Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса

• Название: Озарение Нострадамуса
• Автор: Александр Казанцев
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1995

---

— У меня никогда не было упомянутых вами желании, герр оберштурмбаннфюрер барон фон Шпрингбах, впрочем, как и поиска любых других сведений, не касающихся круга моей научной деятельности.

— Какие лица были допущены в этот тайный порочный круг?

— Я имею в виду не лиц, а научные статьи и книги.

— Книги? — презрительно повторил следователь и добавил: — Подойдите к окну и полюбуйтесь на судьбу творений ваших, надо думать, любимых авторов.

Профессор, прихрамывая, повиновался:

— Я вижу разожженный во дворе костер, от которого валит дым.

— В этот вонючий дым превращаются книги вашего сбежавшего еврейского мэтра Эйнштейна, а также лженемецкого поэта еврея Гейне, присосавшегося к нордической культуре.

— Но Гейне знаменит не как еврей, а как великий немецкий поэт! — почти с ужасом воскликнул Рубинштейн.

— Не еврею судить, что есть немецкого в стране, куда его заслали наши враги.

— Но меня даже не выслали из Страны Советов, как Троцкого, идеи которого первоначально я разделял, за что и был исключен из партии.

— Причина вашего псевдоисключения нам ясна. Можно наклеить себе бороду Деда Мороза, как говорят русские, и утверждать, что она сама выросла. Но мы умеем срывать все мнимое с черепа, этого разросшегося верхнего шейного позвонка, как остро выразился подлинно великий немец Гете. Мы в состоянии установить истинное происхождение особи из еврейского гетто или цыганской кибитки.

— Да я никогда ее не видел!

— Еще увидите, все увидите, как только что любовались из этого окна сожжением псевдонаучного бреда и рифмованного зазнайства ваших сородичей.

Илья Абрамович, пока оберштурмбаннфюрер был занят писаниной, внимательно вглядывался в чем-то знакомое лицо, силясь вспомнить, где мог его видеть, но тот, внезапно оторвавшись от своего занятия, сам помог профессору:

— Итак, в моем сопровождении, майора германской императорской армии, вы, примкнувший, как бундовец, к группе Ленина и его сообщников: Зиновьева, Крупской, Радека и Инессы Арманд, к которой вы проявляли повышенное мужское внимание, проехали в закрытом и охраняемом мною вагоне через всю воюющую Германию, чтобы разжигать русскую революцию. В Петрограде вы приняли непосредственное участие в Октябрьском перевороте, заняли со штурмом Зимний дворец…

— Штурма не было. Женский батальон сопротивления там не оказал, юнкера разбежались.

— И вы лично присутствовали при аресте всех министров Временного правительства…

— За исключением сбежавшего Керенского.

— Наконец-то вы начали подтверждать обвинение.

— Я не опровергаю, что в то время примкнул к левацкой части большевиков во главе с Троцким.

— Который командовал Красной Армией, победившей добровольческие армии Колчака и Деникина.

— В последовавшие годы всеобщей разрухи я, как и Лев Давидович Троцкий, видел выход лишь в мировой революции.

— Чтобы коммунисты захватили весь мир и привели его к полной разрухе.

— Я это осознал, но не сразу, лишь после крутого поворота Ленина в экономике, который, поняв, что грабительской продразверсткой страну не накормить, призвал к восстановлению хозяйства личной инициативой.

— Вы имеете с виду нэп?

— Совершенно так. Первоначально возрождение буржуазии в виде нэпманов возмутило ту часть партии, к которой я примыкал. Однако возрождение страны во время нэпа, успехи крестьян, которые Бухарин, представлявший правое течение в Коммунистической партии, как философ, выразил в своей теории врастания кулака в социализм, побудили меня пересмотреть свои взгляды и отдалили от троцкизма.

— И вы хотите, чтобы я поверил вам, стремившемуся распространить заразу коммунизма на весь мир, в том, что не продолжаете служить этим идеям и по сей день, выполняя шпионские задания под университетским прикрытием?

— Я повторяю, что для этого нет никаких оснований или улик.

Шпрингбах закончил протокол допроса, потребовав у профессора его подписи внизу каждого листа, не принимая во внимание его робких попыток внести какие-либо коррективы, тем более что они лишь повторяли его «упрямое» отрицание предъявленных на допросе обвинений.

Потом следователь нажал кнопку под столешницей и приказал вызванному штурмовику отвести арестованного в камеру, даже не взглянув в глаза уводимому почтенному профессору, лишь с прежней грубостью сказав ему вслед:

— Подумайте как следует в одиночестве своим еврейским мозгом над заданными вам вопросами. Признание — лучшая защита на ждущем вас суровом суде.

Илью Абрамовича увели, поместив в опрятную, по-немецки чистенькую тесную камеру, где койка откидывалась на день к стене, и лежать на ней можно было только ночью, увы, бессонной ночью, а днем спать не полагалось и, если Рубинштейн начинал дуреть на табурете, к нему тотчас врывался надзиратель и грубо разгонял его сонливость.

Все реже вызывал к себе оберштурмбаннфюрер заключенного профессора. И все его допросы были почти точными копиями первого, с теми же предвзятыми обвинениями и солдафонски нацистской грубостью, которая закрывала давнее воспитание в интеллигентной немецкой семье фон Шпрингбахов. Когда же барон продвинулся по службе и стал уже штандартенфюрером (равным армейскому полковнику), то, казалось, совсем забыл об Илье Рубинштейне.

Продвижение по службе определялось не столько числом обвиненных Шпрингбахом предполагаемых шпионов, сколько родственными связями с верхушкой вермахта. И в пору, когда гитлеровская Германия, напрягая мускулы, сжалась, подобно тигру, готовящемуся к прыжку на выбранную жертву, даже сам рейхсканцлер Гиммлер вынужден был считаться с этими заносчивыми генералами, и им в угоду барон фон Шпрингбах стал группенфюрером, войдя в генералитет гестапо.

Вот тогда-то и вспомнил новый генерал СС о своем упрямом узнике профессоре Рубинштейне.

Явившиеся за заключенным конвоиры даже удивили Илью Абрамовича, обросшего полуседой бородой, который был уже готов нести бремя одиночного заключения неопределенное время.

Но провели его не в знакомый, надраенный как палуба крейсера, коридор с кабинетом, порог которого он когда-то впервые переступил, а вывели в погожий августовский день на улицу и усадили в роскошный «опель-адмирал» на заднее сиденье и без вооруженного спутника.

На вопрос к сидящему рядом с шофером офицеру СС «который нынче день?», он получил неожиданный вежливый ответ:

— Двадцать седьмое августа тысяча девятьсот тридцать девятого года, герр профессор. Группенфюрер барон фон Шпрингбах ждет вас в другом здании.

«Здание-то другое, а человек-то там все тот же!» — с горечью думал Рубинштейн, глядя на мелькающие витрины магазинов, толпы прохожих, кипевшую, бьющую ключом жизнь огромного города.

Но Илья Абрамович ошибся!

В другом здании, в роскошном кабинете с мягкой, обитой дорогой кожей мебелью, его встретил, казалось бы, лишь внешне похожий на прежнего Шпрингбаха человек в мундире группенфюрера, украшенном крестами. Он встал при появлении профессора и, выйдя из-за стола, пошел к нему навстречу, усадил на мягкий диван, запросто сел с ним рядом.

— Наконец-то мы снова свиделись с вами.

— Это зависело не от меня, — сдержанно отозвался Илья Абрамович.

— Конечно, конечно! — согласился группенфюрер. — Но за это время вы прошли испытание, предназначенное вам.

— Испытание? — изумился Рубинштейн.

— Да, именно такие стойкие люди и нужны нам. Но перейдем к сути нашего общего дела. Вы считаете диктатуру Сталина в вашей стране, которую не по своей воле покинули, тяжким ярмом для всех народов Советского Союза?

— Там диктатура пролетариата, — уклончиво ответил Илья Абрамович.

— Ах, бросьте, профессор, всем надоевшие цитаты пропаганды. Народ вашей страны угнетен диктатором, от которого нашими общими с вами усилиям надо его освободить.

— Простите, группенфюрер, но я вас не понимаю.

— Проверка вашей стойкости показала, что вы можете помогать нам, находясь в Советском Союзе, куда мы дадим вам возможность вернуться, обеспечив вашу безопасность дипломатическим паспортом советника посла.

— И чем я буду вам помогать?

— Революционной борьбой против диктатуры и сообщениями о тех настроениях, которых вам удастся добиться.

— Сообщать? То есть делать то, что вы мне инкриминировали эти два года.

— Вот видите, мы в вас не ошиблись! У вас даже нет страха перед нами. Но зачем такие вульгарные уточнения? О шпионаже и речи не идет. Мы просто убедились в общности наших с вами устремлений.

— Простите меня, гepp группенфюрер, предвидя возможные для меня неприятности, я все же вынужден отказаться от вашего предложения.

— Ну что ж! Вы укрепили мое уважение к вам! Заходите ко мне запросто, когда у вас будет время.

— Как вас понять, гepp группенфюрер?

— Очень просто. Моя машина доставит вас домой, к университету, где вы сможете продолжить свои ценные исследования явлений при субсветовых скоростях, в чем вы можете оказаться тоже полезным нам.