей средой); 2) «аномальное» игнорирование традиционных вещей.
Если использование минимума деталей в рисунке сопровождается низким качественным уровнем пропорциональных и пространственных отношений, можно предположить, что: 1) испытуемый является умствен­но отсталым; 2) происходит снижение его интеллектуальной работоспо­собности, которое имеет либо обратимый, либо необратимый характер.
«Потребность в количестве» (изображение чрезмерного числа дета­лей), по-видимому, всегда является патоформной, так как обычно это признак непреодолимой потребности в структурировании ситуации в целом, чрезмерное беспокойство, связанное с окружающей средой (оп­ределить, с чем именно связана сензитивность, можно по типу исполь­зованных деталей).
Второй этап включает качественную оценку использованных дета­лей. Например, окно (окна) дома — это образ визуального контакта. Очевидно, что дверь (или двери) подразумевает возможность входа или выхода; фронтальная дверь может представлять собой и вход и выход, то есть она символизирует доступность, а задняя и/или боковая дверь, по-видимому, обычно представляет выход, бегство от действительности.
Замкнутый, ушедший в себя испытуемый может проявлять свою враждебность в том, что рисует окна без оконных стекол (своим рисун­ком он как бы говорит: «Я только покажу, где должны быть окна, но не
1 Оценка PI присваивается в том случае, когда отсутствие деталей свидетельствует о незначительном (первой степени) отклонении от нормы (в большинстве случаев оцен­ка Р1 просто будет отражать характерные отличительные особенности данного испытуе­мого). Оценка Р2 присваивается, если отсутствие той или иной детали, по-видимому, означает отклонение от нормы второй степени, которое может расцениваться как пато-формное и, вероятно, указывает на нарушение личности потенциально серьезного ха­рактера. Оценка РЗ присваивается, когда отсутствие определенной детали, по-видимому, означает отклонение от нормы третьей степени, которое, вероятно, является определен­но патологическим и в настоящее время имеет серьезный характер.
более того»), совсем не рисует окна или не рисует их на первом этаже; рисует окна, но дополняет их ставнями, штриховкой, занавесками, штор­ками и т.д.; рисует дверь с тяжелыми дверными петлями, огромными замками и т.д.
Считается, что дерево в виде замочной скважины, с кроной в виде круга или овала, место соединения со стволом у которого может быть как замкнутым, так и не замкнутым, а ствол — в виде двух вертикальных линий, соединенных или не соединенных в основании, означает силь­ные враждебные импульсы, некоторые из которых могут быть интерио-ризованы (так как маловероятно, что такая крона подразумевает удов­летворение окружающей средой). Дерево такой формы большей частью представляет собой незаполненное пространство. Враждебное!ь выража­ется: 1) нежеланием испытуемого рисовать те детали, которые обычно изображаются или представляются в виде штриховки; 2) его отказом изобразить более подробно структуру кроны (которая интерпретируется как показатель взаимосвязи, степени и т.д. его стремления к получению удовлетворения от окружающего мира).
Рубцы и/или сломанные, поникшие или мертвые ветви дерева (как отмечалось ранее), по-видимому, символизируют психические травмы. Одна женщина, психоневротик, комментируя тщательно нарисованное отверстие в коре дерева, связала это со своей душевной раной, толкнув­шей ее к суицидальной попытке (которую она ранее скрывала от иссле­дователя) несколько лет назад.
Руки человека представляют собой орудие, при помощи которого совершается оборонительное или наступательное действие в отношении окружающего мира или самого себя, а ступни символизируют движение. Мужчина, психоневротик, выразил чувство собственной беспомощнос­ти1, нарисовав автопортрет без рук и ступней.
Глаза, нос, рот и уши представляют собой рецепторы, восприни­мающие внешние стимулы, которые могут быть неприятными, как, на­пример, выслушивание обвинений; которые могут привести к конфлик­ту или проблеме, как, например, разглядывание женских ног. Девочка с диагнозом шизофрении нарисовала человека, имеющего только глаза, что свидетельствует о ее подозрительности и излишней осторожности, отсутствие носа, ушей и рта также указывает на отсутствие желания об­щаться.
Б. Уместность. Поскольку испытуемого просят нарисовать только дом, дерево и человека, то можно подвергнуть логическому сомнению уместность любой детали, которая не является реально неотъемлемой ча­стью каждого из перечисленных объектов. Примерами лишних деталей (ко­торые, по-видимому, представляют собой потребность испытуемого струк­турировать ситуацию) являются следующие: для рисунка дома — дерево
1 Здесь и далее — выражение обыденного языка, которое имеет во фрейдовской теории общий смысл: это состояние грудного младенца, всецело зависящего от других людей в удовлетворении своих потребностей (жажда, голод) и не способного совершить действие, устраняющее это внутреннее напряжение.
во дворе, для рисунка дерева — птица на нем или кролик около него, для рисунка человека — дверь, в которую он стучит, и т.д. Таким деталям присваивается оценка Р1 по той причине, что их присутствие на рисунке можно отнести к отклонению от нормы, поскольку большинство испыту­емых не рисуют такие дополнительные детали. Однако наличие неумест­ных деталей необязательно носит патоформный или явно патологический характер. На деле они могут способствовать созданию более богатого ри­сунка, но статистически их присутствие противоречит норме.
Считается, что деревья (или кусты), нарисованные возле дерева или человека, часто олицетворяют людей (обычно членов семьи испыту­емого), а расстояние между ними часто символизирует близость или от­даленность в их взаимоотношениях.
Линия земли (линия основания) в рисунке дома, дерева или чело­века, строго говоря, не является неуместной деталью. Она интерпретиру­ется как признак незащищенности вообще (поскольку можно сказать, что в некотором смысле линия земли является элементом, укрепляю­щим реальность рисунка). Кроме того, человек, рисующий эту линию, испытывает большую потребность в структурировании рисунка, чем все остальные испытуемые. Линия основания дает необходимую точку отсче­та; обеспечивает стабильность рисунка в целом.
Конкретное значение линии основания, по-видимому, зависит от: 1) объекта, который над ней нарисован (линия основания реже всего рисуется лод человеком, чаще всего под деревом); 2) количества объек­тов, нарисованных над этой линией; 3) степени акцентирования (о ко­тором можно судить по размерам линии, подкреплению (см В. Акценти­рование), свойствам и т.д.).
Значение линии основания может напрямую зависеть от качества, которое приписывает ей испытуемый. Например, плохо приспосаблива­ющийся мальчик нарисовал человека, катающегося на коньках, как он отметил, по тонкому и неровному льду, провалившемуся в нескольких местах.
Среди нескольких тысяч рисунков автор встретил только два ри­сунка дерева, отбрасывающего тень. В обоих случаях тень интерпретиро­валась как фактор, отражающий чувство тревожности испытуемого на сознательном уровне. Причина тревожности заключается в том, что в настоящее время испытуемый переживает неудовлетворенные в прошлом отношения. Вывод о сознательном уровне проводится на основании того, что тень изображается на земле, которая, как считается, символизирует реальность. Кроме того, наличие этой детали на рисунке свидетельствует о рассеянности, так как сама тень предполагает существование другого незамеченного элемента — солнца, которое в свою очередь имеет соб­ственное качественное значение (энергия). Эта интерпретация в каждом случае получала объективное подтверждение данными из других источ­ников. Интересно было узнать, подтвердится ли это в дальнейших опы­тах других клиницистов.
Неуместные детали, которые благодаря своему значению могут быть расценены как патоформные, — это облака в небе для любого из трех
рисунков (в ДДЧ облака, по-видимому, символизируют генерализован­ную тревожность, связанную с взаимоотношениями в окружающей ре­альности); уборная во дворе рядом с особняком (в этом случае исследо­ватель должен определить, пытается ли испытуемый выразить агрессию против владельца этого дома, снижая презентабельность его жилища, или он выражает протест против того, что расценивает как искусствен­ные культурные стандарты).
Можно считать странными, например, следующие концепции: дом, состоящий из трех частей, которые автор рисунка — хронический ката-тонический шизофреник — идентифицировал соответственно как по­душка, дымоход и тропическая зона; дерево, нарисованное испытуемым с органическими нарушениями, напоминающее преддверие влагалища; рисунок человека, выполненный шизофреником, в виде фигуры, состо­ящей из головы и ног со ступнями. Такие значительные отклонения от обычной уместной концепции заслуживают оценки РЗ.
В. Акцентирование. Акцентирование может быть как позитивным, так и негативным.
Существуют несколько форм позитивного акцентирования. В не­которых случаях может уделяться чрезмерное внимание несуществен­ным деталям, например, окно, расчерченное на множество клеток и похожее на сетку. Может иметь место акцентирование на какой-либо детали в виде персеверации, например, ветви и листья дерева, в целом похожего на фаллос, также напоминающие фаллосы, только меньших размеров. Может проявляться навязчивая пбтребность в подкреплении какой-либо детали: испытуемый возвращается к ней снова и снова (на­пример, он может тщательно вырисовывать и перерисовывать округ­лость ягодиц), иногда даже после завершения рисунка. Такое подкреп­ление в целом может означать смутную тревогу, а конкретно — свиде­тельствовать о фиксации на данном объекте (объект фиксации может быть реально нарисован или представлен в символическом виде), дей­ствии или отношении.
Негативное акцентирование также может быть передано несколь­кими способами: 1) испытуемый может стереть нарисованную деталь частично или полностью, например, он может стереть дымоход, кото­рый ранее рисовал несколько раз в разных положениях; 2) испытуемый, не являющийся умственно отсталым, может вычеркнуть одну из основ­ных деталей рисунка.
Г. Последовательность деталей. Здесь основное внимание уделяет­ся реальной последовательности в рисовании деталей дома, дерева и че­ловека. Необходимо отметить, что после завершения рисунка любое из­менение обычного порядка изображения деталей будет полностью уте­ряно, если не делать своевременных записей.
Оказалось, что большинство испытуемых при выполнении рисун­ка дома придерживается следующей последовательности: а) сначала они рисуют крышу, затем — стену (стены), затем — дверь и окно (окна) или окно (окна) и дверь и т.д. или б) сначала — линию основания, затем стену (стены), крышу и т.д.
Было установлено, что неуверенные в себе испытуемые выполня­ли рисунок сегментарно (т.е. изображали одну деталь отдельно от другой или от рисунка в целой без учета связи между ними) и иногда — сим­метрично (два дымохода, два окна, две двери и т.д.)
Последовательность для деталей рисунка дома, при которой дверь или окна первого этажа изображаются в последнюю очередь или почти в последнюю очередь, можно назвать патоформной. Она подразумевает: а) отвержение межличностных контактов, б) стремление избегать контакта с реальностью.
Рисунок дерева обычно выполняется в следующей последователь­ности: а) сначала ствол, затем ветви и крона и/или листва (подразумева­емая косвенно или в реальном виде) или б) сначала макушка дерева, затем ветви (подразумеваемые косвенно, например, благодаря штрихов­ке или нарисованные в реальном виде), ствол и основание ствола.
Следующая последовательность изображения деталей рисунка де­рева (ее можно назвать смешанной) считается патоформной: испытуе­мый начинает с довольно хорошего наброска, но заканчивает тем, что рисует одномерные или двумерные ветви в неопределенном стиле, а пер­воначальный набросок не стирает.
Патологическая последовательность: изображаются двумерные ветви сверху вниз, одна за другой — сначала с левой стороны, потом такие же ветви — справа без соединения друг с другом или со стволом в центре, затем — две вертикальные линии, которые не соединяются сверху или снизу и не касаются ближних концов ветвей, и завершает рисунок от­дельная периферийная линия, соединяющая внешние концы ветвей, но нигде не касающаяся ствола.
Предполагается, что ветви дерева символизируют сферу контактов и взаимоотношений испытуемого с окружающим миром и отражают уро­вень его активности в поиске удовлетворения; ствол символизирует чув­ства испытуемого, касающиеся его основных способностей, личного потенциала. Степень гибкости ветвей, их количество, размеры и степень их взаимной связи указывают на адаптивность и имеющиеся на данный момент ресурсы личности.
В большинстве случаев человек изображается в следующей после­довательности: сначала голова, затем черты лица (глаза, нос и т.д.), по­том шея, туловище, руки (с пальцами или кистями рук), ноги и ступни (или ноги и руки в обратном порядке) и т.д.
Если рисунок человека начинается со ступней и заканчивается го­ловой и чертами лица, то такую последовательность можно назвать пато­логической. Отсроченное изображение черт лица может свидетельство­вать: 1) о тенденции отвергать воспринимаемые рецепторами внешние стимулы; 2) о желании оттянуть, насколько возможно, идентификацию нарисованного человека.
Как правило, к завершенным деталям рисунка не возвращаются; обычно все однотипные детали (например, все окна одного этажа) ри­суются сразу и до конца, прежде чем приступить к изображению следу­ющей конкретной детали (конечно, за исключением оконных стекол,
которые могут быть нарисованы в каждом окне, когда оно уже есть на рисунке).
Характер любого заметного отклонения от*нормалъной последова­тельности, включая: 1) необычный порядок изображения; 2) произволь­ный возврат к чему-нибудь ранее нарисованному либо с последующим стиранием, либо с перерисовыванием; 3) подкрепление рисунка (когда очертания данной детали неоднократно обводятся), должен расцениваться как патоформный.
Исследователю необходимо попытаться определить, вызвано ли отклонение от нормальной последовательности рисования деталей толь­ко снижением базовой интеллектуальной работоспособности (например, в случае явной умственной отсталости) или колебаниями, нерешитель­ностью, причина которых заключается в неких эмоциональных расстрой­ствах или органических изменениях и представляет собой возникшие зат­руднения в организации.
Д. Эротические проявления. Исследователь должен проверить все три рисунка на предмет наличия эротических деталей, изображенных реально или в символическом виде.
Окна, нарисованные без оконных стекол, иногда символизируют оральный и/или анальный эротизм, так же как и чувство враждебности. Дерево, нарисованное на вершине дугообразного холма, по-видимому, нередко означает орально-эротическую фиксацию, часто вместе с потреб­ностью в материнской защите. Рисунок дымохода с трудом дается тому испытуемому, который имеет сексуальный конфликт, если он восприни­мает дымоход как фаллический символ. Мужчина, страдающий импотен­цией, отразил в символической форме свое тяжелое состояние, уделив большое внимание изображению массивного дымохода, которому он при­дал неадекватный вид, украсив его большим отверстием в виде ромба.
Иногда рисунок дерева явно напоминает «соитие»: листва нарисо­вана в виде волосяного покрова женских гениталий, а ствол в виде пени­са. Мужчина, психопат, который боялся своего отчима садиста, завер­шил свой рисунок дерева тремя ветвями, похожими на шипы, которые отличались от всех нарисованных ранее. Это было истолковано как сим­волическое выражение подсознательного страха кастрации.
В ряде случаев беременные женщины рисовали плодоносящие де­ревья. Одна умеренно невротизированная беременная испытуемая снача­ла назвала свое нарисованное дерево кленом, но когда ее спросили, о чем оно ей напоминает, она сказала: «Попытку глупого создания стать яблоней». Таким образом, она в символической форме передала свое силь­ное желание быть похожей на стройный клен, который она нарисовала, и сопутствующий этому страх ответственности перед родами.
Взрослый испытуемый, плохо приспособленный в сексуальном плане, нарисовал обнаженного мужчину без гениталий, затратив много времени на изображение большого, сильно заштрихованного галстука (фаллическое замещение).
Часто чрезмерное внимание уделяется эрогенным зонам тела (рот, груди, ягодицы и т.д.), можно обнаружить некоторые психосексуальные
отклонения, фиксации или незрелость при помощи интерпретации и тщательного опроса после выполнения рисунка.
По-видимому, в случае более откровенного представления сексу­альных деталей, особенно если известно, что интеллектуальный уровень испытуемого — средний или более высокий, и он ведет себя в социально приемлемой манере, есть большая вероятность того, что такое выраже­ние демонстрирует серьезное расстройство личности.
Е. Согласованность. Исследователь должен определить относитель­ную согласованность нарисованных деталей одного рисунка и между все­ми тремя рисунками. Если между рисунками существует значительная разница, например, когда в двух рисунках использовано большое коли­чество деталей, не согласующееся с их незначительным числом в тре­тьем, ему обязательно необходимо заострить на этом свое внимание.
II. ПРОПОРЦИИ.
Считается, что сущность пропорций и значение пропорциональ­ных отношений, отраженных в рисунках дома, дерева и человека, в большинстве случаев демонстрируют оценки, которые испытуемый при­сваивает вещам, ситуациям, людям и т.д., представленным в его рисун­ках в реальном или символическом виде.
А. Отношение размера рисунка к размеру страницы. С точки зрения отклонения от нормы, исследователя прежде всего должно заинтересо­вать два способа использования пространства листа: 1) когда рисунок занимает очень маленькую площадь" доступного пространства; 2) когда рисунок занимает почти все предназначенное место или даже не умеща­ется на странице.
Первый случай можно назвать «сокращением рисунка» (он может быть маленьким, но внутренне согласованным и пропорциональным), второй случай можно назвать «сокращением пространства» (рисунок как бы сжат краями листа).
«Сокращение рисунка» обычно интерпретируется как проявление чувства неполноценности испытуемого, наличие определенной тенден­ции избегания реальности (многие шизофреники демонстрируют огра­ниченность своих взаимодействий с окружающей реальностью, выпол­няя рисунок крошечного размера) или желание отвергнуть конкретный рисунок либо его символическое значение (например, часто через рису­нок дома выражается символическое отвержение семьи).
«Сокращение пространства» может интерпретироваться как: 1) про­явление чувства сильной фрустрации, вызванной ограничивающей ок­ружающей реальностью, в сочетании с чувством враждебности и по­требностью в агрессивных действиях (возможности осуществлять эти дей­ствия может и не быть); 2) проявление довольно острого ощущения на­пряженности и раздражительности или 3) отражение ощущения состоя­ния двигательной беспомощности1 (если, например, ступни и/или часть ноги нарисованного человека «срезаны» нижним краем страницы).
1 Неспособность индивида к произвольным, упорядоченным, адекватным и эф­фективным действиям, имеющим целью устранение внутреннего напряжения, порож­денного потребностью.
Считается, что размер дерева по сравнению с размером страницы рисуночной формы отражает то, как испытуемый ощущает себя в психо­логическом поле. Если дерево имеет огромную высоту, то, по-видимо­му, испытуемый остро ощущает свою зависимость от окружающей ре­альности вообще и, возможно, проявляет агрессивность или склонность к ней. Если дерево имеет крошечные размеры, то, вероятно, испытуе­мый ощущает свою неполноценность, неадекватность и потребность зам­кнуться в себе.
Б. Отношение фрагмента к рисунку в целом. Исследователь должен обратить внимание на существующую диспропорцию между размером какого-либо фрагмента и рисунка в целом. Например, крошечная, так называемая «миниатюрная» дверь, которая имеет гораздо меньшие раз­меры по сравнению со средним окном в доме, интерпретируется как отражение нежелания испытуемого допускать кого-либо к своим истин­ным чувствам.
Если испытуемый рисует человека с очень длинными и мускулис­тыми руками (совершенно не пропорциональными по сравнению с те­лом), то он, вероятно, проявляет потребность в физическом совершен­стве компенсаторного характера. Среди студентов колледжа с высоким уровнем интеллекта была обнаружена тенденция рисовать человека с большой головой. С точки зрения пропорций, очевидно, в этом случае произошло подсознательное выделение роли разума как наиболее важ­ного элемента в человеческой жизни.
Конкретная оценка (PI, P2 или РЗ) будет зависеть от степени дис­пропорции между фрагментом и рисунком в целом.
В. Отношение между фрагментами рисунка. Рассмотрим пример не­пропорциональности фрагментов. Взрослый, плохо приспособленный мужчина нарисовал одно окно гораздо меньшего размера по сравнению с другими окнами первого этажа дома, в процессе ПРО было установле­но, что это окно гостиной (таким образом он символически передал свою неприязнь к компании других людей).
Испытуемые дебилы склонны рисовать дома с «двойной перспек­тивой» (имеется в виду одновременное изображение боковой стены в центре и двух торцов по краям). Дебил, возможно, понимая, по крайней мере частично, факт, что нельзя одновременно видеть боковую стену и оба торца, стремится уменьшить ширину торцов и подчеркнуть размеры боковой стены. Однако шизофреники, используя «двойную перспекти­ву», склонны уделять чрезмерное внимание торцам дома, увеличивая их размеры или акцентируясь на деталях, и изображать довольно малень­кую боковую стену. Шизофреник, по-видимому, расценивает торцы как защиту центра (боковая стена) и таким образом символически передает свое преувеличенное стремление к самозащите.
Зависимая, несамостоятельная девушка с признаками несостоя­тельности нарисовала дерево с огромной, но плохо сформированной кроной, из-за чего и без того маленький ствол казался совершенно кро­шечным (что интерпретировалось как проявление ее чувства базовой неполноценности в сочетании с интенсивным стремлением получить
удовлетворение от окружающего мира). В одном случае (инволюционная меланхолия) нарисованные крошечные молодые побеги, пробивающи­еся из большого и в остальном лишенного растительности ствола, ин­терпретировались как: 1) отказ испытуемого от наносящего ему вред убеждения в том, что попытки поиска удовлетворения в окружающей реальности бесполезны; 2) вероятное сексуальное оздоровление (это подтвердилось, клиническими данными о том, что терапия тестостеро­ном дала хороший эффект).
Женщина с признаками мании проявила свое амбивалентное от­ношение к сексу, изобразив человека, глаза и рот которого были под­черкнуто женскими, а нос и подбородок — явно мужскими, которого в конечном счете она в шутку назвала гермафродитом.
Г. Согласованность. Не следует ожидать полной пропорциональной согласованности между фрагментами рисунка, так же как и пропорцио­нальности отдельных фрагментов. Однако, если замечена рассогласован­ность, ее необходимо расценивать как подозрительный факт, и исследо­ватель должен постараться найти этому объяснение.
III. ПЕРСПЕКТИВА
Считается, что, используя в рисунке тот или иной вид перспекти­вы, испытуемый раскрывает свое видение очень широких и еще более сложных взаимосвязей, которые он вынужден устанавливать с окружаю­щим миром, существующими в нем людьми, и способов поддержания этих взаимосвязей.
А. Положение рисунка на странице рисуночной формы. На этапе стан­дартизации метода ДДЧ было сделано теоретическое предположение, что испытуемый со средним уровнем интеллекта разместит изображае­мые объекты более или менее в центре страницы, однако на практике это не подтвердилось. Оказалось, что с точки зрения количественной оценки вопрос о горизонтальной асимметрии (разница между шириной правого и левого свободного от рисунка края листа) не имеет особого значения, в отличие от вертикальной асимметрии, которая служит по­казателем для дифференциации интеллектуальных уровней (и для каж­дого рисунка может быть разной). Как правило, рисунок дерева на стра­нице помещают выше, чем рисунок дома или человека. Однако положе­ние рисунка часто имеет значение для определения индивидуальных раз­личий. Склонность к тщательной центровке рисунка обычно интерпре­тируется как проявление ощущения незащищенности (симметрия про­странства по краям, по-видимому, служит критерием безопасности для испытуемого) и ригидности, а степень проявления этих качеств напря­мую связана со степенью точности симметрии и количеством рисунков, представленных в таком виде. Устойчивая тенденция, наблюдаемая в стремлении разместить рисунок в верхнем левом углу страницы, свой­ственна тем испытуемым, которые проявляют довольно заметную тре­вожность или регрессию, это касается даже тех испытуемых, которые имеют определенное художественное образование и которые, по всей видимости, не должны были бы выполнять рисунок в таком положении.
Считается, что это положение отражает стремление избегать нового опыта и, вероятно, желание вернуться в прошлое, поскольку, согласно куль­турной традиции, верхний левый угол представляется исходным пунк­том. Возможно, угол страницы символизирует безопасность, которая традиционно приписывается углу комнаты.
Испытуемый, чей контакт с реальностью ограничен, может иног­да выражать это в символической форме, изображая дом без линии ос­нования или как бы в подвешенном состоянии над землей и не имею­щим нижнего края стены, или (и это, по-видимому, всегда имеет пато­логический характер) в виде крыши забора; изображая дерево с корня­ми в виде тонких линий, которые почти не касаются линии земли, либо с корнями, опирающимися на ее поверхность подобно когтям большой птицы и не проникающими в глубь.
Обычно все три объекта имеют прямое положение на рисунке: креп­кий, исправный дом, прямое дерево, стройный человек. Однако встре­чаются и другие случаи, например, женщина шизоид выполнила при­митивный рисунок дома, у которого крыша и труба были на земле — по ее словам, их сдул сильный ветер, и рисунок дерева с переломленным пополам стволом, макушкой касающимся земли, — тоже результат раз­рушительного урагана. Эти рисунки трактуются как символическое вы­ражение чувства испытуемой, проявления которого она не в состоянии контролировать. Эпилептик нарисовал человека, падающего в момент припадка. *
Среди тех, кто склонен демонстрировать агрессивное поведение и/или негативистское неприятие инструкций, наблюдалась тенденция не соглашаться с заданным расположением листа, вероятно, потому, что принятие инст­рукции расценивается ими как признак слабости. Они считают необхо­димым изменить оптимальное вертикально-горизонтальное положение листа и делают свою задачу более трудной. Случай неоднократного изме­нения положения страницы можно считать патоформным.
Считается, что, если рисунок соприкасается с краем (нескольки­ми краями) листа, это всегда является значимым фактором. Существуют по крайней мере четыре вида такого контакта: 1) края страницы рису­ночной формы (один или более) «срезают» часть рисунка; 2) та или иная часть рисунка касается верхнего края страницы, но не выходит за его пределы; 3) рисунок примыкает к боковому краю страницы, но, очевидно, не выходит за него; 4) нижний край страницы используется как основание рисунка.
Клинический опыт показал, что каждое из вышеперечисленных положений может быть предварительно интерпретировано следующим образом:
1) Случай «срезания» краем листа одной или нескольких комнат дома часто выражает нежелание испытуемого рисовать данную комнату (или комнаты) из-за неприятных ассоциаций, связанных с этой частью дома и/или проживающими в нем людьми; «срезание» макушки дерева говорит о желании найти удовлетворение в фантазии, отказавшись от поиска его в реальности; случаи «срезания» элементов рисунка челове-
ка, например, «ампутация» ступней или нижней части ног со ступнями, по-видимому, выражают переживание испытуемым чувства двигатель­ной беспомощности по отношению к окружающей реальности; случаи «срезания» верхней части дома или головы человека до сих пор не встре­чались. С точки зрения временного значения, «срез» левого края рисун­ка, по-видимому, обозначает фиксацию на прошлом вкупе со страхом перед будущим; «срез» правого края рисунка, вероятно, свидетельствует о желании оказаться в будущем, чтобы уйти от прошлого.
2) Контакт рисунка с верхним краем страницы, по-видимому, означает фиксацию на размышлениях и фантазиях как источниках удов­летворения.
3) Рисунок дома, примыкающий к краю страницы (боковой срез страницы используется в качестве границы стены дома), по-видимому, символизирует генерализованное чувство незащищенности, которое час­то имеет: а) определенное временное значение (левый край — прошлое, правый — будущее) и/или б) определенное значение, связанное с назна­чением комнаты или ее постоянным жильцом. Дерево, примыкающее к краю страницы, подразумевает сужение пространства и, как следствие, усиление чувствительности и проявление агрессивно-реактивных тенден­ций, которые могут быть либо подавленными, либо нет. Рисунок челове­ка, примыкающий к краю страницы, по-видимому, выражает генерали­зованную, а иногда и более конкретную и ситуативную незащищенность.
4) Использование нижнего края страницы вместо линии основа­ния рисунка означает: а) более или менее обобщенную незащищенность; б) депрессивно окрашенное настроение.
Б. Положение рисунка относительно наблюдателя. Существует по меньшей мере три подхода. Во-первых, очевидная позиционная взаимо­связь между наблюдателем и рисунком, например: дом представлен та­ким образом, что наблюдатель видит его как бы с высоты птичьего поле­та. Такое изображение трактуется как признак: а) отвержения нарисо­ванного дома или б) отклонение испытуемым довольно распространен­ной тенденции окружать неким ореолом такое понятие, как «домашний очаг».
При анализе рисунков, выполненных группой студентов-медиков, оказалось, что почти все нарисовали дома в таком ракурсе, как будто они находятся ниже уровня наблюдателя. Они считают себя (возможно, благодаря научному образованию) выше общепринятых эмоциональных и являющихся для них ограничительными домашних уз.
Дерево, нарисованное ниже уровня наблюдателя, по-видимому, символизирует депрессию или расстройство.
Люди редко изображаются ниже уровня наблюдателя, поэтому ри­сунок такого типа должен расцениваться как патоформный.
В противоположность этому существуют рисунки, выполненные так, как будто они находятся выше уровня наблюдателя, и о которых можно сказать, что они представляют предельно ограниченное поле зрения. Подобное изображение дома обычно выражает: 1) переживаемое испы­туемым чувство отчуждения его от дома либо желание оказаться в семей-
ном кругу или в домашней обстановке, осуществления которого, по его мнению, он вряд ли добьется; 2) стремление замкнуться, ограничить контакты с другими людьми.
Молодая, недавно овдовевшая мать нарисовала дом, тщательно огороженный забором, который производил на наблюдателя странное впечатление, как будто он находится одновременно и выше и ниже него. Это интерпретировалось как показатель ее подавленного настроения и сильной потребности восстановить очень желанную семейную обстанов­ку (взгляд снизу), а также как попытка обесценить недостижимую, по крайней мере в настоящее время, цель (взгляд сверху).
Дерево, нарисованное как будто на возвышении, по-видимому, означает: 1) чувство напряженности; 2) потребность в защите и безо­пасности. Одинокое дерево на вершине холма не всегда символизирует чувство превосходства. Напротив, оно может представлять чувство оди­ночества в совокупности со стремлением к автономии, так как находит­ся в положении брошенного на произвол судьбы.
Второй подход к анализу заключается в обсуждении кажущегося расстояния между наблюдателем и рисунком. Расстояние может быть ука­зано при помощи: 1) сильного уменьшения размеров нарисованного объек­та или 2) количества деталей, размещенных между наблюдателем и объек­том. Например, мужчина, хронический алкоголик, нарисовал крошечный домик, а также посчитал необходимым изобразить сначала ряд деревьев рядом с ним, затем большую реку (с индейцами, плывущими в каноэ) и шоссе, расположив их между домом и наблюдателем. Это изображение было истолковано как явно выраженное желание удалиться как можно дальше от общества, жить там, где он мог бы одеваться так и делать то, что доставляло бы ему удовольствие, не боясь критики.
Третий подход заключается в обсуждении позиции объекта, а его расположение на странице при этом не имеет значения. В качестве при­мера можно привести рисунок дома, обращенного торцом к наблюдате­лю (отметим, что в этом случае нет необходимости рисовать дверь), а также рисунок человека в абсолютный профиль (абсолютным считается профиль, при котором видна только одна сторона тела, с одной рукой, одной ногой, и нет даже слабого намека на существование другой сторо­ны). Кроме этого, может встретиться рисунок человека, стоящего спи­ной к наблюдателю. Такие изображения объясняются нежеланием испы­туемого встать «прямо лицом к лицу» с окружающим миром, его стрем­лением замкнуться, скрывать свое истинное «Я» и вступать в контакт только на его условиях. Противоположной так называемой позиции «из­бегания», описанной в предыдущем абзаце, является позиция рисунка анфас. Можно считать, что дерево нарисовано анфас, если его одномер­ные или двумерные ветви расположены по краям ствола и не скрывают его. Если все три рисунка нарисованы в абсолютный анфас, можно сде­лать вывод, что испытуемому в сущности свойственны ригидность и бес­компромиссность, и, кроме того, существует предположение, что под­разумеваемая готовность прямо и твердо смотреть в лицо любым обстоя­тельствам является реакцией, вызванной базовой незащищенностью.
Иногда испытуемый рисует дом и/или человека в профиль, обра­щенных в сторону, противоположную ожидаемой относительно его ве­дущей руки. Леворукие испытуемые, например, обычно рисуют дом, у которого видны правый TO^QU и основная стена, и человека, обращенно­го к наблюдателю правой стороной, а праворукие — наоборот. Рисунок дома или человека в профиль, обращенный в несоответствующую ожи­даниям сторону, противоречит норме и, кроме того, трудновыполним. Такой случай можно интерпретировать как выражение враждебных им­пульсов, которые испытуемый стремится подавить или сублимировать.
Оказалось, что информация, связанная с фактором времени, ко­торую можно определить по позиции рисунка, весьма полезна (при ин­терпретации можно сравнить те роли, которые выполняют прошлое и будущее в психологическом поле испытуемого).
Например, ствол дерева возле основания может быть искривлен влево, а повыше, как бы для равновесия, — вправо. Такое изображение можно проинтерпретировать как отражение склонности испытуемого к регрессии (в раннем возрасте) и к сверхкомпенсаторной фиксации на будущем (в более позднем возрасте). Однако, как правило, более уточнен­ные данные о временной дифференциации, выявленные на основании последовательности и количества деталей в рисунке, по-видимому, име­ют большую ценность, чем это несколько поверхностное заключение.
Не так давно было установлено, что в рисунке дерева, а возможно и дома, использование пространства слева от центра страницы может интерпретироваться как признак доминирования эмоциональной сфе­ры, а справа — как выражение преобладания интеллектуальной сферы. Предполагается, таким образом, что рассмотрение сферы будущего обя­зательно должно учитывать интеллектуальную доминанту, а тенденция преобладания в психологическом поле элементов прошлого должна быть связана с эмоциональной сферой, однако здесь не подразумевается на­личие строгой дихотомии. Полагают, что о преобладании интеллектуаль­ной или эмоциональной сферы можно судить отчасти по тому, как ис­пытуемый использовал правую и левую от центра стороны на рисунке дерева. Данная интерпретация, однако, еще требует дальнейшего под­тверждения.
В. Положение фрагмента относительно рисунка в целом. Случаи от­клонения от нормы, которые рассматриваются в этом разделе, связаны с нежеланием испытуемого рисовать фрагменты в их обычной позици­онной взаимосвязи с рисунком в целом. Например: 1) две большие сту­пени, ведущие к глухой стене нарисованного дома (как признак недо­ступности испытуемого); 2) нарисованное пациентом с развивающимся органическим ухудшением дерево, у которого только одна из несколь­ких ветвей соединяется со стволом; 3) рисунок женщины (выполненный пациенткой с инволюционной меланхолией), у которой руки прикрыва­ют тазовую область, а ноги скрещены (символическое проявление заши­ты испытуемой от сексуальной близости).
Второй основной тип отклонения от нормы — это прозрачность деталей. Испытуемый противоречит реальности, позволяя увидеть на
рисунке сквозь одну деталь — другую, которая в принципе должна быть скрыта. Например: 1) можно увидеть руку сквозь рукав; 2) фрагменты мебели, нарисованные внутри дома, которые видны не через дверь или окна, а сквозь стену, на основании чего можно говорить о «прозрачнос­ти» стены. Патологическое значение прозрачности, вероятно, можно оценить: а) по количеству случаев прозрачности; б) по размеру про­зрачной детали (например, второй из вышеупомянутых случаев, по-ви­димому, более серьезен; чем первый). Поскольку случаи прозрачности подразумевают отсутствие критичности испытуемого, предполагается, что они представляют собой проявление неких символов, свидетельству­ющих о дезорганизации личности под влиянием эмоциональных и/или органических факторов, при условии, что испытуемый не является ум­ственно отсталым.
В случае умственной отсталости изображение прозрачной стены объясняется отсутствием критичности — основным недостатком испы­туемого; детали, которые можно увидеть внутри дома, в таких случаях интерпретируются так же, как неуместные детали, нарисованные вне дома (см. выше) испытуемыми с более высоким уровнем интеллекта, которые имеют навязчивую потребность максимально контролировать ситуацию. Умственно отсталый испытуемый, используя в рисунке имен­но внутренние, а не внешние, так называемые «неуместные», детали, по-видимому, обнаруживает свое чувство неполноценности в ситуаци­ях, лишенных поддержки и защиты. .
Кроме того, здесь рассматривается такая неуместная деталь, как линия земли. Было установлено, что если линия земли поднимается вверх слева направо, то это часто символизирует предчувствие неизбежных трудно­стей в будущем, если же линия опускается вниз слева направо, то, веро­ятно, испытуемый чувствует, что его будущее сомнительно и, возможно, таит какую-то опасность (глубина чувства, по-видимому, определяется степенью крутизны наклона или^подъема линии). Линия земли, проведен­ная вниз от рисунка дома (дерева или человека) в любую сторону, может означать чувства одиночества и неуверенности испытуемого.
Г. Расположение фрагментов относительно друг друга. Здесь рас­сматриваются изображенные в необычном виде фрагменты одного ри­сунка, которые должны быть взаимосвязаны. Например, в рисунке дере­ва линии двумерного ствола не соединяются в основании, а одно– или двухмерные ветви, нарисованные по краям, фактически не объединяют­ся в общую крону, хотя и могут переплетаться между собой, таким обра­зом, рисунок представляет собой не одно, а два одномерных дерева.
Туловище человека может быть как бы подвешено над ногами, или вертикальные линии туловища могут продолжаться в виде линий одно­мерных ног, то есть в тазовой области нет «нормального» соединения линий. До сих пор на практике неспособность дорисовать тазовую область человека всегда оказывалась связанной с развитым сексуальным конф­ликтом (в большинстве случаев — сильные гомосексуальные тенденции).
Ноги и ступни у человека могут быть нарисованы в таком положе­нии, что создается впечатление, будто человек движется одновременно
в двух противоположных направлениях. Такой рисунок может интерпре­тироваться как выражение состояния крайней фрустрации с сильным желанием избежать неприятной ситуации. Плохо успевающий студент медицинского института, колеблющийся между сильной потребностью в успехе и не менее сильным желанием бросить институт, нарисовал человека в профиль, у которого голова, тазовая область и ноги до колен были направлены в одну сторону, а плечи и верхняя часть туловища, ноги ниже колен и ступни — в противоположную сторону.
Д. Эротические проявления. В большинстве случаев эротические про­явления принимают форму откровенных или символических деталей. Однако возможны случаи выражения сексуальной озабоченности посред­ством перспективы. Например, молодая пациентка нарисовала женщи­ну, которая своей энергичной позой приглашала к более интимной свя­зи. Вид перспективы может усилить уже представленные в рисунке эро­тические детали, как в изображении обнаженной женщины в анфас, которая расставила ноги врозь и раздвинула пальцами вульву влагалища.
Взрослый мужчина (диагн. психопатия) нарисовал дерево, очень напоминающее человека, сидящего на пне. У него были выделены ягоди­цы и угадывался контур эрегированного пениса. В ПРО пациент совершен­но искренне сказал, что дерево напоминает ему мужчину, и обратил вни­мание исследователя на вышеупомянутые анатомические подробности.
Женщина (диагн: обсессивно-компульсивный невроз), которая была настроена одновременно против женственности вообще и отсутствия собственной физической привлекательности в частности, нарисовала красивую девушку в платье, положение складок которого создавало впечатление о наличии большого эрегированного пениса. В ПРО пациен­тка предоставила веские доказательства, которые подтвердили предва­рительно сформулированную гипотезу о ее зависти к пенису.
Е. Движение. Передать на рисунке движение дома, дерева или че­ловека можно только в откровенной, явной форме. Однако частота изоб­ражения движения свойственна перечисленным объектам в обратном по­рядке по очевидным причинам.
Если испытуемый рисует дом в движении (такое движение должно носить катастрофический характер, например, падение или разрушение), исследователь должен расценивать такое изображение по меньшей мере как патоформное, а чаще всего патологическое.
Движением в рисунке дерева можно считать только то, которое носит интенсивный характер, поскольку причиной изменения положе­ния дерева, которое можно назвать движением, могут быть природные катаклизмы или разрушительные действия человека. Мужчина (диагн. психопатия), пытающийся приспособиться к жизни через гетеросексу­альный брак, но болезненно и патологически реагирующий на это, на­рисовал дерево, которое наклонилось вправо, почти касаясь земли ниж­ними ветвями. Это было проинтерпретировано как выражение: 1) чув­ства того, что влияние окружающего мира подавляет его; 2) его доволь­но решительных попыток сохранить адекватный контакт на уровне ре­альности (то есть сохранить интеграцию собственной личности).
Движение в рисунке человека, в отличие от движения на рисунке дерева, а особенно дома, не должно расцениваться как патоформное или патологическое. Напротив, оно может выражать ощущение удовлет­ворительной адаптации испытуемого. Пациент в прогрессирующем пара­ноидальном состоянии явился на обследование, так как чувствовал, что, вероятно, сильно нуждается в госпитализации. Он нарисовал человека почти со спины, который играл в баскетбол и собирался забить гол, при этом создавалось отчетливое впечатление, что человек играл сам с собой. Спустя две недели он нарисовал боксера в очень жесткой боксерской стойке, повернувшегося спиной к наблюдателю, и вскоре после этого был надолго госпитализирован.
Ж. Способ изображения. Исследователь должен обратить внимание на два момента: 1) применение нетипичных способов штриховки; 2) при­менение способов правдоподобного и реалистичного изображения.
Прежде всего исследователь должен научиться различать нормаль­ный тип штриховки (использованный для передачи изображения листвы на дереве) и ненормальный тип штриховки (который, как предполага­ют, всегда служит показателем тревожности). В связи с этим необходимо рассмотреть следующие моменты: 1) количество времени, затраченного на штриховку; 2) нажим; 3) подкрепление штриховки (произвольный возврат к штриховке в процессе работы над этим рисунком или последу­ющими, либо на этапе ПРО). Нормальная штриховка (та, которая ис­пользуется тогда, когда присутствие некоторых деталей на рисунке толь­ко подразумевается) наносится быстро, без сильного нажима и повтор­ного возврата к ней.
Существуют несколько вариантов отклонения от реалистичного способа изображения деталей. Первый можно назвать способом избега­ния. Испытуемый, например, может так плохо нарисовать фасад дома, что у него не возможно определить ни одно из трех измерений, так что этот лжефасад не воспринимается как реальный образ. Или же он может изобразить фигуру человека в виде палочек, объяснив свое нежелание нарисовать человека как можно лучше тем, что такой рисунок вполне приемлем в мультипликации.
Другой способ — это так называемая «двойная перспектива», смысл которой заключается в том, что одновременно рисуются оба торца и боковая стена дома. Если такой рисунок выполнен испытуемым с низ­ким уровнем интеллекта, то в этом случае Р-оценка рисунку не присва­ивается (однако эта оценка присваивается, если испытуемый имеет или имел средний или более высокий уровень интеллекта).
Кроме этого, существует т. н. «тройная перспектива». Например, испытуемый, невротик, сделав попытку нарисовать все четыре стены дома одновременно, по-видимому, выразил: 1) желание знать все, что происходит вокруг него; 2) чрезмерный интерес к тому, что о нем дума­ют другие люди. Иначе говоря, он стремится полностью контролировать все внешние аспекты, касающиеся его персоны (если рассматривать дом как автопортрет). Испытуемые с органическими нарушениями испыты­вают затруднения, сталкиваясь с необходимостью перенести на бумагу
идею трехмерности дома и используют вместо этого такой способ изоб­ражения, который может быть назван воплощением двух замыслов. Они начинают рисовать так, как обычно изображаются дома, но в конце кон­цов их рисунок приобретает вид чертежа.
Например, рисунок испытуемого (диагн. эпилепсия) с умеренным органическим ухудшением имел явный патологический характер. Он на­рисовал коттедж, фасад и боковая стена которого не были соединены между собой и'находились друг от друга на расстоянии нескольких сан­тиметров. Такой вид он объяснил тем, что эти стены фактически невоз­можно увидеть одновременно из-за густого подлеска рядом с домом.
Иногда испытуемый может начать с создания проекта или плана этажей дома. Исследователь должен позволить закончить эту работу без комментариев со своей стороны. Очевидно, что этот тип изображения противоречит норме, и тот факт, что рисунок невозможно адекватно оценить с количественной точки зрения, не имеет большого значения. По-видимому, такой рисунок всегда является показателем серьезного конфликта в домашней ситуации. Выполняя план этажей дома, испыту­емый, по-видимому, систематизирует внешнюю ситуацию и, фактичес­ки, обнаруживает перед исследователем существование сложных взаи­моотношений. Особого внимания заслуживает присущее таким испытуе­мым свойство выражать в рисунке свое отношение к проблемам, связан­ным с определенной комнатой (гостиная — гости, спальня — секс, ван­ная — отвержение, гигиена) или людьми, проживающими в них, что выражается в бессознательном изменении размеров комнат и иногда их расположения.
Попытки уклонения, с одной стороны, и погрешности в изобра­жении действительности — с другой, имевшие место в процессе вопло­щения идеи трехмерности, расцениваются соответственно как потенци­ально и фактически патоформные реакции.
3. Согласованность. Не следует ожидать абсолютной согласованнос­ти рисунка с точки зрения оценки перспективы, поскольку в большин­стве случаев рассогласованность выражает индивидуальные различия ис­пытуемых (на самом деле абсолютную согласованность, очевидно, мож­но считать патологической). Тем не менее, приемлемая степень согласо­ванности должна иметь место. К сожалению, в настоящее время понятию «приемлемая степень согласованности» нельзя дать удовлетворительное определение.
IV. ВРЕМЯ
Предполагается, что, определив количество времени, затраченно­го испытуемым, и то, насколько продуктивно оно было использовано во время рисуночной фазы ДДЧ и последующего ПРО, исследователь мо­жет узнать, насколько значим для испытуемого данный рисунок в целом или составляющие его части.
А. Отношение общего количества затраченного времени к качеству рисунка. Если качество рисунка высокое, нет нужды задаваться вопро­сом о степени психической интеграции личности испытуемого даже в
случае большого количества затраченного времени. Исследователь дол­жен решить, оправдывает ли затраченное время количество деталей и способ их изображения. Если оправдывает, то испытуемый не получает Р-оценку за этот параметр. Если общее время (то есть затраченное в це­лом на все три рисунка) меньше 2 минут или больше 30 минут, исследо­ватель имеет полное основание сделать вывод о наличии некоего ано­мального фактора, если нет доказательств обратного.
Б. Отношение качества рисунка к количеству затраченного времени. Критерий в данном разделе тот же, что и в предыдущем, только рисунки рассматриваются по отдельности. Если количество времени, затраченно­го на выполнение рисунка дома, дерева или человека, оправдывается количеством деталей и способом их изображения, то Р-оценка не при­сваивается.
В. Латентный период, предваряющий рисование. Анастази и Фо-лей, изучая спонтанные рисунки, выполненные «аномальными» людь­ми, обнаружили, что такой латентный период у «аномальных» испытуе­мых, как правило, более продолжителен, чем у «нормальных».
Но поскольку они позволяли испытуемым решать самостоятельно, что именно они нарисуют в первую очередь, вряд ли можно предполо­жить, что в ДДЧ существует такая же связь между «нормальными» и «аномальными» испытуемыми.
Можно утверждать, что только «аномальные» испытуемые нужда­ются в некоторой паузе, чтобы «настроиться»-на выполнение задания пе­ред тем, как начать рисовать. Если испытуемый не приступает к рисунку в течение 30 секунд после получения инструкции, исследователь должен расценить задержку как патоформную. Любая подобная задержка — веское доказательство наличия конфликта, и исследователь должен попытаться обнаружить его причину в процессе ПРО.
Г. Пауза в процессе рисования. Пауза в процессе рисования — это явный перерыв, превышающий несколько секунд, при условии, что ис­пытуемый вообще приступил к выполнению задания. Паузу более 5 се­кунд можно расценивать как достаточное доказательство конфликта, при отсутствии оснований для утверждения обратного.
Та или иная часть рисунка, во время, перед или после выполнения которой испытуемый делает паузу, обычно дает ключ к пониманию при­чины конфликта. Например, сексуально неприспособленные испытуе­мые делают значительную паузу после того, как нарисуют талию челове­ка, и прежде, чем смогут заставить себя нарисовать таз — сферу их кон­фликта.
Д. Пауза в комментариях. Продолжительность паузы, сделанной испытуемым во время непосредственного или пост-рисуночного ком­ментария, который он внезапно прерывает, должна быть записана. Про­должительность паузы в данном случае — это время, которое протекает с момента прекращения комментария до его возобновления. Дополни­тельный опрос в таких случаях — обязательная процедура.
Е. Согласованность. Предполагается, что количество времени, зат­раченного на каждый рисунок,, должно быть достаточно согласованно.
Но в оценке данного фактора исследователь должен принять во внима­ние тот факт, что обычно на адекватное изображение дома и человека затрачивается больше времени, чем на рисунок дерева, так как во мно­гих случаях дерево с легкостью можно изобразить в символическом виде, поскольку для этого требуется меньшее количество деталей (если только испытуемый не настолько дотошен, чтобы вырисовывать каждый листо­чек). Большое количество времени, затраченное на выполнение того или иного рисунка, может свидетельствовать о наличии сильного позитив­ного или негативного чувства испытуемого по отношению к изображен­ному объекту в целом, или его конкретному фрагменту, или той идее, которая символически выражена рисунком или его фрагментом. Цели ис­пытуемый затратил очень мало времени, это указывает на отклонение задания и/или изображенного объекта, идеи или ситуации, символичес­ки представленной в рисунке.
V. КАЧЕСТВО линий
А. Моторный контроль. Среднестатистический индивид не должен испытывать больших затруднений при рисовании прямых линий. Углы и кривые линии в его рисунке должны быть четко прорисованы, а процесс их рисования — контролируемым. Несоответствие уровня моторного кон­троля вышеупомянутым требованиям к качеству линий предполагает плохую функциональную приспособленность личности или нарушение центральной нервной системы, при этом степень отклонения зависит от значительности органического или функционального нарушения.
Однако необходимо учитывать, что люди, которые большую часть жизни занимались тяжелым ручным трудом, не смогут манипулировать таким довольно деликатным инструментом, как карандаш или мелок, с легкостью клерка, и исследователь должен быть осторожен в выводах, чтобы не сделать заключения, что эта неспособность, обусловленная родом занятий, является симптоматикой нервной болезни, такой как ранний атеросклероз.
Б. Нажим. Жирные линии в рисунке испытуемого, не имеющего нарушений центральной нервной системы, оцениваются в соответствии с характером их использования. Например: (1) если весь рисунок выполнен жирными линиями, можно сделать вывод о наличии напряженности нео­пределенного характера; (2) если такие линии использованы в изображе­нии определенных деталей рисунка, это может означать: а) фиксацию на этой детали (например, рука человека рассматривается как источник гре­ха) и/или б) враждебность, подавленную или открытую по отношению к нарисованному объекту или тому, что он символизирует; (3) если контур дома, дерева или человека нарисован жирными линиями в отличие от других линий внутри этих рисунков, можно предположить, что испытуе­мый прилагает все усилия, чтобы сохранить личностный баланс; (4) если жирными линиями нарисован торец дома или ствол дерева, это, веро­ятно, означает, что пациент старается сохранить контакт с реальнос­тью и отказывается от возможности получить удовлетворение в фанта­зии; (5) очень жирная линия земли обычно интерпретируется как отра-
жение чувства тревожности, вызванного взаимоотношениями в реальной жизни; (6) жирные линии контура крыши дома означают (если рассмат­ривать дом в качестве автопортрета) фиксацию на фантазии как источни­ке удовлетворения с сопутствующим этому чувством тревоги.
Если все три рисунка выполнены чрезвычайно слабыми линиями, то это интерпретируется как показатель генерализованного чувства не­полноценности, сопровождаемого нерешительностью и боязнью пора­жения. Если линии постепенно становятся более тонкими, начиная с рисунка дома и заканчивая рисунком человека, можно предположить наличие генерализованной тревоги и/или депрессии. Если слабые линии использованы только при выполнении некоторых деталей, это говорит об определенном нежелании испытуемого рисовать данную деталь (или несколько деталей) из-за того, что она (они) фактически или символи­чески представляет.
В. Тип линий, (применение штриховки обсуждалось в параграфе «Перспектива», см. пункт «Способ изображения»).
Исследователь должен определить следующие характеристики ли­ний, использованных испытуемым в рисунке: 1) линии прерывистые или непрерывистые; 2) линии всегда (или почти всегда) твердые и пря­мые или всегда (или почти всегда) плавные и изогнутые.
Постоянное использование эскизных отрывистых линий в лучшем случае, вероятно, выражает потребность в аккуратности и скрупулезнос­ти, в худшем (в особенности если линия нарисована очень медленно) — это патоформный признак. Жесткая, прямая линия часто оказывается вы­ражением внутренней ригидности. Обычно изогнутая линия •— здоровый знак, хотя она также может свидетельствовать о неприятии условностей и/или ограничений.
Г. Согласованность. Изображение дома, как правило, требует пря­мых линий. Человек в целом преимущественно рисуется с помощью изог­нутых линий. Для рисунка дерева обычно необходимо сочетание обоих типов линий. Отклонения от обычно используемого типа линий и каче­ства их нажима для данного рисунка, очевидно, являются патоформны-ми; кроме этого необходимо регистрировать колебания типа и нажима линий внутри данного рисунка.
VI. КРИТИЧНОСТЬ
Критичностью считается: а) критическая позиция испытуемого и б) его готовность что-то предпринять с тем, что он посчитал неправиль­ным или неадекватным.
Способность к объективной оценке, критике и умение пользовать­ся такой критикой — одни из первых интеллектуальных функций, кото­рые страдают от чрезмерной эмоциональности и/или процессов органи­ческого ухудшения. Из этого следует, что полезно анализировать дефек­ты, обнаруженные испытуемым в рисунках, и определять, какие кор­ректирующие шаги он предпринимал и насколько они были успешны.
А. Вербальная критичность. Вербальная критика, судя по опреде­лению, — это критика, выражаемая устно. Она имеет несколько типов:
во-первых, существует тип спонтанного комментария, заключающийся в том, что испытуемый осуждает задание, которое его попросили вы­полнить, считая его незаконным; во-вторых, испытуемый может пы­таться оправдать свою неумелость утверждением, что в школе его не учи­ли рисовать или что его руки с возрастом огрубели (или другими подоб­ными комментариями); в-третьих, испытуемый может сказать: «Посмот­рите, как все непропорционально получилось» или «Я нервничаю, по­этому эти линил такие кривые». Второй и третий случаи можно назвать реальной критикой, и только в третьем случае испытуемый демонстри­рует реальную способность к критике. Комментарии подобного рода встре­чаются довольно часто. Однако, если их становится слишком много, это должно расцениваться как признак патоформности, особенно при от­сутствии сопутствующей или последующей попытки исправления вер-бально идентифицированного дефекта или дефектов.
Б. Активная критичность может быть выражена: 1) отказом закончить рисунок с последующим возобновлением рисования в другом месте листа, при этом незаконченный рисунок не стирается. Это, как принято считать, имеет умеренно патоформный характер, поскольку заключает в себе не­сколько негативную реакцию испытуемого по отношению к самому себе; 2) стиранием нарисованного без попытки перерисовать это, что обычно ограничивается одной деталью, которая, очевидно, вызвала у испытуемого сильный внутренний конфликт, и в результате он еще мог бы изобразить деталь один раз, но никак не дважды; 3) стиранием нарисованного с пос­ледующей попыткой перерисовать. Если стирание с попыткой воспроизве­сти нарисованное заново приводит в результате к улучшению качества изоб­ражения, это расценивается как благоприятный знак. Однако стирание мо­жет носить и патоформный характер, если попытки исправления приводят к сверхтщательному изображению, попытка усовершенствования рисунка не дает результата, или если после стирания качество рисунка ухудша­ется; это подразумевает: а) чрезвычайно сильную эмоциональную ре­акцию на изображаемый объект или то, что он символизирует для ис­пытуемого и/или б) наличие фактора органического ухудшения.
Частое стирание и последующее исправление любой части данного рисунка ясно свидетельствует о наличии конфликта с этой деталью в ее реальном виде или с тем, что она символизирует.
В. Согласованность. Считается (и критический опыт, по-видимо­му, оправдывает это предположение), что самокритичное отношение хо­рошо интегрированного индивида будет достаточно стабильным в тече­ние работы над всеми тремя рисунками. Очевидно, что значимость ри­сунков, количество деталей, необходимых для их удовлетворительного воспроизведения, и т.д. будут изменяться от испытуемого к испытуемо­му, но, по-видимому, нельзя утверждать, что будет изменяться и фак­тор направленности индивида на качественное выполнение рисунка, будучи до сих пор одинаковым.
Полное отсутствие попыток испытуемого со средним или более высоким интеллектуальным уровнем внести изменения в рисунок не очень высокого качества фактически является патоформным случаем.
VII. Отношение к заданию.
Предполагается, что отношение испытуемого к ДДЧ в целом будет указывать на степень его готовности принять новое и, возможно, более трудное задание; что его отношение к отдельным рисункам зависит от ассоциаций, вызванных тем или иным рисунком или отдельным фраг­ментом рисунка.
А. Отношение к заданию в целом. Спектр возможных вариантов от­ношения широк, от умеренной готовности принять задание и далее по двум направлениям: а) либо к уровню активного принятия до гиперэго­тизма, б) либо к безразличному отношению, чувству пораженчества, склонности к отказу и до полного отказа. Крайние варианты отклонения от состояния умеренной готовности расцениваются как подозрительные. Однако испытуемый может изменить свое отношение к заданию, напри­мер, многие люди среднего интеллектуального уровня и хорошо интег­рированные личности вначале сопротивляются, но постепенно стано­вятся более восприимчивыми, поскольку понимают, что для их способ­ностей это не слишком трудная задача.
Б. Отношение к конкретным рисункам. Заметное отклонение от уме­ренной готовности к выполнению какого-либо из трех заданий (рисунок дома, дерева или человека) определенно носит патоформный характер и даже может быть патологическим. Отношение испытуемого к отдель­ным рисункам, по-видимому, не будет изменяться, если нет какого-либо конфликта, чувства фрустрации и т.п. (поэтому у хорошо приспо­собленных испытуемых из группы количественной стандартизации такие случаи не были замечены).
VIII. РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ЭНЕРГИИ
A. Общая характеристика. Исследователь должен постараться оп­ределить, хотя бы приблизительно, то, как испытуемый распределил свою энергию при выполнении рисунков. Он не должен упустить из вни­мания случаи активации, ослабления или колебания психомоторики (а также то, с чем именно связано их проявление).
Б. Контроль. Поскольку методика ДДЧ часто вызывает у испытуе­мых значительный всплеск эмоциональности и, кроме того, позволяет вести за ними скрытое наблюдение (которого испытуемые, как правило, не замечают), она дает исследователю возможность получить ценную ин­формацию относительно стимулированности испытуемого (то есть на­сколько легко он поддается стимулированию) и его способности сдер­живать свои импульсы.
B. Согласованность. Предполагается, что у среднего испытуемого к моменту завершения рисунка человека уровень утомления будет уме­ренным. Однако явную утомленность необходимо расценивать как пато-формную; по-видимому, она свидетельствует о снижении настроения, которое может сопровождаться другим фактором, обуславливающим сни­жение работоспособности.
Предполагается, что заметная психомоторная активация имеет па­тоформный характер. Она свидетельствует о наличии чрезмерной стиму­лированности испытуемого и ограничении торможения. Устойчивое пси-
хомоторное ослабление говорит о присутствии органического фактора. Разброс по данному фактору должен рассматриваться как весьма подо­зрительный. По-видимому, его можно объяснить реакцией индивида на рисунок или на некий его фрагмент (фрагменты).
IX. КОММЕНТАРИИ
Комментарии могут быть либо устными, либо письменными. Пись­менные комментарии — имена людей, названия улиц, деревьев и т.д. или числа, а также геометрические фигуры или неразборчивые караку­ли, понятные для самого испытуемого, — имеют, до сих пор почти в каждом случае подтверждаемый, по меньшей мере патоформный харак­тер. По-видимому, они выражают: (1) общую навязчивую потребность в максимальном контроле ситуации (признак базовой незащищенности) или (2) конкретную навязчивую потребность компенсировать овладев­шую им идею или чувство, которые были активизированы чем-то в ри­сунке или пост-рисуночной ситуации. Комментарии могут быть спонтан­ными или спровоцированными исследователем.
Было обнаружено, что практичнее всего анализировать коммента­рии в соответствии с той конкретной фазой ДДЧ, во время которой они были сделаны, то есть фазой рисования или пост-рисуночной фазой. Установлено, что в процессе рисования большинство комментариев имеют спонтанный характер, так как в это время исследователь должен по воз­можности воздерживаться от влияния, которое могло бы помешать ка­кому-либо высказыванию испытуемого в момент отрыва карандаша от бумаги. Разумеется, в пост-рисуночной фазе большинство комментариев вызвано прямыми или косвенными вопросами исследователя. Однако возникшие во время ПРО спонтанные высказывания обычно оказыва­ются весьма информативными.
А. Комментарии рисуночной фазы. Было обнаружено, что процесс изображения дома, дерева или человека и/или их последующее обсуждение вызывает у испытуемых сильные эмоциональные реакции, в результате ко­торых они способны или вынуждены вербализовать материал, который до настоящего времени подавляли или считали невыразимым. Из этого следу­ет, что может быть чрезвычайно полезно анализировать спонтанные ком­ментарии испытуемого, сделанные в процессе рисования или ПРО.
1) Объем комментариев. Полное отсутствие спонтанных коммента­риев фактически подтверждает предположение, что испытуемый скло­нен к замкнутости, однако многие хорошо приспособленные испытуе­мые также не делают спонтанных комментариев. Патоформность отсут­ствия спонтанных комментариев можно отчасти объяснить в процессе определения общего отношения испытуемого к выполняемому заданию или беседе. Гораздо более значимыми моментами, чем отсутствие ком­ментариев, являются: (1) наличие чрезмерного количества комментари­ев и (2) вербализация материала, который на первый взгляд может по­казаться странным или совершенно не относящимся к делу.
Нередко встречаются хорошо приспособленные испытуемые раз­ного уровня интеллекта, прибегающие к высказываниям типа алиби,
такими как: «Меня не учили рисовать, когда я ходил в школу» или «Я никогда не обучался рисованию».
Иногда в процессе рисования испытуемые устно выражают чув­ство тревоги, неполноценности и враждебности в таком объеме, что ис­следователь не может записать их дословно. Тем не менее в таких случаях он должен сделать все возможное, чтобы записать основную тему выска­зываний испытуемого.
Нижеследующие примеры должны дать читателю представление о том, какую информацию может получить исследователь на основании спонтанных комментариев.
65-летней женщине с психоневрозом, переживающей чувство вины, навязчивые идеи, в том числе подозрения в неверности собственного мужа и т.д., так интенсивно, что она не поддавалась ни психотерапии, ни даже шоковой терапии, предстояло перенести предфронтальнуюлоботомию. Вы­полняя рисунок дома, она сказала:
«Я никогда в жизни не рисовала ничего подобного. Я должна рисовать так (горизонтально)? Вы бы не стали в нем жить. Вам бы не понравился мой архитектурный стиль. Вы бы не при­знали его».
Исследователь: «Почему вы так считаете?»
Испытуемая: «Я не знаю, с чего начать, — с фундамента или окон?..» Исследователь: (видя, что пациентка становится очень напряженной и за­метно взволнована из-за неспособности хорошо выполнить ри­сунок): «Рисуйте так, как сможете? и не волнуйтесь». Испытуемая: «Спасибо за поддержку. Посмотрите, окна все разные. Вы бы не признали во мне плотника. Вы следите за мной? Самое трудное для меня — это крыша! Мне нарисовать крыльцо — здесь, а там — ступени?»
(Тут испытуемая стала использовать ластик в качестве линейки, и когда ей сказали, что этого делать нельзя, она попыталась стереть все, что нарисовала прежде.)
Испытуемая: «Тогда где же будет дверь? Окна у меня получились не там, где надо. Здесь я нарисую дверь, как бы это сделать, доктор? Как вы считаете, это будет честно, если я посмотрю, с ка­кой стороны находится дверная ручка? Если я нарисую к ней несколько ступеней, это будет правильно? Здесь — фунда­мент. Думаете, было бы лучше нарисовать маленькие окна на этой стороне? Я считаю, что да. Это ребенок плачет? Он что, плакал так все это время? Не очень аккуратная конструкция, не так ли? Это проверка нервозности? Аккуратности? Это могло бы быть интересным, если не нервничать так». Исследователь: «Почему же вы нервничаете?»
Испытуемая: «Такой у меня характер. Вы имеете представление, сколько сейчас времени? Вы бы не стали здесь жить. Фундамент не прочный и не безопасный».
Исследователь: «Почему вы считаете, что фундамент не прочный?» Испытуемая: «Его построили так быстро… ненадежно… О, я завидую всем, кто может сидеть вот так и делать что-нибудь так же, как вы, быть уверенным в этом. Что же это? Я — хозяин своей судь­бе, господин своей душе? Вы полагаете, что кто-то это мо­жет для меня устроить?»
Исследователь: «Почему вы думаете, что нет?»
Испытуемая: «Я думаю, может быть — это мой возраст… Я думаю, врачи знают, что они делают, но допускаете ли вы, что в моем возрасте можно вернуть назад все то, что было потеряно, и все время знать, что делаешь?»
Постоянное обращение пациентки к фундаменту дома отразило ее ощущение, что основание ее собственной домашней ситуации разрушено откровенной неверностью ее мужа либо ее собственными подозрениями — она никогда.не была уверена, что он действительно изменял ей.
Однако самыми значительными симптомами были ее рассеянность, потрясающая болезненная неуверенность и чувство неполноценности.
Эти комментарии были сделаны за 27 мин. 35 сек. во время рисова­ния дома.
Молодой человек с уровнем интеллекта выше среднего, обнару­живший общую тревожность, множество фобий и некоторые обсессив-но-компульсивные реакции, во время рисования дерева сделал следую­щие комментарии:
1) «Скопировать? Вы хотите, чтобы я нарисовал его, глядя на об­разец?» 2) «Я бы нарисовал ель, но вы сказали, что нужно дерево». Иссле­дователь: «Почему вы думаете, что ель не дерево?» Испытуемый: «Мне было бы гораздо проще нарисовать черта, чем это дерево (в этот момент испытуемый стер все, что он нарисовал, — лиственное дерево). Я пробо­вал рисовать его раньше». 3) «Теперь, если.бы я нарисовал дерево и поме­стил бы его во дворе моего дома, — это все, что я хотел бы нарисовать».
Первый комментарий испытуемого, по-видимому, отражает его устойчивую потребность в конкретной и чрезвычайно подробной фор­мулировке задачи, ибо он уже нарисовал дом и к этому времени должен был понять, что рисунки должны быть его собственным творением. Вто­рой комментарий сперва смутил исследователя, потому что показался ему странным. Однако в ПРО обнаружилось, что именно эту ель, выб­ранную им для рисунка дерева, он много раз рисовал раньше; она на­помнила ему о матери, которую он так прочно отождествил с елью, что, вероятно, был не в состоянии рассматривать стереотип дерева просто как дерево. Его последний комментарий помог формально идентифици­ровать местонахождение дерева, воспроизведенного в рисунке. В ПРО он не смог определить, находится ли нарисованное дерево во дворе роди­тельского или его собственного дома, что, в свою очередь, ярко отобра­жает его «неприкаянность» в выборе между этими домами.
Мужчина, шизоид, импотент, который в течение ряда лет пытался «забыться» в работе, в то время, пока рисовал человека (больного пожи­лого мужчину, который, сидя на плетеном стуле в форме колыбели, гля­дел в камин), высказал следующие спонтанные комментарии: «Карика­туру нарисовать или что:!» Испытуемый вздохнул, начиная рисовать живот человека. Несколькими секундами позже исследователь отметил, что испы­туемый, очевидно, решил нарисовать только бюст, и повторил первоначаль­ную инструкцию нарисовать человека в полный рост. «Хорошо, в таком слу­чае посмотрим, смогу ли я вообще что-нибудь нарисовать». Испытуемый вздыхал, пока рисовал нижнюю линию фуфайки. Когда рисовал воротник, он
сказал: «Черт возьми, не получается пропорционально. Я сделаю из него маленького коротышку». (Смеется.) Испытуемый кашляет и затем напева­ет что-то про себя, пока рисует глаза и брови. В то время, когда он рисовал рот, он воскликнул: «Вы читали эти ужасы в «Тайме» ? Кто-то нашел сто­летнюю мумию! «Заштриховывая галстук нарисованного человека, он ска­зал: «Я думаю, что это старый человек, который сидит на стуле в купаль­ном халате, с пледом или с чем-то вроде того», Затем он мурлычет и слег­ка посвистывает. В то время пока испытуемый рисовал внутреннюю часть камина, он заметил: «Не могли бы вы быть несколько теплее, чем тот, кто смотрит на мой камин?» Последний комментарий он сделал во время штри­ховки камина, подразумевающей материал, из которого он сделан: «Поправ­ляется».
Можно заметить, что вначале испытуемый выразил враждебность; 1) намекая, что он хотел изобразить человека в виде карикатуры; 2) иг­норируя инструкцию нарисовать человека в полный рост, к тому време­ни, когда человек был наполовину закончен, он попытался дать понять, что продолжать не имеет никакого смысла, что можно расценить как неприятную шутку. В конце концов испытуемый нарисовал человека, находящегося в его гостиной, о котором почти наверняка можно ска­зать, что это автопортрет. Его предсказывающий комментарий «Поправ­ляется» позже был клинически подтвержден.
Эти комментарии были сделаны в течение 50 минут, которые он потратил на изображение человека.
Возможно, динамика «отрыва карандаша»,,объясняется следующим образом. В то время, когда та часть личности, которая отвечает за защиту эго и подавляет вербализацию определенного материала, «отвлекается» на процесс рисования, ранее вытесненный материал может быть верба­лизован.
2) Уместность комментариев. По степени неуместности коммента­рии делятся на лишние, неуместные и странные.
Лишним спонтанным комментарием, например, считается словес­ное описание той детали, которая не требует определения: «Я хочу нари­совать на нем этот галстук». Подобные комментарии встречаются доволь­но часто и, возможно, выражают: (1) потребность в тщательном структурировании ситуации и, таким образом, представляют собой ба­зовую незащищенность; (2) попытку ослабить напряжение ситуации те­стирования посредством вербализации.
Неуместный комментарий — это комментарий, не имеющий ни­чего общего с выполняемым заданием, например: «Вы сказали, что это ваш первый день здесь?» (Относительно замечания исследователя, сде­ланного ранее при установлении контакта.) Тщательный анализ на вид неуместных замечаний может оказаться весьма стоящим; одна молодая женщина (диагн.: психоневроз) заметила: «Я всегда рисую деревья оди­наково». Замечание было сделано необычно резким тоном. В пост-рису­ночной беседе исследователь задал уточняющие вопросы об этом заме­чании и услышал рассказ о ранее скрытом болезненном травматическом опыте, который испытуемая пережила несколько лет тому назад, нахо­дясь в художественной школе.
Явно странными можно назвать комментарии, сделанные женщи­ной (диагн. кататоническая шизофрения) во время изображения дома: «Во­семь дней вместо одного… секунд, однако, восемь… шестьдесят секунд… в високосном году шестьдесят пять, я думаю… двадцать дней в марте… пред­ставляю себе…» (Паузы в речи отмечены многоточием.) По окончании рисунка она написала на странице рисуночной формы: «Сейчас — 60, в марте не может быть 820». Этот комментарий носит явно патологический характер.
3) Диапазон комментариев. Если в комментариях затронут широкий круг тем, это не обязательно является признаком патологии, так как лю­бая тема может иметь отношение к рассматриваемому рисунку, но слиш­ком широкий круг неуместных тем должен рассматриваться как очень по­дозрительный случай. Например, комментарии женщины (диагн. ипохон­дрический невроз), сделанные во время рисования, составили довольно законченный, но очень разрозненный автобиографический рассказ.
4) Субъективность комментариев. Идеи отношений1 и идеи преследо­вания2 часто выражаются довольно свободно (очевидно, это обусловлено фактором «отрыва карандаша») и более или менее говорят сами за себя.
5) Эмоциональность комментариев. Многие испытуемые становятся весьма эмоциональными во время рисования или пост-рисуночного оп­роса, возможно, из-за выражения через рисунок и/или вербализацию до настоящего времени подавленного материала. Исследователь обязатель­но должен вести тщательную и исчерпывающую запись любых эмоцио­нальных проявлений испытуемого, насколько это возможно, независи­мо от их значительности.
Любой испытуемый, независимо от того, насколько хорошо он приспособлен, может проявлять в ситуации тестирования некоторые признаки испуга. Однако при отсутствии у испытуемого признаков лич­ностного дисбаланса или неприспособленности проявление с его сторо­ны как постоянных второстепенных, так и более сильных эмоциональ­ных выражений, а также неподвижности аффекта кажется маловероят­ным. Присвоение конкретной оценки будет зависеть от интенсивности, продолжительности и типа эмоционального проявления.
6) Обусловленность комментария. Считается, что спонтанные ком­ментарии, как правило, вызваны определенными причинами. Предпола­гается, что наиболее важный фактор, вызывающий спонтанный ком­ментарий, — это фрагмент данного рисунка, который испытуемый только что закончил, над которым продолжает работать или который собирает­ся нарисовать; или вопрос ПРО, который только что был задан. Количе­ство прошедшего времени может указать на степень существующего кон­фликта.
В результате более тщательного исследования может обнаружить­ся, что безобидное на первый взгляд спонтанное замечание в действи-
1 Симптом, часто психотический, при котором индифферентные явления вос­принимаются индивидом так, будто имеют к нему отношение.
3 Подозрения о преследовании, не достигающие степени навязчивости.
тельности является патоформным. Спонтанные комментарии часто могут быть значимыми сами по себе, но их информативность еще более возра­стает, когда они оцениваются с точки зрения обусловленности. Один комментарий может иметь несколько значений.
Нет ничего необычного в том, что испытуемый возражает против просьбы исследователя выполнить рисунок, и не редкость, что он сразу после завершения рисунка спонтанно комментирует его недостатки.
При прочих равных условиях те спонтанные комментарии, кото­рые произошли некоторое время спустя после начала рисования и до его окончания, а также в процессе пост-рисуночного опроса, являются наи­более значимыми.
Б. Пост-рисуночные комментарии. Детальное описание ПРО в от­дельном разделе должно дать довольно полное представление о его кон­кретной цели. Однако было установлено, что анализ как спонтанных, так и спровоцированных исследователем реакций испытуемого в ПРО с точки зрения нижеследующих критериев также заслуживает внимания.
1) Объем комментариев. Отсутствие комментариев в ПРО расцени­вается как патологический признак ввиду того, что исследователь задает вопросы открытого типа. Фразу «Я не знаю» следует истолковывать не как отсутствие ответа, а как неудовлетворительный ответ. Поскольку воп­росы носят специфический и иногда узконаправленный характер и рас­считаны на краткие или более развернутые ответы, нельзя ответить од­нотипно на все 64 вопроса. Было бы удивительно, если на вопрос «Кто это, мужчина или женщина?» был бы получен более многословный от­вет, чем просто «Мужчина» или «Женщина». Но было бы действительно странно услышать слишком краткий ответ на вопрос «Что вы думаете об этом?». Короче говоря, качественной адекватности вопроса и ответа в процессе интерпретации придается очень большое значение.
Самая продолжительная серия спонтанных комментариев, с кото­рой столкнулся автор, принадлежала мужчине, явному психоневротику, который, отвечая на вопрос Д22, вошел в состояние, подобное трансу, и высказал несколько тысяч слов в виде свободных ассоциаций относи­тельно нарисованного им дерева, а также висевшей на стене кабинета картины с изображением деревьев, ни одно из которых не походило на нарисованное испытуемым.
2) Уместность. Ответ, подобный тому, который был получен на вопрос 41 — «Да, это мужчина, это видно по усам», — считается лиш­ним. Неуместным можно назвать ответ испытуемого в предпсихотичес-ком состоянии на вопрос 42: «Этому человеку 100 лет, а мне 27». Очень странным был ответ очень возбужденного пациента на вопрос Д14: «Вся­кая. Это и снег, и лето, и осень, и дождь, и засуха, в общем, все вместе!»
3) Диапазон. В пост-рисуночном опросе диапазон тем для ответа более или менее ограничен вопросом, по крайней мере теоретически. Любое значительное отклонение от темы должно расцениваться как па-тоформное.
4) Субъективность. Здесь исследователь должен определить степень идентификации испытуемого с любым из нарисованных объектов и ха-
рактер этой идентификации. Юноша психопатического склада нарисо­вал дерево, которое имело множество признаков мужского тела; торча­щий из ствола короткий сук походил на эрегированный пенис. Если же расценивать дерево в качестве автопортрета, то, по-видимому, испытуе­мый чрезмерно акцентируется на объекте, занимающем его мысли. На вопрос Д10 испытуемый ответил немедленно: «Я смотрю вниз, на него». И при этом выделил интонацией слова «на него»,
5) Реальность в комментариях. Как уже говорилось в довольно объем­ном описании ПРО в отдельном разделе, ответы испытуемого могут пре­доставить исследователю информацию о способности испытуемого по­нимать реальность, которая, в свою очередь, способствует оценке об­щей приспособленности испытуемого, а также уровня его интеллекта. Особенно полезны в этой связи ответы испытуемого на вопросы 41, 42, 46, Др1, Дрб, ДрЮ, Др12, Др1б, Д1, Д2, Д7, Д8, Др20, Др22, 412, 414, а также ответы на дополнительные вопросы 418, Др23, Д15 и 420.
6) Эмоциональность. Эмоциональные проявления встречаются не­сколько чаще в процессе ПРО, чем во время непосредственного выпол­нения рисунков. Очевидно, именно на этой стадии выражение эмоций осуществляется легче, чем где-либо еще, вследствие того, что подавлен­ный материал удерживался до этого момента. В некоторых случаях имеют место некие проявления, родственные отреагированию (абриакции) ра­нее имевшегося опыта. Можно предположить, что случаи выражения более сильных или незначительных, но постоянных эмоциональных проявле­ний, а также любые отмеченные признаки неподвижности аффекта яв­ляются весьма подозрительными. Косвенное выражение эмоциональнос­ти и ее предполагаемая причина могут проявиться в ответах на дополни­тельные вопросы, начинающиеся с Д17. О них довольно подробно было сказано в отдельном разделе.
В пост-рисуночных комментариях о рисунке человека испытуемый часто позволяет себе открыто выразить свои чувства и отношения к меж­личностным взаимосвязям в целом и по отношению к конкретным слу­чаям.
7) Фактор «жизни» в комментариях. Средний, хорошо приспособ­ленный испытуемый воспринимает нарисованный им дом как жилой (то есть содержащий жильцов), а дерево и человека — живыми. Ответы в ПРО, свидетельствующие о том, что испытуемый воспринимает дом пустующим, дерево умирающим или мертвым, а человека больным, умирающим или мертвым, по-видимому, говорят о плохой приспособ­ленности испытуемого. 4ем менее одушевленным с точки зрения испы­туемого является рисунок и чем большее число объектов он восприни­мает лишенными жизни, тем глубже его предполагаемый уровень деза­даптации.
8) Движение. При рассмотрении фактора движения в рисунке (см. наст. разд. «Перспектива*) было указано, что для его передачи дом и дерево должны иметь заметно искаженный вид, и такое изображение подразумевает серьезное расстройство личности. Однако движение чело­века, отраженное в рисунке, не обязательно содержит какие-либо иска-
жения, его диагностическое значение зависит от качества движения, которое можно определить только на основании ответов испытуемого на вопросы ПРО, касающихся движения. Например, исследователь не дол­жен делать поспешных выводов о том, что испытуемый чаше всего чув­ствует себя свободно и комфортно при обращении с другими людьми только на основании улыбки нарисованного человека и утвердительного ответа испытуемого на вопрос 413, так как последующий опрос может выявить, что нарисованный человек улыбается, «потому что он только что убил ненавистного отца».
Из ответов на вопросы ДрП, 12, 14 и Д14 исследователь может узнать, чем вызвано движение на рисунках дома и дерева, и то, что испытуемый думает об этом движении, считает он его приятным или неприятным, импульсивным или сознательным, разрушительным или стимулирующим и т.д. Из того, как он характеризует это движение и чем объясняет вызвавшие его причины, можно заключить, ощущает ли он себя твердым, непреклонным или гибким и уступчивым, и судить о воз­можном источнике этих чувств, находящихся в сферах, затронутых дан­ным рисунком.
Например, хорошо приспособленный взрослый испытуемый со сред­ним уровнем интеллекта в ответе на вопрос ДрП утверждал, что погода ясная и теплая, на вопрос Др12 — что дует мягкий бриз, в ответе на вопрос Др14 — что это нежный и приятный ветерок. Его ответам можно противопоставить ответы испытуемого с прогрессивным органическим ухудшением на эти же вопросы: бушует мартовская штормовая буря; дует пронизывающий холодный ветер; он, вероятно, повредил бы дерево.
Женщина (диагн. шизофрения кататонического типа), нарисовав у человека эрегированный эякулирующий пенис, утверждала, что она вос­принимает этого человека движущимся сразу во всех направлениях и находит это весьма возбуждающим.
Вообще, исследователь должен обратить особое внимание на отве­ты, указывающие на экстремальные погодные условия (как хорошие, так и плохие) во всех трех рисунках.
9) Катексис. В ответах испытуемого на пост-рисуночные вопросы исследователь нередко может обнаружить ценную информацию относи­тельно идей ситуаций, объектов, людей и т.д., на которых испытуемый направляет свою либидозную энергию и которые имеют положительную или отрицательную валентность.
10) Согласованность. Маловероятно, что ответы в ПРО будут согла­сованными. Хотя хорошо интегрированная личность в пост-рисуночной фазе (как, впрочем, и вообще в жизни), как правило, представляет сво­ими ответами довольно согласованный образ, что иногда, впрочем, свой­ственно и плохо приспособленным испытуемым, и исследователь не дол­жен заблуждаться на этот счет.
В. Ассоциации. 1) Количество. Хорошо приспособленные испытуе­мые, в силу своих индивидуальных особенностей, приводят различное количество ассоциаций в ответах на ПРО в целом и на вопросы Д9, Д10, Др17, Др18, 49, 410, 418, Др23 и Д15 в частности.
2) Уместность. Не слишком уместной ассоциацией можно назвать ответ на вопрос 49: «Он напоминает мне о том, как рисуют человека в четвертом классе». В качестве определенно странной ассоциации можно привести в пример ответ на вопрос Д9 испытуемого с застарелой ши­зофренией: «Это заставляет думать о картине, серебряных картинах…» Исследователь: «Почему?» Ответ: «В воздухе летают москиты». Исследо­ватель: «4то приходит вам на ум, когда вы думаете о доме?» Ответ: «Ко­рица, я ее чувствую». Исследователь: «Вам нравится ее вкус?» Ответ: «4е-
ловек, дети».
3) Традиционность. 21 человек из группы 38 студентов-медиков в ответах указали, что под «домом» они подразумевают домашний очаг. Говоря о дереве, испытуемые чаще всего называли его конкретный вид, причем в целом особого разнообразия в названиях не было. Большин­ство ответов на вопросы о человеке можно свести в категорию «Проти­воположный пол» (в их числе ответы: «Девушка», «Невеста», «Женщи­на»).
Заслуживают внимания следующие ответы на вопрос Д10: «Место жительства» (свидетельствующий о чувстве отчужденности); на вопрос Др17: «Древесина» (только мертвое или разрушенное дерево становится просто древесиной), «Убежище» (потребность в защите), «Лес» (интер­претация этого ответа зависит от дальнейшего опроса: желательно уз­нать, например, подразумевает ли лес потребность в компании сверст­ников или выражает чувство страха и угнетения). Патологическим можно назвать ответ испытуемого на вопрос 416, который в частности сказал: «…Большинство людей являются естественными врагами по ошибке или заблуждению. Ладно, не буду об этом. Просто вы меня раздражаете, будь­те проще».
4) Субъективность. Исследователь должен быть заинтересован прежде всего в том, чтобы определить, в какой степени ассоциации испытуемо­го сводятся к повествованию о себе самом. Действительно плохо приспо­собленная испытуемая на вопрос Д9 ответила: «О будущем!» Сперва ис­следователь не обнаружил в этом ответе ничего необычного и посчитал, что испытуемая хотела бы когда-нибудь иметь такой дом, но помня, что в ПРО ничего нельзя принимать на веру, он продолжил беседу, спросив: «Почему?» на что испытуемая не дала никакого ответа. Тогда исследова­тель задал вопрос: «Какие мысли приходят вам в голову? Скажите что-нибудь, даже если это неясные, смутные идеи». На это испытуемая воз­мущенно ответила: «Они вовсе не смутные, нисколько! Я думаю о том, что надо как можно лучше написать все книги, которые я задумала. Меня не заботит, будут ли они продаваться. Меня не волнует, будут ли они популярны, так как я знаю, что они хорошие. Обращаются они к средне­му читателю или нет — это неуважительно».
Другой субъективный (и весьма откровенный) ответ был дан муж­чиной, хроническим алкоголиком, на вопрос 410: «Ну, я сказал вам, мистер Бук, он ждет, когда его отец сходит за почтой, и тогда он сможет добыть бутылку пива. А этот забор находится здесь. Вы не можете видеть меня, но я тоже жду бутылку пива!»
5) Тип выражаемых чувств. Ожесточенность, ненависть, страх и дру­гие негативно окрашенные катективные реакции говорят сами за себя, и им присваивается та или иная Р-оценка в соответствии с ее диагности­ческим значением.
6) Согласованность. Как уже было отмечено ранее, не следует ожи­дать слишком значительной и жесткой согласованности в ассоциациях испытуемого.
Анализируя значения некоторых ответов в ПРО, исследователь дол­жен иметь в виду, что если была необходимость перефразировать вопрос несколько раз и/или как следует «подтолкнуть» испытуемого к ответу, то такому ответу не следует доверять без предварительной проверки, потому что он может быть 1) результатом прямого внушения или 2) отговоркой с целью предотвратить дальнейший расспрос в данном направлении.
Исследователь должен помнить, что не стоит слишком увлекаться ответами ПРО, чтобы не пропустить важную с интерпретационной точ­ки зрения информацию, заключенную в самих рисунках. Методика ДДЧ в любом случае должна дать какие-то результаты, даже если обследуемые испытывают трудности вербализации или категорически отвергают ПРО.
X. КОНЦЕПЦИЯ
После завершения анализа рисунков и комментариев испытуемого (как спонтанных, так и спровоцированных исследователем) следует пе­рейти к синтезу собранного материала с тем, чтобы составить заключе­ние относительно представлений испытуемого"о себе на основании оценки рисунков в качестве автопортретов и его представлений о способах ре­шения проблем, отраженных в рисунках.
А. Содержание. /. Дом. Если рассматривать рисунок дома в качестве автопортрета испытуемого, то можно получить следующую информацию.
1) Психосексуальная зрелость и приспособленность испытуемого. Жен­щина, профессор колледжа, у которой на основании истории болезни и фактов, полученных из других источников, было обнаружено наличие сексуальной неприспособленности, испытала значительные затруднения при обращении к сексуальным символам в рисунке дома (она рисовала собственный дом). Например, она не захотела оставить в первоначально нарисованном виде треугольное окно над дверью (женский сексуальный символ), которое в действительности существует в ее доме, и сочла не­обходимым «прикрыть» его решеткой. Во время рисования она произнес­ла: «Проклятое окно!» Испытуемая оказалась совершенно неспособной нарисовать дымоход (мужской сексуальный символ). Судя по качеству линий, она испытывала тревогу, изображая окна своей спальни.
2) Доступность испытуемого. Женщина (диагн. психоневроз) нари­совала дом, расположенный высоко на холме, вдали от извилистой до­роги. Его огораживал высокий забор, ворота которого были закрыты, крошечные ступени не имели полноценного контакта с маленькой две­рью — одной из последних нарисованных деталей.
3) Контакты испытуемого в реальности. Последовательность дета­лей и акцентирование на линии земли, окнах нижнего этажа, двери и
т.д., по-видимому, имеет довольно высокую степень корреляции с тем, что может быть названо проницаемостью границ психологического про­странства личности испытуемого и его осознания взаимоотношений в реальности. Чем ближе к «норме» такие показатели, как последователь­ность деталей, качество линий, пропорциональная и пространственная связь элементов рисунка, тем лучше, по-видимому, приспособлен ис­пытуемый в реальности.
4) Чувство внутриличностного баланса. Взрослый испытуемый, муж­чина в предпсихотическом состоянии, тем, что использовал в рисунке нетипичный подход к последовательности изображения деталей, выра­зил ощущение собственной дезорганизации (в закончеттолнэисунке это отклонение никак не отразилось). Кроме того, он уделил чрезмерное внимание линиям контура дома (линиям торца, крыши, основания), что свидетельствует о чувстве тревожности, связанной со стремлением сохранить интеграцию личности.
Другой испытуемый (диагн. шизофрения) выразил дезорганизацию собственной личности в том, что нарисовал дом, состоящий из окон, двери, дымохода, крыши и других деталей, никак не соединенных меж­ду собой.
5) Степень ригидности личности. Явно тревожный испытуемый с пси­хоневрозом обнаружил высокую степень ригидности тем, что: 1) нарисо­вал дом точно в центре листа; 2) рисовал его сверхтщательно и 3) проде­монстрировал мелочный педантизм в спонтанных комментариях.
6) Относительная роль прошлого и будущего в психологическом поле испытуемого. Рассматривая правую сторону страницы рисуночной фор­мы как прошлое, а левую — как будущее, при анализе таких факторов, как количество и последовательность деталей, акцентирование на том или ином фрагменте, вид перспективы в рисунке испытуемого и т.д., иногда можно получить заслуживающую внимания информацию о таком феномене, как «временная доминанта». Если полученные данные гово­рят о том, что главную роль в психологическом поле личности играет прошлое, то это предполагает негативно сказывающуюся фиксацию на событиях прошлого; доминирующая роль будущего свидетельствует о не­здоровом стремлении к вероятно вымышленным целям.
Другой подход к изучению рисунка заключается в рассмотрении его с точки зрения сложившихся у испытуемого представлений о спосо­бах решения проблем.
Дом, место жительства, обычно представляет собой сцену, на ко­торой разыгрываются наиболее интимные и приносящие удовлетворе­ние или напряженные и конфликтные межличностные отношения, ко­торые для большинства испытуемых символизируют:
О) Дом такой, как он есть. Как правило, испытуемые воспроизво­дят дом таким, каким они его «чувствуют», а не точно таким, какой он есть на самом деле.
(2) Дом такой, каким бы его хотел видеть испытуемый. Студенты-медики, например, часто рисуют особняки, которые, по их мнению,
отражают социальное положение, соответствующее врачам в современ­ном обществе.
Поскольку рисунок дома часто является сложным изображением, состоящим из нескольких зданий, он может представлять:
(1) Не приносивший удовлетворения дом из прошлого. Мужчина (ди-агн. психоневроз) нарисовал бревенчатый домик, в котором родился его отец (к которому он испытывал самые противоречивые чувства). Паци­ента приводил в ярость тот факт, что его отец родился в нем, а не в большом кирпичном доме, который также был во владении его семьи. Испытуемый чувствовал, что это довольно скромное место рождения его отца так или иначе унижает его.
(2) Удовлетворяющий дом из прошлого. Испытуемый, врач (диагн. легкая форма шизофрении), нарисовал с болезненной заботой дом сво­его детства, сопровождая это комментариями, в которых выражал силь­ное желание вернуться в этот дом (и в детское состояние), где он был так счастлив и чувствовал себя так безопасно.
(3) Отношение испытуемого к своей семье и/или отношение семьи к нему в его интерпретации. Например, плохо приспособленный мужчина выразил неприятие матери и враждебность к ней, уменьшая размер окна ее спальни и утверждая, что для себя он выбрал бы самую дальнюю от нее комнату в доме. Мужчина (диагн. эпилепсия) чувствовал неприятие, исходящее из его семьи, и отразил это, нарисовав гараж возле дома. Другой испытуемый (диагн. психопатия) также чувствовал, что семья отвергает его, и выразил это ощущение и свою готовность простить в том, что нарисовал маленькую фигурку (о которой сказал, что это он сам) в дверном проеме дома. Руки человека были протянуты к четырем людям, стоявшим спиной к нему на дорожке. Он идентифицировал эти фигуры как сестру, мать, отца и брата (который погиб в катастрофе).
//. Дерево. Рассматриваемый в качестве автопортрета рисунок де­рева, по-видимому, представляет:
(1) Подсознательный образ самого себя. Считается, что дерево боль­ше всего подходит для такой проекции, так как дефекты развития, иска­жения роста и формы, которые по своей природе в изображении челове­ка воспринимались бы как уродство и, следовательно, вызывали бы за­щитные реакции у испытуемого, в рисунке дерева только способствуют передаче реализма.
Ранее в этом разделе уже говорилось о том, что ствол дерева, по-видимому, символизирует ощущение базового потенциала испытуемого; размеры и связь ветвей со стволом и их положение на странице рисуноч­ной формы, по-видимому, указывают на способы поиска удовлетворе­ния испытуемого; взаимосвязь между ветвями, вероятно, выражает гиб­кость и организацию доступных испытуемому способов поиска удовлет­ворения. О том, как интерпретируется корневая структура дерева, изоб­раженная испытуемым (спонтанно во время рисуночной фазы или по просьбе исследователя в ПРО), четкого представления пока нет. Вероят­но, для большинства испытуемых корневая структура при поверхност-, ной интерпретации представляет: (1) источники элементарного удов-
летворения; (2) стабилизирующую силу внутри личности и (3) на более глубоком уровне — первичные, элементарные влечения.
Молодая женщина (диагн. психоневроз) нарисовала дерево, у ко­торого остался только поврежденный, голый ствол, совершенно без вет­вей. Позже было установлено, что, по ее мнению, дерево символизирует ее собственную неудовлетворенную, загубленную жизнь.
Мужчина (диагн. острая паранойя) с высоким уровнем интеллек­та, который предчувствовал, что вскоре его ожидает госпитализация, нарисовал дерево с твердым, крепким стволом, мощными корнями, огромными, вызывающе торчащими и негнущимися, непропорциональ­ными ветвями, которые ясно указали на ощущение сильного давления, исходящего из окружающего мира. В завершение он дополнил рисунок слабой штриховкой, которая передала его сильную тревогу. Спустя две недели, когда госпитализация стала необходимой, он нарисовал огром­ную (по сравнению с размерами страницы) плакучую иву с единствен­ной линией ствола, в которой ближе к основанию угадывался опреде­ленный нажим, если говорить о качестве этой линии. В целом, дерево создавало впечатление слабого и окончательно покорившегося существа, в отличие от дерева, нарисованного двумя неделями раньше, которое как бы выражало бурное неповиновение. Это довольно редкий случай, когда серия рисунков отражает глобальную трансформацию личности, произошедшую в такой короткий срок.
Испытуемые с органическим нарушением склонны рисовать одно­мерное дерево стереотипной формы, которое в графической форме, по-видимому, выражает основные чувства испытуемого: чувство неполно­ценности, ущербности и прогрессирующей утраты работоспособности.
(2) Подсознательное представление испытуемого о своем развитии. Рубцы, сломанные, поврежденные ветви и другие подобные детали, по-видимому, отражают травматические эпизоды, которые, как считает испытуемый, оставили след в его душе. Дефекты роста, переданные в виде необычных изменений размера ствола, асимметричностью кроны и т.д., как было установлено, символизируют существовавшие в прошлом испытуемого периоды, которые были богаты или бедны впечатлениями, приносящими удовольствие или стимулирующими его.
(3) Психосексуальный уровень и зрелость испытуемого. Мужчина с сильными гомосексуальными наклонностями сразил свою бисексуаль­ность, изобразив дерево, представляющее необычную смесь феминин­ных и мускулинных черт, в процессе пост-рисуночного опроса он сво­бодно вербализовал свои амбисексуальные отношения.
Молодая женщина (диагн. развитый невроз характера) нарисовала сперва ствол, форма которого почти фотографически воспроизводила пенис. После короткой паузы, во время которой было заметно ее силь­ное напряжение, она поспешно зарисовала вершину кривыми, похожи­ми на волосы линиями. Окончательный вариант рисунка без сомнения подтвердил первоначальное впечатление.
(4) Контакт испытуемого с реальностью. Замкнутый испытуемый продемонстрировал предпочтение сферы фантазии (и избегание реаль-
ности) как источника удовлетворения, нарисовав дерево висящим над линией земли, его крошечные, одномерные корни только касались по­чвы, а верхушка была срезана верхним краем листа.
(5) Чувство внутриличностного баланса. Молодая женщина, у кото­рой впоследствии развился шизофренический психоз, отразила в рисун­ке чувство неминуемого расстройства личности, нарисовав дерево, кро­на которого представляла необычную смесь разнообразных типов изоб­ражения: одномерного, двумерного, эскизного без всякой реальной вза­имосвязи.
Исследователь может получить много информации об уровне сфор­мированное™ понятий у испытуемого, как с количественной, так и с качественной точки зрения, оценивая дерево не как автопортрет, а в ином качестве.
Дерево может, например, представлять:
Не испытуемого, а какого-либо другого человека. Мужчина (диагн. психоневроз) привел огромное количество ассоциаций рисунку дере­ва, которое сильно напоминало ему любовницу и практически явля­лось для него ее портретом. В своих высказываниях он проявил интен­сивное чувство вины, причиной которому были его побочные сексу­альные связи.
Мужчина (диагн. запущенная эпилепсия), который иногда с тру­дом дифференцировал своего отца-священнослужителя и бога, выразил ощущение собственной слабости, нарисовав «ысокую ель (которая, как оказалось, символизировала его отца) и затем падающую от нее на зем­лю тень (в ПРО обнаружилось, что тень представляет самого пациента). Молодой мужчина, который чувствовал себя полностью отверженным своей матерью, отметил, что нарисованный им дуб похож на женщину, стоящую к нему спиной. Плохо адаптированный мальчик счел необходи­мым нарисовать два дерева: лиственное дерево слева и кедр справа. Затем он изменил общепринятому взгляду на различие полов, заявив, что бе­реза — это его отец, а кедр — мать (в этом изменении полов он несколь­ко цинично выразил свой взгляд на то, кто из его родителей соответ­ствует его представлению о маскулинности, и его взгляд, как позже ока­залось, был верен).
IIL Человек. Рисунок существующего или некогда существовавше­го человека, несомненно, может служить основой для откровенного ав­топортрета, проекции своего осознания тела и т.д., но именно тот факт, что темой рисунка является человек, иногда пробуждает у некоторых испытуемых с параноидальными или психопатическими симптомами такое интенсивное чувство вины, что они категорически отказываются рисовать его.
В качестве автопортрета рисунок человека может представлять:
(1) Испытуемого как он есть. Косметические дефекты, физиологи­ческие нарушения и т.д. часто воспроизводятся искренне и точно, только как бы в зеркальном отражении; например, если у испытуемого отсут­ствует палец на левой руке, на рисунке у человека будет недоставать пальца на правой руке.
Женщина, профессор колледжа, сексуально не адаптированная, на предложение нарисовать человека изобразила маленькую девочку с куклой в руках. В ПРО она сперва определила, что это ребенок с фото­графии из журнала мод. Вскоре, однако, она поправила себя, сказав, что это портрет ее дочери. В действительности же было бы трудно подыскать более подходящий рисунок в качестве автопортрета, ибо если бы испы­туемая была маленьким ребенком, она была бы свободна от неизбежных сексуальных отношений и как маленький ребенок она могла бы управ­лять своими куклами так авторитарно, как она в свое время управляла своими детьми. А также она была бы свободна от ответственности, кото­рую должны нести взрослые. Кроме того, было известно пристрастие испытуемой к тому, чтобы в обществе проявлять себя с показанной в рисунке позиции ребенка.
(2) Как испытуемый воспринимает себя. Взрослый испытуемый (ди­агн. эпилепсия) выразил с болезненной ясностью чувство одержимости собственным заболеванием, нарисовав человека, в котором можно было узнать его автопортрет (однако им самим не признанный), отражающий его сущность марионетки.
(3) Каким бы хотел быть испытуемый. Молодая женщина (беремен­ная, будучи не замужем), незадолго перед тестированием пережившая реактивную депрессию, нарисовала изящную, уверенную в себе балери­ну в центре сцены, представляющую явный контраст с самой испытуе­мой.
Подросток, враждебно реагирующий на родительское неприятие и давление в целом, исходящее из его окружения, нарисовал крупного, мускулистого мужчину, которого он украсил значком и вооружил не­сколькими пистолетами. Мальчик назвал нарисованного человека шери­фом и сказал, что он собирается расстрелять банду грабителей. Таким образом он выразил свою враждебность и в то же время продемонстри­ровал знание социальных норм — агрессия, выраженная уполномочен­ным лицом, принимает социально приемлемую форму.
(4) Представление испытуемого о своей сексуальной роли. Взрослый мужчина, переболевший энцефалитом, будучи бисексуально ориенти­рованным и имеющий беспорядочные сексуальные связи, нарисовал мужчину с небритым лицом, волосатой грудью, широкими плечами, огромным пенисом и яичками; фигура, которая могла быть расценена как стереотип «доминирующего мужчины».
Сексуально неприспособленная взрослая замужняя женщина вы­разила свое чувство сексуальной неполноценности, нарисовав совсем непривлекательную женскую фигуру (отрицающую женственность), у которой руки были согнуты в локтях, а пальцы сжаты в кулак — в поло­жении боксера (недопущение сексуальной близости).
(5) Отношение испытуемого к межличностным взаимоотношениям в целом. Мужчина (диагн. прогрессирующая паранойя) нарисовал человека в абсолютный профиль, с прямым телом, в широкополой шляпе, над­винутой на лицо, так что визуальный контакт был невозможен без его согласия. Таким образом испытуемый выразил свою собственную ригид-
ную неадаптированность, свое нежелание вступать в контакт с другими людьми.
Взрослая испытуемая (диагн. психоневроз) нарисовала женщину, лицо которой выражало опасение, ее руки были нерешительно вытяну­ты вперед, как будто она заслонялась от некой угрожающей фигуры, а ступни — в положении готовности к бегству. Таким образом испытуемая выразила вину и тревогу, которые она до сих пор ощущала в связи со своей недавней «незаконной» беременностью.
Если рассматривать рисунок не как автопортрет, то он может пред­ставлять:
(1) Отношение испытуемого к конкретному человеку. Испытуемый с пограничным уровнем умственной отсталости, погруженный в носталь­гию, нарисовал пожилую женщину, протягивающую руки к наблюдате­лю. Он пояснил, что это рисунок его матери, которая протягивает к нему руки и зовет его.
Мужчина (диагн. психоневроз) нарисовал молодую женщину в од­ной комбинации. Он очень сожалел, что не смог нарисовать эту девушку (свою любовницу) лучше, так как, по его словам, она очень хороша. Эмоциональность испытуемого, его нерешительность и довольно низкое качество именно этого рисунка свидетельствуют об очень противоречи­вых чувствах, которые он испытывает из-за того, что имеет связь с лю­бовницей.
(2) Некоторые специфические страхи, навязчивые идеи и т.д. Пожи­лая женщина (диагн. обсессивно-компульсивное состояние) несколько недель спустя после перенесенной префронтальной лоботомии нарисо­вала маленького мальчика, которого она идентифицировала как «Такой-то сынок» (сын ее мужа от служанки). Затем, со смехом, почти бесконт­рольным, она сказала, что никакого ребенка не было и она знала об этом, что муж, несомненно, захотел бы убить ее, если бы услышал ее слова, и т.д. Таким образом она выразила стойкое навязчивое чувство ревности, но без того сильного аффекта, которым это обычно сопро­вождалось до операции.
Еше одна женщина с аналогичными симптомами нарисовала оче­видный автопортрет, но пропустила при этом руки. Она посчитала, что они являются источником большинства ее трудностей. По ее мнению, они были настолько заражены, что она не смела прикоснуться к бутылке молока без резиновых перчаток, опасаясь заразить следующего, кто кос­нется бутылки.
(3) Наиболее приятного человека из окружения испытуемого. В ри­сунке женщины, выполненном хорошо приспособленным молодым че­ловеком, психиатром, можно было узнать его невесту.
(4) Наиболее неприятного для испытуемого человека. Испытуемая (ди­агн. психопатия) нарисовала превосходный портрет ненавистного ей че­ловека из медперсонала, обслуживающего ее палату. Она искренне выра­зила свою враждебность к нему в грубом и унизительном карикатурном изображении этого человека и очень оскорбительными замечаниями в его адрес в процессе ПРО.
(5) Человека, вызывающего у испытуемого противоречивые чувства. Юноша (диагн. развитый невроз характера) нарисовал своего отчима, которого испытуемый ненавидел из-за его грубого обращения с ним! Однако испытуемый чувствовал (и выражал) восхищение бравадой от­чима и его способностью доминировать в семье.
В целом, обсуждение содержания отдельных рисунков может быть очень информативным. Однако следует учесть, что оно вряд ли обеспе­чит исследователя более точной информацией, чем тщательный анализ других особенностей рисунка, хотя, как правило, дает ценные сведения о потребностях, страхах и других характеристиках испытуемого, которые могут помочь прояснить динамику данного случая.
Б. Оригинальность. Под оригинальностью подразумевается откло­нение от нормы с точки зрения традиционности выполнения рисунка. Данная характеристика рисунка имеет значительное сходство с катего­рией «оригинальность» в тесте Роршаха. Но поскольку в данном случае испытуемый ограничен заданными темами: дом, дерево, человек, ему трудно быть таким же оригинальным в ДДЧ, каким он мог бы быть в тесте Роршаха.
Отклонения от нормы в ДДЧ оцениваются при помощи трехуров­невой шкалы, в соответствии с которой концепции рисунков ранжиру­ются как «необычные», «нестандартные» и «патологические».
Необычной можно назвать концепцию рисунка человека (выпол­ненного врачом), британского моряка времен парусных судов, который нагнулся, чтобы поднять несомненно надушенный платок, а на заднем плане парит потрепанный непогодой попугай. Такому изображению дол­жна быть присвоена по меньшей мере оценка PI, поскольку оно пред­ставляет отклонение от нормы первой степени. Его вполне можно интер­претировать как отражение желания испытуемого отказаться от притвор­ства и неискренности, заполнивших его повседневную жизнь и научную деятельность в пользу того мира, где вещи оцениваются более реалис­тично (или проще). Здесь следует отметить, что бессознательный цензор испытуемого сделал все возможное, чтобы замаскировать выражение подавленного до настоящего времени желания, заставив его использо­вать в рисунке образ человека из другой эпохи, который по характеру своей профессии и привычке, надо полагать, без каких-либо неожидан­ных последствий, может «принять на себя» роль владельца платка так же легко, как и поднять сам платок.
Нестандартной можно считать концепцию рисунка дома, который был похож на амбар и был идентифицирован именно так женщиной средних лет, нарисовавшей его. Он отразил ее горькое чувство, вызван­ное тем, что семья рассматривала ее только в роли вьючного животного, которому за его работу нужно предоставить жилище и еду.
Патологические концепции рисунков в большинстве случаев весь­ма оригинальны, но они определенно являются признаками нездоровья. Например, (а) прозрачный как аквариум дом, нарисованный женщи­ной нарциссического склада (диагн. паранойя), которая таким образом выразила свое желание быть заметной, на виду у всех, и свою готовность
демонстрировать себя в огражденном пространстве, которое ограничи­вало бы все контакты только визуальными; (б) дерево, нарисованное пожилым человеком (диагн. шизофрения), которое было представлено лишь наполовину: часть ствола была «срезана» боковым краем листа, а крона имела вид маленького, сильно заштрихованного овала и примы­кала к верхнему краю страницы; в ПРО испытуемый сказал, что самый лучший фрагмент дерева — это невидимая его часть (вероятно, это та часть, которая не «соприкасается с действительностью» и символизиру­ет мир его фантазий); (в) женщина средних лет с высоким уровнем ин­теллекта нарисовала человека,– привязанного к деревянному кресту, с окровавленной, перевязанной головой, одетого в спортивные трусы; его правая рука была перевязана, левая — ампутирована до локтя, левая ступня отсутствовала, тело имело истощенный вид, а лицо со впалыми глазами выглядело изможденным. Таким образом испытуемая выразила жестокое, беспощадное отношение к мужчине как представителю рода и абсолютное его неприятие. Эта интерпретация подтвердилась клиничес­кими данными о том, что она никогда не могла приспособиться к гете­росексуальным отношениям. Оценка РЗ, присвоенная данному рисунку, оказалась оправданной, ибо вскоре после этого испытуемая полностью отвергла реальность точно так же, как в своем рисунке она отвергла муж­чину как представителя своего пола.
В. Субъективность. Здесь осуществляется попытка определить, свя­зан ли изображенный объект (дом, дерево и уеловек) с самим испытуе­мым и в какой степени. Например, является ли нарисованный дом соб­ственным домом испытуемого, не представляет ли дерево на рисунке дерево, растущее во дворе его дома, а нарисованный человек — его са­мого? Определяя степень субъективности с точки зрения патологии, ис­следователь должен иметь в виду, что субъективность может ранжиро­ваться от сужения психологического горизонта до крайних проявлений такого феномена, как самоупоминание (см. выше).
Г. Множественность. Как уже было проиллюстрировано, один ри­сунок может символизировать нескольких людей. До сих пор более или менее приспособленные испытуемые как правило отождествляли свой рисунок с двумя людьми (один из которых был самим испытуемым). Если идентификация данного рисунка ограничивается только автопортретом или если нарисованный человек символизирует до четырех персонажей включительно, исследователь может сделать предположение о неприс­пособленности испытуемого.
Д. Валентность. По-видимому, одним из показателей неприспо­собленности является интенсивность валентности, которую испытуемый приписывает рисунку. В том случае, если два или даже три рисунка пред­ставляют решительно неприятных для испытуемого людей или ситуа­ции, можно предположить, что имеет место неприспособленность.
Е. Организация рисунка. В некотором смысле оценка организации рисунка имеет отношение к качественной оценке пропорциональных и пространственных отношений между его деталями. В рисунках, выпол­ненных испытуемыми с органическими нарушениями между деталями,
существует довольно слабая связь, а в рисунках людей, страдающих про­грессирующей шизофренией, ее качество еще хуже. Предполагается, что организационная способность может быть связана с эмоциональными и органическими факторами. Из этого следует, что: I) если проблемы в организации заметны во всех трех рисунках, исследователь может пред­положить у испытуемого значительное эмоциональное и/или органичес­кое нарушение; 2) если сложности в организации представлены менее чем в трех рисунках, нарушение, вероятно, носит функциональный, а не органический характер; 3) если дезорганизация деталей заметна только в одном рисунке, то можно почти с полной уверенностью говорить только о функциональном нарушении; 4) если все три рисунка имеют довольно хорошую организацию, то можно предположить, что базовая структура личности испытуемого довольно устойчива, даже при наличии значи­тельного количества патоформных признаков.
Ж. Согласованность. В том случае если все три рисунка получили примерно одинаковую количественную оценку, что бывает крайне ред­ко, то и с точки зрения качества не должно быть много различий. Любое значительное расхождение между рисунками (например, более чем в один классификационный уровень в ту или иную сторону) требует объясне­ния.
Исследователь должен оценить согласованность с точки зрения воплощения замысла. Если не считать некоторые неизбежные трудности механического характера в процессе рисования как такового, однажды сформулированный замысел, как основная составляющая рисунка, дол­жен быть выполнен испытуемым без изменений, по крайней мере зна­чительных, и/или колебаний. Замеченный при изображении той или иной детали конфликт (например, неспособность испытуемого дорисовать область таза или проявление озабоченности этой областью) или колеба­ние, выраженное, например, в том, что испытуемый не может решить, в каком из возможных положений должна находиться рука на рисунке человека, расценивается по меньшей мере как отклонение от нормы вто­рой степени, которому присваивается оценка Р2 (при этом исследова­тель должен постараться точнее выявить причину такого отклонения).
Идеальная согласованность может расцениваться как патоформная, ибо клинические данные подтверждают, что испытуемый, который по­лучил при количественной обработке рисунков несколько оценок Д1, по-видимому, более адаптирован, чем испытуемый, не получивший ни одной; таким образом, рисунки, выполненные хорошо адаптированным человеком, будут различаться с качественной точки зрения: было бы странно, если бы все три рисунка (дома, дерева и человека) были бы абсолютно (или почти абсолютно) равноценны для испытуемого с точ­ки зрения их значимости.
Считается, что любой испытуемый, независимо от уровня приспо­собленности, интеграции и степени оказываемого на него давления ок­ружающей среды, должен получить по меньшей мере несколько Р-оце-нок. Полное отсутствие Р-оценок, вероятно, должно казаться подозри­тельным, поскольку предполагает гиперкритичность испытуемого. На
неприспособленность испытуемого может указывать: 1) большое ко­личество низких (полученных за незначительные отклонения) оце­нок; 2) два или три значительных отклонения от нормы; 3) отклоне­ния одного типа, имеющие устойчивый характер; 4) большое количе­ство Р-оценок различного уровня.
XI. РЕЗЮМЕ
Пройдя через этапы анализа и последующего синтеза полученного материала, исследователь получает возможность сделать выводы, касаю­щиеся личности испытуемого в целом и его взаимодействия с окружаю­щей средой. Представленный ниже план поможет систематизировать за­писи выводов в общепринятой клинической терминологии.
A. Наблюдение за тестовой ситуацией. (1) Кооперативное^; (2) сим­птомы стресса; (3) физическая неспособность; (4) манерность; (5) объем внимания; (6) эмпатия; (7) время реакции; (8) ориен­тация; (9) другое.
Б. Аффект. (1) Характер аффекта (подавленный, бодрый, припод­нятый и т.д.); (2) интенсивность; (3) неуместность; (4) конт­роль; (5) согласованность.
B. Вербализация. (1) Характер протекания (ограниченный, сво­бодный и т.д.); (2) спонтанность; (3) модуляция (монотонная, двойственная и т.д.); (4) содержание идеи (персеверативное, странное). .
Г. Распределение энергии. (1) Уровень; (2) контроль; (3) согласо­ванность (утомляемость и т.д.).
Д. Психосексуальность. (1) Уровни сексуального удовлетворения и их относительное преобладание; (2) конфликты и их возмож­ные источники (например, испытуемый не способен удовлет­ворительно приспособиться на гетеросексуальном уровне из-за фиксации на оральном уровне, религиозных убеждений или из-за физической неспособности).
Е. Окружающая среда. На этом этапе задача исследователя — про­комментировать аспекты поведения испытуемого со следующих точек зрения: (1) источники удовлетворения: (а) реальность — фантазия; (б) экстрастимуляция — интрастимуляция: склонность испытуемого реагировать на внешние (экстра) или на внутрен­ние (интра) стимулы; (в) экстракатектирование — интракатек-тирование: склонность испытуемого искать внешние или внут­ренние источники удовлетворения (для испытуемого с диагно­зом паранойя, например, вероятно, были бы характерны экст-растимулированность и интракатектирование); (г) сфера (огра­ниченны ли источники удовлетворения, например, домашним кругом, уровнем реальности и т.д.); (2) достижимость цели (яв­ляются ли цели реалистичными или вымышленными) и интен­сивность стремления к цели (насколько она привлекательна для испытуемого); (3) временная доминанта (рассматриваются от­носительные роли психологического прошлого, настоящего и
будущего); (4) адаптивность (свойственны ли испытуемому в целом гибкость или ригидность и стереотипность); (5) доступ­ность (каков характер испытуемого — мягкий, Дружелюбный общительный или напряженный, враждебный, замкнутый).
Ж. Межличностные отношения, (а) Внутрисемейные: (1) эмоцио­нальный тон; (2) импульсивность; (3) постоянство; (4) гиб­кость; (5) идентификация; (6) ощущаемая роль (представления испытуемого о его положении в семье, включая его сексуаль­ную роль), (б) Внесемейные: (1) эмоциональный тон; (2) интен­сивность; (3) постоянство; (4) гибкость; (5) реакция родитель­ского замещения; (6) роль (представление испытуемого о своем положении в обществе в целом, включая его сексуальную роль).
3. Внутриличностный баланс. Сбалансированность особенностей лич­ности испытуемого с его точки зрения, выраженная в рисунках и комментариях.
И. Базовые потребности (такие как потребность автономии, дости­жений, сексуального удовлетворения и др.).
К. Основные ценные качества (такие как нормальный интеллект, гибкость, доступность и т.д.). Предостережение: стремясь выя­вить актуальные или потенциальные недостатки личности ис­пытуемого, исследователь не должен упустить из внимания его сильные стороны, позитивные особенности, от которых зави­сит потенциально опасное значение так называемых негативных факторов или недостатков.
Л. Впечатление. Какими бы неполными ни были данные класси­фикационные системы, исследователь может классифицировать, например: психоневроз, смешанный тип, нормальный интел­лектуальный уровень.
БЛАНК ПОСТ-РИСУНОЧНОГО ОПРОСА
41. Это мужчина или женщина (мальчик или девочка)?
42. Сколько ему (ей) лет?
43. Кто он?
44. Это ваш родственник, друг или кто-нибудь другой?
45. О ком вы думали, когда рисовали?
46. 4то он делает? (И где он в это время находится?)
47. О чем он думает?
48. 4то он чувствует?
Др 1. 4то это за дерево?
Др2. Где в действительности находится это дерево?
ДрЗ. Каков приблизительный возраст этого дерева?
Др4. Это дерево живое?
ДрЗ. А. (Если испытуемый считает, что дерево живое.)
а) 4то именно на рисунке подтверждает, что дерево живое?
б) Нет ли у дерева какой-то мертвой части? Если есть, то какая именно?
в) Чем, по вашему мнению, вызвана гибель дерева?
г) Как вы думаете, когда это произошло?
Б. (Если испытуемый считает, что дерево мертвое.)
а) Чем, по вашему мнению, вызвана гибель дерева?
б) Как вы думаете, когда это произошло?
Дрб. Как вы думаете, на кого это дерево больше похоже — на муж­чину или на женщину?
Др7. Что именно в рисунке подтверждает вашу точку зрения?
Др8. Если бы здесь вместо дерева был человек, в какую сторону он бы смотрел?
Др9. Это дерево стоит отдельно или в группе деревьев?
ДрЮ. Когда вы смотрите на рисунок дерева, как вам кажется, оно расположено выше вас, ниже вас или находится на одном уров­не с вами?
ДрП. Как вы думаете, какая погода на этом рисунке?
Др 12. Есть ли на рисунке ветер?
ДрП. Покажите мне, в каком направлении дует ветер?
Др14. Расскажите подробнее, что это за ветер?
Др15. Если бы на этом рисунке вы нарисовали солнце, где бы оно располагалось?
Др16. Как вы считаете, солнце находится на севере, востоке, юге или западе?
Д L. Сколько этажей у этого дома? ,
Д2. Этот дом кирпичный, деревянный или еще какой-нибудь?
ДЗ. Это ваш дом? (Если нет, то чей он?)
Д4. Когда вы рисовали этот дом, кого вы представляли себе в каче­стве его хозяина?
Д5. Вам бы хотелось, чтобы этот дом был вашим? Почему?
Д6. Если бы этот дом был вашим и вы бы могли распоряжаться им так, как вам хочется:
(а) Какую комнату вы бы выбрали для себя? Почему?
(б) С кем бы вы хотели жить в этом доме? Почему?
Д7. Когда вы смотрите на рисунок дома, он вам кажется располо­женным близко или далеко?
Д8. Когда вы смотрите на рисунок дома, вам кажется, что он рас­положен выше вас, ниже вас или примерно на одном уровне с вами?
Д9. О чем вас заставляет думать этот дом?
Д10. О чем он вам напоминает?
Д11. Этот дом приветливый, дружелюбный?
Д12. Что именно на рисунке производит на вас такое впечатление?
Д13. Считаете ли вы, что эти качества свойственны большинству домов? Почему?
Д14. Какая, по вашему мнению, погода на этом рисунке?
Др17. О чем заставляет вас думать это дерево? Др18. О чем оно вам напоминает?
Др19. Это дерево здоровое?
Др20. Что именно на рисунке производит на вас такое впечатле­ние?
Др21. Это дерево сильное?
Др22. Что именно на рисунке производит на вас такое впечатле­ние?
49. О чем вас заставляет думать нарисованный человек?
410. Кого вам напоминает этот человек?
411. Этот человек здоров?
412. Что именно на рисунке производит на вас такое впечатление?
413. Этот человек счастлив?
414. Что именно на рисунке производит на вас такое впечатление?
415. 4то вы чувствуете по отношению к этому человеку?
416. Считаете ли вы, что это характерно для большинства людей? Почему?
417. Какая, на ваш взгляд, погода на рисунке?
418. Кого напоминает вам этот человек? Почему?
419. 4его больше всего хочет человек? Почему? Др23. Кого вам напоминает это дерево? Почему?
Др24. В чем больше всего нуждается это дерево? Почему?
Д15. О ком вас заставляет думать этот дом? Почему?
Д16. В чем больше всего нуждается этот дом? Почему?
Д17. Куда ведет этот дымоход?
Д18. Куда ведет эта дорожка?
Д19. Если бы вместо дерева (куста, ветряной мельницы или любого
другого объекта на рисунке, не имеющего отношения к самому
дому) был человек, то кто бы это мог быть? Др25. Если бы вместо птицы (другого дерева или другого объекта
на рисунке, не имеющего отношения к основному дереву) был
человек, то кто бы это мог быть?
420. Как одет этот человек?
ИЛЛЮСТРАТИВНЫЕ СЛУЧАИ
СЛУЧАЙ 1№ 1. К. Н.
История. К. Н. — мужчина 26 лет, уроженец шт. Вирджиния. Не­смотря на среднее образование и довольно высокий уровень интеллекта (121 балл по шкале Векслера—Бельвью), он долгое время не был спосо­бен поднять свой предельно низкий уровень жизни, пока незадолго до исследования не начал работать страховым агентом, и стал преуспевать в этом, как только над ним был снят постоянный давлеющий контроль со стороны непосредственного наблюдателя (которого он, по-видимо­му, отождествлял со своим отцом).
Он был женат, но не смог достичь удовлетворительной сексуальной совместимости с супругой, что объясняет физической неспособностью жены.
Н. жаловался на хроническую усталость, диффузную тревогу, низ­кий порог фрустрации и насыщения и внушительное количество незна­чительных соматических заболеваний. При психологическом обследова­нии обнаружилось, что он склонен искать удовлетворение в фантазиях, а не в реальной жизни,
Психиатрический диагноз: психоневроз, смешанный тип.
КАЧЕСТВЕННЫЙ АНАЛИЗ
I. Детали
Дом: (I) Дымоход не нарисован (поскольку это нельзя объяснить низким уровнем интеллекта, можно предположить: (а) определенный недостаток теплоты в домашней обстановке, Р2; (б) проблемы, связан­ные с изображением мужского сексуального символа, Р2). (2) Ступени нарисованы плохо (испытуемый в некоторой степени недоступен, Р1).
(3) Вдоль крыльца нарисованы перила (относительная недоступность, Р1; отрицание дома как неприятного в прошлом места проживания, Р2).
(4) Дорожка начата, но не закончена (относительная недоступность, Р1). (5) Рядом с домом нарисованы два дерева и куст (оказалось, что они символизируют — слева направо — его отца, брата и мать; на рисунке, так же как и в реальности, мать отдалена от него, Р1). (6) Окна были нарисованы в необычной последовательности: второе окно слева на вто­ром этаже он нарисовал после всех остальных (очень неприятные ассо­циации, связанные с комнатой за этим окном, сперва некоторое время препятствовали его изображению, Р2) и закрыл его решеткой (там ис­пытуемый чувствовал себя заключенным, Р2).
Дерево: (1) На стволе нарисовано два рубца (самый близкий к ос­нованию дерева рубец символизирует смерть друга, который умер, когда К. Н. было 4 года; рубец, расположенный выше, символизирует получен­ную им в 15-летнем возрасте психическую травму, вызванную смертью его брата, Р2). (2) Линия основания на рисунке видна, но четко не выде­лена (базовая незащищенность, Р1).

Дом

Дерево
Человек
Человек: (1) Выделены рот и сигара (сильная оральная озабочен­ность, Р2). (2) Подчеркнуты несущественные декоративные детали одежды (нарциссическое самосозерцание с самоприукрашением компенсатор­ного характера, PI). (3) Выделенные в рисунке нос, сигара и галстук, по-видимому, являются фаллическими замещающими объектами (сек­суальная неприспособленность, Р2).
II. Пропорции. Дерево: Дерево имеет довольно большие размеры по сравнению с листом рисуночной формы (испытуемый определенно чув­ствует сужение окружающей среды и ее давление, Р2).
III. Перспектива
Дом: Рисунок дома размещен ближе к верхнему левому углу (неза­щищенность в домашней ситуации, PI).
Дерево: (1) Рисунок дерева помещен ближе к вертикальному краю листа (умеренное ощущение напряжения, Р1). (2) Дерево имеет заметный наклон вправо (попытка подавить прошлое с сопутствующей умеренной переоценкой будущего как источника поучения удовлетворения, Р1).
Человек: (1) Рисунок человека расположен практически в центре страницы рисуночной формы (ригидность и базовая незащищенность, Р2). (2) Движение человека, как позже объяснил испытуемый, — это реакция испуга при виде проходящих мимо девушек (сексуальная не­приспособленность, Р2).
IX. Комментарии
А. Рисуночная фаза. Дерево: Он заметил, после того как нарисовал ветви: «Мне больше интересны мертвые деревья, чем живые, это нор­мально?» (Р2. Он понимает болезненность своего интереса, который мо-
жет свидетельствовать о наличии незначительных саморазрушительных тенденций.)
Человек: Прежде чем начать рисовать человека, он спросил: «Чело­века полностью? Он должен быть похож на настоящего человека или главное — просто нарисовать? У меня такой характер — я люблю подура­читься». Он продолжил эту реплику, сказав, что рисовал такого человека раньше много раз, но никогда не дорисовывал его ниже талии (нереши­тельность и сексуальный конфликт, Р2. Раньше он всегда избегал рисо­вать область таза, которая доставляла ему беспокойство).
Б. Пострисуночные комментарии. Дерево: (1) Н. сказал, что нарисо­ванное им дерево кажется ему в большей степени женским,.чем мужс­ким, и напоминает ему мать (фактически не существующую), она поки­нула семью, когда ему было 9 лет (потребность в материнской опеке, Р1); (2) сперва он сказал, что его дерево мертвое (сильное чувство не­полноценности, сопровождающееся депрессией, Р2), но позже попра­вил себя, сказав, что оно живое, но больное и слабое (надежда на благо­приятное будущее, Р1).
Человек: На вопрос «Как он себя чувствует?» К. Н. ответил: «Он должен чувствовать себя хорошо, так как мне кажется, что это беспеч­ный человек» (неприятие своего нынешнего состояния, Р2).
X. Содержание
Дом: К. Н. нарисовал дом, в котором он и его брат провели самые неприятные дни раннего детства после того, как мать бросила их, а отец занялся поиском работы (резко отрицательная валентность, Р2).
Дерево: Это дерево находилось во дворе дома, с которым связан приятный опыт в его прошлом (желание вернуться к независимой, сво­бодно-обязательной детской роли, Р1).
Человек: Карикатура на «Оскара», аптечного ковбоя: «Который под допингом» (эго-инфляция через обесценивание другой фигуры, Д1); (2) Оскар стоит на углу, наблюдая за проходящими мимо девушками: «У него только это в голове» (сексуальная неполноценность, Р2); (3) «Ос­кар такой же мечтатель, как и я. Я, стоя на углу, думал бы только о том, как там моя жена и что происходит дома» (тревожность, связан­ная с супружескими отношениями, Р1; фантазия как источник удов­летворения, Р1).
РЕЗЮМЕ
Качественный анализ полученных в ДДЧ данных обнаруживает: (1) серьезную сексуальную неприспособленность, которая является при­чиной болезненной тревожности; (2) склонность испытуемого избегать межличностных отношений всегда, когда это возможно; при общении с людьми, контакта с которыми избежать не удается, ведет себя в ригид­ной, нерешительной манере; (3) базовую потребность в безопасности, любви, мужественности, успехе и автономии; (4) чувство того, что ок­ружающая реальность по существу является безучастной, ограниченной и не приносит удовлетворения, а он не в силах это изменить; (5) попыт­ки подавить воспоминания о прошлом и сопутствующую переоценку
будущего в качестве источника удовлетворения; (6) тенденцию искать удовлетворение в фантазиях.
Впечатление: Психоневроз, смешанный тип, интеллектуальное фун­кционирование в настоящее время соответствует среднему уровню; по­тенциальный уровень — выше среднего. По-видимому, можно прогнози­ровать улучшение. Рекомендуется психиатрическое лечение.
СЛУЧАЙ № 2. М. X.
История. М. X., 35 лет, родилась в сельской местности в шт. Вирд­жиния. Она была четвертой из семи дочерей. По экономическому и соци­альному положению ее семья не дотягивает даже до среднего класса. История семьи отрицает психические заболевания и неполноценность. В свое время она закончила высшую школу с удовлетворительными ре­зультатами. Затем поступила на курсы медсестер при муниципальной больнице, которые оставила после четырех месяцев испытательной ра­боты, чтобы выйти замуж за водителя такси, который уже был прежде женат. После замужества она работала продавцом в нескольких магазинах. Ее супружеская жизнь протекала довольно бурно. Она отказалась от ре­лигии, которую исповедовала ее семья (примитивный баптизм), приняв религию мужа (католическая). Ее муж, внешность которого в своих опи­саниях она уподобляла скандинавскому божеству, очень часто изменял ей. Она хотела иметь детей, он — нет. У нее дважды был выкидыш, и, к ее большому разочарованию, она была не способна родить живого ре­бенка. Три года назад состоялся их развод на основании нарушения му­жем супружеской верности. С тех пор всякий раз, когда он приходил, чтобы повидаться с ней (что происходило очень часто), она очень пере­живала, считая себя сильно привязанной к нему.
За три дня до проведения ДДЧ, при очередном своем посещении, бывший муж уговаривал ее сбежать с ним. Его визит совпал с момен­том, когда X. почти решилась вторично выйти замуж за кого-нибудь дру­гого. После этого, ночью, она приняла большую дозу фенобарбитала, но при таких обстоятельствах, когда она была уверена, что ее обнаружат до того, как она умрет.
Психиатр потребовал провести психологическое обследование и сделать заключение об основных характеристиках ее личности.
Психиатрический диагноз: реактивная депрессия с псевдосуици­дальной попыткой.
КАЧЕСТВЕННЫЙ АНАЛИЗ
I. Детали
Дом: (1) Дымоход — обязательная деталь — перерисовывался не­сколько раз в различных вариантах, но в заключение был стерт (сексу­альный конфликт, РЗ); (2) патоформное подкрепление линий перимет­ра рисунка (испытуемой тяжело контролировать внутрисемейную ситуа­цию, Р2).
Человек: (1) Хотя человек нарисован анфас, причем в обнаженном виде, половые признаки отсутствуют (чувство беспомощности и безза-

Дом
щитности, Р2). (2) Явно патологическая последовательность изображения деталей: сначала она нарисовала ноги и ступни, затем — остальное тело и в последнюю очередь — черты лица (сильный телесный конфликт, замет­ное нежелание провести идентификацию, РЗ). (3) Заметно чрезмерное акцентирование на линиях туловища, бедер и ног (испытуемая остро осоз­нает плотские влечения, которые она с трудом сдерживает, Р2).
II. Пропорции
Дом: Имеет необычную диспропорциональность между размерами по вертикали и горизонтали в пользу последних (в психологической сфе­ре испытуемой «дом» имеет большое временное значение; «дом» — это источник элементарного удовлетворения, Р1).
III. Перспектива
Дом: Нарисован только фасад дома (желание подавить выражение подлинного чувства, Р1).
Дерево: (1) Сдвинуто вправо, верхушка «срезана» краем листа (ис­пытуемая стремится найти удовлетворение в будущем, в фантазиях, Р2); (2) Использование предварительного наброска привело к некоторой заг­рязненности рисунка (свидетельство неспособности испытуемой логи­чески планировать свои действия, символизирует ее чувство дезоргани­зованное™, Р2).
Человек: (1) Необычное положение ступней (испытуемая чувству­ет, что она должна проявлять сознательные усилия, чтобы «владеть со­бой», Р2).
Общее: (1) Все три рисунка «отцентрированы» по горизонтальной оси (общая ригидность и напряженность, Р2); (2) по вертикальной оси — расположены выше центра (осознание тщетности своих стремлений, Р2).
IV. Время
Дом: (1) Дом нарисован за 6 мин. 35 сек. — патоформный признак («дом» — сфера конфликта, Р2). (2) Во время рисования имела место пауза патоформного характера в связи с изображением дымохода (сексу-* альный, конфликт, Р2).

Дерево Человек
Человек: (1) Человек нарисован за 6 мин. 48 сек. — патоформный признак (внутри– и межличностный конфликт, Р2). (2) Пауза перед ри­сованием черт лица (попытка скрыть автопортрет, Р1).
V. Качество линий
Общее: В каждом рисунке линии выполнялись иногда явно нереши­тельно (общая нерешительность и амбивалентность, Р2).
VI. Критичность
Дом: Патологичное по характеру стирание дымохода (конфликт, вызванный изображением мужского сексуального символа, РЗ).
Общее: В каждом рисунке имело место стирание; поправок было мало (плохое узнавание обнаруживает посредственные интеллектуаль­ные способности; ее неспособность усовершенствовать рисунок говорит о функциональном ослаблении интеллекта, Р2).
VII. Отношение
Общее: Была проявлена прогрессирующая тенденция к отказу (па-тоформная утомляемость и увеличивающийся негативизм, Р2).
VII. Распределение энергии
Общее: Имело место быстрое переключение внимания после завер­шения каждого рисунка с ситуации исследования (патоформная апро-зексия1, Р2).
IX. Комментарии
А. Рисуночная фаза. Дом: (1) Непосредственно перед началом изоб­ражения дымохода она заметила, что дом похож на тюрьму (она чув­ствует, что ее привязанность к мужу ограничивает ее, PI). (2) Сразу
1 Нарушение сосредоточенности активного внимания. — Прим. ред.
после того, как она признала дымоход негодным, она сказала, что дом выглядит как-то не так, он скорее похож на сарай (место, лишенное тепла; ее семейная роль напоминает роль домашнего животного, Р1).
Дерево: Прежде чем нарисовать крону, она прокомментировала неплодовитость дерева (ее псевдобесплодность является причиной чув­ства неполноценности, Р1).
Человек: В процессе рисования черт лица человека он сказала: «Она выглядит мертвой» (в другом месте она призналась, что скорее умрет, чем потеряет своего мужа, но ее возврат к нему также может обернуться для нее гибелью, Р2).
Б. Пост-рисуночная фаза. Человек: (1) О нарисованной.женщине она сказала, что та вышла из ванной, чтобы облачиться в одежду, кото­рой она не имеет в достаточном количестве (беззащитность, зависимость, бедность, Р1; при дальнейшем опросе обнаружилось, что X. занималась обрядовым омовением, Р2).
Общее: (1) X. иногда смеялась во время обсуждения всех трех ри­сунков, но ее смех не был веселым (попытка ослабить напряжение, Р1). (2) Всякий раз, когда обсуждались вопросы, связанные с сексом, она становилась очень беспокойной и проявляла много признаков тревожно­сти (сексуальный конфликт, Р2). (3) Ее понимание реальности было удивительно скудным (функционирование интеллекта снижено из-за эмо­циональных факторов, Р2).
В. Ассоциации. Общее: Ее речь содержала сильные персеверации, если обсуждение касалось лично ее, существующей ситуации, ее мужа, фрустрирующих чувств, связанных с ее неспособностью удержать мужа и родить ребенка (явная интроспекция, Р2). Постоянно проявлялась деп­рессия настроения (хотя суицидальная попытка, возможно, была ненас­тоящей, испытуемая определенно подавлена, Р2).
X. Концепция
Дом: Рисунок дома благодаря своей крайне бедной организации, создает впечатление, что он вот-вот рухнет (явное отражение ее ощуще­ния переполненности внутренними проблемами, Р2).
Дерево: Сперва испытуемая сказала, что это — лиственное дерево, которое росло на заднем дворе родительского дома (стремление вернуть прошлое детское состояние, Р1), затем — что оно хвойное и растет где-то в лесу (покинутая, она отклоняет свою фемининность, Р2).
Человек: Идентификация ограничена автопортретом (патоформная субъективность, Р2).
РЕЗЮМЕ
Из качественного анализа следует, что X. проявляет: 1) сексуаль­ную неприспособленность наряду с довольно сильной потребностью в сексуальном удовлетворении; 2) тревожность и депрессию; 3) почти по­давляющее чувство фрустрации, связанное с тем, что она расценивает как бесполезное стремление к получению удовольствия; 4) склонность ^избегать реальности; 5) обсессивно-компульсивное поведение; 6) силь­ная потребность в безопасности и стабильности.
Впечатление: психоневроз, реактивная депрессия. Базовый интел­лектуальный уровень — средний, на сегодняшний день интеллектуаль­ный уровень не достигает уровня «ниже среднего».
ВЫВОДЫ
Представленные данные демонстрируют, что с помощью данной методики можно определить уровень зрелости, гибкости, интеграции и сензитивности личности благодаря тому, что она позволяет испытуемо­му посредством такого механизма, как проекция, раскрыть структурные связи элементов собственной личности и сензитивной области, а в боль­шинстве случаев и причину (причины) возникновения сензитивности. Кроме того, ДДЧ может служить средством измерения интеллекта взрос­лых испытуемых, оценивая качественный уровень сформированное™ понятий и понимания пространственных отношений.
ДДЧ не является диагностическим методом. Автор убежден в том, что ни одна отдельно взятая психологическая процедура не может обес­печить достаточное количество данных, на которых основывается диаг­ноз, потому что ни одна тестовая процедура не может содержать в себе исчерпывающий набор образцов поведения. При обследовании плохо приспособленного с психологической точки зрения индивида многие компоненты структуры его личности, оцениваемые данной методикой, могут остаться практически незатронутыми, и в результате может сло­житься во многих отношениях ложная картина.
Методика ДДЧ разрабатывалась для того, чтобы: (1) обеспечить исследователя такой процедурой, которая может дать богатую и цен­ную информацию относительно личности испытуемого в целом и взаи­модействия этого индивида с окружающим миром в общем и в частно­стях; (2) предоставить опытному клиницисту возможность наблюдать испытуемого в реально или потенциально стрессовой ситуации обследо­вания, что позволяет получить данные о реактивном поведении индивида.
Иначе говоря, ДДЧ предназначена для использования в качестве процедуры, облегчающей клиницистам получение ценных диагностичес­ких данных.
Опыт показал, что ДДЧ можно использовать и в ином качестве, не как диагностическое средство. Например: 1) как дополнительное сред­ство для установления взаимопонимания с испытуемыми, проявляющи­ми высокую степень подозрительности и/или негативизма; 2) для того, чтобы воспользоваться преимуществом момента «отрыва карандаша», об­легчающего получение ответа на поставленный вопрос; 3) для того, что­бы облегчить протекание свободных или направленных ассоциаций.
В пользу обоснованности применения ДДЧ на практике можно пе­речислить пять основных факторов: (1) обследование личности осуще­ствляется как вербальным, так и невербальным способами; (2) рисунок, как довольно примитивный метод, способствует самовыражению замк­нутых испытуемых или тех, чей интеллект не достигает среднего уровня (рисуночную фазу ДДЧ можно использовать для работы с испытуемы-
ми, которые не могут или не хотят говорить вообще); (3) невербальная фаза ДДЧ практически неструктурирована, что способствует проециро­ванию; (4) процесс создания рисунков дома, дерева и человека вызыва­ет у испытуемого эмоциональный отклик, что способствует вербализа­ции во время рисования или после него подавленного (и возможно, вы­тесненного) материала; (5) система пост-рисуночного опроса позволяет испытуемому давать характеристики, интерпретировать содержание и приводить ассоциации, касающиеся собственных рисунков и той реаль­ности, которая окружает их; кроме того, она дает возможность выразить дополнительные проекции. Существует еще один аргумент в пользу ДДЧ, который может иметь реальную ценность для лонгитюдных исследова­ний, необходимое условие которых по возможности свести на нет в за­писях наблюдений различных исследователей любые субъективные мо­менты. Рисунки дома, дерева и человека представляют собой модель по­ведения испытуемого, процесс регистрации которого не поддается из­менениям (хотя незначительные искажения не исключены), которые всегда сопровождают записи поведения в процедурах, включающих вза­имодействие испытуемого с исследователем. В настоящее время главный недостаток ДДЧ — отсутствие достаточной объективности количествен­ной и качественной систем оценки, это свойственно всем проективным техникам. Надеемся, что в конечном счете обоснованность большинства оценочных пунктов методики будет доказана экспериментальным путем. Однако замеченные недостатки строения процедуры и широта подхода, вероятно, сделают получение таких доказательств затруднительным.
Методика ДДЧ представлена вниманию читателей, несмотря на отсутствие экспериментальной проверки, поскольку ее ценность как ме­тодики для оценки личности в целом была довольно убедительно проде­монстрирована в процессе ее использования автором и другими иссле­дователями в клинической практике.

Note1