Тони Блейк - Письма к тайной возлюбленной

• Название: Письма к тайной возлюбленной
• Автор: Тони Блейк
• Издательство: АСТ, Астрель, ВКТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-066731-4, 978-5-226-03023-9, 978-5-271-30419-4

У Линдси Брукс замечательная профессия: она дает советы разочарованным или брошенным влюбленным. Линдси прекрасно разбирается в тонкостях любовных отношений, но вдруг, совершенно неожиданно, ее оставляет жених. Оскорбленная и растерянная, она едет в маленький городок, затерявшийся в далекой глуши.

И именно там ее поджидает настоящая любовь.

Роб Коултер — опасный человек с загадочным прошлым, который очень не любит отвечать на вопросы о себе. Ему ничего не стоит втравить девушку в неприятности, и Линдси отлично это понимает.

Однако что значат разумные рассуждения перед властным голосом неистовой страсти, все сильнее разгорающейся в двух сердцах!..

---

— Боже! — прошептала Линдси — и Роб был рад: это означало, что она почувствовала, к чему все идет, так что дальше он может говорить достаточно кратко.

— И я полез за ним. Глупо, понимаю. Но именно так я сделал. Я полез за ним, а он поднимался все выше — и я тоже не останавливался. Я все еще был чертовски зол и сбит с толку, и мне казалось, что самое важное — это добиться, чтобы он снова повторил то, что она ему говорила, наверняка убедиться в том, что она и правда беременна.

Рассказывая это, Роб будто перенесся в ту темную орегонскую ночь, вновь ощутил то громадное пространство, которое окружало его, пока он все выше и выше взбирался на ту шаткую башню.

— Я… просто плохо соображал в тот момент, — добавил он, нервно помотав головой, лежавшей на подушке. Он давно перестал анализировать свои поступки той ночи, перестал спрашивать «почему» и «зачем», перестал желать, чтобы все шло иначе. — Короче говоря, — добавил он, уже начав задыхаться, — когда мы забрались наверх, мы продолжали кричать и орать друг на друга. И фермер, который вышел из дома зa соседним полем, нас услышал и показал, что он «более или менее уверен», будто в лунном свете видел, как я толкнул Томми.

Роб до сих пор помнил свое ощущение: Томми только что был тут — а в следующее мгновение исчез, просто исчез. И он не мог поверить, что тот упал. Хотя понимал, что с такой высоты нельзя упасть и не погибнуть. И он помнил, как стоял, застыв на месте, как его руки и ноги отказывались повиноваться, когда он пытался спуститься вниз. И как ему было страшно, когда он наконец добрался до земли. И как спустя считанные секунды примчались сирены и мигалки — и его жизнь практически кончилась.

— Я попал в тюрьму, Линдси, — прошептал он.

Ее тело рядом с ним напряглось — он это почувствовал. И он не мог ее винить. Он этого и ожидал. Теперь ему надо договорить — и покончить с этим.

— Меня отправили в тюрьму на десять лет, я был там с восемнадцати до двадцати восьми лет. Я бывший заключенный — вот кто я. Вот моя тайна — и вот почему я держусь особняком. Потому что я знаю, как люди относятся к бывшим заключенным. Знаю, потому что стоило мне довериться кому-то и рассказать об этом — особенно женщинам, с которыми я встречался, — как моя жизнь менялась. Я терял работу — или переставал получать заказы. Люди, которых я считал своими друзьями, больше ими не были. В Бойсе начали громить мой дом: так мне давали понять, что я должен уехать. И я уехал. Уезжал снова и снова. Пока я, наконец, не понял, что мне просто больше нельзя никому об этом рассказывать. Особенно когда я приехал сюда, когда мне здесь понравилось, когда Милли помогла мне начать здесь новую жизнь. Я понял, что мне ни с кем нельзя сближаться, потому что стоило мне это сделать, и я начинал доверять человеку, рассказывал ему… и вся моя жизнь снова рушилась.

Теперь Роб смотрел прямо на нее и пытался разглядеть, понимает ли она его… Он ждал, когда на ее лице появится выражение страха и отвращения. Даже в темноте он узнает это выражение, поймет, что только что превратился для нее в того, с кем она не может быть рядом, кто ее пугает. Он ждал этого выражения — оно неизменно приходило сразу же после первой напряженной неподвижности и пугающего молчания во время самого его рассказа. И он недоумевал, почему это выражение не появляется.

— Линдси, — сказал он, — я пойму, если ты больше не захочешь со мной встречаться, но я только прошу, чтобы ты ничего никому не говорила. Ни Карле, ни Элеонор… никому. Мне просто хотелось бы тихо здесь жить, ни с кем не сталкиваться… вот и все. Я никогда никому ничего дурного не сделаю.

— Ты его толкнул? — тихо спросила она.

— Нет, — ответил он. В какой-то момент он перестал считать, что это имеет хоть какое-то значение. Это не имело значения тогда — люди сами все для себя решили, — и он оказался виновным из-за того, что был рядом, и из-за своей репутации. — Ограждение сломалось: оно проржавело. Я не касался его. Клянусь! — добавил он, сам не зная зачем.

Видимо, им двигал тот же неудержимый импульс, поддавшись которому он начат ей все рассказывать, — та глубокая потребность добиться, чтобы хоть кто-то в него поверил. И не просто кто-то — она. Ему необходимо было, чтобы она ему доверяла, знала, что он не такой человек, чтобы сделать подобное.

— Я тебе верю, — прошептала она.

И в эту секунду он вдруг понял, что тот взгляд, которого он ждал, к которому готовился и которого так страшился… его просто не будет.

— Ты меня не возненавидела?! — спросил он, глубоко изумляясь.

Линдси помотала головой, не отрывая ее от подушки, и он увидел, что ее глаза блестят от слез.

— Конечно, нет!

— Ты мне веришь?

Он помнил, что она только что это сказала, — но ему необходимо было услышать это снова.

— Да.

Он судорожно вздохнул, ощущая, как его захлестывает волна облегчения.

— Никто мне не верил. По-настоящему. Никто.

— Кроме Милли? — напомнила она ему.

— Кроме Милли, — подтвердил он. А потом он провел рукой по ее волосам, ощущая острую потребность дотронуться до нее, почувствовать ее присутствие. Она осталась здесь. Даже узнав о нем всю правду, она осталась. И он все еще не пришел в себя от потрясения. — Мне начинает казаться, что у вас с ней гораздо больше общего, чем я подумал сначала.

Тут они оба тихо засмеялись — и это заставило его заметить, что он к тому же и плачет. Надо было надеяться, что Линдси этого не заметила. Тюрьма сделала его жестким — или, по крайней мере, научила его, как важно казаться жестким. Теперь в него въелась привычка никому не давать повода думать иначе… даже сейчас.

— Она и правда была беременна? — спросила Линдси. — Карен?

Его начало подташнивать.

— Да.

— А что с ребенком?

Он покачал головой:

— Я… не знаю.

Оказалось, что про это рассказывать почти так же трудно, как и про все остальное.

— Мы… договорились, что мне не следует присутствовать в жизни ребенка, раз я буду в тюрьме. А она познакомилась с хорошим человеком, который захотел на ней жениться и был готов растить ребенка как своего. Мне казалось, что так будет лучше.

— Боже! — выдохнула она. — Мне так жаль!

Но он только еще раз качнул головой:

— Так было лучше. Я не мог быть отцом. И, наверное, все равно из меня вышел бы отвратительный отец.

— Почему ты так решил?

Он пожал плечами:

— Я сидел в тюрьме. Я не умею общаться с людьми. Я позволил моему псу смотреть, как я занимаюсь сексом. Список можно продолжить.

Тут Линдси засмеялась — и он тоже улыбнулся, несмотря на боль… А потом вдруг оказалось, что он крепко ее обнимает, просто прижимает к себе. И, что еще важнее, она обняла его тоже.

— Спасибо, — прошептал он. — За то, что ты в меня поверила. Другие не смогли.

В ответ она крепче обняла его за шею и поцеловала в щеку.

— Спасибо, что доверял мне достаточно, чтобы все рассказать.

— Мне… до сих пор не верится, что я это сделал.

— Ну, я просто заморочила тебя леопардовым рисунком, — сказала она, снова заставив его рассмеяться.

Ему трудно было поверить, что в такой момент он столько смеется.

А потом Линдси пожала плечами:

— Наверное, нам надо поспать. Завтра у нас непростой день: устраиваем гонки на каноэ, жарим рыбу, коронуем Мисс Рыбку. Мы просто вымотаемся.

Вот так просто. Больше никаких вопросов, никаких разговоров. Он только что признался ей, что он закоренелый преступник, что он десять долбаных лет провел в тюрьме… А она готова заснуть с ним рядом, как будто ничего не случилось.

И тут он совершенно ясно понял, что Милли действительно смотрит на них сегодня. Обычно он считал, что не слишком иерит в такие штуки. Но сегодня он в это твердо верил.

«Милая Джина!

В последнее время я стал лучше спать. Поначалу было трудно, но теперь, похоже, я начинаю привыкать, что я здесь. Гленн говорит, что на это просто нужно время. Иногда я теперь уже не помню своих снов, снов о лучшей жизни и хороших местах. И это были даже не те места, где я был и которые помню, а те, где мне, наверное, хотелось бы побывать.

Иногда мне снится, что я на лодке и плыву по воде, а вокруг меня только открытое море. Это, конечно, просто сон про свободу. А иногда мне снится конь, который скачет по широкой степи, — и, наверное, это сон про побег. А иногда мне снится, что я просто иду по большому ровному полю, направляюсь к растущему вдалеке дереву, но я так до него и не добираюсь. Я иду и иду, а дерево все равно остается далеко. Иногда я думаю, что, может быть, этот сон — про тебя. Но потом мне начинает казаться, что, может быть, я просто слишком много здесь обо всем думаю. В таком месте у человека появляется много времени на то, чтобы думать.

И кстати, в последнее время я опять часто о тебе думаю. Я ловлю себя на том, что пытаюсь представить себе твое лицо, гадаю, как ты сейчас носишь волосы — длинными или стрижешь, пытаюсь увидеть твои глаза. Интересно, что тебе снится по ночам? Надеюсь, что только хорошее. Надеюсь, что вся твоя жизнь похожа на мой сон о море: теплое солнце, прохладный ветерок, никаких забот, и ты плывешь себе и плывешь…