Андрей Молчанов - Схождение во ад

• Название: Схождение во ад
• Автор: Андрей Молчанов
• Жанр: Детектив

---

- Я довезу вас в тот же район, где мы и встретились,произнес Ричард, вставая со стула. - Завтра увидимся вновь. В девять часов вечера. Если выйдете из отеля и пройдете где-то полмили влево, увидите автобусный круг. Там найдете мою машину. В переулке у ювелирного магазина. Запомнили?

- Я знаю и где этот круг, и где магазин, - ответил араб вежливо.

- Чудно. Тогда - поехали!

Они вышли из отеля в душный тропический вечер, под беззвездное небо, словно затянутое пыльной черной шалью, в дробящееся сияние неисчислимых неоновых огней, которыми полыхал город, и через считанные минуты уже катили в плотном потоке автомобилей в сторону трассы, проходящей мимо вилл, отгораживающих ночную безбрежность теплого, спокойного залива.

"Вот и все, - думал Ричард, - завтра я вручу арабу необходимые бумажки, а послезавтра - до свидания Аравия, привет Америка! Интересно, увижу ли я этого парня вновь, уже в Вашингтоне? А ведь вполне вероятно..."

Он не ошибся. Через день он вылетел вместе с арабом в качестве сопровождающего лица, а буквально через час по прибытии ему было предписано продолжить начатую разработку перебежчика уже на "собственной территории".

ИЗ ЖИЗНИ МИХАИЛА АВЕРИНА, ЛИЦА БЕЗ ГРАЖДАНСТВА

Миша Аверин, рожденный в шестидесятые годы века двадцатого, детство и юность провел в семье, отличавшейся добропорядочностью несомненной. Дед, отец папы - большевик с восемнадцатого революционного года, в прошлом - директор крупного военного завода; основа семьи - Папа - секретарь райкома партии коммунистов, достойно традиции деда продолжал, а мама растила детей - Мишу и Марину, младшенькую. В семье - согласие, мир и достаток. Два пайка дедовский и отцовский, машина персональная, на которой папа на работу ездил, а мама по магазинам, квартира из четырех комнат, ведомственные санатории на морском берегу...

Радостно жили, радостно трудились. Смело смотрели в будущее. До трагических восьмидесятых. Миша в ту пору в институте международных отношений учился, имея непробиваемую бронь от армии, Марина в институт иностранных языков готовилась, папу на повышение выдвигали, деда чествовали, наперебой приглашали в гости к пионерам, мама в хронической эйфории пребывала, как вдруг - началось!

Арестовали папу. За взятки. И - караул! Обыск, конфискация, и где только она - эйфория?!

Миша помнил отца на последнем свидании, уже в тюрьме.

- Брезгуешь мной, сынок?- произнес тот тихо.- Не говори, знаю, что брезгуешь... И оправдываться не стану, виновен. А началось-то как? Приходит ко мне начальник строительного управления и тридцать тысяч в конверте - на стол. Твое, говорит. Я - на дыбы. А он - спокойно так, глазом не моргнув: это, мол, за твои резолюции. Можешь, конечно, ОБХСС вызвать, но только не районный, его я и сам могу... И учти: резолюции есть, а что ставил их, под чужое убеждение попав, то - не оправдание. Посадить не посадят, но низвергнут до нуля. Выбирай. Можешь денежки в урну бросить, можешь сжечь, дело твое. И деньги твои. Кстати, об ОБХСС. И не о районном. Там тоже свои. И... там тоже все в порядке. А белых ворон не любят. Потому их и нет, как понимаю.

Много раз вспоминал Миша эти слова отца. Виноват был отец? Или система виновата? Миша полагал - система.

А ведь неумолима оказалась она в новой своей ипостаси...

Едва арестовали папу, сразу неважно стало у Миши с успеваемостью в институте. И не потому, что папиным авторитетом он там держался. Уж какие вопросы на сессии памятной, последней, Мише-отличнику задавали, таких в программе захочешь - не обнаружишь. И наконец без предоставления академотпуска - за борт. Далее пошло крушение за крушением... В месяц сгорела от рака мать, ударилась в загулы Маринка, начала путаться с заезжей кавказской публикой по ресторанам, после - с иностранцами...

Денег не было. Прижимистый дед с кряхтением отдавал пятаки на молоко и творожные сырки из своей большевисткой пенсии. Одряхлел дед окончательно, помутнел разумом, хотя к переменам в семье единственный отнесся философски. Отцовское падение переживал, конечно, но видел его через призму собственного опыта, а на памяти деда таких падений, ох, сколько было... Погоревал и по матери, но и смертей видел дед много, тоже притупилось... Лишь об одном Михаила спросил: может, неудобен, а Дом ветеранов партии, говорят, неплох... Но тут уж Миша без колебаний возразил: и не думай! Ужас Мишу охватил - любил он деда, дед частью детства был, а ныне последним родным кусочком прежней жизни оставался, последним...

Маринка вскоре замуж выскочила за московского азербайджанца, сказочно богатого, но в браке продержалась недолго. Мужмусульманин воли жене не давал, желал десяток детей и требовал строгой домашней дисциплины. Разошлись, впрочем, мирно. Состоятельный супруг оставил беспутной жене квартиру с мебелью, двадцать тысяч как откуп и спешно бежал к другой, страшненькой, но благонравной, из своего рода-племени. А Миша устроился переводчиком в "Интурист". С трудом, за большую по тем временам взятку, одолженную из сбережений деда. И познакомился Миша с миром возле "Интуриста" валютчиками, фарцой и проститутками, среди которых в один день узрел и свою сестрицу... Узрел, а ничего в душе не дрогнуло. Закономерно, видимо, так он и подумал. А если о нотациях - просто глупо, на себя посмотри.

Засосала Мишу спекуляция. Быстро, как зыбучий песок золотой. И освоился он в новой среде легко. Начал с импортных сигарет и шмоток, обретя основательные связи, со службы ушел и ударился в спекуляцию дефицитной тогда радиоаппаратурой: телевизорами, компьютерами, видео и аудио техникой. Деньги потекли рекой. Гладкой и полноводной. Однако иллюзией оказалась безмятежность быстрого обогащения. Караулила Мишу беда. Сбили его на самом гребне спекулятивной удачи, с предельной ясностью доказали три крупных противозаконных сделки, и очутился он в камере...

Застойный дух тюремных стен. Вдохнув его, Миша понял: выбираться надо любыми способами, любыми... И предложил тогда Миша гражданам начальникам свои услуги... Многих из преступного мира он уже знал; знал: кто, как, когда, сколько. И это касалось не только спекулянтов, валютчиков и проституток. Знал Миша и воров, рэкитиров, жуликов-кооператоров, покупавших у него электронику и модное тряпье...

И скоренько Миша из тюремных стен вышел. Так скоро, что и не заметил никто его отсутствия... Но вышел теперь иным, далеко не вольным стрелком. Появился у Миши куратор в лице опера Евгения Дробызгалова, и стал Миша куратора просвещать по части секретной уголовной хроники... Гешефты Михаила продолжались уже с гарантией их полной безопасности, ибо надлежало ему "хранить лицо"; нажитого никто не отбирал, а Дробызгалов удовлетворялся блоком "Лаки-страйк", импортной бутылкой или же демонстрацией ему какой-нибудь пикантной видеопленочки, которую он именовал "веселыми картинками". Откровенных взяток опер не брал. Но, с другой стороны, сволочью был Дробызгалов изрядной. Шантажом не брезговал, хотя подоплека шантажа была примитивненькой: мол, Мишуля, работай плодотворно, не финти, без утайки чтоб, а то узнают коллеги твои о тайном лице, скрытом за маской честного спекулянта, и, Мишуля...

Видел как-то Миша личное свое дело на столе Дробызгалова, и поразило его, что на обложке было выведено чьей-то чужой пакостной рукой: кличка - "Мордашка".

- Почему это... Мордашка? - справился он у Дробызгалова с угрюмой обидой.

- Ну... так... соответствует, - дал опер расплывчатый ответ, убирая папку, оставленную на столе, видимо, по оплошности, в громоздкий сейф. - Спасибо скажи, что "харей" не назвали или "мурлом" там каким...

- Хрена себе!

- Не выступай, - отрезал Дробызгалов. - Обсуждению не подлежит. Вообще - ничего не видел, ясно?

- Грубые вы все же... менты, - подытожил Миша. - И вся ваша натура подлая налицо в этом... эпизоде. Правду говорят наши: самый лучший мент - мертвый.

- Ты мне... сука... - привстал из-за стола Дробызгалов.

- Шучу! - глумливо поджал губы Миша. - Шу-чу!

- Ты... сука... в следующий раз...

Впрочем, Дробызгалов быстро остыл.

Указания опера Миша выполнял, работал на совесть. Хотя, отметить надо, если и забирали кого-нибудь из Мишиного окружения, то красиво, наводкой не пахло, осведомителя милиция не подставляла. Более того: устранялись порой опасные конкуренты, перебивавшие Мише игру. И росла Мишина клиентура, росло влияние; рос штат шестерок, работавших на Мишу за свой процент, а шестерок за самодеятельность Миша тоже тюремным сроком мог наказать: и за нечестность, и за лень, да и вообще в зависимости от настроения... Одно удручало Мишу: растаяла мечта о заграничной жизни, которую он лелеял едва ли не с малолетства, а заработанные тысячи постепенно теряли смысл. Он поднялся над бытием простых трудяг, но - как?!вися на ниточке между готовыми сомкнуться ножницами, причем ниточка была ниточкой именно что для ножниц, для него же она представляла собою стальной трос, спеленавший его намертво.