Игорь Малышев - Подменыши

• Название: Подменыши
• Автор: Игорь Малышев
• Жанр: Современная проза

О неформалах и нонконформистах. Роман в 2009 году вошёл в длинный список премии «Национальный бестселлер», а также получил премию журнала «Роман-Газета» в номинации «Открытие года». В полной версии публикуется впервые.

---

— Джа и Христос сказали нам, чтобы мы не боялись ничего, кроме греха, а в траве нет греха, — ответил Йон, растягивая слова, и добавил. — Меня зовут Йон. Я эвегбе, ну, или эве, как вам угодно. Это такой народ в Африке.

— Мы, в общем-то, сразу заметили в тебе что-то нерусское, — с улыбкой заметил Эльф.

— Да, я не из России, — согласился Йон. — Я — из дальше. Из Африки. Хотите курить?

— Да, — сказала Серафима, — и, причём, уже давно.

Они отошли за угол, Йон снял шапку, достал откуда-то из стога курчавых волос пакетик с травой. Свернул самокрутку, передал Белке. Та с удовольствием затянулась и вручила косяк Эльфу.

— Я вообще-то не курю, — сказал Эльф, — но ради знакомства…

— Сатир тоже обычно мало курит, — заметила Белка, — но когда дело касается травы!..

— Да, Сатир такой… — согласился Эльф. — Ещё бы знать где он теперь…

Тимофей слепил небольшой, но жесткий, как кулачок, снежок и запустил им в Йона:

— Дядька негр, а вы в снежки играете? — спросил он, глядя, как тот поправляет сбитую набок шапку.

Йон глубоко затянулся самокруткой, посмотрел в пронзительно-голубое небо, кивнул ему.

— Конечно. Как можно жить в России и не играть со снегом? — сказал он и слепил огромный, размером с голову Тимофея, снежок.

— Ого-го! — уважительно сказал Тимофей и спрятался за спину Белки.

Йон откусил от слепленного колобка и задумчиво сказал:

— Иногда мне кажется, что в России можно только играть в снежки и думать о смысле жизни. Больше ничего.

— Отчаянное положение… — вскользь обронила Белка.

— Ну и как, у тебя получается? — поинтересовался Эльф.

— Во всём мире глобальное потопление, то есть потепление. Вот и у вас снег только к концу декабря стал падать. Отец говорил, раньше он в ноябре появлялся. Значит, на снежки времени остаётся всё меньше. Но пока хватает. С поиском смысла жизни тоже полный порядок. У вас в России куда ни попадёшь, хоть в город, хоть в голое поле, везде такая пустота в воздухе… Пустота, огромная свобода и холод. И кажется, что присутствуешь в конце истории человечества.

— Только не в конце, а в начале истории. Отсюда и пустота впереди, — заметила Белка.

— Нет, скорее уж действительно в конце, — согласился с Йоном Эльф. — Был у нас такой философ Константин Леонтьев, он говорил, что русскому народу суждено завершить историю человечества, поскольку он последний из развитых народов несёт в себе жизнь.

— Правильный философ, — одобрил Йон. — Но будущее всё-таки за Африкой!

— Хорошо там сейчас, наверное, в Африке? — спросил Эльф.

— Там моя Родина, мне только там по-настоящему хорошо.

— У нас коньяк есть, выпьешь за Африку? — предложила Белка.

— За Африку я не то что выпью, я умру за неё! — заверил Йон.

Они выпили за Африку, потом за Россию, и, в конце концов, окончательно подружились.

— А где ты так хорошо выучился по-русски говорить? — поинтересовалась Белка.

— По разговорнику для глухонемых, — он засмеялся. — Африканская шутка. Могу рассказать, если интересно, — охотно согласился тот и поведал следующее: — В России он жил уже три года, учился в «Лумумбарии». Его отец — Ассаи Руги, одно время был президентом африканской страны Дого. Он всегда уважал Советский Союз и с детства готовил Йона к учёбе в советском вузе. Обучал его русскому языку, заставлял общаться с детьми из советского посольства и читать русскую классику к которой ученик остался совершенно равнодушен. Единственным, что ему понравилось были стихи Гумилёва, выпущенные в каком-то французском издательстве, основанном русскими эмигрантами.

— Я даже помню наизусть несколько стихотворений об Африке из этой книги, — похвастался Йон.

Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам приходили львы…

— Это «У камина», — тихо сказала Белка и продолжила вместе с Йоном.

…Но трусливых душ не было средь нас,
Мы стреляли в них, целясь между глаз…

— Изумительно-живое и очень тоскливое стихотворение. На замерзший ручей похожее, — со вздохом сказала она, закончив чтение.

— А чем ты занимался, пока в Африке жил? — спросил Эльф.

— Жил, учился, в гости ходил, — негр неопределённо пожал широкими, как ствол баобаба плечами. — Но это ведь всё неинтересно, правда? Интересно было, когда я уходил жить в джунгли. К тем людям, которые никогда не видели городов. Там мне было совсем хорошо. Мы ловили рыбу, охотились на крокодилов, собирали фрукты, били в тамтамы, танцевали. Питались только тем, что находили в джунглях. Спали в хижинах, крытых листьями. В сезон дождей по ним целыми днями дожди стучали. Под этот звук спать хорошо. В солнечные дни всюду бабочки летали, птицы кричали, обезьяны прыгали… А когда мне надоедало жить в лесу, я уезжал к океану. На мурен охотился, на берегу лежал, волны слушал, курил…

«Белые» уважительно посмотрели на Йона. Его действительно легко было представить и затаившимся в засаде с копьём в мускулистой руке, и плывущим в долблённой лодке по затерянной в джунглях реке, и глядящим в жёлтые с узким кошачьим зрачком глаза крокодила, и танцующим под бой тамтамов среди жалящих, как дикие пчёлы, искр костра.

Лицо Йона стало задумчивым.

— Как же я соскучился по Африке… Ужасно… Я только сейчас понял.

— Ну ничего, будет лето, поедешь домой. Поживёшь, как человек, в лесу под ёлкой, или что у вас там растёт, — подбодрила его Белка. — Чего ты расстраиваешься-то?

Йон снял вою цветастую шапку, снова достал из глубин шевелюры пакетик и стал сворачивать новую самокрутку.

— Некуда мне ехать. Отца свергли четыре года назад. Он отправил меня сюда, а сам перешёл на… Ну, как это, на нелегальное положение. Переезжает из страны в страну. Я даже приехать к нему не смогу.

Все сочувственно помолчали.

— Да, наследным принцам часто выпадает нелёгкая судьба, — заметил Эльф, принимая сочащийся дымком косяк. — Того же Гамлета вспомнить… Трудно жил, с перегибами.

— Там у нас теперь полковники правят. Ото всего мира закрылись. Понастроили трудовых лагерей. Людей за колючей проволокой держат. Чиновники, говорят, расплодились. Когда у меня мать умерла, полковники даже не разрешили её на родине похоронить. Отца, если поймают, обещали повесить. Меня тоже, наверное, повесят, если поймают. Так что нельзя мне домой возвращаться.

— Да, виселица — это серьёзно, — сказала Белка.

— Я уверен, что когда тебя вешают за шею, это очень неприятно, — с невесёлой усмешкой заметил Йон.

— Да, потом, наверное, горло болит, — поддержал его Эльф.

Они поболтали ещё немного и расстались, договорившись встречаться здесь по солнечным дням в два часа. Белке больше нравился полдень, но Йон заявил, что он как-никак студент и ему надо, хоть иногда, появляться в институте. Ещё они договорились никогда не ждать друг друга больше десяти минут. Чтобы отношения не были в тягость.

Так начались их регулярные встречи. С Йоном было хорошо. Он никогда не бывал в плохом настроении, у него всегда была трава и сладости для Тимофея. А когда выяснилось, что он и его отец — коммунисты, с ним стало совсем интересно. Они часами обсуждали революционные движения разных стран, ругали капитализм и демократию:

— Я как-то нашла в Интернете интересную подборку высказываний по поводу демократии, — говорила Белка. — Всё я, конечно, не помню, так, обрывки… Вот что, например, сказал о демократии один религиозный деятель: «Дайте людям возможность думать, что они правят и они будут управляемы». Блеск? Блеск! Или вот ещё какой-то британский журналист высказал: "Демократия: это, когда вы говорите, что вам нравится, а делаете, что вам говорят". Орсон Уэлс (американский режиссер) словами героя одного своего фильма: "В Швейцарии они все любят друг друга по-братски, пятьсот лет демократии и мира, и что они произвели? Часы с кукушкой!". Хорошо сказано, правда? Да и вообще, что такое демократия? Это когда олигарх даёт человеку деньги на предвыборную кампанию (дело-то крайне дорогое), а потом требует исполнения своих желаний. И тот исполняет. А куда он денется, если его загодя купили? Какая тут может быть воля народа? Да никакой! Как нет и никогда не будет демократии.

— А мне кажется, что любой государственный строй основан на насилии, — сказал Эльф. — И при каком бы строе я ни жил, мне всегда будет плохо.

— Конечно, — согласился Йон, — любое государство — это насилие. Но при капитализме насилие направлено на то, чтобы воспитать в тебе собственника и потребителя, а при коммунизме — чтобы сделать тебя человеком, который стремится к добру, а к вещам равнодушен. Потому что собственность — это основа общественного зла.

— Ты же сам говорил, что веришь в Христа, а он отвергал насилие, — заметил Эльф. — Как же ты тогда можешь одобрять коммунистическую революцию?