Фридрих Незнанский - Синдикат киллеров

• Название: Синдикат киллеров
• Автор: Фридрих Незнанский
• Издательство: АСТ
• Жанр: Детектив
• Год: 1997
• ISBN: 5-87675-099-9

В Москве происходит серия заказных убийств: из снайперской винтовки застрелен у себя дома генеральный директор фирмы `Сибирь`, убиты директор крупного нефтеперерабатывающего комбината, руководитель Газпрома... Дело поручается следователю по особо важным делам российской прокуратуры А.Б. Турецкому. Расследуя одно убийство за другим, Турецкий выходит на две мощные группы киллеров...

---

2

За ним пришли ночью. Последовал приказ: «С вещами на выход?» Сердце словно сжалось от непонятного предчувствия — еще не понимая, хорошо будет или плохо. И какие тут вещи! Надел брюки и пиджак да сунул ноги в туфли. Вот и при параде.

—   Выходи! — И пошла знакомая песня.

Привели в «отстойник», так называлось узкое помещение, весьма отдаленно напоминающее аэрофлотский «накопитель». Было холодно, и Никольский скоро почувствовал, что его стало знобить. Охранник, или контролер, черт знает, как их надо называть, всех этих не то конвойных, не то конвои ров, время от времени поглядывающих из-за решетки на подследственного, сжалился и, открыв дверь, швырнул ему совсем старый, но вроде чистый, бывший когда-то черным, а теперь уже серый зековский бушлат. Никольский накинул его на плечи и почувствовал, что озноб проходит.

Наконец охрана открыла дверь и Никольский увидел автомобиль с крытым металлическим кузовом. Повинуясь приказу, пошел к нему, но от сильного толчка в спину буквально влетел внутрь и едва не грохнулся об стенку. Сжались непроизвольно кулаки, но решетчатая дверь уже с лязгом захлопнулась, и машина резко тронулась с места.

Везли долго. Никольский ничего не мог понять: если в суд, то почему среди ночи. А если нет, тогда куда же? Наконец машина, по звуку понял Никольский, въехала в какое-то тесное помещение с гулким эхом.

Его вывели из машины, и под конвоем он вошел в кирпичное здание, в небольшую комнату, где сидели четыре женщины в военной форме с погонами сержантов и старшин, а также буквами «ВВ».

У Никольского тут же отобрали все, что ему выдали по описи при отправке из Лефортова. И та же процедура пошла в обратном порядке. Все снова переписали и дали расписаться. Потом приступили к медицинскому осмотру. И эта длительная унизительная процедура уже настолько убила в Никольском все нормальное, естественное, мужское, что он отрешенно, словно кукла, выполнял команды, даже и не стыдливо, а чисто механически прикрываясь ладонями, наклонялся, раздвигал ноги...

Дальнейшее прошло как во сне. Он уже ничего не помнил и ни на что не реагировал. Очевидно, поняв его ужасающее состояние, одна из женщин — кудрявая и с веснушками по всему лицу, — спросила: курит ли он? Он слабо кивнул. А курево есть? Он так же безразлично качнул головой из стороны в сторону. Тогда она открыла ящик стола, достала пачку сигарет «Прима» и коробок спичек, подвинула ему по столу, бери, мол. И вот уже эта простая человеческая забота, да какая там забота — обычное участие так тронуло Никольского, что он едва не разрыдался вслух. А женщина только глубоко вздохнула и отвернулась.

Новое испытание кончилось под утро. Ему выдали нечто свернутое в небольшой рулон — не то короткий матрасик, не то длинную плоскую подушку, алюминиевую чашку и ложку-черпачок, которой он научился пользоваться в Лефортове. Еще у него спросили в канцелярии, где проходило его новое «оформление», имеются ли у него какие-то претензии, на что он попросил лист бумаги, ручку и написал на имя начальника тюрьмы просьбу разрешить ему свидание с адвокатом и родными. А также на те небольшие деньги, которые у него изъяты при аресте, позволить приобрести зубную щетку и порошок.

В камере, куда привели Никольского, все еще спали. Это было огромное помещение, рассчитанное, видимо, человек на тридцать, но набито в нем, как оказалось, было около сотни арестованных. Вонь стояла невыносимая — какая-то жуткая смесь запаха хлорки, застарелого табачного дыма и перепревшей одежды. Контролер, который завел его в камеру, небрежным толчком сапога подвинул укрытого с головой человека, скорчившегося на крайних нижних нарах, и показал, где должен отныне обретаться Никольский. Разбуженный недовольно заворчал, высунул из-под старого пальто лохматую голову и хрипло приказал новичку:

—   Твое место под парашей!

Поговори мне! — оборвал его контролер и толкнул Никольского в плечо, показывая, что спор исчерпан.

Дверь затворилась. Никольский присел на край нар, держа под мышкой бушлат и матрасик. Сосед выбрался из-под своего пальто и стал пристально рассматривать Никольского. Потом спросил:

—   Откуда тебя?

—   Из Лефортова, — буркнул Никольский, не имея сейчас никакого желания вступать в беседу.

Как странно, думал он, еще недавно за человеческое общение, да просто за живую речь, готов был, кажется, отдать все что угодно, а сейчас, попав в это ужасное скопище сонных тел, окутанных вонючим туманом, который в буквальном смысле можно было осязать пальцами, с непонятной ностальгией вспомнил свою одиночную камеру.

—   А статья какая? — продолжал допытываться сосед.

Никольский еще не знал, что таков неписаный порядок, и он должен отвечать, если не хочет на свою голову больших неприятностей. Но он не знал и лишь обреченно махнул рукой.

—   Как хочешь, — с непонятной многозначительной угрозой прохрипел сосед, однако подвинулся и отвернулся от Никольского.

А Евгений Николаевич разостлал на узком краю свой жидкий матрасик-подушку, прилег, натянул на голову бушлат и тут же провалился в глубокий сон.

Проснулся он от боли, лежа на цементном полу лицом вниз. Вероятно, во сне он выставил колени и кто-то, проходя в тесноте между нарами, так «нечаянно задел» его, что он свалился на пол. В камере стоял хохот, разноголосый шум, было жарко, даже душно, и еще эта вонь, от которой в горле застрял острый ком.

Никольский поднялся, огляделся и, наконец, с трудом пришел в себя. Соседа, похоже, не было. Или Никольский просто не смог узнать его в этом многоликом, малоопрятном человеческом месиве. Он скатал ватник, снял пиджак и пошел к раковине, чтобы умыться. К параше уже выстроилась очередь, и это новое унижение опять полоснуло Никольского по сердцу: он понял, что и ему вот сейчас придется, подобно остальным, оправляться при всеобщем обозрении.

Вернувшись к своему месту, не обнаружил пиджака. Огляделся. Оказывается, его рассматривали двое сидящих на нарах довольно крепких молодца и комментировали вслух свою неожиданную находку.

Никольский подошел к ним, вежливо извинился и взял свой пиджак.

—   А этот еще откуда? — послышался сбоку сиплый голос. — Что-то мне эта личность незнакома!

Никольский повернулся, чтобы идти на свое место, но его остановила за плечо чья-то крепкая рука. И она же потянула к себе пиджак. Пришлось обернуться. Какой-то молодой человек с откровенным недоумением уставился на него.

—   Ты кто такой? — спросил скороговоркой. — Тебя кто сюда звал? Или ты закона не знаешь? Кося, — молодой обернулся к напарнику, — он, оказывается, закона не знает. Научи его. А я подскажу, если чего забудешь.

Еще один крепыш лениво поднялся и медленно шагнул к Никольскому. Но Евгений Николаевич тоже ведь не зря жил на свете и кое-что необходимое мужчине в экстремальных ситуациях усвоил из постоянных уроков Арсеньича. И потому, когда крепкий кулак молодого вдруг обрушился ему в лицо, успел уйти в сторону, а сам молодец рухнул, нарвавшись на такой же силы встречный хук. Другое не рассчитал Никольский — здесь он был не в честном бою, один на один, а одиноким волком против стаи. На него одновременно, словно по чьей-то команде, бросилось с десяток человек, и с этой дикой сворой справиться он, конечно, не мог. Он сумел отшвырнуть одного-другого, но его задавили, прижали лицом к полу и стали обрабатывать ногами, целясь в основном по печени. Шум свалки и крики достигли ушей надзирателя.

Он степенно вошел в камеру и гаркнул:

—   А ну прекратить, сейчас в карцер отправлю!

Потом подошел к лежащему на полу Никольскому, приподнял его за шиворот.

—   А, новенький! Что с ним?

—Дак ведь, гражданин начальник, закона не знал человек, полез на верхние-то нары, а там и так трое сидят, а он давай права качать, ну и упал сверху-то, носом ушибся, ничего, гражданин начальник, поживет с нами, поумнеет, куда денется, верно, гражданин начальник?

Никольский между тем медленно, чувствуя сильную боль под ребрами, поднялся с пола, огляделся, увидел свой пиджак на соседних нарах и забрал его.

—   Иди на место, — толкнул его в спину надзиратель. — Почему драка, отвечай?

—   Они ж все объяснили. — Никольский нашел в себе силы криво усмехнуться разбитыми губами.

—   Смотри мне, — пригрозил тюремщик, — будешь драки затевать, живо в карцер угодишь!

Никольский обмыл лицо, прижал к губам мокрый носовой платок и вернулся на нары. Сосед сидел, привалившись к стене спиной, и с явной насмешкой наблюдал за Никольским,

—   Да, — заметил он наконец, — все бы ты сделал правильно, если бы не полез в гущу. Ну ничего, не горюй, здесь всякий урок — впрок. С крещеньицем тебя, значит, Женя.

Никольский оторопел.

A-а... откуда вы меня знаете? — только и смог произнести, шепелявя быстро вспухающими губами. В это время из дальнего конца камеры крикнули: