Сергей Дубянский - Фантом

• Название: Фантом
• Автор: Сергей Дубянский
• Жанр: Ужасы и Мистика

Порой дом – это не просто в правильном порядке собранные стройматериалы; некоторые способны реально влиять на жизнь своих обитателей. В таком старом доме, до поры до времени, прекрасно себя чувствует бизнесмен средней руки Дима с женой и бабушкой, помнящей еще строительство дома. Но однажды в жизни Димы появляется немного странная девушка Ира, ищущая защиты от издевательств мужа. Тогда вдруг бабушка умирает, уходит жена, а дом начинает оживать, вторгаясь в привычную реальность. В конце концов именно он дает Ире защиту, а не растерявшийся от всего происходящего Дима.

В порыве благодарности девушка готова провести собственное исследование истории дома, которое приводит ее в Румынию, в самое сердце Карпат, где, оказывается, и кроются разгадки всех тайн…

---

Дима сам удивился перемене своего настроения. Ведь еще минуту назад он не хотел так. …Неужто, действительно, дом оказывает непонятное магическое воздействие? Но ведь это бред… Валя тоже почувствовала, что Димин энтузиазм пропал. Вздохнув, она сняла его руку с плеча.

– Вот, видишь, я была права. Не надо меня обманывать.

Дима хотел сказать что-то хорошее, что-то главное – может быть, поклясться, что никого другого у него не было и нет, но слова застряли в горле. Он стоял, опустив голову, признавая свое поражение. Валя вышла, а он остался в полной растерянности, не понимая, что же происходит с ним, с женой, со всем этим миром.

Решил зайти к бабке. Все-таки дом строился при ней, и она больше других могла поведать о его истории, но бабка спала. Спала страшно, как мертвая – лежа на спине, скрестив на груди руки. Дыхание еле улавливалось на бледных худых щеках, и Диме стало жутко. Он долго смотрел в ее лицо, убеждаясь, что она пока еще жива, а потом быстро, не оглядываясь, вышел из комнаты. Все проблемы оставались только его проблемами.

* * *

Унылое, совсем осеннее утро вползало в комнату, заполнив ее тусклым нерадостным светом (от близко растущих деревьев на улице казалось еще пасмурнее). Спал Дима плохо, и неизменные «биологические часы» сломались. Пришлось повернуться и посмотреть на те, что висели на стене, а они показывали восемь. Дверь на веранду осталась открыта со вчерашнего вечера, поэтому в комнате было зябко и пахло сыростью.

…Наверное, ночью шел дождь, – решил Дима и уже собирался, как всегда осторожно, вылезти из-под одеяла, но маленькая несмелая рука нежно сжала его запястье. Повернул голову. Валя лежала с закрытыми глазами, притворяясь спящей, а рука эта, будто действовала совершенно самостоятельно. Дима замер, уже опустив с дивана одну ногу.

– Иди ко мне, – прошептала Валя, – побудь со мной последний раз.

В голове мгновенно вспыхнул весь вчерашний вечер. Дима-то успел отбросить его в не имеющее продолжения и не представляющее ценности, прошлое, а она, оказывается, все еще пребывала в нем и вынашивала бредовые идеи ухода из дома. Ему совершенно не хотелось возвращаться к прошлому – его ждал новый день с новыми заботами, но рука казалась такой теплой и ласковой, что он снова юркнул под одеяло.

– Я люблю тебя, – прошептала она, вслепую, тычась губами в его лицо. От этих прикосновений становилось очень приятно, но Дима понимал, что вернуть любовь невозможно, и даже не из-за дома, а просто потому что человеческой памяти не свойственно забывать так прочно, чтоб начинать все с чистого листа. И эта мысль не давала возможности полностью отдаться возникшему желанию.

Он лениво гладил ее грудь, плечи, стараясь вспомнить, как раньше им было хорошо вместе. Видимо, почувствовав его настроение, Валя вздохнула и отвернулась к стене. Дима, не говоря ни слова, вылез из постели. Застывшие картинки прошлого уже не принадлежали ему – он не мог пробить толстое стекло, отгораживавшее их от реального мира, а, значит, жалеть больше не о чем, как бы этого не хотелось.

– Ты не сердись, – сказала Валя тихо, – мне просто так захотелось побыть с тобой еще раз. Прости. Больше я не буду к тебе приставать. Я буду вести себя тихонько, как мышка. Я буду рано уходить и поздно возвращаться, чтоб не раздражать тебя своим присутствием. И то, это ненадолго. Может, неделя, от силы, две…

– Ну, хватит! – Димин голос сделался резким, – то, что ты вчера говорила про дом – бред. Тебя никто никуда не выгоняет. Можешь жить, сколько хочешь! И мне ты не мешаешь!.. – и добавил не слишком уверенно, после секундной паузы, – я люблю тебя. Просто сегодня у меня не то настроение; и не надо… – он не закончил фразы, потому что сам не знал, чего не надо: доставать его ласками, уходить или еще чего-нибудь «не надо».

Он направился в ванную, не дожидаясь продолжения разговора, и уже щелкнув задвижкой, услышал, как по коридору прошаркали шаги – это бабка шла варить свое ежедневное яйцо.

Через пятнадцать минут Дима тоже появился на кухне. Бабка к этому времени еще стояла над кастрюлькой, опершись одной рукой о плиту, а другой – на палку. На звук шагов она медленно обернулась. Недовольная гримаса, постоянно висевшая на ее лице из-за отсутствия зубов, сменилась подобием улыбки.

– Доброе утро, – она кашлянула, поднеся ко рту костлявую руку, – как спали? Не холодно?

– Нет, – Дима смотрел в открытый холодильник, думая, что бы такое съесть.

– А я все мерзну… У тебя-то есть, что покушать?

– Все у меня есть! – Дима сам не понял, почему начал раздражаться. Вчерашние вопросы о доме, которые он хотел задать, при свете дня показались несерьезными – он даже не представлял сейчас, что, именно, хотел бы узнать. Бабка же сняла свою кастрюльку, неуклюже слила кипяток в раковину и пошла в комнату, так же громко и противно шаркая и неся кастрюльку перед собой на вытянутой руке, как некий символ. Конфорку она, как всегда, погасить забыла.

* * *

На складе было темно и пусто – ни грузчиков, ни Сашки, ни самих плит. Значит, вчера вывезли все и до следующей партии можно было жить спокойно. Искать Сашу, чтоб проверить накладные, Дима не стал, зная, что там все в порядке.

…Хорошо организованный производственный процесс не требует постоянного присутствия руководства… – вспомнил он любимую фразу из интервью какого-то крупного бизнесмена, поэтому не спеша вышел с территории и побрел вдоль серого грязного забора. Ночью здесь прошел сильный дождь, сбив почти все листья, и теперь они густо усыпали мокрый асфальт. Шаги стали мягкими и бесшумными. К тому же было не по-осеннему тепло. …Лягушачья погода, – подумал Дима, – хочется сесть в лужу и заквакать…

Остановился он на перекрестке, откуда, если пойти направо, мимо вокзала, то окажешься в центре, а если налево, то попадешь к Ире домой. Дима решил, что не стоит проявлять излишнее нетерпение (тем более, нетерпения-то и не было). Ему не то, чтоб расхотелось ее видеть, но если она не придет, он не сильно расстроится. Желание превратилось в обязанность – надо встретиться, именно, сегодня; именно, в двенадцать…

Дима побрел к центру, каждым шагом выжимая из лиственного ковра прозрачную влагу. Облака плыли серые и низкие, цепляясь за крыши зданий – от этого мир сузился до высоты пятиэтажки, и Диме стало в нем тесно и одиноко.

…Нет, с Иринкой, наверное, будет веселей, чем без нее, – решил он, глядя на часы.

Вышел к вокзалу. Его здание, казавшееся в солнечную погоду обшарпанным и тусклым, на фоне свинцового неба обрело вид светлый и даже праздничный. Дима сам удивился такой перемене. …Как, оказывается, много значит окружающая обстановка. Сразу меняется взгляд на вещи… Огляделся, ища глазами привычную фигуру Олега, но его не было, и Дима побрел дальше, то ли с облегчением, то ли разочарованно.

Проезжавший автобус чуть не окатил его водой из лужи. Дима успел отпрыгнуть, но поскользнулся и чудом удержался на ногах, схватившись за дерево. Зло посмотрел на забрызганный автобусный зад и подумал, что будет смешно, явиться на свидание перепачканным грязью. …Хотя, что такое грязь для спелеолога? Это грунт, не более того…

Дима вышел на проспект. Благодаря дворникам, идти здесь было гораздо приятнее. У входа в столовую, чудом уцелевшую от системы советского общепита, на перевернутом ящике сидел седой мужчина с баяном и громко пел высоким, хорошо поставленным голосом. Перед ним на мокрой газете лежала кепка с несколькими монетами, а рядом стояла коляска, в которой спала девочка, укутанная в пальто неопределенного бурого цвета. На пальто лежала записка: «Помогите внучке на операцию». Дима остановился, глядя на убогое представление; на минуту представил, как этот мужчина вечером выгребает монетки, покупает какую-никакую еду и катит коляску домой. Если, конечно, со времен всеобщего равенства у него сохранился дом…

Обычно он проходил мимо нищих спокойно, зная, что есть такая профессия – просить милостыню, и оплачивается она в большинстве случаев лучше, чем, например, работа на заводе, но, именно, эта пара почему-то вызвала умиление и жалость. Чумазая девочка мирно сопела, слыша дедушкин голос, и, наверное, представляла, что он поет колыбельную. Это же не ее проблема, что они будут есть вечером, если дед вдруг перестанет петь. А люди проходили мимо. Кто-то брезгливо отворачивался; кто-то, взглянув мельком, ускорял шаг, и никто, за то время, что Дима стоял рядом, не опустил ни одной монетки. Мужчина же продолжал петь, спокойно глядя поверх голов в серое тоскливое небо. Он старался не опускать глаза и не смотреть на людей, потому что знал – подавать не будут… но и другого выхода, видимо, не было.

Дима дождался конца песни и подошел.

– Что с девочкой-то? – спросил он.

Мужчина взглянул на него равнодушно. Похоже, спрашивал он не первый, но денег в кепке от этого не прибавлялось.