Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири

• Название: Четыре года в Сибири
• Автор: Теодор Крёгер
• Жанр: Биографии и Мемуары

Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.

Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири. Он описывает свои переживания как немецкий военнопленный, рассказывает о своей дружбе с капитаном полиции Иваном Ивановичем и женитьбе на прекрасной татарке Фаиме, о защите немецких и австрийских военнопленных, о том, как он инициировал строительство школы. Роман драматично заканчивается закатом городка Никитино в буре Октябрьской революции. Общий тираж этого романа превысил миллион экземпляров.

---

- Нет, господин капитан, все признаки совпадает.

Злорадная улыбка скользит по его лицу. Его любезность – это уверенность в победе.

- Ты действительно являешься доктором технических наук Теодором Крёгером?

- Совершенно определенно, – отвечаю я.

- Дата рождения? – спрашивает капитан.

Я называю ему данные.

- Соответствует! Все соответствует! Чего вы еще хотите? Не вы, а я был прав.

Снова капитан хватается за неразбериху дел. Как по воле случая он находит необходимое. Он встает и говорит строго и кратко: – Подъем!

Я встаю «смирно», писарь поднимается с отвращением.

Мое сердце на секунды замирает!

Теперь прозвучит приказ о казни через повешение!

Молниеносно я оглядываю всех присутствующих. Только немногие стоят вокруг меня. Сторож застегнул кобуру револьвера «наган». Это оружие могло бы спасти меня, вероятно.

Нет, у меня нет никакого самого маленького шанса, чтобы спасти мою жизнь бегством. Я потерян так или иначе. У меня был только выбор умереть в одиночку или забрать с собой на тот свет других. Моих сил хватали бы, чтобы опустить мужчин к земле, а последней пулей я смог бы покончить с собой.  Это решение было для меня четким...

Капитан читает вполголоса: «Санкт-Петербург, военное министерство, отделение военной контрразведки, совершенно секретно....

- Господин капитан, – прерывает капитана начальник канцелярии, – сукин сын не должен всего знать, и с этими словами он уверенно, не наталкиваясь на сопротивление, берет документ из рук офицера и говорит кратко: – Высочайшим повелением тебя освобождают!

Как издалека слышу я следующие самые различные определения об ограничении моей свободы. Он читает еще долго и очень медленно, и я ничего больше не понимаю, так как я едва ли слушаю...

Я свободен!... Я свободен!... Избежал смерти!

Дрожащими, боязливыми, спешащими руками я надеваю робу, не зная, как и что я делаю. Мое сердце стучит так сильно, что я близок к обмороку. Только быстро! Только быстро!

Передо мной я вижу открытую дверь.

Я могу выйти из камеры, и никто не задержит меня.

Другая дверь тоже открыта... Быстрей! Быстрей!

Я пытаюсь идти быстрее, но не могу.

Теперь я снаружи! Один, сам!

Жесткая замерзшая земля. Я падаю на нее. Надо мной смеющееся, сияющее весеннее солнце. Я охватываю лицо руками... крупные слезы текут по моим щекам.

Я снова вижу мир...

Я снова вижу жизнь!

Часть вторая НАПОЛОВИНУ СВОБОДЕН

Блестящий рубль

Свет дня погас.

Я лежал возле опушки леса на куче собранных старых листьев и смотрел в далекое, ясное небо, на котором вспыхивали первые звезды. Все было тихо и во мне и вокруг меня. Стая черных птиц беззвучно летела к лесу. Где-то вдали тявкала и выла собака, но потом и она утихла.

Медленно спускалась ночь.

Я провел весь день в лесу, прятался как животное. Я не осмеливался приближаться к людям, я не верил в мою внезапную свободу. Может, они ищут тебя, может, твое освобождение было ошибкой?...

Так и этой ночью я спал под открытым небом на мягкой кровати из листьев. Когда я проснулся, надо мной стояло согревающее солнце. Я смеялся ему... и был безгранично счастлив.

Я искал весь день работу в городке. Это была напрасная забота. Моя арестантская одежда отпугивала как огонь. Меня встречали ругательствами, спускали на меня собак, и некоторые даже хотели меня убить, настолько велик был страх населения перед освобожденным арестантом. Я должен был идти все дальше и продвигаться, от двери к двери. Только немногие говорили, дрожа от страха: «Ступай с Богом!» Другие подавали мне боязливо кусок хлеба, лишь бы я только ушел.

Снова пришла ночь. Я смотрел с моей кровати из листьев в звездное небо и... был счастлив и доволен.

На следующий день я снова шел от дома к дому. Всюду те же боязливые лица. Даже в канцелярии тюрьмы, в которую я попал без малейшего противодействия. Несколько опустившийся начальник, смертельно испуганный моим внезапным появлением, смог только обеими руками безмолвно и отчаянно отмахнуться от меня.

Я провел так же уже третью ночь в лесу.

Я был голоден.

Снова зарозовело утро, когда я слышал поблизости шум, и когда я вышел из леса, я увидел перед собой охранника, который в тюрьме приносил мне все эти вещи. Он собирал дрова. Когда его испуг прошел, я помог ему в его работе, и с большой охапкой на плечах, пошел с ним к его избе. Там меня так же испугалась и его жена, все же, я получил хороший обед из дрожащих рук, поколол им дрова, и вечером я смог составить общество мужчине в тюрьме. Я играл с ним в карты. Удача улыбнулась мне, я выигрывал все больше и больше, собрав уже достаточную сумму для отправки сообщения в Петербург.

Я просидел бы всю ночь перед почтамтом, чтобы потом послать телеграмму: освобожден, прошу денег. Через 24 часа деньги были бы здесь, тогда мне больше не нужно было бы ночевать в лесу, больше не нужно было бы терпеть голод. И с этой мыслью я уже пересчитывал и тщательно складывал друг к другу монеты.

- Эй, руки вверх! – прервал мои мысли голос.

Я взглянул вверх: охранник стоит прямо передо мной и направляет свой «наган» мне в лоб.

- Я верну тебе деньги завтра..., неуверенно начинаю я и замечаю, как дрожат мои руки. – Ведь моя жизнь зависит от этих немногих копеек!

- Не мели ерунды, парень! – прикрикивает на меня мужчина.

- Я точно верну тебе деньги завтра... я хочу послать телеграмму в Петербург, попрошу, чтобы мне прислали деньги..., мои родители богаты, они вознаградят тебя... За один твой рубль я верну тебе пять рублей, разве тебе этого мало? Хорошо, я дам тебе десять рублей за твой рубль, честное слово! Ты хочешь от меня письменную расписку?... Ты получишь обратно свои деньги, наверняка. Я клянусь тебе в этом!

«Наган» постепенно опускается.

- Так твои родители богачи, парень, да? Ты уже наполовину сошел с ума, наверное, из-за тюрьмы! Будь у тебя богатые родители, ты не сидел бы в тюрьме! Но все же эти несколько копеек никак не спасут тебя, ты так или иначе умрешь с голоду, так как заключенные никогда не получают работу.

Мне пришлось вернуть деньги. Но зато у меня, по крайней мере, достаточно еды и я могу спать в моей старой, теплой камере. При моем освобождении следующим утром я должен был пообещать ему, что буду молчать о ночной игре в карты, тогда я смог бы вечером снова вернуться к нему и его приятелям.

Снова я искал работу от двери к двери, но тщетно. Только в большую, чистую лавку, которая принадлежала татарской семье, я должен был снова зайти на следующий день; там, как мне сказали, я всегда мог бы найти работу. Мне обещали еду, питье и место для сна, и жалование три рубля в месяц. Я согласился. По пути в тюрьму я думал: через десять дней ты соберешь деньги на телеграмму. Мне хотелось смеяться и петь.

Вечером мы впятером играли в карты в тюрьме. – А ты хорошо умеешь писать? – спросил меня сторож, и когда я подтвердил, он принес мне перо и почтовую бумагу. Под общее веселье я должен был написать письмо его любимой, что и получилось к всеобщему удовлетворению всех присутствующих. В качестве гонорара он дал мне уже закуренную им сигарету. Когда я, однако, оторвал разжеванный им бумажный мундштук и только потом закурил сигарету, он заметил: – Ты, наверное, действительно был благородным барином.

Едва пришло утро, как я уже стою перед лавкой татарина. Немногочисленные пешеходы смотрят на меня с робостью. Наконец, появляется владелец в сопровождении двух других татар и одной женщины. Они старательно открывают тяжелые замки и засовы магазина, что-то бессмысленно раскладывают на прилавке. Я стою снаружи и жду. Наконец, владелец машет мне. Я вхожу, мой взгляд быстро осматривает все помещение. Оно большое и полно товаров.

- Я пообещал дать тебе работу... я не могу сделать это... я боюсь... и моя семья тоже боится... не сердись на меня...

Он выговаривал слова запинаясь. Он пристыжено опускает голову. Пальцы что-то нервно теребят на ощупь над пустым прилавком.

- Но я ведь не убийца и не преступник. Я немец, который в тюрьму попал из-за подозрений в шпионаже, – отвечаю я.

- Я осведомился у полицейского капитана. Это все правильно, но ты якобы совершил убийство...

Последние слова он произносит едва слышно.

- Я не знаю этого. Я пытался убежать на свою родину и всего лишь защищался от своих врагов, как солдат на войне.

- Может быть... может быть..., однако, я боюсь, не обижайся на меня за это.

Мы оба молчим.

- Фаиме, дай мужчине 20 копеек.

На прилавке я слышу, как звенит серебряная монета. Я приглядываюсь: маленькая девичья рука положила ее, но ее пальцы уже испуганно исчезли под широким рукавом ее одежды из тяжелого, пестрого бухарского материала. Я смотрю на лицо, с которого отхлынула последняя капля крови, в два глубоких черных глаза, в которых отчетливо стоит ужас.