Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири

• Название: Четыре года в Сибири
• Автор: Теодор Крёгер
• Жанр: Биографии и Мемуары

Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.

Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири. Он описывает свои переживания как немецкий военнопленный, рассказывает о своей дружбе с капитаном полиции Иваном Ивановичем и женитьбе на прекрасной татарке Фаиме, о защите немецких и австрийских военнопленных, о том, как он инициировал строительство школы. Роман драматично заканчивается закатом городка Никитино в буре Октябрьской революции. Общий тираж этого романа превысил миллион экземпляров.

---

- Будет лучше, мой дорогой Иван, если завтра ты поговоришь с доктором Крёгером и скажешь ему, что впредь будешь жить только у него, – услышал я действительно ядовитый голос из темноты.

- Катенька, пожалуйста, не злись на меня, по-другому не получалось. Крёгер не хотел отпускать меня, я клянусь тебе в этом... и там я рассказал о моих самых прекрасных охотничьих переживаниях, и время внезапно прошло. Я сам не хотел поверить своим часам, так я сам был удивлен. Теперь, однако, я здесь, Катя, теперь снова все хорошо, не так ли? Все снова хорошо! – подчеркивал он с энергией.

- Да, все хорошо, ты можешь идти туда, откуда пришел. Твою кровать я попросила выставить на двор. Зачем она здесь нужна? Я с этого момента больше не рассматриваю себя как в браке с тобой. Завтра я подам на развод. Пусть все Никитино знает! Что у меня, собственно, есть от тебя, Иван? Я чувствую себя достаточно молодой, чтобы еще раз выйти замуж.

- Проклятое дерьмо...! Что все же происходит с этой проклятой коптилкой! Если она должна гореть, она не горит, она дымит; если она не должна гореть, то ее нельзя погасить даже силою всех легких. Так! Ну, наконец! Уууу..., я мог бы размазать ее об стену!

Я слышал, как цилиндр лампы жужжит в патроне, через полуоткрытую дверь я увидел, как зажегся свет. – Да, правда! Моей кровати больше нет в комнате! Куда же она подевалась?

- Я тебе уже все полностью объяснила, Иван! – звенел нетерпеливый, возбужденный голос маленькой женщины.

- Катенька, я вовсе не слышал тебя..., все же, ты видела, что я был занят лампой... Ты, наверное, ругалась? Ты делаешь очень злое лицо, Катя, почему, собственно? Только смотри, я принес для тебя сюрприз... что только не взбредет мне в голову, среди ночи... ты не сможешь надивиться... я сейчас снова вернусь, Катя!

- Заходи, Федя, давай, мой дорогой, быстро иди к ней, – шептал он таинственно и, схватив меня за руку, поднял меня со стула и потянул в направлении спальни его жены.

- Очень быстро неси две бутылки шампанского, Иван, дай своей жене хорошо напиться, она говорила в твой адрес ужасные вещи, – прошептал я ему не менее таинственно.

- Все слышал, все? И он сделал кислое лицо, однако пошел за шампанским.

- Такая неожиданность! Добрый вечер, Екатерина Петровна!

Прежде чем женщина могла произнести хоть слово, я поцеловал ее обнаженную руку. Внезапная, приятная краснота бросилась ей в лицо, но она судорожно натянула красное, утепленное ватой одеяло почти до подбородка, при этом глаза ее увеличились, рот раскрылся, она хотела что-то сказать, но не могла. В моей действительно странной ситуации я мог только улыбаться.

- Федя!... Вы здесь?... Почему?... И мой муж? – заикалась она.

- Иван попросил меня, чтобы я проводил его, так как мы хотели еще немного поболтать друг с другом, если вы не против. Простите мне, что задержал вашего мужа... Я виноват, но он рассказывал мне такие интересные охотничьи рассказы. Я в этом деле совсем еще новичок. Могу ли я поцеловать вам руку?

Она испуганно протянула мне руку, и я заметил, как она дрожала.

- У вас такая прекрасная, мягкая рука, – и я коснулся ладони губами.

- Федя! – шептала женщина с упрашивающими глазами. – По крайней мере, вы понимаете меня, вы мужчина с чувствами.... Мой муж... я не могу говорить это вам, но... Вы будете знать, что я имею в виду, и мне стыдно, что говорю вам эти слова, но это ужасно иметь такого супруга. Что у меня еще есть в этой дикой местности? Все же, я выросла в Москве, а не здесь в этой пустоши! Дни проходят и с ними молодость, и не успеешь оглянуться, уже становишься старой. Не так ли, Федя, разве я не права?

 – Но, Екатерина Петровна, вам следовало бы быть более милой, более любезной к вашему мужу, так как он – очень добрый человек, и, вам должно было легко женить его на себе. Вы – молодая, красивая женщина. Подумайте, что и ваш муж тоже неизбежно стал апатичным в этой ужасной пустоши. Нужно помогать друг другу и сохранять друг другу верность. Но все же, сами возьмите в свои руки инициативу, поезжайте с мужем на две недели в Пермь, Екатеринбург, в Омск, где вы сможете развлечься.

- Мой дорогой Федя, вы страшно благоразумны. Я ничего подобного не ожидала от вас. Можете ли вы пообещать мне, что с помощью ваших связей в Петербурге постараетесь добыть другую должность для моего мужа, чтобы он смог покинуть Никитино?

- Я хочу ответить на этот ваш вопрос решительно честно, и надеюсь, что вы сможете понять меня – как пленного. Подождите конца войны, и тогда я с удовольствием сделаю для вас все, что в моих силах, клянусь.

Екатерина Петровна выпила бокал шампанского за свое здоровье, потом за мое здоровье, ее мужа, за будущее... в Петербурге.

Следующим утром, когда я с Фаиме посетил Ивана Ивановича в здании полицейского управления, я нашел его расхаживающим с довольным видом туда-сюда.

- Ты очень хитрый лис, Федя... У меня дома солнце сияет, моя жена стала задорной, я такого и представить бы не мог. Я сам счастлив и доволен, так как ты снова придал мне мужество. Я хочу подождать, пока война не закончится, потом все вместе поедем в Петербург, тогда все снова будет хорошо. Не смейся надо мной, если я тебе честно скажу, мне тяжело далось бы оставить тебя здесь навсегда... никто мне не нравится так, как ты, Федя... даже моя жена.... Я всегда останусь твоим старым, верным Иваном, и, вероятно, я могу немного помочь тебе и твоей жене, как маленький, незначительный полицейский чиновник, но все же. Да, Федя... вот так обстоит дело.

 Два дня спустя полицейский капитан со своей женой поехал «по служебным делам» в Пермь.

Рождество и Новый год

Рождество приближалось.

Вокруг меня таинственно шептались. Внезапно у Фаиме появились тайны, ее братья, Иван Иванович и его жена, мои товарищи, все, кажется, готовили заговор против меня. Таинственные пакеты всех размеров появлялись, доставлялись в мою квартиру, снова выносились, распаковывались где-нибудь, снова упаковывались, и вдруг исчезали. Скоро мне не разрешали входить то в одну, то в другую комнату. Плутовские лица, лукавые глаза всюду, и за этим радость сердец.

Но и у меня тоже были свои тайны, также мне приходилось прятать разные пакеты. Ямщики, которые вели почтовые караваны от железнодорожной станции в Никитино, зарабатывали себе некоторые чаевые; это побуждало их сопротивляться опасностям и трудностям ужасного холода. С любопытством и полные надежды наши глаза искали в здании почты предназначенные для нас пакеты, и стоило их открыть, как каждый как можно скорее старался убрать их в сторону, чтобы другие и предположить не могли, что содержится в них.

Наконец, праздник наступил.

Внезапно таинственный шепот, нерешительные, многозначительные и таинственные взгляды, все исчезло. Что-то носилось в воздухе, заставляющее сердце биться быстрее и радостнее. Все были полны ожиданий, надежд, как когда-то, когда еще верили в прекрасную сказку про Деда Мороза.

Я выхожу на улицу. Тихий, ясный вечер, какой бывает только на севере при яростном морозе от 40 градусов и выше. Небо усеяно звездами, на далеком горизонте стоит очень тонкий лунный серп, над опушкой леса сияют Венера и красновато-желтый Марс. Медленно они продолжают свой путь на небе.

Это Сочельник.

Я пробираюсь в старую церковь как вор. За толстыми, пестрыми стеклами я вижу мерцание свеч. Я подхожу к засыпанному снегом входу, снимаю с головы толстую меховую шапку и останавливаюсь благоговейно. Внезапно хрустит снег, темная торопливая фигура шмыгает мимо меня и медленно открывает высокую, тяжелую дверь.

Сияющий блеск бесчисленных огней и лампад, которые горят перед блестящими образами, овитый ароматом ладана и долгого мелодичного пения священников и хоров на тягучем церковнославянском языке, вытекают ко мне наружу в прислушивающуюся ночь. Я вижу стоящих на коленях, молящихся людей, над ними струится освященный свет их больших и маленьких жертвенных свечей. Свет, пение застывают в неподвижном воздухе, дверь закрылась... ночь окружает меня... Я делаю знак креста на груди.

И снова кто-то проносится мимо меня, снова тяжелая дверь медленно открывается к свету, лучам и светильникам, и я чувствую себя как нищенствующий, мерзнущий ребенок, который стоит перед многообещающим домом неприступного богача. Я не могу войти в церковь.

Я иду к моим пленным товарищам в «родной угол» и стучу в дверь. Я стучу действительно сильно и слышу, наконец, энергичный голос:

- Заходить нельзя, только позже, готовимся к Рождеству!

- Это Крёгер! – отвечаю я, и уже дверь открыта.

- Просим прощения, господин Крёгер, мы как раз готовимся устроить рождественские сюрпризы для товарищей, – говорит венец и сам сияет как рождественский праздник.

Ель больших размеров, украшенная искусственным снегом и множеством свечей, стоит посреди зала. Вокруг нее поставлены столы, покрытые белой бумагой и украшенные еловыми ветками. Также на стенах укреплены еловые ветви. Всюду мужчины занимаются делом. Я смотрю на них, оставаясь ими незамеченным. Они никак не могут расставить свои скромные подарки друг другу достаточно быстро и красиво. Постоянно новые и новые грузы они приносят из кухни.