Дороти Сейерс - Шагающий каприз [Striding Folly] (3 рассказа)

• Название: Шагающий каприз [Striding Folly] (3 рассказа)
• Автор: Дороти Сейерс
• Жанр: Классический детектив

---

Полицейский с любопытством осмотрел длинные горлышки и выпуклые, обернутые в серебро пробки. «Шампанское? — спросил он. — Никогда не пил, сэр. Но хотелось бы попробовать эту штуку».

— Вы найдёте его слабеньким, — сказал Питер, — но если выпьете достаточно, то поведаете мне историю всей своей жизни.

Пробка выстрелила, и вино вспенилось в широких бокалах.

— Итак! — сказал полицейский. — За вашу добрую леди, сэр, и за нового молодого джентльмена. Долгой жизни и всего самого лучшего. Немного напоминает сидр, не так ли, сэр?

— Лишь чуточку. Скажете своё мнение после третьего бокала, если сможете вытерпеть его так долго. И спасибо за ваши добрые пожелания. Вы женаты?

— Пока нет, сэр. Надеюсь, когда я получу повышение. Если только сержант… но об этом здесь ни к чему. А вы, сэр, долго женаты, если я могу спросить?

— Чуть больше года.

— Ага! И как вы находите, оно того стоит, сэр?

Питер рассмеялся.

— Я провел последние двадцать четыре часа, задавая себе вопрос, почему, когда мне действительно улыбнулась удача и удалось завладеть сокровищем, я обязательно должен был оказаться этаким идиотом, который рисковал потерять всё в этом проклятом глупом эксперименте.

Полицейский сочувственно кивнул.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, сэр. Мне кажется, что жизнь именно такова. Если вы не рискнёте, то никуда не придёте. Если же рискнёте, всё может пойти не так, как надо, и где вы тогда? И в половине случаев, когда вещи происходят, они происходят прежде, чем о них успеваешь подумать.

— Совершенно верно — сказал Питер и вновь наполнил бокалы. Он заметил, что полицейский понемногу успокаивается. Как истинный человек своего класса и образования, Питер в моменты сильных переживаний тянулся к компании обыкновенных людей. И действительно, когда недавний внутренний кризис угрожал разрушить его нервную систему, он полетел в буфетную к дворецкому с безошибочным инстинктом почтового голубя. Там к нему отнеслись очень гуманно и позволили чистить серебро.

Рассудком, так странно обострённым шампанским и нехваткой сна, он наблюдал реакцию констебля на Пол-Роже урожая 1926 года. Первый бокал обнажил философию жизни, второй вызвал имя — Альфред Бёрт — и дополнительный намек на некую таинственную обиду, нанесённую сержантом участка, третий стакан, как и предполагалось, вызвал к жизни историю.

— Вы были правы, сэр, — сказал полицейский, — когда определили, что я новичок. Я прибыл только в начале недели, и поэтому не знаком не только с вами, сэр, но и с большинством здешних жителей. Джессоп сейчас знает всех, да и Пинкер тоже знал, сейчас его перевели на другой участок. Вы, должно быть, помните Пинкера — крупный парень, два таких как я, с песочными усами. Да, полагаю, помните.

— Итак, сэр, как я и говорил, я знаю район в общих чертах, но не как свои пять пальцев, если можно так выразиться, и могу иногда выглядеть глупо, но это не мешает мне видеть то, что я действительно видел. Видел и всё, и не пьян я был или что там ещё. А что касается ошибки в числах, ну, в общем, это могло произойти с каждым. И всё равно сэр, именно 13 было тем числом, которое я видел так же ясно, как сейчас вижу нос на вашем лице.

— Невозможно выразиться убедительнее, — сказал Питер, нос которого было трудно не заметить.

— Вы знаете Меррименс-Энд, сэр?

— Полагаю, что да. Разве это не длинный тупик, идущий где-то позади Саут-Одли-стрит, с линией домов на одной стороне и высокой стеной на другой?

— Правильно, сэр. Высокие, узкие дома, все одинаковые, с широкими подъездами и колоннами.

— Да. Как выезд с самой жуткой площади в Пимлико.[7] Ужасно. К счастью, я полагаю, улица так и не была закончена, в противном случае мы бы имели ещё один ряд чудовищ на противоположной стороне. Вот этот дом относится к чисто восемнадцатому столетию. Как он вам?

Констебль Бёрт оглядел просторный зал — камин в стиле Адамов,[8] обшитый панелями с изящными мелкими карнизами, фронтонами на дверях, высокими полукруглыми окнами, освещающими зал и галерею, лестницу благородных пропорций. Он подыскивал подходящую фразу.

— Это — дом джентльмена, — констатировал он наконец. — Пространство чтобы дышать, если вы понимается, что я имею в виду. Кажется, что здесь просто нельзя вести себя вульгарно. — Он покачал головой. — Хотя, уж извините, я не назвал бы его уютным. Это не то место, где хочется посидеть в рубахе без рукавов. Но у этого дома есть класс. Я никогда не думал об этом прежде, но теперь, когда вы об этом спросили, я вижу, чтó не так с теми домами на Меррименс-Энд. Они — какие-то сдавленные. Сегодня вечером я был в нескольких из них, и это правда: они — сдавленные. Но я хочу вам рассказать об этом.

— Это случилось сразу после полуночи, — продолжал полицейский, — когда я завернул на Меррименс-Энд в рамках своего обычного служебного обхода. Я уже почти дошёл до дальнего конца, когда увидел человека, который подозрительно жался у стены. Там, знаете ли сэр, есть ворота в некоторые сады, и этот парень ошивался около одних таких ворот. Довольно грубоватый человек в мешковатом старом пальто — мог быть бродягой с набережной. Я направил на него фонарь, — потому что улица не очень хорошо освещена, а ночь выдалась тёмной, — но не смог разглядеть большую часть его лица, потому что он нахлобучил рваную старую шляпу и был обмотан вокруг шеи большим шарфом. Я подумал, что он здесь не к добру и уже собирался спросить, что он тут делает, когда услышал в высшей степени страшный крик из одного дома напротив. Это было ужасно, сэр. «Помогите! Убийство! Помогите!» — кричали так, что просто мороз по коже.

— Голос был мужской или женский?

— По моему, мужской, сэр. Больше похож на рёв, если вы понимаете, что я имею в ввиду. Я говорю: «Эй, в чём дело? Какой это дом?» — Парень ничего не отвечает, но показывает, и мы с ним вместе бежим через улицу. Как только мы добрались до дома, послышался шум, как будто внутри кого-то душат, и удар, как будто что-то упало напротив двери.

— О, Боже! — произнёс Питер.

— Я кричу и звоню в колокольчик. «Эй! — кричу я. — Что здесь происходит?» и затем стучу в дверь. Никакого ответа, и поэтому я вновь звоню и стучу. Тогда парень, который был со мной, открыл клапан щели для почты и заглянул в неё.

— Был ли в доме свет?

— Везде было темно, кроме фрамуги над дверью. Она была ярко освещена, и когда я посмотрел на неё, то увидел номер дома 13, нарисованный, как вам это нравится, прямо на фрамуге. Ну, а этот парень всё смотрел и внезапно как-то всхлипнул и отпрянул. «Эй! — говорю я, — в чём дело? Дай-ка глянуть». Таким образом, я приложил глаз к этой щели и заглянул.

Констебль Бёрт сделал паузу и глубоко вздохнул. Питер перерезал проволоку у второй бутылки.

— А теперь, сэр, — сказал полицейский, — хотите верьте, хотите нет, я был тогда так же трезв, как сейчас. Я могу описать всё, что видел в том доме так, как будто это нарисовано вот на этой стене. Не то, чтобы я увидел слишком много, потому что щель была неширокой, но, слегка скосив глаза, я мог смотреть прямо через холл и частично видеть обе стороны и часть лестницы наверх. И вот что я увидел, и следите за каждым моим словом в связи с тем, что случилось потом.

Чтобы язык двигался свободнее, он сделал ещё один большой глоток Пол-Роже и продолжал:

— Пол в холле. Я видел его очень чётко. Весь из черно-белых квадратов, как мрамор, и уходит далеко вглубь дома. Примерно на полпути спереди и слева была лестница с красным ковром и на ней — белая голая женщина, несущая большой горшок с синими и желтыми цветами. В стене рядом с лестницей была открыта дверь и за ней — комната, вся освещенная. Я мог видеть только конец стола, уставленный большим количеством бокалов и столового серебра. Между этой дверью и парадной дверью стоял большой черный шкаф, блестящий, с нарисованными на нём золотыми фигурами, как на вещах, которые показывают на выставке. Прямо позади — нечто вроде оранжереи, но я не смог разглядеть, что же там было, только выглядело всё очень весело. Справа была дверь, и она также была открыта. Очень симпатичная гостиная, насколько я мог видеть, с бледно-голубыми обоями и картинами на стенах. В холле также были картины, и столик справа с медным блюдом, например для того, чтобы класть на него карточки посетителей. Я как будто вижу всё это теперь, и я спрашиваю вас, если всего этого не было, то разве смог бы я просто взять и всё так описать?

— Я знавал людей, которые описывали то, чего не было, — глубокомысленно сказал Питер, — но редко что-либо в этом роде. Про крыс, кошек и змей я слышал, и иногда про нагие женские фигуры, но с маниями, связанными с лакированными шкафами и столиками в холлах, я знаком плохо.

— Именно так, сэр, — согласился полицейский, — и я вижу, что пока вы мне верите. Но вот дальше всё не так просто. В этом холле лежал человек, и я совершенно уверен, сэр, так же как в том, что сижу здесь, что он был мёртв. Это был крупный человек, чисто выбритый, и он был в вечернем костюме. Кто-то всадил ему в горло нож. Я мог видеть ручку — это было похоже на разделочный нож, и кровь разлилась, блестя, по мраморным квадратам.