Эльмира Нетесова - Тонкий лед

• Название: Тонкий лед
• Автор: Эльмира Нетесова
• Жанр: Современная проза

В новом романе, предложенном читателям, рас­сказано о двух сахалинских зонах: женской, с общим режимом содержания, и мужской, с особым режимом. Как и за что отбывают в них наказания осужденные, их взаимоотношения между собой, охраной, админи­страцией зоны показаны без прикрас.

Судьбы заключенных, попавших на зону за пре­ступления, и тех, кто оказался в неволе по необос­нованному обвинению, раскрыты полностью.

Кто поможет? Найдутся ли те, кому не безраз­лична судьба ближнего? Они еще есть! И пока люди не разучились сострадать и помогать, живы на зем­ле надежда и радость.

...Но не каждому стоит помогать, несмотря на молодость и кровное родство. Случается, что ино­му нельзя жить на воле, среди людей…

---

На следующий день Егор знакомился с почтой, по­ступившей в зону. Писем пришло очень много, и Пла­тонов понял, одному не справиться. Сотрудницы от­дела быстро разделили всю корреспонденцию, но и оставшееся завалило весь стол. Человек читал пись­ма, не поднимая головы.

«Милая доченька! Как тяжко нам с отцом без тебя! Ждем не дождемся, когда освободишься и воротишь­ся в дом. Все из рук валится, ведь мы вовсе ослабли. И на что сдался тебе этот хромандыля Тишка? На что его так отделала? Ить он в больнице опосля суда над тобой еще три месяца валялся. Врачи сказывали, будто его ноги с жопой никак срастаться не хотели. Так он, окаянный, даже срал под себя. Во до чего испаскудился пес шелудивый. Нынче уже другой приемщиком молока на вашей ферме работает и пока не отворовывает молоко у доярок. Боится, каб ему не перепало от них как Тишке от тебя. Бабы на ферме хорошо полу­чать стали и жалеют тебя. Велели приветы от всех передать: и от скотников, и от коров. По тебе скучает всякий, даже Данилка-кормозапарщик. Тот про душу заговорил, сказал, что поговорить ему стало не с кем. Коров твоих подменной доярке дали, но временно, до твово возврата. Скотина не слушается ее, по тебе ску­чает. Вот и поверь, что мозгов не имеют. Оно хоть и немного тебе сидеть осталось, а ждать каждому тяж­ко...» — читал Егор письмо. Он положил его на стопку, отметив, в какой барак передать.

«Мамочка милая! Я каждый день считаю, сколько осталось до встречи с тобой! Ты про меня не бойся. Учусь хорошо. Двоек вовсе нет, а троек совсем немно­го. Может, потому что во двор перестал ходить. Соседи обзывают, а пацаны дразнят. Со всеми не передерешь­ся. Вот и сижу дома вместе с котом. Бабушка его при­несла мне в друзья, чтоб не скучно было одному. Мы с Васькой даже разговариваем. Он бабку зовет мамой, а меня — гадом. Не знаю, за что. Сам так придумал...

...Мама, куртку, которую ты свистнула для меня из палатки, у нас забрали. Еще при тебе, но бабуля купи­ла точно такую. И я теперь хожу в ней в школу. А чтоб легче прожить, я в рекламном бюро работаю, расклеи­ваю на столбах и заборах листки, бюллетени, плака­ты, информацию всякую. В месяц получаю тысячу, а иногда и больше, если работы невпроворот.

Мам, а я отплатил бабе-продавцу из палатки, из-за которой посадили тебя. В тот день пошел сильный ли­вень, и мы с базарными пацанами сорвали брезент с ее палатки. Баба чуть не усралась, не зная, что де­лать: догонять улетающий брезент или спасать товар? Ох, и много шмоток у нее в тот день увели воришки. А я радовался! Так ей и надо! Ведь из-за нее без тебя остались. Пусть и она плачет как мы, каждый по своей потере...»

«Что ж, прав мальчишка! С детства должен отста­ивать свое. Иначе не состоится из него путный му­жик!»— улыбался Егор, уважительно погладив пись­мо, словно пацана по плечу. Поставив номер барака, положил на стопку конверт.

«Аленушка! Как долго тянется время! Кажется, веч­ность прошла со дня последнего свидания. Ты все не веришь, а у меня никого нет. Отшибло вконец, что было! С Надькой даже не здороваемся. Она тогда и впрямь впервой заявилась и сиганула на меня. Не удержался. Сам не знаю, как все получилось? Увидел тебя у по­стели и вовсе ошалел. Заклинило с рогами. Не смог сразу от Надьки отвалить. Ну, ты ее уделала! До сих пор в корсете ходит. Морда вся в рубцах и шрамах. Ей хотят пересадку кожи сделать, с задницы на морду! Во жуть! А кто ж после той операции подойдет и целовать станет? Да на нее нынче даже бомж не оглянется! А меня прости. Ну, накатила дурь. Считай, что вышибла! Не повторю. Черкни, чего тебе подбросить, ведь скоро нам должны дать личное свидание. Я ж уже сколько времени в непорочных маюсь. Как кобель-одиночка дышу! Но уж доберусь до тебя, драчунья мохноно­гая...»— Егор усмехнулся, положил письмо на пачку.

Взял следующее: «Думаешь, смылась, и никто не нашмонает суку недорезанную? Я тебя и с погоста выковырну и буду тыздить даже дохлую, покуда не рас­колешься, куда «бабки» занычила от машины! Раз заг­нала, выложи на «бочку» все до копейки! Я сам решу, куда их деть и как делить. Тебе с них ничего не обло­мится, слышь, паскуда, кикимора гнилая! Ты мне и на халяву не нужна! Бабу берут, когда лишние «бабки» имеются. Я — не лох, чтобы на всякую мартышку горб мозолить! Нынче бабы мужикам башляют, причем ку­черяво, а ты дарма каталась. Но теперь стоп! Конь устал! И если не вякнешь, куда затырила выручку с колес, сам тебя урою! Иль думаешь, век меня катал­кой тыздить станешь из-за низкорослости? А может, решила, что отшибла память до самой смерти? Хрен тебе в пасть заместо хлеба! Я все отменно помню, ведь мне нынче не то выпить, пожрать не на что. А дарма не дают, даже твоя сракатая мамка. Надысь мне грязным веником по харе съездила и базарить стала, мол, жаль, что дочь за пьянку не урыла на­смерть, хоть не обидно было б. А то сидит, мол, неве­домо за что! «Подумаешь, алкашу вломила! В больни­цу попал! Вот если б откинулся, хоть был бы повод выпить!» Во, старая хварья! И не стыдится пасть ра­зевать вот так? Меня, совсем незажившего, на работу посылает. А коли помру? Знаю, схоронить будет неко­му. Вы же, две стервы, и на погост не нарисуетесь. А как мне одному там лежать, без выпивону и закуси? Кто о том позаботится, кроме самого? Так ты слышь? Пропиши, где «бабки». Не то с дома начну, все барах­ло унесу...»

«Да, ну и мужики пошли!» — покачал головой Егор.

«...Настенька, не поверишь, родимая! Нам заместо старой халупы квартиру в новом доме дали. И твоя доля в ей имеется. Ить двухкомнатная! Все есть, даже сральник и умывальник. Кухня поболе, чем в доме была. Единое худо: ни сараюшки, ни погреба нетути! Ну, петуха с тремя курями мы на лоджии поселили. Он нынче всем соседям до самого девятого этажа учиняет побудку. С пяти утра. За это все соседи с им разгова­ривают, но только матом. Я столько за всю свою жизнь не слыхал. Особо щикатурщик грязно лается. Он пря­мо над нами, на третьем этаже живет. Видать, жена в спальню не пускает, потому грозится петуха понасиловать и обзывает так, что скоро наш Петя в ответ научится материться. Уже кой-что прорезывается. Ну, мы с бабкой ему не воспрещаем. Куры тоже не серча­ют. А мужику себя защищать надо. И еще... Приходил к нам какой-то человек, твоим другом назвался. Из себя ухоженный. Денег нам с бабкой дал, продуктов привез, да таких, каких мы никогда не покупали. Шибко доро­гие они, нам не по карману. Назвался тот мужик Анд­реем, сказал, что вместе с тобой работал на пивзаво­де рука в руку. Когда проверка была, ты его не выда­ла, все на себя взяла. Оттого он такой благодарный. А еще бабы твои навещают, про тебя спрашивают. По­могли нам с дома в квартиру переселиться. Веселые бабенки, одна все мне моргала. Так и не уразумел, всерьез иль как? В дому бы ладно, там имелось где испросить. Тут же все на виду, не пошалить! Бабка, как ни стара, а коромысло в руках крепко держит! Его она чуть ни первым с дома принесла. Раней я его легко переносил, а теперь — тяжко. Не дружим боле. А ты-то как там? Вот мы с бабкой сетуем: в доме сво­их кур и коз, огород имели. Все ж подсобная копейка была. Теперича на гольных пенсиях кукуем. Тяжко ста­ло. Урезаемся на всем. Хотели к тебе наведаться, испросить свидание, но с гольными руками как-то не­ловко появляться к тебе. А на те деньги, что тот Анд­рей дал, кое-что в квартиру купили, в твою комнатуш­ку. Так охота нам, чтоб тебе в новом доме понрави­лось. Душу б отдал за светлую твою судьбу. Не за зря твои говорят, что нет и не было на работе человека лучше, чем ты. Мы про это давно знаем. Может, и Бог сыщет тебя, подарит судьбу светлую и вернет домой поскорее... пока мы оба живы...»

«Мам, а папка чужую тетку стал приводить домой. Почти каждый день. Она сказала, что скоро насовсем перейдет к нам жить. Неужели это правда? Когда я отца спросила, он сказал, что я в том виновата. Здо­ровая, мол, дылда, а ничего делать не умею: ни сти­рать, ни готовить, ни убирать. Сказал, что ему надое­ло жить в свинарнике голодным и грязным. Но разве я в том виновата? Ты не учила и не заставляла, не просила помочь, все делала сама. А теперь я стала лишней в доме. Чужая тетка навела свой порядок. Все вычистила, вымыла, а меня вместе со столом и кой­кой выставила на лоджию. Отгородились дверью и занавеской, словно нет меня. Я назло им включала магнитофон на всю катушку. Так они забрали его, когда я была в школе. Женщина сама готовит, не покупает полуфабрикаты в кулинарии, как ты делала. Сама сти­рает, гладит и убирает. Меня ругает за неряшливость и не пускает на дискотеку, говорит, что я маленькая для такого. Зато к плите ставит на весь вечер. Учит жарить картошку и блины, замучила салатами. Застав­ляет их есть, а я — не коза. Не хочу салаты, не люб­лю! Она орет, дурой называет, мол, и мать у тебя та­кая! Витамины не давала к столу, которые в любой семье на первом месте. Да ладно б только это, а то еще заставляет стирать, гладить, мыть окна и полы, причем везде, даже у них в спальне. Я недавно спро­сила папку, а где ты будешь жить, когда домой вер­нешься? Он мне сказал: «Тогда и поговорим...» Мама! Он так нехорошо усмехнулся тогда, что я даже напуга­лась. Они что-то задумали с этой теткой, но я не могу их подслушать. Они всегда закрывают двери. Я ду­маю, может, стоит мне уйти к бабушке? Насовсем сбе­жать от них к ней, но тогда эта тетка станет у нас полной хозяйкой. А так я ей мешаю и сдерживаю. Два дня назад мы с ней сильно поругались. Она велела варить борщ вместе с ней, я отказалась, ответила, что мне нужно сделать уроки и вообще не собираюсь становиться домработницей. Ее как подбросило! На­чала мне доказывать, что все девочки должны зара­нее готовиться к семейной жизни. Ничего не умеют только путанки и воровки. Так вот, если я не научусь, меня муж станет каждый день колотить до бессознания или выгонит на второй день пинком под зад. Гово­рила, что даже последний алкаш мною побрезгует, и я пропаду, сдохну где-нибудь на свалке или под забо­ром. Ну, я ей отпела классно. Сказала, что в наше время ни один грамотный человек не пропадет и все­гда заработает для себя, не умрет от голода и холода. А вот старые путанки, лишившись спроса, хватаются и прыгают без совести на чужих мужиков и, не сты­дясь, разбивают семьи! Ты б видела, как она закипе­ла. У нее все задергалось, позеленело. Чего ж я толь­ко не наслушалась в свой адрес. Отец, услышав от нее о ссоре, закрыл меня на балконе на ключ и не пустил даже подружку Аньку, мы всегда вместе уроки делали. Потом не дали ужинать. Я и теперь с нею не разговариваю. Слышала, как отец говорил по телефо­ну со своей матерью, просил взять меня на воспита­ние. Бабка отказалась, ответила, что не хочет растить бездельницу, да еще и кормить! Сказала, чтоб подсу­нул твоей маме. Но у них, сама знаешь, давно испор­чены отношения, и отец туда звонить не станет. Толь­ко уж если я самовольно к ней сбегу! Скажи мне, ты не будешь против? А то задыхаюсь с ними в квартире! Чужая она стала, и я тут подкидыш!»