Доминик Смит - Прекрасное разнообразие

• Название: Прекрасное разнообразие
• Автор: Доминик Смит
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02899-9

Доминик Смит — один из самых многообещающих молодых американских писателей, дебютировавший в 2006 году романом «Ртутные видения Луи Дагера» (о французском изобретателе и создателе фотографии).

«Прекрасное разнообразие» — второй роман Доминика Смита. Нелегко жить на свете ребенку, если его отец — гений. Но еще тяжелее, если гениальный отец хочет сделать гением и своего сына, а сын — самый обычный школьник, не обладающий никакими особенными талантами. Так происходит с Натаном Нельсоном, сыном известного физика-ядерщика, без пяти минут нобелевского лауреата. Бунт подростка, его борьба с родительской опекой, поиск собственного пути — до поры до времени все усилия Нагана оказываются тщетными. Но вот наступает день, когда мальчик попадает в автокатастрофу. После пережитой клинической смерти у Натана открываются необыкновенные способности. Теперь он тоже гений, но не такой, каким хотел бы видеть его отец: природа таланта сына для отца загадочна и требует рационального объяснения. Чем завершатся отношения отца и сына?

---

Я поставил микрофон на самый край стола, ровно посредине между собой и Уитом, и спросил:

— Ты ведь влюблен в маму, да?

Он поморщился, проглатывая джин, и пошевелил бровями, потом поднял руки, словно я целился в него из револьвера, и сказал:

— Подтверждаю.

— Я только что рассказал об этом отцу.

— Ну да, я слышал.

— Я нашел в его кабинете письмо. Он хотел бы, чтобы его прах был развеян. А мама никогда не полюбит тебя, пока его прах находится в доме. Я говорю про урну.

Уит поудобнее надел тапочки.

— И где мы должны его развеять? — спросил он шепотом, может быть сам того не желая.

— Возле Ускорителя в Стэнфорде, — ответил я. — Там, в горах, позади туннеля.

Уит посмотрел на меня задумчиво.

— Твою маму придется долго уговаривать, — сказал он.

— Предоставь это мне, — ответил я.

Из приемника вдруг вырвался поток человеческой речи. Я вздрогнул, испугавшись, что это отец отвечает нам с того света. Однако голос говорил что-то невнятное. Мы с Уитом наклонились поближе. Наконец стало ясно: это было полицейское радио. Диспетчер заверял выехавшего на патрулирование офицера, что к нему на помощь уже направлено вооруженное подкрепление. Потом последовала пауза, и другой голос сказал:

— Я не собираюсь здесь больше ждать.

В этом подслушанном разговоре как бы случайно сверкнула правда.

44

Следующим вечером я пригласил маму поужинать в ресторане. Она предчувствовала неприятный разговор и потому оделась построже: серая юбка, пурпурный шарф, волосы заколоты сзади в «улитку». Мы сели за столик, отделенный от соседних небольшими перегородками, и мама принялась изучать меню так тщательно, словно это контракт на покупку дома, который ей сегодня же предстояло подписать. Стены в зале были выложены мозаикой и цветными изразцами самых ярких средиземноморских расцветок. Я специально выбрал этот ресторан, чтобы у мамы на душе стало полегче, ведь ее всегда тянуло к Италии с ее терракотой и прочими милыми штучками. Однако я просчитался: в этом месте маму все раздражало, начиная с цен и самих блюд и заканчивая похожим на остров жирным пятном на фартуке официанта. Я сложил руки на столе, оперся о них подбородком и посмотрел на маму.

— Что ты делаешь? — спросила она, стараясь сдержать гнев.

— Мне кажется, тебе вообще не нравится бывать в ресторанах.

— Потому что они всегда что-нибудь сделают не так, — сказала она, глядя на свою «пасту-примаверу».

Я отпил немного вина. Чуть раньше, когда я заказывал это красное домашнее вино, мама посмотрела на меня так, как мог бы посмотреть никогда не пьющий мормон. Она намазала немного масла на булочку.

— Я хотел бы развеять прах отца возле Стэнфордского ускорителя, — произнес я наконец.

Мама держала вилку с намотанной на нее пастой на расстоянии дюйма от тарелки. В этот момент вся Вселенная сосредоточилась для меня в промежутке между этим кусочком теста и ее ртом. Я придвинулся чуть ближе к столу.

— Господи, да зачем? — изумилась она.

— Потому что он так пожелал.

Мама сложила салфетку, потом расправила ее.

— Он никогда не знал, чего хотел.

— Он не хотел, чтобы его прах хранили в доме, — сказал я. — Мне кажется, он вообще был не из тех, кто цепляется за прошлое.

Мама принялась за еду, чтобы выиграть время и подумать, а потом вдруг спросила:

— А кто сказал, что тут все решает его воля?

Я промолчал в замешательстве.

— Этот прах сохраняется в доме для меня, а не для него, — продолжала она.

Голос у нее был самым обычным, ничуть не извиняющимся. Она как бы утверждала свои права вдовы.

— Я нашел написанное им письмо, — сказал я и выложил его перед мамой, чувствуя себя немного шантажистом.

Она взяла бумагу двумя пальцами, развернула и стала читать, сохраняя гордое выражение лица. Однако пару раз у нее чуть дрогнул подбородок.

— Где ты это нашел? — спросила она наконец, не глядя на меня.

— У него в кабинете.

Она еще раз перечитала письмо, словно стараясь запомнить его наизусть.

— Почему же он не оставил его в своих бумагах?

— Наверное, постеснялся. Он ведь всегда говорил, что не верит в Бога, а здесь исповедуется ему, выворачивая душу наизнанку. Мама, это ненормально, что он смотрит на нас с каминной полки. Это надо прекратить. Его и при жизни не очень волновало происходящее в этом доме. И уж тем более не волнует сейчас.

Последние слова прозвучали гораздо резче, чем мне хотелось. Мама откинулась на спинку стула и сидела молча, видимо стараясь успокоиться. Подошел официант, чтобы подлить нам воды.

— Нам надо начать новую жизнь, — сказал я.

— Нет, — ответила она, кладя салфетку на стол. — Все не так. Новая жизнь уже началась для меня после его смерти.

— Послушай, мама, ты же закрыла доступ в гостиную, навесив на двери желтую ленту. Такими лентами ограждают место, где произошел несчастный случай.

— Только ты один не можешь смириться со случившимся.

Я крутил в руках стакан воды. Мама расправляла складки на скатерти. Я мысленно посчитал до десяти и сказал:

— Уит любит тебя.

Она поморщилась и объявила, глядя мне прямо в глаза:

— Чепуха!

— Любит и всегда любил. Я теперь понимаю, почему он все время крутился у нас, когда я был маленьким. Это не из-за дружбы с отцом, это из-за тебя. Почему ты его прямо не спросишь?

— Он наш друг. Он помогает мне управляться с домом. И потом, мне надо для кого-то готовить. И получается, что мы помогаем друг другу по взаимной договоренности.

— Он влюблен в тебя по уши.

Она мотнула головой:

— Глупости!

— Он там у себя в подвале беседует по радио с русскими и филиппинцами. Отжимается перед сном. У него вся жизнь — один сплошной холодный душ.

— Ну все, хватит!

— Ты просто не хочешь посмотреть правде в глаза. — Я посмотрел на ее руку, по-прежнему украшенную тонким золотым ободком обручального кольца. — Ты замужем за призраком! Он и при жизни почти все время был призраком, хотя и жил с нами. Но у него, по крайней мере, была своя жизнь, были цели!

Она резко отодвинула тарелку, показывая, что не желает больше разговаривать, и жестом попросила официанта принести счет. Затем выписала чек, аккуратно вырвала его из чековой книжки и переписала сумму себе в блокнот на память. Она всегда это делала, чтобы помнить, сколько у нее осталось средств, и не оказаться вдруг без копейки.

45

Мы договорились о дне, когда будет развеян прах. Я позвал участвовать в этом Тоби и Терезу, и они должны были встретить нас в Калифорнии. Уит заплатил за авиабилеты, сказав, что это его подарок нашей семье. Он же договорился с руководством Стэнфордского ускорителя и склеил для перевозки останков небольшую коробку из сосновых дощечек, соединенных «ласточкиным хвостом». Я пересыпал туда содержимое урны и завернул все в пузырчатую упаковочную пленку. Когда мы летели в Сан-Франциско, мама держала коробку на коленях и отвечала отказом стюардессам, предлагавшим напитки и орешки. Я смотрел на нее и думал: вот моя мама, она держит его тело, и значит, он присутствует среди нас. Более того, его можно удерживать с нами рядом, что было совершенно невозможно, когда он был жив. Нет ничего удивительного в том, что она так неохотно согласилась с его волей — развеять прах.

— Мама, мы все делаем правильно, — сказал я ей. — Он так хотел.

Она кивнула, но по ее лицу было понятно, что она не уверена в этом.

Я поглядел в иллюминатор. В разрывах облаков виднелись ряды пригородных домов, а за ними — пшеничные поля с редкими фермами. В картине, которую я видел, была и глубина, и резкость. Реки, меловые откосы, каньоны — все выглядело отчетливо, как на гравюре.

Тоби прилетал в аэропорт Сан-Франциско почти одновременно с нами, а Тереза должна была появиться только через час. Мы встретились с Тоби в зоне получения багажа. Он выглядел как оперный певец или гангстер: приталенное пальто из верблюжьей шерсти с поднятым воротником, в руках — тросточка. Он теперь носил очки, однако не темные, как у Стиви Уандера,[92] а обычные, может даже с диоптриями. Это, по-видимому, была и шутка, и вызов обществу.

— Тоби!

Он повернул голову осторожно, как человек, у которого болит шея.

— А я слышал, как ты шаркаешь, — сказал он.

Мы обнялись. От него пахло дорогим одеколоном.

— Ты помнишь Уита и мою маму? — спросил я.

— Конечно, — ответил Тоби. — Уит тоже много времени провел в темноте.

— Во! Правильно сказано! Ты-то это понимаешь, — откликнулся астронавт.

— Спасибо, что приехал, — сказала мама. — Натан очень хотел видеть тебя здесь.

Пока мы, стоя у выхода, ждали Терезу, Тоби рассказал мне о своей жизни в Нью-Йорке. Он уже несколько раз ездил в гастрольные туры и сейчас записывал альбом. Его концерты в Амстердаме и Праге зрители встречали овациями и цветами, он давал интервью на радио и так далее — Тоби просто засыпал меня подробностями. Он собирался играть в европейских кафедральных соборах — исполнять реквиемы и концерты для фортепиано. Там, по его словам, воздух резонировал каким-то особенным образом, потому что мрамор и шифер не поглощают звук. Я кивал в ответ на его рассказы, но не могу сказать, что сильно ими проникался.