Анна Владимирская - Шоу на крови

• Название: Шоу на крови
• Автор: Анна Владимирская
• Издательство: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»
• Жанр: Детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-9910-1942-2; 978-966-14-3427-0

В музее проводится игра для очень состоятельного клиента: ожившие картины, встреча с Диогеном, инсценированное покушение… Вот только охранника убили по-настоящему, как и режиссера, взявшегося снимать в этих стенах клип. И пока наручники защелкиваются на запястьях невиновных, преступник упивается своей безнаказанностью. Но зря он попытался отравить лучшую подругу экстрасенса Веры Лученко…

---

Шоу назначили на девять вечера. Была среда, выходной, посетители в музей не допускались, но внутри учреждения культуры продолжалась тихая, никому не заметная жизнь. Велась научная работа, в соседнем флигеле в библиотеке работали младшие и старшие научные сотрудники. Уборщицы натирали дворцовые паркеты, электрик вкручивал перегоревшие лампочки, а смотрители следили за техническим персоналом, чтоб те ненароком чего не повредили. Около четырех часов к чугунным воротам музейного двора подъехала крытая фура, четверо дюжих грузчиков вынесли фанерный ящик. По служебному входу, мимо поста охраны его доставили в холл первого этажа. Там фанерные листы сняли, и всем открылась клетка с голым человеком внутри.

Человек-дворняга стоял на четвереньках и злобно скалился на обступивший клетку музейный народ. Был он крепкого сложения, волосы густо росли на его груди, на ногах и даже на спине. Голова была похожа скорее на череп шимпанзе — с низким лбом, глубоко посаженными глазками, густыми черными бровями и короткой стрижкой. Он приподнимал верхнюю губу и, рыча, скалил длинные желтые зубы. Кроме ошейника, никакой другой «одежды» на нем не было.

Вокруг клетки зазвучали возмущенные реплики:

— Бесстыдник! Хоть бы зад прикрыл!

— Тварь такая! Лучше места, чем музей, не нашел!

— Сволочь волосатая! Срам закрой!

— Кобель вонючий, морда бесстыжая!

Такой прием вовсе не смутил Гарика. За годы работы человеком-собакой он и не такое слыхивал. Что слова? В него и яйца бросали, и помидоры, и яблоки, и пирожные, и бигмаки — а ему хоть бы хны. Облизнулся, огрызнулся, а то и слегка кого куснул за мягкое место под довольный вопль толпы — да и продолжал представление. Так-то! На такие случаи у Гарика был отработан безотказный прием. Он равнодушно улегся на пол и стал выкусываться. Словно важнее поиска блох никакого другого дела в его жизни не имелось. Публика оторопела. Вместо агрессии со стороны человека-собаки они получили тупое равнодушие. Как же так? Поняв, что с животиной никакого диалога не получится, музейщики как-то даже подрастерялись.

Грузчики подняли клетку и отнесли ее на второй этаж, поставив в угол Итальянского зала. Лобоцкая решительно объявила своим подчиненным:

— Заканчивайте работу! Артист должен настроиться перед вечерним шоу. Все свободны, кроме дежурных!

Никогда еще музейщики не уходили с работы в таком подавленном состоянии.

Вскоре наступила полная тишина. Ключ от Итальянского зала после водворения туда человека-пса был повешен на доску возле поста охраны. Мониторы показывали сумеречные залы. Из-за плотных ставень не пробивались солнечные лучи уходящего дня. Казалось, наступил глубокий вечер. Завалившись набок между поилкой для воды и миской с крупной мозговой костью, у себя в клетке спал в собачьей позе Гарик Дрозд.

Бесшумно открылась и так же неслышно затворилась дверь зала. Казалось, она лишь слегка пошевелилась. В такую щелку мог бы проникнуть разве что ребенок. Если б Чепурной и Лученко не ждали, глядя напряженно на экран монитора в комнате охраны, они бы не заметили этого легкого движения. Тот, кто проник в дремотную глубину Итальянского зала, либо притаился в дверном проеме, либо двигался, плотно прижавшись к стенам и шкафам со старинной венецианской посудой.

— Он что, человек-невидимка? — прошептал Олег, словно опасаясь, что этот невидимый может услышать его, находясь двумя этажами выше.

— Лучше смотрите на экран, — не отрываясь от серого квадрата, проронила Вера.

Чепурной протер пальцами уставшие от напряжения глаза.

В этот миг две руки на миг возникли из темноты между прутьями клетки. В них что-то мелькнуло, но что именно, нельзя было разглядеть. Быстрым точным движением это невидимое захлестнуло шею Дрозда и принялось его душить. Крупная фигура человека-собаки стала извиваться в мучительных судорогах. Его буквально прижало к прутьям, и он, отчаянно брыкаясь, пытался сорвать удавку со своей шеи. Он рвался изо всех сил, но то вцепившееся, смертельное, что ухватило его шею, не ослабляло хватку.

— Да где же ваши люди?! — крикнула Вера.

Наконец включился свет, два охранника выпрыгнули из-за статуи мадонны и схватили убийцу.

— Ни хрена себе! — воскликнул Чепурной. Голос его сел, и хрипота показывала сильное волнение. — Никогда бы не поверил!

— Идемте наверх, в зал. Мы сейчас должны быть там, — глубоко переведя дух, испытывая одновременно чувство освобождения и слабость в ногах, сказала Лученко.

— Черт вас побери, Вера! — бухнул по столу кулаком мужчина. — Как же вы догадались?

— Сейчас некогда, после…

Вера стремительно направилась к лестнице на второй этаж. Они вошли в зал Итальянского Возрождения. В руках охранников извивалась, шипела и огрызалась старушка — божий одуванчик, смотрительница Неля Михайловна Юдина. Сейчас она выглядела страшно: расцарапанный прутьями клетки лоб, удавка из тонкой стальной проволоки в дрожащих руках…

Из клетки вышел Дрозд. Одной рукой он потирал багровую шею, в другой держал искореженный кожаный ошейник с металлическими заклепками.

— Если б не ошейник… крендец бы мне, — сообщил он вполне человеческим голосом.

* * *

Всю жизнь ее окружал коммунальный быт. Домашняя обстановка мало чем отличалась от казарменного рабочего дня на заводе «Красный резинщик». Если и теплились в ней какие-то желания, они давно были подавлены асфальтовым катком советской системы. Она не знала иных радостей, кроме скудных пайков, казенных собраний, стандартных грамот по итогам соцсоревнования. И еще — торжественного пригвождения врагов к позорному столбу. Врагов всегда было много, и к ним она привыкла так же, как к нищенскому существованию. В ее сознании они были нераздельны. Изуверы фашизма, бешеные псы империализма, загнивающие капиталисты, летуны и несуны, тунеядцы и стиляги…

Эта вялотекущая жизнь казалась вечной. Но однажды основы рухнули, стены системы обвалились. Со всех сторон подул неуютный сквозняк новой жизни. Капитализм они, видите ли, удумали! Что это такое, капитализм ваш? Это когда сколько ни работай — денег никогда не хватит. Причем у вас работа есть, а у меня нет. Это когда цены на хлеб, картошку, проезд и коммунальные услуги ежедневно растут, а зарплата — нет. Это когда врач с тобой без денег и разговаривать не станет. Это когда людям негде жить, а заработать на квартиру невозможно и за пять таких жизней. И главное — это когда богатые, не спрашивая тебя, все уже сами распределили. И мир будет принадлежать не твоим внукам, а их…

Сначала она проклинала эти перемены. Но потом оказалось, что Юдина всю жизнь провела именно в ожидании каких-то перемен. В тусклом существовании всегда зреет ожидание чего-то неслучившегося. Можно годами и десятилетиями терпеливо ждать: повышения по службе, выигрыша в лотерею, смерти этой идиотки соседки, строительства новой бани. И она ждала, не зная чего.

Когда она вышла на пенсию — странно звучит, словно вышла из тюрьмы, — дома была тоска-скукотища. А тут соседка подсказала: музею требуются смотрители. И берут пенсионерок с сохранением пенсии. «Иди, — говорит, — Неля! Чего тебе одной с кастрированными котами сидеть. Все-таки среди людей. Опять же какая-никакая копейка».

Пришла в музей, первый раз в жизни. И такие там оказались залы, мебель, картины, скульптуры! Все то, чего она никогда в своей жизни не видела и даже не подозревала, что есть такое на свете. И научные сотрудницы показались ей такими ухоженными, как дикторши по телевизору. И запах от них шел, какой ее ноздри никогда не вдыхали. Если б она верила в рай, то сказала бы, что пахнет от них райскими цветами. Оно понятно, среди всей этой красы женщины и должны выглядеть не хуже.

Ужасно боялась, что ее, заскорузлую, в такой рай не возьмут. Стояла перед Люськой Барановой мокрая, как квашеная капуста из бочки. От страха и дух шел затхлый, бочковой. Люська только нос поморщила, рожу скривила, однако на работу взяла. На тот момент был большой дефицит смотрителей.

Стала Юдина работать в музее. Поначалу было непривычно и как-то вроде бы бесцельно. Но постепенно свыклась. Стала на других смотрительниц поглядывать. У всех оказалось богатое событиями прошлое. Сама Неля Михайловна о прошлом не рассказывала. Понимала, в кругу интеллигентных старушек не стоит делиться тем, как тягала неподъемные ящики с продукцией. Была она завидно крепкого здоровья, не болела за всю жизнь ничем. Когда на город надвигалась то атипичная пневмония, то птичий грипп, старушки смотрительницы пускались в профилактику, у кого на что хватало денег: глотали витаминные таблетки, делали прививки, наедались луку или чесноку. Неля, как называли ее без отчества сотрудницы, даже зимой прибегала на работу в тех же туфлях, в каких топталась круглый год. Правда, однажды и ей стало чем делиться с коллегами. Попала Юдина в больницу, где, как она всем с гордостью сообщила, ей «вырезали по-женски». Теперь и ей было о чем рассказать.