Рязанов Михайлович - Ледолом

• Название: Ледолом
• Автор: Рязанов Михайлович
• Издательство: Издательство АМБ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8057-0710-1

Этот том начинает автобиографическую трилогию под общим названием «В хорошем концлагере» («Ледолом», «В хорошем концлагере», «Одигитрия»).

В первом томе повествуется о событиях, произошедших в жизни автора с тысяча девятьсот тридцать шестого по март пятидесятого года, когда он по стечению обстоятельств оказался в тюрьме. В остальных книгах отражены наиболее значительные события вплоть до середины восьмидесятых годов.

---

И опять заливисто засмеялась.

От Фридманов я вылетел со взмокшей спиной. Ну и Розка! Бесстыжая! Думает, что я маленький, ничего не понимаю. А мне уже тринадцать лет! Четырнадцатый! Ведь она всё время именно на меня, а не на Игоря поглядывала. Потешалась.

— Нет, Водолазка не сама к ним пришла, — сказал мне Гарик. — Даже если её раньше Линдой звали.

— Сам знаю, что они её силком увели, — сердито ответил я. Мой мысленный взор всё ещё был заполнен Розкой, её невообразимой красотой вдруг расцветшего тела.

— Что делать-то будем, Юр? — донеслось до меня.

Сам себе я назойливо задавал вопрос, отгоняя видение Розки с её неотразимыми прелестями: почему столь яростно облаивала дядю Исю Водолазка в первую их встречу? В этом была какая-то загадка, имевшая отношение ко всей нашей собачьей истории.

Все мы желали скорейшего возвращения Водолазки, но не знали, как это сделать. Минул день. Мы собрались снова.

— А где та собака, что жила в сарае Фридманов раньше? — спросил я. — Куда они её заныкали?

— Верно, продали, — предположил Гарёшка. — Нет… Не для продажи они их держат.

Вспомнили и про отрубленную голову на решётке помойки. Ясно — это убийство. Кто его мог совершить? Похоже, они. Такая же участь ждёт и нашу Водолазку. Надо немедленно вызволять! Спасать!

— Нам Водолазку они не отдадут, — уверенно заключил Гарёшка. — Разве что за выкуп.

— Не на что нам её выкупить.

— Не на что, — подтвердил друг.

Чтобы не мельтешить на виду у Фридманов, мы вернулись к нашему крыльцу, где соседки продолжали лузгать семечки и судачить о том о сём.

— Нашли шабаку-те? — сочувственно спросила Герасимовна.

— У Фридманов. На привязи в сараюшке сидит, — ответил я. — Не отдают её нам.

— Вшё, каюк ей… — так же сочувственно произнесла бабка.

— Почему каюк? — вздёрнулся я.

— Пошему, пошему — Ишак их ешт. Ждоровье поправлят. Шало иж них топит и пьёт. По большой ложке три ража в день. Ш мёдом. От шихотки шибко помогат шобашье шало.

— До чего озверели люди, — равнодушно произнесла завмаг, держа за ручку большой ночной горшок с нарисованными на нём синими цветами. — Уже и собак едят…

Эти незабудки меня сильно покоробили — вспомнилась картина на мольберте, Николай Иванович…

После этой беседы с соседками мы с Гариком срочно навестили Юрку. Он поведал нам возмутительную историю: Толька Мироедов побожился Бобыньку, что знает наверняка, где и у кого находится Водолазка. Он даже поклялся: «Век Свободы не видать!». Всей улицей поклялся, что лично будто бы проследил, как незнакомый «фраер» вывел из нашего двора Водолазку и потащил её к железнодорожному вокзалу. Толька, по его уверениям, крался за злоумышленником и сопроводил его до самого дома, куда тот якобы и завёл нашу Водолазку. Мироед охотно брался помочь нам в розыске и показать «тот дом». Но не за «здорово живёшь», а за хлеб, картошку или тарелку супу. Лучше — домашнего. С мясом. Согласен он и на стакан семечек с двумя молочными тянучками в придачу. Или, на худой конец, кусок — большой кусок, с кулак! — жмыха.

— А ещё чего он желает? — спросил я. — Ху-ху он не хо-хо?

И я продемонстрировал нехитрую комбинацию из трёх пальцев.

— Вкусненького ему, трепачу, супу захотелось. Обманщик! За такие фокусы сопатку[201] бьют.

— Я ему талон на второе в четэзэвскую столовку проиграл. В жёстку. И отдал уже, — печально признался Юрка. — Отец вчера ночью принёс. Талон-то — стахановский, гуляшёвый. С пшёнкой.

— Вот подлюга, — не сдержался я. — Да как тебя-то угораздило? Ты же знаешь, что в жёстку он всех обставляет запросто…

— А он сказал, что ежли я выиграю, то он бесплатно скажет, где Водолазка. А ежли продую — то его желание. Он и говорит: моё желание — что в карманах было ваше, стало наше. Вывернул карман, а в ём талон.

— Ну ничего, он ещё заплатит за это, — погорячился я. — Надо его проучить, чтобы помнил.

— А я свистну отцу, что всё второе слопал сам. Без Гальки. Скажу, что не утерпел. Нет. Чтобы не отлупил, фукну:[202] потерял. А ещё лучше — спёрли.[203]

На том и порешили. Я предложил объявить Мироеду бойкот.

— Давайте отдерём доску с обратной стороны и выпустим Водолазку, — воскликнул Юрка, выслушав мой рассказ об обнаружении нашей любимицы.

Я понял, что это и есть, пожалуй, единственная возможность спасти друга.

Перемахнув через забор, мы проникли в огород Свободы номер восемьдесят один, незаметно пробрались вдоль сарая, длинного коммунального строения в зарослях малины, отыскали отсек Фридманов.

Слышно было, как, сдавленно хрипя, металась за стенкой Водолазка, учуяв нас. Однако оторвать намертво прибитые доски без шума оказалось невозможным, и мы вспомнили о щели на крыше.

Вернулись ко мне домой и более основательно подготовились к вызволению нашей любимицы: я взял моток бельевой веревки, за использование которой не по назначению неоднократно наказывался мамой, из дедовского инструмента выбрал небольшой гвоздодёр.

Поначалу я не обратил внимания, что Гарёшка скис и смотрел на нас как-то виновато. Когда мы пришли в его двор, он нерешительно произнёс:

— Может, не надо, а?

— Чего — не надо? — не понял я.

— Ну, в сарайку залезать. Всё-таки чужая… Мы же честные ребята. Зачем пачкаться?

— А они нашу собаку украли — им можно? Это честно? Или сдрейфил?

— Да нет. Я — как вы. Не думайте — не струхну.[204]

И правда, далее он вёл себя достойно, не колебался.

Смеркалось, когда мы снова забрались на крышу сарая, на локтях и коленях проползли — почти беззвучно — до знакомого места, споро расширили отверстие, и я спустился вниз, в темноту, — там скулила Водолазка. Одна. Пёс отсутствовал.

Во мраке я нащупал её и потрепал по шее и спине. Собака обрадовалась, тыкалась в мои колени прохладным носом. Я сволок с неё намордник вместе с ошейником. Водолазка, радостно повизгивая, закрутилась, зафыркала и звонко дважды гавкнула. Я ей зажал пасть, но она вырвалась и снова подала голос. Соскучилась, голубушка.

«Лишь бы Фридманы не услышали, — подумал я. — Надо спешить!»

Не сразу мне удалось обвязать суетящуюся собаку верёвкой.

— Поднимайте! Чего вы там зеваете? — шепнул я.

Друзья споро потянули. Я шагнул к задней стене, чтобы по ней выбраться наверх, и коснулся лицом чего-то мокрого и холодного. Машинально оттолкнув это «что-то» рукой, я ощутил шерсть.

Впопыхах некогда было раздумывать, что это и почему.

Нам предстояло выполнить ещё одно нелёгкое дело — перебазировать Водолазку с семейством в штаб. Для безопасности. И мы взобрались с ней на высоченный трёхэтажный дом по крутой лестнице, и щенят ей доставили. Вот встреча-то была! Собачье счастье!

Вернулся домой я очень поздно. Тихонько открыл дверь — мама сидела за столом возле керосиновой (опять электричество отключили) «семилинейной» лампы и чинила что-то из нашей со Стасиком одежонки. Она подняла голову и обомлела, глядя на меня.

— Боже мой! Юра, что с тобой? Ты опять подрался? Кровища течёт! По голове, что ли, ударили чем-то острым?

— Нет, ма. Ни с кем я не дрался. И меня никто не ударял.

— Ты опять лжёшь? А ну, говори правду!

— Честное пионерское — не вру.

Мама подошла ко мне, взяла за плечи, развернула к нашему огромному — до потолка — зеркалу.

— И ты ещё будешь утверждать, что не дрался? А сам уверял меня, что ненавидишь мордобой…

Я увидел свое отражение, во весь рост, и не поверил своим глазам: лоб и правая скула чернели засохшей кровью.

— Это… не моя!

И тут до меня дошло, на чью шкуру я наткнулся впотьмах. Вот куда делся тот упитанный пёстрый волкодав. Его убили, сняли шкуру, и поставили на откорм следующую жертву… Чудовищно!

— Ну, отвечай же! — резко потребовала мама.

— Чего? — не понял я, пропустив мимо ушей смысл вопроса.

— Где ты был? Почему весь в крови?

— Честно? А ты… Это наша тайна.

— Чья — наша?

— Нашего тимуровского отряда. Дай честное слово, что никому не расскажешь…

Мама как-то сразу обмякла, видимо, поняла — ничего страшного. И пообещала. Я поведал ей обо всём, что произошло.

— Ладно. Иди умывайся — и спать. Утро вечера мудренее. Что ты ещё натворил? Дарья Александровна мне жаловалась на тебя. Просила наказать. Ты её действительно оскорбил?

— Не я её, а она меня. Сопляком. И всяко-разно… Но это — ерунда. Главное, она Водолазке смерть пожелала.

И я пересказал суть нашего спора.

— Всё ясно. Отстаивать свои убеждения, особенно правду, надо во что бы то ни стало, но при этом необходимо соблюдать такт. Ты меня понял?

Я не совсем понял, но утвердительно кивнул.

— А об остальном — завтра, — сказала мама.

Но утром я проспал даже дольше Стасика. Мама, как постоянно бывало, ушла на работу.