Пола Маклейн - Парижская жена

• Название: Парижская жена
• Автор: Пола Маклейн
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-17-076120-3, 978-5-271-39415-7

Все мы читали автобиографический «Праздник, который всегда с тобой».

Мы знаем, каким видел Париж времен своей молодости и себя в нем Хемингуэй.

Но какими стали «парижские» годы для его первой жены — легендарной Хэдли? И почему Хемингуэй, который всю жизнь хранил ее письма как великую драгоценность и которой спустя годы после развода писал: «Чем больше женщин я узнаю, тем сильнее восхищаюсь тобой», оставил ее, как только к нему пришла слава?

Красивой и грустной истории любви, супружества и разрыва лучшего американского прозаика первой половины XX века и, возможно, самой важной женщины в его жизни посвящен пронзительный роман Полы Маклейн…

---

Последовала серия печальных прощальных обедов — со Стрейтером, Паундом, их женами, Сильвией, Гертрудой и Алисой, — всем мы говорили, что вернемся через год, когда малыш сможет путешествовать.

— Помните — ни днем больше. Ссылка плохо действует на психику.

— Ведь это не совсем ссылка, разве не так? — возразил Эрнест.

— Тогда лимб,[9] — слегка изменил приговор Паунд.

— Слово помягче, но только в том случае, если не привлекать сюда Ветхий Завет.

Через десять дней мы отплыли в Канаду.

В Квебеке мы оказались в начале сентября, а ко времени переезда в Торонто получили ободряющие письма от Джона Боуна и Грега Кларка, товарища Эрнеста по репортерской работе, оба писали, что ждут нас. Казалось, что все складывается хорошо, но, когда 10 сентября Эрнест вышел на работу, он узнал, что не Боун будет его непосредственным руководителем, как ожидалось, а Гарри Хиндмарш, помощник главного редактора «Стар». После первой же встречи Эрнест понял, что у них будут сложные отношения. Хиндмарш был крупным человеком, тяжелым как физически, так и в словах и поступках, и любил демонстрировать свою власть.

— Он с ходу составил мнение обо мне, — сказал Эрнест, вернувшись в наш номер в гостинице «Селби». — Я не успел сказать и двух слов, а он уже решил, что я из себя что-то строю. — Нахмурившись, Эрнест мерил шагами комнату. — А что он собой представляет? Не будь он мужем дочери владельца газеты, мел бы сейчас улицы.

— Мне жаль, милый. Думаю, со временем он оценит твою уникальность.

— Дохлый номер. Похоже, он видит во мне начинающего репортера. Я не буду обозревателем, и он посылает меня в командировку.

— Когда?

— Сегодня вечером. В Кингстон — писать о сбежавшем заключенном. Туда ехать пять или шесть часов на поезде, и трудно сказать, сколько придется там торчать.

— А Хиндмарш знает, что у меня в любое время могут начаться схватки?

— Не думаю, что его это волнует.

На прощание я поцеловала Эрнеста и заверила, что все будет хорошо. Он заставил меня поклясться, что я найду себе поддержку, и я ее действительно нашла. У Грега Кларка была очаровательная жена, которая дружески откликнулась на мою просьбу помочь нам найти жилье. Деньги, как и прежде, составляли для нас проблему, положение стало даже серьезнее — ведь каждый лишний десятицентовик мы откладывали на ребенка. Жить в престижных районах, которые она рекомендовала, мы не могли себе позволить, однако на Батхерст-стрит отыскалось вполне приличное жилье. Это была квартирка на четвертом этаже, состоящая из маленьких комнат, расположенных анфиладой, — с колченогой ванной и складным диваном в спальне, странным образом втиснутой между кухней и гостиной. Хотя в квартире отсутствовали уют и шарм, она выходила окнами на угол поместья супругов Коннебль.

Эрнест познакомился с Ральфом и Гарриет Коннебль сразу после войны, когда приехал в Торонто в поисках журналистской работы. Ральф владел канадской сетью дешевых универмагов «Вулворт» и по нашим меркам был богат, как Крез. И он, и его жена, узнав, что мы соседи, стали проявлять ко мне заботу, а я по мере приближения родов все больше радовалась, что рядом есть знакомые люди.

Эрнест вернулся из Кингстона усталый и раздраженный и через несколько дней снова уехал писать о горных работах в Садбери-Бейзин — место, расположенное в два раза дальше от Торонто, чем Кингстон. Он едва нашел время, чтобы осмотреть и одобрить снятую квартиру.

— Послушай, Кошка, я в отчаянии, что не смогу помочь тебе с переездом.

— Дел не так уж много. Найму кого-нибудь переносить тяжести.

— Помочь не могу и вообще думаю — зря мы сюда приехали. Ты все время одна. Я работаю как вол — и что в результате? Кусочки новостей из забытых богом местечек. Какой провал!

— Знаю, ты очень устал, милый. Но все обретет смысл с рождением малыша.

— Надеюсь, ты права.

— Да. Вот увидишь. — И я поцеловала его на прощание.

Наверное, во многом успокаивая себя, я действительно верила, что, если все пройдет хорошо и ребенок родится здоровым, стоит выдержать одинокое существование в холодном Торонто. Тем временем я старалась сделать наш новый дом как можно уютнее. Из Парижа мы привезли в ящиках одежду, посуду и картины. Я наняла уборщицу и старого на вид дворника, и они внесли вещи на четвертый этаж. Мебели у нас было мало, и первые недели, пока Эрнест бороздил Онтарио, как разъездной коммивояжер, я свила себе гнездышко на раскладном диване и, завернувшись от холода в одеяла, заканчивала чтение писем Абеляра и Элоизы.

Мне хотелось отвлечься от забот, и я с легкостью окунулась в их переписку, в их историю. Иногда я вставала, только чтобы приготовить чай или утеплить одеялами двери и подоконники, куда проникал холод. Еще я писала письма в Париж друзьям, которых так не хватало, и домой в Штаты. Фонни выражала радость по случаю будущего рождения ребенка, но сама была на грани срыва. Роланд недавно перенес нервное расстройство и лежал в нервно-психиатрической клинике в Массачусетсе. «Эту больницу хвалят, — писала Фонни. — Но дети сбиты с толку и спрашивают, вернется ли папа домой. Я не знаю, что им ответить». Мне было очень их жаль, но случившееся удивления не вызвало. Отношения в их семье всегда складывались напряженно, как и у моих родителей. А когда напряжение держится слишком долго, может где-то рвануть. А как иначе?

Я писала и родителям Эрнеста. Сам он был слишком занят, чтобы отвечать на их письма, но его сдержанность объяснялась не только этим. Он не хотел их вмешательства в свою жизнь — особенно Грейс. Уехав в Париж, он впервые почувствовал, что получил возможность заново создать себя. Родители напоминали о ранних годах жизни, которые он предпочел бы забыть. Мне была понятна его тяга к независимости, но через несколько недель у нас должен был родиться ребенок, а Эрнест еще не сообщил им важную новость. Они имели право это знать, и я напоминала ему об этом, когда Эрнест бывал дома между частыми командировками.

— Я сообщу, если тебе так хочется, — наконец согласился он. — Но ты совершаешь ошибку. Они тут же примчатся и начнут все вынюхивать, как пара волков.

— Ты так не думаешь.

— Еще как думаю! Ты можешь представить, чтобы моя мать не сунула нос во все, что касается младенца, не терроризировала нас советами и своим мнением по всякому поводу? Нам она не нужна. Нам никто не нужен.

— Она и Кларенс будут рады малейшей возможности чем-то помочь.

— Это их дело, но я не прошу помощи.

— Правильно, — сказала я, но была признательна, когда они неожиданно быстро откликнулись на телеграмму Эрнеста, прислав чемоданы со свадебными подарками и кое-какую мебель из нашей бывшей квартиры на Диборн-стрит. Ничего особенного эти вещи собой не представляли, но от их присутствия наше пребывание на Батхерст-стрит казалось не таким временным. И все прибыло как раз в нужный момент.

На первой неделе октября Хиндмарш вновь послал Эрнеста в командировку — на этот раз осветить приезд английского премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа в Нью-Йорк.

— Похоже, на личную вендетту, — заметила я, глядя, как он собирает вещи для поездки.

— Думаю, я вытерплю, — сказал Эрнест. — А ты как?

— По словам доктора, до конца месяца, а то и до первых чисел ноября время есть. Ты успеешь вернуться.

— Последний раз еду, — сказал он, захлопывая чемодан. — Хочу попросить Джона Боуна серьезно поговорить с Хиндмаршем.

— Если это будет исходить от Боуна, ему придется оставить тебя в покое, не так ли?

— На это и надеюсь. Заботься хорошенько о нашем котенке.

— Обещаю.

— И о маме-кошке не забудь.

— Хорошо, дорогой, но тебе лучше поторопиться. Поезд ждать не будет.

Спустя несколько дней, а именно 9 октября, мне позвонила Гарриет Коннебль и пригласила на обед.

— С удовольствием пришла бы, но я стала такая огромная, что ни во что не влезаю, — сказала я. — Приходится заворачиваться в скатерти.

— Уверена, вы прекрасно в них смотритесь, — любезно рассмеялась она. — Мы пришлем за вами машину к восьми.

В результате я даже обрадовалась, что она настояла. Весь день я испытывала дискомфорт, который приписывала неполадкам с желудком. Конечно, этим дело не ограничивалось. Мое тело готовилось к родам, но я старалась этого не замечать. Я думала, что, если затаюсь и не буду утомляться, малыш подождет до приезда Эрнеста. Вкуснейший суп я ела тихо, как мышка, а потом сидела на роскошном бархатном диване супругов и слушала, как Гарриет играет задорное переложение песни «Я вновь заберу тебя домой, Кэтлин», и даже не притоптывала ногой. Но ребенок рождается, когда удобно ему, и это с каждой минутой становилось очевидней.

— Хэдли, дорогая, мне кажется, вам нехорошо, — сказал Ральф Коннебль, когда больше не мог вежливо скрывать, что не замечает напряженного и серьезного выражения моего лица.