Доминик Смит - Прекрасное разнообразие

• Название: Прекрасное разнообразие
• Автор: Доминик Смит
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02899-9

Доминик Смит — один из самых многообещающих молодых американских писателей, дебютировавший в 2006 году романом «Ртутные видения Луи Дагера» (о французском изобретателе и создателе фотографии).

«Прекрасное разнообразие» — второй роман Доминика Смита. Нелегко жить на свете ребенку, если его отец — гений. Но еще тяжелее, если гениальный отец хочет сделать гением и своего сына, а сын — самый обычный школьник, не обладающий никакими особенными талантами. Так происходит с Натаном Нельсоном, сыном известного физика-ядерщика, без пяти минут нобелевского лауреата. Бунт подростка, его борьба с родительской опекой, поиск собственного пути — до поры до времени все усилия Нагана оказываются тщетными. Но вот наступает день, когда мальчик попадает в автокатастрофу. После пережитой клинической смерти у Натана открываются необыкновенные способности. Теперь он тоже гений, но не такой, каким хотел бы видеть его отец: природа таланта сына для отца загадочна и требует рационального объяснения. Чем завершатся отношения отца и сына?

---

— Ну, иногда бывает… Но очень странно слышать, как ты ругаешься.

— Врачи говорят, это может быть от лекарств, — заметила мама, поставив на стол чайник.

Отец помолчал, о чем-то размышляя, а потом обратился ко мне:

— Не хочешь позаниматься тригонометрией?

— Ты знаешь, я немного устал. Может, отложим до утра?

— А как насчет интегралов?

— Нет, спасибо. Я хочу спать.

— Это не дом, а какой-то морг, — вздохнул отец. — Скука смертная. Если что-то здесь происходит, то только у меня в голове.

— Погоди, может, завтра займемся нашим телескопом, — сказал я.

самая тусклая из известных науке звезд — это звезда rg 0050 2722 в созвездии скульптор

— Звезды — это история Вселенной, — сказал отец.

Мама разлила чай и сказала:

— Я пойду наверх. А вы, мальчики, не забудьте проверить, закрыта ли на ночь дверь.

Когда она ушла, я почувствовал себя брошенным. Я теперь не знал, что надо говорить. Отец рассматривал больную ступню.

— Как дела в институте? — спросил он.

— Нормально.

размер черной дыры зависит от массы коллапсировавшей звезды

— Это хорошо. На следующий год надо поступать в университет. Дело серьезное.

Я кивнул. Отец уже осматривал кухню — так внимательно, как будто пришел покупать этот дом. Потом он сказал:

— Знаешь, у некоторых мозг устроен так, что может работать только в двух состояниях: сон или озарение. И это правильно. Вот взять Ньютона. Он всегда думал о своих уравнениях. Как-то раз он давал званый ужин и оставил гостей за столом, а сам спустился в погреб за вином. Он целый час не возвращался, гости пошли за ним и обнаружили, что он пишет формулы пальцем на пыльных винных бочках. Я вот в последнее время думаю: а может, он был не вполне нормальным? Кстати, он умер девственником. Надо обсудить все это с Гиллманом. Как он там поживает?

— Передает тебе сердечный привет.

— Мне сейчас нужно нечто большее, чем привет. А как поживает мать Тереза?

Я ответил не сразу:

— У нее все в порядке. А почему ты ее так называешь?

— Ну, она же спасает людей, разве не так? Вот меня, например, спасла. Назвала вещи своими именами. Сказала тебе, что в бройлере запекается небольшое яблочко, и все стало на свои места.

— А ты что, не хотел бы этого знать?

Он покачался в кресле, размышляя над этим вопросом:

— Я-то, наверное, хотел бы, а вот твоя мама — вряд ли. Она бы предпочла, чтобы я поругался пару месяцев, а потом вдруг как-нибудь неожиданно, за завтраком, отдал концы — и все. Она умеет бороться с трудностями, но только когда они уже позади.

Я посмотрел в окно: там совсем стемнело, деревья в саду почти невозможно было различить.

— Ах, извини, — спохватился отец. — Я все говорю и говорю. Отправляйся в кровать. Сам-то я спать не могу.

— А что ты будешь делать тут, внизу, ночью?

— Со спичками играть не буду, не волнуйся, — усмехнулся он. — Моя болезнь — это не Альцгеймер. Попробую порешать задачки по тригонометрии вот на этой миллиметровке. Все как в старые добрые времена. Но я уже знаю, надолго меня не хватит. Скоро разозлюсь на себя за то, что не могу сконцентрироваться, и поднимусь наверх. Спокойной ночи! Хорошо, что ты вернулся. Уит заедет сюда утром. Мы ему приготовим настоящий завтрак астронавта. Лунные оладьи с кратерами.

Я встал. Мне хотелось обнять отца, чтобы защитить его несчастные нейроны. Но он даже не поднял головы. Ему явно хотелось, чтобы я ушел. Я поднялся в свою спальню. Мама постелила мне старое белье, которым я пользовался еще в детстве: на нем были картинки с Суперменом.[62] В комнате висели плакаты с изображением динозавров и хронологией каменного века; на столе располагался набор юного химика; к потолку была привешена модель Солнечной системы. Все напоминало о счастливых временах.

Я выключил свет и лег в постель. Дом был заполнен звуками. Внизу потрескивали дрова в камине. Завывал ветер, и оконные рамы трещали под его напором. Я закрыл глаза и услышал внизу, в кухне, шаги отца. Мне представилась опухоль — шишковатая, цвета мрамора. Я и раньше иногда представлял в образах те болезни, которые диагностировала Тереза, все эти бугры, ушибы, язвы и тромбы. Рак горла виделся мне стариком в длинном непромокаемом пальто, с серым, как у попугая, языком. Аневризма была немолодой нервной женщиной, старавшейся держаться незаметно, как карманник. А как выглядел рак мозга? Я позволил этим словам покружиться в моей голове, а потом остановил их и стал разглядывать. Это был, несомненно, человек жадный и грубый. Толстый мужик, обедающий в каком-то ресторане со шведским столом. Он уже в двенадцатый раз подходит к подносам с едой, сохраняя невозмутимое выражение лица.

Еще до того, как Уит подъехал к завтраку, я поговорил по телефону с Терезой. Она недолго пробыла в Чикаго и уже вернулась в институт.

— Все передают тебе привет, — сказала она.

— Неправда. Кэл и Дик не здоровались, даже когда я жил там, — ответил я.

— Ну ладно-ладно. Я просто хотела сделать тебе приятное. Как твой отец?

— Он совсем на себя не похож. Вчера вечером стал вдруг ругаться.

— Люди часто меняются перед смертью.

Мы замолчали. Я слышал ее дыхание на том конце провода.

— А ты уверена, что он скоро умрет?

— Я не то хотела сказать. Я имела в виду: у больных часто меняется характер.

— Мама думает, что он стал таким странным от лекарств.

— Нет, не в этом дело. Просто у них проступает темная сторона личности. А когда ты вернешься? Мне тут совсем не с кем выпить.

Шутка прозвучала совсем не смешно.

— Пока не знаю, — ответил я.

Мы снова замолчали. Я не знал, что сказать, а она ждала и молчала — может быть, опасалась снова ляпнуть что-то не к месту. Институт казался мне каким-то иным, далеким миром.

— Я тебе позвоню, — сказал я.

— Ладно, — ответила она тихо. — Пока.

Уит приехал к завтраку, и атмосфера в доме сразу разрядилась. Астронавт стал теперь талисманом, приносящим счастье и отводящим беды от нашего семейства. Всем он был нужен: мама закармливала Уита оладьями с шоколадной крошкой, отец просил у него совета по финансовым вопросам, а также насчет адвокатов и завещаний, а я пытался расспросить о том, как надо спать с женщинами. После последнего холодного разговора с Терезой мне нужно было как-то встряхнуться.

— Значит, слушай, — учил меня Уит. — Если ты во время «вау» чувствуешь, что дело движется к концу, попробуй посчитать про себя. Или мысленно пробеги все базы.

— Может, лучше поговорить? — спросил я.

— В смысле? Поговорить или что-нибудь сказать? — переспросил он.

— Ну там обменяться парой реплик.

— А… Ну, это делу не повредит.

О сексе Уит говорил так же, как о спорте или о космосе, — с благоговением верующего. В его сознании эти три темы были взаимосвязаны и подразумевали друг друга. Разговаривая о сексе, он обязательно сравнивал его с бейсболом, а космос, как нечто огромное и непознанное, неизменно приводил ему на ум все тот же секс. А я, слушая его, гадал о том, когда же и мне доведется узнать это. Невинность казалась мне проявлением посредственности, несмотря на то что гениальный Ньютон так и умер девственником.

После завтрака мама принялась мыть посуду, а мы с отцом и Уитом вышли в сад. Только что прошла снежная буря, яблони склонялись под тяжестью снега, и мама заставила отца надеть пальто и шерстяную шапку. Мы дошли до маленького холма на краю нашего участка. Уит расхваливал своего адвоката.

— Джо — отличный малый, — говорил он. — Развел меня — пальчики оближешь. Ей достались дом и машина, а мне — все акции, ценные бумаги и космические деньги.

— Как-как? — переспросил я.

— Пенсия от НАСА, — пояснил Уит.

— Ладно, я ему позвоню, — кивнул отец. Он посильнее запахнулся в пальто, поднял воротник и сказал: — Ну и холодина! Кто это придумал — пойти гулять? Сын, ты?

— Можем пойти назад, — сказал я.

— Хочешь — садись ко мне на закорки, — предложил отцу Уит.

— Ни за какие корки и коврижки. Только своим ходом.

Мы повернули к дому. Я поглядывал на отца: лицо его было бледно, как у страдающего морской болезнью. Он говорил, что лекарство, которое он принимает, имеет вкус, какой, наверное, был у ртути. На полпути ему пришлось остановиться передохнуть. Он прислонился к старой кривой яблоне, засунув руки в карманы пальто, посмотрел по сторонам и кивнул, словно соглашаясь с тем, что саду тоже приходится нелегко. Потом взглянул на меня. Мне показалось на секунду, что вот сейчас он заговорит со мной искренне, расскажет, о чем думает, чего боится, и этот момент надолго останется потом в моей памяти. Вместо этого он отвел взгляд и сказал:

— Ужасно хочется жареной курятины, а твоя мама не разрешает. Подумать только: у меня в голове опухоль размером с грейпфрут, а она отказывается как следует зажарить куриные крылышки. Говорит, что это плебейская еда.